Учитель. Назад в СССР

Глава 10

Над двухэтажным зданием, выкрашенным в блеко-голубой цвет, качалась растяжка: «За наше счастливое детство спасибо, родная страна!» Невысокий забор из штакетника ограждал школьную территорию. Его мог перепрыгнуть даже детсадовец. Невольно я вспомнил систему охраны в школах будущего. Металлоискатели, электронные замки, охрана на входе. Каждый раз я думал: неужели тот, кто придумывает запоры, высокие заборы, камеры, действительно верит в то, что злоумышленники не пройдут? Не смогут при желании войти в школу?

Здесь и сейчас школа стояла, сверкая чистыми окнами, распахнув двери навстречу приближающемуся Дню знаний. Во дворе грудились парты, стулья, столы. Рядом с ними, недовольно бурча, прохаживался невысокий мужчина в гимнастёрке, размахивая одной рукой. Я не сразу понял, что вторая рука у него отсутствует. Настолько деятельно он жестикулировал правой, костеря молодого мужчину примерно моих лет.

— Гришка! Паразит! Я тебе что сказал? Ты какого пса повытягивал парты на улицу? А ежели дождь ночью влупит? Что прикажешь делать? — возмущался мужчина.

— Степан Григорьевич, — обиженно басил Гришка — Ну вы же сами сказали — десятый класс придёт красить. Надо вынести, чтобы полы в классах не загваздали.

— Так они когда придут? — рявкнул однорукий.

— В понедельник, — ответил Григорий.

— Верно, дурья твоя башка. В понедельник, — повторил мужичок. — А сегодня что?

— Не понедельник? — опасливо переспросил Гришка.

— Воскресенье сегодня, Григорий! Вос-кре-сень-е! И в кого тебя такого мать родила! Точно не в меня! А ну, затаскивай обратно, оглоед! — приказал завхоз.

То, что это завхоз-фронтовик, я сообразил, когда понял, что мужчина без руки. Директор по дороге рассказывал про трудовика, который совмещал работу учителем с хозяйственной частью.

Мужик деятельный, сразу видно. А этот добродушный увалень, похоже его сын.

— Степан Григорьевич, — громко окликнул однорукого Юрий Ильич. — Можно тебя на минутку? Заходи, Егор Александрович, не стесняйся. Теперь это и твой второй дом, так сказать. Добро пожаловать! — приглашающе махнул рукой директор и зашагал к завхозу.

— Юрий Ильич! Ну, ты видел? Видел! Ну, бестолочь! Ничему его армия не научила! А туда же: батя, я в город хочу, там возможностей больше! — передразнил однорукий сына, который, сопя, принялся таскать парты обратно в школу.

— Вот куда, куда ты их прёшь? Ты зачем их на второй этаж попёр? А? — завхоз уже успел подняться на крыльцо, оставив директора и меня стоять на площадке перед школой.

— Так ты ж сам велел, — окончательно растерялся Гришка.

— Правильно, велел, — хлопнув парня по спине короткой рейкой, согласился завхоз. — Ты мозги-то хоть иногда включай. Сила есть, говоришь, ума не надо?

— Да что не так-то? — загудел парень.

— Всё не так! — категорично объявил Степан Григорьевич. — Ты понимаешь, Гришка, что ты бестолочь? А?

— Ну… понимаю… — буркнул Григорий, старательно пряча глаза.

— Это хорошо, что понимаешь. Так зачем же ты, Григорий… — очень добрым голосом продолжил завхоз.

Гришка покосился на батю и сделал осторожный шаг назад. Как оказалось, вовремя. Линейка, а это оказалась именно она, треснула его по лбу и сломалась.

— Имущество казённое портишь? — рассердился однорукий.

— Так ты же сам, батя… — растерянно пробасил сын.

— Что сам? Я всегда сам! Дай сюда! — завхоз вырвал из рук парня обломки линейки. — Вот сюда ставь, понял?

— Понял.

— Не слышу. Понял ты меня? Куда парты ставить? — рявкнул Степан Григорьевич.

— Да понял я, понял! Вот сюда, — Гришка махнул рукой, показывая школьный коридор.

— Ну, наконец-то! И смотри мне, аккуратно!

— Бать, так они это… все не влезут… — Григорий прикинул количество парт и длину коридора. — Всё равно на второй этаж придётся… Так я с него и начну.

— Гришка, ты меня не серди! — завёлся с пол-оборота завхоз. — Не посмотрю, что ты больше меня вымахал. Лозину выломаю и выпорю. Может, тогда своей дурьей башкой думать-то начнёшь, а не другим местом!

— Так я думаю, — совсем скис парень

— Вот и думай, как уместить? Ну?

— Ну-у-у…

— Баранки гну! — рявкнул Степан Григорьевич. — По над стеночкой ставишь, а другую парточку сверху, столешница к столешнице, — почти с нежностью объяснял завхоз, как надо расставлять парты. — Теперь понял? — тут же сурово уточнил отец, он же завхоз.

— Понял, — тяжело вздохнув, парен принялся за работу.

Силы в нём оказалось немерено, под стать его богатырскому росту. Григорий легко поднимал тяжёлые парты, шустро заносил их в школу, ставил вдоль стен друг на друга. Степан Григорьевич где-то с минуту наблюдал за работой Гришки, удовлетворённо хмыкнул, развернулся, увидел нас, кивнул, спустился с крыльца и устремился в нашу сторону.

— Здорово, Юрий Ильич, — сунув подмышку обломки линейки, радостно пророкотал завхоз. — А это с тобой кто? Новый ученик, что ли?

Однорукий прищурился и прошёлся по мне строгим взглядом.

— Что ты, Степан Григорьевич, — улыбнулся директор. — Пополнение к нам молодое прибыло. Вот, знакомьтесь, Егор Александрович… — Юрий Ильич запнулся, запамятовав мою фамилию.

— Зверев, — подсказал я. — Здравствуйте, — и протянул ладонь завхозу.

— Да, точно! Зверев Егор Александрович! — повторил директор и добавил. — Учитель географии. А по совместительству классный руководитель десятого класса.

— Степан Григорьевич Борода, трудовик и по хозяйственной части.

Мы поручкались, трудовик долго и крепко жал мою руку, внимательно вглядываясь в моё лицо. Что уж он там хотел увидеть, я так и не понял. Я с честью выдержал испытание, давить в ответку не стал.

— Силён, — довольно крякнул Степан Григорьевич. — Служил?

— Служил, — кивнул дотошному завхозу.

— В каких войсках? — тут же полюбопытствовал фронтовик.

Ответить я ничего не успел. В школе раздался дикий грохот, следом сдержанный мат.

Степан Григорьевич сорвался с места, и не хуже молодого помчался в здание, на ходу костеря криворукого работника.

— Ежели стекло разбил, или полы поцарапал, я тебя заместо стекла вставлю! — влетая в школу, пообещал завхоз. И тут же всё стихло.

— Они там не поубивают друг дружку? — шутливо поинтересовался я.

— Не должны, — уверенно заявил директор. — Вот что, Егор Александрович, пойдём-ка пока по двору. Покажу нашу мастерскую, хозяйственный блок. Не будем мешать товарищам. А потом уж в школу. По классам. Ремонт — дело такое, нервное, — заметил Юрий Ильич, прислушиваясь к бубнежу, который раздавался из глубины здания.

— Может, помощь нужна?

— Справятся, — улыбнулся директор. — Они привычные. Ты не думай, Степан Григорьевич сына очень любит. И уважает. Считай, у них в семье Григорий первый в важные люди выбился, учителем стал, педагогическое училище закончил. В село родное вернулся, физическую культуру ребятишкам преподаёт.

— Почему первый? Степан Григорьевич тоже учитель.

— Так он когда после войны вернулся без руки, я его к школе и пристроил. Куда ещё-то? Поначалу пил, сильно. Гришку бил, жену свою Катерину, чуть в могилу не свёл. Потом опомнился, я ему дело хорошее предложил. Выправился Степан Григорьевич. Теперь вот хозяйничает помаленьку, ребятишек воспитывает. Ну и сыну иногда достаётся. Григорий хороший парень. Уверен, вы подружитесь. А Григорич, он хоть и без педагогического образования, но детвору любит, за школу душой болеет. Хороший мужик. А вот и мастерская. Тут наш трудовик и обучает ребятишек уму-разуму. Табуретки делают, скамейки. Мелким ремонтом занимаются.

Директор распахнул двери, мы вошли в одноэтажное приземистое здание. В мастерской царил идеальный порядок. Все инструменты, надраенные до блеска, висели, лежали, стояли на своих местах. В помещение оказалось две больших комнаты. В одной разместились парты со стульями, школьная доска, закрытый на замок шкаф и открытые полки, на которых расположились выжигатели и пара железных банок, из которых торчали остриями вверх резцы для работы с деревом.

Верстаки, токарные станки, заготовки, болванки и прочие нужные для уроков труда вещи стояли во второй комнате. Мастерская просто блестела от чистоты. Даже стружки ссыпали в сколоченные деревянные ящики.

— Здорово тут у вас, — совершенно искренне восхитился я.

— Это всё Степан Григорьевич! Никому спуску не даёт! Ну, что, идём дальше?

— Идём, — согласился я.

Мы вышли из мастерской, директор оглянулся на школьное здание, окинул взглядом парты, кивнул каким-то своим мыслям и зашагал на задний двор.

— Тут у нас спортивная площадка.

Мы остановились на углу школы, чтобы я могу увидеть всю картину целиком.

«Простенько, но со вкусом», — определили про себя. Мой список важных и нужных дел в новой жизни пополнился парой чертежей спортивных снарядов, которые можно самостоятельно соорудить. Уверен, директор одобрит и поддержит.

Спортивная площадка представляла собой вытоптанный кусок земли приличных размеров, на котором разместились несколько турников и «гигантские шаги». Я улыбнулся, вспомнив, как мы с одноклассниками на каждой перемене бегали во двор к такому же «аттракциону», чтобы, разогнавшись, с криками пронестись мимо девчонок, крепко вцепившись в толстые верёвки. Под дружный визг восхищённо-перепуганных одноклассниц.

Тут же стояли скамейки, больше похожие на брёвна, видимо, для отжиманий. На отдельном высоком турнике болтался прочный канат. Сразу захотелось на него залезть, добраться до самого верха, съехать вниз, чтобы с гиканьем помчаться к гигантским шагам, ухватиться за верёвки и, оттолкнувшись от земли, взлезть к небу.

— А это у нас волейбольная площадка, — с гордостью показал на два врытых столба Юрий Ильич. — Детвора на переменах играет. Григорий Степанович судит. Физрук, — пояснил Свиридов, заметив, что я никак не соображу, кто такой судья.

Точно, высокого парня, на которого ругался завхоз, зовут Гришка. Отец у него Степан, теперь стало понятней.

Спортивную площадку окружали тонкоствольные берёзки. Со стороны крыльца росла сирень. Весной тут, должно быть, исключительно красиво. Словно подтверждая мои мысли, Юрий Ильич указал рукой на деревья и произнёс:

— А это наши ученики сажали… Ещё до войны… Многие не вернулись, кто-то без вести пропал… а берёзки вот… стоят памятниками… — директор горько вздохнул и замолчал.

В этот момент я его понимал как никто другой. У моих парней, который не вернулись с заданий, и могилки имеются, и родня, которая за ними ухаживает. Только памяти народной нет у ребят. Одни награды.

Я слушал, как шумят берёзы, и вспоминал школьный двор, в котором каждый год последние десять лет вместе с одиннадцатиклассниками мы передавали эстафету памяти следующему поколению. Бумажные голуби, шарики, свечи, вахты памяти… С каждый годом атрибутики патриотизма становилось всё больше и больше, а вот огня в глазах ребят всё меньше и меньше. Бесконечные акции, мероприятия, конкурсы и многое другое годами медленно, но верно перемалывало само понятие «патриотизм», пока не превратили его в труху.

Сейчас вот кинулись возрождать, прививать, восстанавливать. А как можно привить любовь к Родине? Нет такой прививки.

— Ну что, посмотрим классы, Егор Алексанлрович7 — предложил директор, прерывая молчание.

— С удовольствием, — отозвался я, и мы отправились в школу.

Ни парт, ни стульев перед крыльцом уже не было. Григорий успел всё занести и расставить, как велел завхоз.

— Любопытно, что же Григорий Степанович всё-таки уронил? А, Егор Александрович?

— Пожалуй, что да, очень любопытно, — согласился я, оглядывая школьный коридор, уставленный столами и стульями. — На первый взгляд всё целое.

— Уверен, так оно и есть! — доверительно сообщил Юрий Ильич. — У Степана Григорьевича не забалуешь. Ну, что, пошли знакомиться. Это мой кабинет, — указал директор на распахнутую дверь. — В том крыле у нас учатся малыши, с первого по четвёртый класс. Остальные кабинеты для пятого-десятого классов. Это учительская.

Мы заглянули в небольшой кабинетик, выкрашенный в приятный глазу нежно-голубой цвет. В нём стояли несколько столов, стулья, на стене висела вешалка, этажерки.

— Начнётся учебный год, принесу сюда плитку, иногда пьём чай, если окно. Понимаю, что нельзя, но как оставить учителя голодным? А перекус всухомятку очень вредит желудку, согласны? — пояснил Юрий Ильич.

— Категорически согласен, — кивнул в ответ.

— Вот тут у нас библиотека. С Зоей Аркадьевной познакомитесь после двадцатых чисел. Не стесняйтесь, берите любые книжки! Учебники она вам выдаст, — принялся объяснять директор. — Кстати, как у вас с ботаникой? — поинтересовался Свиридов.

— Не знаю, — пожал я плечами.

Я и в самом деле не знал. Современные уроки биологии скорее похожи на лекции первого курса в каком-нибудь биохимическом институте. Насколько я помню, в моё время мы в школе не проходили и половины того, что изучают школьники будущего.

— На уровне пестиков-тычинок, полагаю, — улыбнулся я, понимая, что директор начал второй заход, и отвертеться мне точно не удастся.

— Прекрасно, — просиял директор. — Попрошу Зою Аркадьевну, чтобы она завтра пришла в школу и выдала вам весь комплект. У вас будет вовремя подготовиться к учебному году. Написать конспекты, проштудировать методички. Географию, уверен, вы заранее на отлично. Я видел документы, диплом с отличием — это вызывает уважение.

— Ну… — я не знал, что ответить. Получается, директор хвалил меня за чужие заслуги, не привык я к такому.

— А это, Егор Александрович, — торжественно начал Юрий Ильич, остановившись у какой-то закрытой двери. — Кабинет десятого класса! Прошу! — директор распахнул передо мной двери и пропустил вперёд.

— Симпатично, — вырвалось у меня.

Кабинет украшали ситцевые занавески, на светлых стенах располагались портреты советских учёных и знаменитых путешественников. По всей длине задней стены класса разместились тяжёлые закрытые шкафы, покрытые толстым слоем краски.

Коричневый пол радовал глаз потёртостями и царапинами. На школьной доске чья-то рука написала «Пашка дурак!» — и забыла стереть.

— Дети, — смущённо улыбнулся Юрий Ильич и огляделся в поисках тряпки. Увы, в классе лежала только пыль и мусор, после того как из него вынесли всю мебель.громоздкие шкафы, судя по всему, встраивались прямо стену, и выносу не подлежали.

— Ну как вам? — с тревогой в голосе поинтересовался директор.

— Ничего так, немного привести в порядок, и будет самое то, — обтекаемо ответил я, прикидывая объём работы.

Судя по всему, мне предстояло отремонтировать этот класс к первому сентября.

— Вот и замечательно, вот и чудесно! — обрадовался Юрий Ильич. — А ребята вам помогут! С понедельника у десятого класса начинается трудовая практика. Будем красить, строгать, подметать. Попросту говоря, будем готовить школу к очередному Дню знаний. Завтра ваши придут, познакомитесь и, как говорится, труд — он объединяет! Уверен, вы подружитесь!

— Мои? — переспросил я.

— Ваши, ваши, Егор Александрович! Ваш десятый класс! Замечательные ребята, я вас уверяю! Их немного, четырнадцать человек. Так уж получилось. Семь мальчиком и семь девочек, да! Две отличницы, один отличник. Остальные по-всякому… Да, хорошие ребята! Ну что, берёте? — директор с надеждой посмотрел на меня.

Можно подумать у меня в этой ситуации есть выбор.

— Беру, — улыбнулся я.

— Вот и хорошо! Вот и славненько! Вы тут осматривайтесь! А я пойду разыщу Степана Григорьевича. Распоряжусь выделить вам стол и стул, и указку сделать. И мел нужен мел! Всенепременно!

Бормоча себе под нос список необходимых вещей, которые надобно выдать молодому учителю, то есть мне, Юрий Ильич торопливо покинул класс, оставив меня одного созерцать паутину и хлопья пыли. Я прошёлся по скрипучим полам, распахнул окна, вдохнул терпко-сладкий августовский день и негромко сказал сам себе:

— Ну, вот ты и стал папой, Сан Саныч. Классным батей четырнадцати подросткам. Добро пожаловать назад в школу!