Ученица мага. Моя жизнь с Карлосом Кастанедой

глава 38 ПОСЛЕДНИЕ МЕСЯЦЫ НАГВАЛЯ

— Эллис, где ты? — звала Муни, завернутая в намокшее полотенце, разыскивая меня по всему дому.

— Где ты?! — она звала, почти плача. — Мне становится плохо так же, как нагвалю. Он не может оставаться один ни минуты.

Это напомнило мне о метком словечке, которым она недавно наградила Карлоса. — Он «вороненок»! — отрезала она.

— Что это означает?

— Ему нужно постоянное внимание, он не может выдержать, если я ухожу, он сводит меня с ума своим требованием постоянного присутствия! Он никогда не остается один. Вот что такое «вороненок»!

Все было, как я и подозревала, — Карлос умирал так же, как и жил, запутавшись в двойных стандартах. Он ежедневно повторял нам, что мы умираем одни, и не признавал избавлений от мучений и смертного страха, а сам собрал вокруг себя близких людей. Его красивые описания смерти в одиночестве многим придавали мужества, но сам нагваль хотел видеть рядом «семью», когда наконец встал «перед лицом особенной вещи». Я не пыталась гадать, какие у него были мысли, зная, что он не исполнит своей мечты и умрет, как простой смертный.

Его доктор сказал, что ему предлагали пересадку печени. Когда Карлосу сказали, что у него рак, он пропел какую-то арию из оперы, а потом просил только «не называть это, не называть это никак! Это выносит приговор!» Муни упорно повторяла, что у него не рак, но я не верила ей. Когда она сказала мне, что ему прописали флагил, я подумала о СПИДе, — конечно, все эти десятилетия небезопасного секса… Но он так швырнул бутылку флагила через комнату… Я потом спросила доктора, не было у Карлоса еще и гепатита, но он ответил: «Я не могу тебе сейчас многого рассказать, но потом когда-нибудь. Но моя первая мысль была… о другом. Я ручаюсь вам, что он умер от неизвестной болезни печени». Заполняя свидетельство о смерти, доктор точно выполнил свои медицинские обязанности и, задумавшись на мгновение, записал в графе «профессия»: «преподаватель средней школы», потому что Карлос когда-то сказал, что больше всего стремился стать именно преподавателем.

Споры по поводу его лечения шли постоянно. Муни проводила сеансы иглоукалывания до тех пор, пока это не стало слишком болезненной процедурой, и ей пришлось дуть на точки. Доктор рекомендовал традиционное западное лечение. Разбитая и обессилевшая, Флоринда обвиняла Муни в том, что та не лечит Карлоса. Доктор слышал, как она каялась «если бы только я осталась в Лос-Анджелесе, когда он попросил меня…» Я была уверена, что такое самообвинение абсурдно.

Наверняка, Флоринда не спасла бы нагваля, особенно, если бы он твердо придерживался ее плана лечения. Постепенно Карлос отказывался от еды. Оказалось, что он может есть только бульон из козлятины, и Саймон закупил полный морозильник этого мяса, чтобы готовить бульон.

В последние месяцы его домашние неуклонно придерживались утреннего ритуала с газетами, который описывали мне и Флоринда, и Муни. Они говорили, что напряженность была почти невыносимой.

Карлос собирал вокруг себя трех ведьм, а также Астрид и Соню. Флоринда читала только те заголовки в газетах «Лос-Анджелес таймс» и «Нью-Йорк таймс», которые звучали неплохо, а если все были хороши, то зачитывала все. Разговаривать не разрешалось. От женщин требовалось, чтобы они сидели абсолютно неподвижно, что было особенно мучительно для Муни с ее больной спиной.

Карлос начинал день, обходя круг, нещадно критикуя каждого человека, часто доводя их до слез, которые они изо всех сил пытались сдержать.

По воскресеньям в течение всего этого времени за домом велось наблюдение. Пару безобидных сталкеров выгнали с вечерних занятий без объяснения — ими овладела страсть, они хотели понять, действительно ли Карлос Кастанеда осуществлял на практике то, что проповедовал. Если он собирался сгореть, как маг, они намеревались запечатлеть человеческий фейерверк на пленке. Они жили по его принципам, поэтому хотели знать все. Они делали видеосъемки Карлоса и его близких, наблюдая из автомобиля, из-за мусорного бака, из дома и офиса, и постепенно пришли к заключению, что книги были мифом, а их автор лгал о своей приверженности системе, которую проповедовал.

Они знали все о кофе Карлоса, гиподермических иглах и пустых бутылочках из-под инсулина.

Сцены припадков ярости, которые Муни описывала каждое утро, были явным признаком серьезного диабета, особенно когда сахар и кофе остаются основными элементами питания. Гнев является также признаком рака печени. Но кто мог поскупиться, и не доставить больному удовольствие?

Иногда Карлос собирался с силами и диктовал Зуне свои заметки. Муни сказала, что это записи для «ужасного» романа о его предполагаемой работе в качестве наемного убийцы ЦРУ в Испании. Они казались ей кошмарным бредом. «Они абсолютно отвратительны, Эллис, он был безумен, расстроен в то время, когда диктовал те тошнотворные истории… Они такие ужасные, что НИКОГДА не выйдут в свет, я позабочусь об этом. Я собираюсь уничтожить эти листы».

Спустя несколько месяцев я спросила, процитировав ее собственные слова, что же она предприняла.

Зуна удивилась, ее лицо застыло, в глазах стояло выражение притаившегося зверя, которое я очень хорошо знала. Она полностью забыла свои слова:

— О чем ты говоришь? Это великая книга, блестящая.

Это было последнее, что я слышала о романе.

Еще до наступления полного слабоумия Карлос собрал большую часть группы для самого мучительного испытания. Он решил купить огромную лодку, чтобы увезти людей к морю, где они будут жить неопределенное время. Тайша и Соня ездили во Флориду, чтобы изучить предложения.

Почти каждый был задействован в этом грандиозном плане. Впоследствии, когда Муни отдала мне на хранение свои книги и разрешила брать любую, какую захочу, я нашла брошюры с такими впечатляющими названиями, как «Океан — нетронутый рай природы», «Выживание в море», и незабываемое «Разведение акул для получения хряща и лечения рака». Меня шокировали, найденные там же стопки книг, обучающие читателя гипнотизировать толпу, Муни использовала эти методы на сцене и в Туле, гипнотизируя избранного «глазом, как смерть-советчица».

Что касается затеи с лодкой, я чувствовала себя совершенно свободной. Это было похлеще, чем «Литл Джим Джонс». Возможно, Карлос собирался умереть в нейтральных водах, чтобы разрушить представление о себе. В конце концов, истинные его сторонники могли цепляться за миф о том, что он сгорел.

Между сном, диктовкой и едой, когда мог, Карлос смотрел телевизор или видео. Он и раньше обожал военное кино, и теперь требовал исключительно только такие фильмы. Его помощникам становилось все труднее найти фильм, который он не видел. Муни часто посылали на поиски военных фильмов. Это было хулиганством с ее стороны, но она пыталась ослабить прессинг тем, что иногда брала с собой своего нового молодого возлюбленного и целовалась с ним.

Она отчаянно пыталась найти какую-нибудь радость, какое-нибудь облегчение от боли. Джой был смешным. Он был латиноамериканцем, типичным калифорнийцем, — любил девочек и поп-музыку, книги Кастанеды и пляж. Он был противоположностью Гвидо, не говоря уже о нагвале. Однажды Джой без задней мысли спросил Муни: «Почему здесь все время так тяжело? Почему мы не можем просто повеселиться?»

Не всякому в группе было известно, что у Карлоса рак. Некоторые это знали, кто-то подозревал, другим стало известно через три месяца после его смерти, когда наконец появились некрологи.

Навязчивая идея Карлоса о «большом Р», его уверенность в том, что больные ошибались, расстраивала меня в течение многих лет. Не думаю, что мой отец был виноват в его ужасных страданиях. В случае с Карлосом это была злая ирония судьбы. Презирая свою связь со всем, что было в Нью эйдж, Карлос реализовал одно из наиболее одиозных предубеждений.

Кастанеда приписывал причину рака напряженности. Убежденный в том, что тенсегрити было лекарством от него, он глубоко переживал, что не научил этому моего отца, — я полагаю, что он говорил во всей искренностью. Карлос поклялся, что если когда-либо у него будет обнаружен «большой Р», он прострелит себе мозги. Возможно, он понял, как это, должно быть, трудно — нажать на курок, когда еще остается дыхание жизни.