Учитель из моих кошмаров

Глава 40

— Вита, ты где? Я так и не дождался тебя в нашем кафе, — обеспокоенный голос Алекса в телефоне заставил меня зажмуриться изо всех сил.

Только не вздумай реветь, дура!

— Слушай, прости, мне нужно было срочно уехать после первой пары, — как можно непринужденнее протараторила я, запрокидывая голову, чтобы слезы не полились по лицу. — Я как раз хотела написать тебе.

Пауза.

— Вы с Горецким решили сбежать с оставшихся пар? — я услышала в голосе друга легкую улыбку, и горячие слезы все-таки потекли по щекам.

— Ага, — выдохнула я, лихорадочно вытирая мокрое лицо тыльной стороной ладони.

Соберись-соберись, тряпка!

— Ну надеюсь, Горецкий знает, что делает, — вздохнул Алекс. — Не хотелось бы, чтобы вас обоих погнали из универа.

Я горько рассмеялась.

— Поверь, Горецкий всегда знал, что делает.

Он так виртуозно пробрался в мое сердце и так искусно овладел моим телом, что мне оставалось только поаплодировать его выдержке и актерскому мастерству.

Горецкий мог гордиться собой.

И я даже предвидела его следующий шаг.

Наверняка он сделал запись моих признаний. И будет вполне логично, если он использует ее против моего отца.

А дальше все зависело только от жадности Горецкого.

Начнет ли он шантажировать отца, выкачивая из него деньги, или обратится к тем, кто сможет лишить мэра власти…

— С тобой точно всё в порядке? — насторожился Алекс, тонко улавливая в моем голосе подкрадывающуюся истерику.

Блять-блять-блять.

Мне хотелось рвать и метать. Орать в голос. Крушить всё вокруг.

Мне хотелось обнулить свою жизнь и начать всё сначала.

— Я в порядке, — автоматически расплылась я в широкой улыбке.

Эта реакция была вбита в меня с похорон матери. Никто не должен узнать, как мне больно.

Но Алекса трудно было провести.

— Слушай, если тебя там держат силой, и ты хочешь удрать — скажи мне «Отлично», и я приеду за тобой, — напряженно проговорил он.

Меня обожгло изнутри.

Я не заслуживала такого друга.

— Не выдумывай, Алекс, — натянуто хмыкнула я, буквально загибаясь от мысли, что сделают с парнем, если он примчится ко мне на помощь. — Мы просто едем к Руслану домой.

Алекс помолчал.

— Мне кажется, с тобой происходит что-то, с чем ты не можешь справиться, Вита.

Его слова настолько точно попадали в цель, что меня будто ножом пырнули.

Мне понадобилось несколько секунд, чтобы перевести дыхание.

— Конечно, я не могу с этим справиться, — мягко проговорила я, прислоняясь лбом к холодному стеклу машины. — Я втюрилась, как дура. И в кого? В своего тридцатилетнего препода с характером тяжелее каменной плиты. Такого и врагу не пожелаешь.

Алекс тяжело вздохнул.

— Даже жалко, что я не пишу книги. Получился бы охренительный любовный роман!

Я рассмеялась.

— Скорее триллер.

Алекс цокнул языком.

— Уверен, у вас будет такой приторный хэппи-энд, что все вокруг обзавидуются!

Перед глазами возник Горецкий, нежно прижимающий к себе хрупкую темноволосую девушку…

Не будет.

— Ладно, Алекс, мы уже приехали, — выпрямилась я на сидении. — Я позвоню тебе вечером, ладно?

— Ладно-ладно, отключаюсь, — улыбнулся парень. — И не забывайте про презервативы. Я еще слишком молод, чтобы становиться крестным папой!

Я выдавила из себя смешок.

Если Горецкий и станет отцом, то я к этому точно не буду иметь никакого отношения.

Распрощавшись с другом, я убрала телефон и уставилась в окно.

Мы уже подъезжали к дому моего отца.

И у меня оставалась ровно минута, чтобы стереть остатки слез, распустить волосы и, глубоко вздохнув, улыбнуться себе в отражении окна.

Ну здравствуй, Лина.

Давно не виделись.

Я даже успела соскучиться по твоему циничному пофигизму.

Дождавшись, когда шофер откроет мне дверь, я грациозно выскользнула из машины и, жалея о том, что на мне не шпильки с обтягивающим вечерним платьем, пошагала к дому.

У дверей меня встретили двое громил в черных костюмах. Даже свободные пиджаки не скрывали оружие, которым они были буквально нашпигованы.

По пути в отцовский кабинет я встретила еще несколько охранников с рациями.

Кажется, у нашего мэра настали неспокойные времена.

— Здравствуй, Лина, — голос отца был тихим, но от него по-прежнему бежали ледяные мурашки.

Кто бы что ни говорил, мэр обладал бешеной энергетикой. И одним взглядом мог запросто сломать человеческую жизнь. Даже если это была жизнь его единственного ребенка.

— Мама звала меня Виталиной, — вырвалось у меня.

Не знаю, зачем я это сказала.

Я ведь так тщательно заблокировала всё, что было до смерти мамы, что уже ничего и не помнила.

Оказывается, нет.

— Тело твоей матери давно сгнило, и от него остались только кости, — медленно, смакуя каждое слово, приблизился ко мне отец.

Взгляд его небесно-голубых глаз был опаснее сверкающего лезвия.

Я улыбнулась.

— Но осталась я. И я всё помню.

Внутри меня жил целый океан.

И хватило бы лишь одного толчка, чтобы вся его мощь вырвалась наружу.

Отец это знал.

Пожалуй, он был единственным человеком, который так хорошо чувствовал меня.

— И каково это? — пристально вглядываясь в мои глаза, прошептал он. — Помнить всё и засыпать с мыслью, что если бы не ты, то твоя мать была бы жива. И всё было бы совершенно по-другому?

Я закрыла глаза, получая какое-то мазохистское удовольствие от того, как меня грубо потрошили тупым ржавым ножом.

— Ты и сам знаешь ответ, — разлепив ресницы, выдохнула я. — Мои сны похожи на черную дыру, из которой не выбраться. У тебя ведь также?

Отец расплылся в понимающей ухмылке.

— Я давно научился управлять тьмой, Лина. И ты научишься. Если перестанешь, наконец-то, сопротивляться мне.

Я сглотнула.

Мне было так больно, что раскрошенное сознание с радостью зацепилось за эти больные слова.

Управлять тьмой — значило перестать захлебываться от тоски, боли и отчаяния.

Это значило перестать просыпаться от кошмаров, в которых мама садилась на край кровати и смотрела на меня глазами, в которых плескалась вода и расцветала тина.

Это значило навсегда вытравить из себя Горецкого. И перестать тянуться к нему каждой клеточкой души каждую гребаную секунду.

Это значило свободу.

Готова ли я ради этого заключить договор с дьяволом?..

— Говори, — бросила я, плавно опускаясь на солидный кожаный диван и кончиками пальцев пробегаясь по его безупречной поверхности.

Отец не сдержал довольной ухмылки.

Выдерживая паузу, он достал из хьюмидора сигару и, вдыхая ее аромат, посмотрел мне прямо в глаза.

— Ты выходишь замуж.

Ни одна мышца не дрогнула на моем лице.

— Когда?

Отец впился в меня прищуренным взглядом. Он не ожидал от меня такой реакции. Точнее полного ее отсутствия.

— Завтра.

Откинув голову на спинку дивана, я закрыла глаза и глубоко вдохнула.

Вся жизнь пронеслась перед моими глазами. Глупая. Бездарная. Приносящая другим лишь смерть и несчастье.

— Кто он?

Собственный голос казался мне чужим и ненастоящим.

Да и все вокруг состояло сплошь из пластика.

Отец щелкнул позолоченной зажигалкой и, глядя на меня сквозь синеватый огонь, тихо ответил:

— Он знает о тьме побольше меня, и с ним ты станешь великой.

Я смотрела на отца, который жадно затягивался сигарой, и океан внутри меня начал набирать обороты.

— Я хочу его увидеть.

Отец плавно кивнул. Впервые я видела его таким скованным и сосредоточенным.

— Он стоит за дверью.

Густой дым, расползающийся между нами, разъедал глаза.

— Пусть он войдет.

Сжав дымящуюся сигару в пальцах, отец впился в меня горящим взглядом.

— Дочка, запомни, он единственный, кто сможет понять тебя и принять такой, какая ты есть. Без мишуры и прочей моральной ереси.

Я рассмеялась.

Громко и от души.

— И ты хочешь внуков от такого отморозка?

Лицо отца окаменело.

— Дура. Не проеби свой последний шанс на то, чтобы стать счастливой, — выплюнул он и устремился к потайной двери, за которой меня ждал мой будущий муж.