Ученица мага. Моя жизнь с Карлосом Кастанедой

глава 45 ИЕРАРХИЯ ПУСТОТЫ

Мне было очень трудно отделаться от Муни. Она расцвела благодаря нашим драматическим ссорам и примирениям.

«Мне нравится, когда ты злишься, — говорила она, — ты преследуешь меня и заставляешь многое пережить вновь! Ты такая страстная!»

А мне это не нравилось. Это способствовало росту ее эго: Муни заставляла меня потакать ее сексуальным порывам, проявлять дружеское сочувствие в те моменты, когда ей приходилось сбрасывать маску. Мне очень недоставало ее чувства юмора. Когда мы встретились, она казалась такой подавленной, такой бесцветной и забитой. Через некоторое время мы придумали свой язык общения — это был черный юмор, и Муни бывала иногда очень остроумной.

Как только Муни перестала повторять историю про Флоринду, якобы «выгоревшую» прямо перед ней, она начала придерживаться иной версии. Фло, оказывается, уехала в новенькой машине, нагруженной вещами, которой управляла Астрид или Тайша. Эта история расставания с Флориндой, причем НАВСЕГДА, была похожа на ужасную черную комедию.

Муни рассказывала:

— Флоринда собиралась уезжать. Без всякого «я люблю тебя», просто так. Ничего. Это было низко. Внезапно, уже в дверях, она повернулась ко мне и говорит: «Муни, ты когда-либо ревновала нагваля к его женщинам?»

На что я сказала: «Нет, Флоринда, я не ревновала. У меня с ним были другие проблемы, поверь мне, но только не такие… Я не ревновала. Я имею в виду… Ведь я была „сводницей номер два“».

Тогда Флоринда улыбнулась и сказала: «Хорошо. У него было много женщин, ты знаешь».

— Я думала, что она хочет ПОДЕЛИТЬСЯ!

— Но она произнесла «я просто поражена», повернулась и ушла. Никаких объятий, никакого поцелуя, никакого «спасибо», никакого «до свидания» — ничего.

— Возможно, — откликнулась я, — она думала о будущем. Она беспокоилась о женщинах нагваля больше всех. — Муни фыркнула. Она была не очень хорошим психологом.

Я на мгновение задумалась о сводничестве. Была ли «сводница номер два» все же «номером два», но в другой роли? И кто хотел занять положение «номер один»? Я уверена, что Флоринда была адски ревнива, ее сводничество было своего рода методом управления ситуацией, позволяющим ей быть в курсе интимной жизни Кастанеды. Как она обвиняла меня, будто я проявляю участие к Фифи для того, чтобы потом контролировать ее! Именно тогда я поняла, что невольно открыла одну из самых сокровенных тайн Флоринды, без всякого ключа, — это сорвалось с ее уст. Мне бы никогда не пришло в голову оказывать кому-либо дружескую поддержку, а потом контролировать его, но она полагала, что другие действовали именно этим способом. Мое простое желание быть наперсницей и подругой для нее было непостижимо. Это было слишком великодушно, слишком просто, слишком по-человечески с моей стороны. И очень скучно. Невыносимо скучно…

Тайша тоже сводничала, хотя это слово никогда не употреблялось по отношению к ней. Напропалую сводничала Астрид. Меня готовили не только для Сьюзен и Фифи, но и для Миры с Равеной. Я вспомнила, как Флоринда ворчала, узнав, что Фифи вся в слезах вырвалась из объятий Карлоса:

«Теперь нужно начинать все сначала, но с другой!» Я помню, как мы с ней снисходительно смеялись над шокированной всем этим Сьюзен, забавляясь, что каждая из нас — «мадам Карлос». Возможно, если бы я продолжала в том же духе, то стала такой же циничной.

Эллис, говорила она мне, мы должны были испытать силу духа женщины, поэтому «одна из нас приводила к ней другую женщину» — такому остракизму подвергались все, это было обычным делом. Именно в этом состояла истинная причина моей отставки после того, как я приютила Фифи.

Но мне до сих пор непонятно: зачем изгнали новую, готовую работать сводницу?

Я вспомнила рассказ Флоринды о том, что она, живя в вествудской квартире недалеко от Карлоса, ревновала его и подглядывала из-за двери, как приходят и уходят конкурентки. Наконец она победила свои грязные чувства.

«Я не такая, как ты, Эллис, я не обращаю на это внимание. Мне насрать, кто там был раньше или кто придет после».

Однажды она пожаловалась, что ей тяжело обслуживать Карлоса, менять и гладить его простыни, а я совершила оплошность, посоветовав, как нужно поступить. Она впилась в меня взглядом, — я не имела права так шутить, — и предупредила: «Если ты не перестанешь ревновать, подумай, что с тобой произойдет, когда ты увидишь его в кровати с одной или даже несколькими женщинами?

Поверь мне, это вполне может случиться».

Этот разговор напомнил мне одну из первых встреч с Карлосом, когда он сказал, лежа со мной в постели: «Ты моя жена, и теперь ты — львица. Иди и охоться для своего мужа, принеси ему магические дары. Твоя задача — принести своему мужчине энергетические подарки. Ты должна это делать. Я твой мужчина!»

Когда я пришла вечером домой, то взяла ручку, лист бумаги и составила список возможных энергетических подарков для Карлоса Кастанеды. Что можно подарить магу, у которого все есть?

Билет во второе внимание? А существовала ли дорога туда? Я остановилась на сокровище из древнего Египта — маленькой статуэтке в немыслимо дорогом антикварном магазине Беверли Хиллс, покупка которой нанесла существенный урон моему бюджету. Но она была так красива! — некий символ страсти, — ничего подобного в этом магазине больше не было.

Статуэтку упаковали в коробку, и я преподнесла ее Карлосу, ожидая, что он вскроет упаковку, но он отложил подарок в сторону. Эту статуэтку я больше никогда не видела. Когда неделей позже я спросила у Карлоса, понравилась ли она ему, он просто фыркнул. Я была обижена и удивлена:

— Она символизирует страсть, mi amor, — сказала я, оправдываясь.

— Страсть, — пробормотал он, глядя в сторону, чтобы скрыть гримасу. Расстроенная до слез, я рассказала эту историю своей подруге Салли, и она, покачав головой, сказала: «Я говорила тебе, Эйми (она действительно говорила), что „охотиться для своего мужа, как львица“ означает приводить к нему женщин». Салли всегда по-доброму ко мне относилась и ни разу не упрекнула в невежестве или слепоте: она видела, а я нет. В таких вопросах Салли оказывалась права.

Муни пробовала мне доказать, что мы живем так же естественно, как например львы, ведь самцы у животных имеют гаремы. После всего, что произошло за эти годы, ее объяснение звучало неубедительно: казалось, она пытается доказать это самой себе.

Во время работы над «Книгой Списков» я изучала брачное поведение животных, и мой продуманный ответ застал ее врасплох. В животном мире, объяснила я, каждая форма сексуального поведения рассматривается как норма: полигамия обоих полов, моногамия волков, лесбиянство чаек, мастурбация дельфинов. Нет никаких доказательств, что поведение одного вида млекопитающих более «нормально», чем поведение другого. Только люди мучаются над решением этого вопроса, хотя и у приматов бывают стычки на почве ревности. После моих научно обоснованных доводов Муни молча ретировалась.

Я постаралась прекратить этот спор: пускай ищет кого-то другого, а сама остается всю жизнь львицей. Мы — женщины средних лет, о чем нам нередко напоминал Карлос. Муни сама вправе была решать, сводничать для гуру или нет. Флоринда также была свободна совершить самоубийство или жить со счетами в банке Монако.

Независимо от того, как это происходит в животном мире, я уверена: что хорошо для гуся, не подходит человеку, но Карлос запретил quid pro quo[50]. Мои опыты с застенчивыми девами, а также с Саймоном и Гвидо мне это доказали.

Я вспомнила одну из моих последних встреч с Карлосом. Он обнял меня с мрачным видом, его карие глаза сверкнули. — Что ты будешь делать, когда… если… я уйду?

— О чем ты говоришь?

— Если ты не отправишься со мной в Бесконечное? У меня нет никаких гарантий, piernudas, что ты не пойдешь трахать своего старого друга Джона.

— Джона! Не смеши!

— Тебе нужно все предусмотреть, chica, ты должна хорошенько подумать. Хочешь после нагваля иметь мастурбирующего в тебе летуна?

Я с ужасом посмотрела на него: сейчас он пугал меня жуткими «историями на ночь глядя», прямо как из плохого научно-фантастического сериала. Я представила совокупляющегося со мной Джона с лицом, как у насекомого. Но почему? Я точно знала, что потребность Карлоса Кастанеды в контроле была просто огромной, поэтому он хотел получить от меня обет вечной верности, вплоть до могилы.

Он хотел умереть, зная, что никакой другой мужчина не поимеет меня. И некоторые женщины-воины дали ему или себе этот обет, поклявшись никогда не прикасаться к мужчине, если только он не избран женщиной-нагвалем.

Карлос хотел, чтобы моя с ним история не заканчивалась. Я любила его и продолжаю по-прежнему любить. Противоречивость Карлоса: нежность и тирания, принуждение ко лжи и обжигающая любовь к истине — делала его глубоко… человеческим.

Через несколько месяцев после смерти Карлоса у нас произошла ссора с Муни. Я уже не помню причины, но это произошло после оскорбительного для меня телефонного разговора.

В тот же вечер я нашла на своем крыльце дюжину роз из оранжереи с длинными стеблями, белых с бледно-розовыми лепестками, самых дорогих, каждая в баночке с водой. Я ненавидела эти цветы, потому что они казались мне похожими на все, что не было связано с магией: они находились «в западне родственных связей между собой» и выглядели безжизненными — у них не было никакого запаха. Но, видимо, своей дороговизной они должны были продемонстрировать высокую степень раскаяния.

Я занесла их в дом, не представляя, что с ними делать, и не стала звонить Муни, чтобы поблагодарить ее.

Она позвонила на следующий день и была в истерике:

— Ты не позвонила мне! Я подумала, что ты их выбросила. Поэтому сегодня в половине седьмого пришла к твоему дому и перерыла весь мусор, чтобы их найти!

— Прости, что не позвонила. Спасибо за розы. Но я не могу с тобой разговаривать. Розы не на помойке.

Жестоко оскорбленная женщина рылась в моем мусоре. И даже если она это придумала, все равно отвратительно. (Однажды вся наша группа рассердилась на парочку, рывшуюся в их мусоре.)

— Послушай, Муни, я должна сказать тебе что-то очень важное. Ты, кажется, веришь в иерархию пустоты и думаешь, что находишься наверху, а я — где-то внизу?

— Да, действительно, иерархия пустоты существует, и я — наверху. Однажды ты это поймешь.

— Возможно. Я сообщу тебе. Но в данный момент гуру мне не нужен. Я покончила с гуру. Я больше не хочу твоих советов. Это был такой же мой шаг, как и ваш. Я пришла к вам в поисках…

— Я не даю советов! И не буду давать советы! Никогда!

— Отлично. Если бы ты хотела подружиться, я бы с удовольствием согласилась. Мы могли бы ходить в кино, плавать и делать все, что нам нравится. Но ты больше не мой гуру. И я остановлю тебя, если ты снова начнешь.

— Конечно, будем друзьями! Прекрасно! Мы будем ходить обедать. Я больше не буду ничего советовать.

В последний раз мы пообедали вместе. Обед проходил в торжественной обстановке. Ее беседы об Истине больше не поддерживались, и это привело к неожиданным результатам. Пару раз она всетаки принималась за старое, но это была лишь безобидная оплошность, хотя довольно утомительная.

Но я тоже не сдержала свое слово: я больше не стала ей звонить. Я избегала ее. Мы прекратили звонить друг другу. Это был эндшпиль. Муни не была Карлосом Кастанедой. Несмотря на то, что после ухода Карлоса ее назначили женщиной-нагвалем, она не смогла удержать бразды правления в своих руках.

Вскоре мне позвонила Пуна, — просто так, — дружеский «звонок, означающий, что мы общаемся».

Она объявила: «По просьбе Муны я сообщаю тебе, что она наблюдает за твоей энергетикой и находит ее превосходной».

Мы опять стояли у входа.

Я тоже проглядела ее энергетику, и она выглядела плохо. Это была женщина-нагваль — блестящее, красивое, харизматическое существо, потерявшее способность общаться на равных! А в роли поверенного опять выступала Пуна. Муна подарила мне много счастливых моментов, продемонстрировала необычайную храбрость и огромную доброту — эти проявления любви я никогда не забуду. Но на этом пути в ее душе расцвела спирохета власти. Никто не сможет идти двумя путями, это только видимость. Ученикам в мире магов никогда не позволяют расти. Я закончила свой путь как фанатик, но тем не менее, к своему сожалению, потеряла человека, которого любила. Это была цена снятия шор.