Учитель. Назад в СССР

Глава 8

Возился я, что называется, от забора до обеда. Для начала оглядел богатство, которое мне придарили добрые люди. Затем прикинул и решил начать с уборки.

Пришлось пожертвовать одной Егоровской майкой алкоголичкой, порвать её на запчасти. Одной половинкой пыль вытирал, другой полы надраивал. С колодцем, кстати, оказалась беда. Отчего-то он оказался пустым. Нашёл я его, как и предполагал, на заднем дворе, там, где вчера поздним вечером искал траву для супа. Нужно будет понять, что случилось и, если восстановлению не подлежит, выкопать новый.

Копать придётся много. Туалет типа сортир меня тоже не устраивал. Торчит, как тополь на Плющихе, никакого уединения, со всех сторон от забора просматривается. Да и перестроить его надо полностью, законопатить, утеплить. На зимовку в Новосибирских краях я никогда не оставался, да и вообще редко бывал в этой области. Но если мне память не изменяет, зимы здесь суровые, не то что в наших тёплых местах, где снег за счастье.

С водой я решил просто. Для начала заглянул в скособоченный сарай, притулившийся к плетню, который разгораживал двор и огород с садом, чтобы отыскать там какое-никакое ведро или корыто. Полоскать тряпку для пола в том, из которого пил накануне, — такая себе затея. Потом не отмоешь, да и в голове засядет мысль, что ведро нечистое. Так что я отправился на поиски.

Сарай Таисии оказался пещерой Али-Бабы, чего в нём только не было. Старые полки, разваленная тумбочка, части какого-то шкафа. Больше всего меня порадовали несколько железяк неизвестно от чего, добротных, разной длины, толщины и ширины. Нашёл даже толстый прут почти нужного мне размера. Его отложил в сторонку поближе, из него выйдет хорошая перекладина для турника. Осталось где-то раздобыть два стола, молоток, гвозди, наждачку и лопату. Ну и так по мелочи: пилу, топор, кисти, краску… Список получался длинный. М-да, сюда бы супермаркет хозяйственный, чтобы сразу одним чеком.

Хмыкнул, выкинул из головы то, чего теперь в моей жизни не будет, и продолжил дальше рыться в хламе. Тут же мелькнула мысль, что в портпледе Егора я так и не отыскал деньги. С трудом верю, что Зверев отправился из столицы в Новосибирск без копейки в кармане. В пиджаке, в котором я путешествовал, нашлись только документы и никакого портмоне. Надо хорошенько поискать, может, за подкладку завалились, или в документах припрятал. Ну и хорошенько прощупать портфеле на предмет потайного кармана.

Меня осенило: надо пересмотреть нижнее бельё. Классический способ спрятать деньги — пришить карманчик к трусам. Правда, в этом случае трусы сразу надевают на себя, ну да молодёжь, что с неё взять. Тем более, родная матушка отказалась от чадушка, подсказать некому было.

Вот так, размышляя над насущными проблемами, я ковырялся в сарайном хламе и откопал старое корыто. К моей радости, лохань оказалась целой. Теперь осталось раздобыть воду для помывки полов. И где её искать?

Память услужливо подсказала: уличная колонка! В деревне она по-любому должна быть. Уж если в нашем провинциальном городке их ещё долго не убирали после развала Союза, то здесь и сейчас водозаборная колонка точно есть. Осталось её найти.

Из сарая я выбрался с добычей: в одной руке корыто, в другой большая покоцанная кастрюля с дыркой ближе к донышку. Посудину тоже решил приспособить для мытья. Заткну чем-нибудь, поставлю в корыто, наберу в неё воды. Удобней будет тряпку полоскать, чем по всей лоханке елозить.

Свои «сокровища» оставил возле крыльца. Сам же прихватил ведро, предварительно слив остатки воды в чайник, ковшик и маленькую кастрюльку, в которой вчера готовил варёную воду с зеленью, и отправился на поиски драгоценной влаги.

Долго искать не пришлось. Буквально через пару-тройку домов я обнаружил колонку. Выкрашенная в синий цвет, с бетонной обкладкой, с потёртой блестящей от сотен рукопожатий рукояткой. Ну что Саныч, значит как минимум каждодневная аквакотта мне гарантирована, как и чай. Надеюсь, теперь я его буду пить из кружки.

После трёх ходок за водой я приступил к влажной уборке в приятном настроении. Бегать на колонку пришлось ещё пять раз. Грязи как таковой не было, но пылищи и мусора за то время, что дом пустовал, скопилось предостаточно.

«А жизнь-то налаживается, — думал про себя. — Люди здесь хорошие. По улице шёл, со мной все приветливо здоровались, с долей здорового любопытства». Я, понятное дело, отвечал, но не останавливался. Тут только дай шанс задать вопрос новенькому, целый час на разговоры уйдёт.

Опять-таки, попал я в тело молодого специалиста, учителя. А учителя на деревне — не последние люди. Ну а что молодой, так это дело поправимое, с возрастом проходит. Чёрт, опять забыл глянуть, кто ж я по специальности, какой предмет ребятишкам давать придётся. Так, деньги и документы! Похоже, надо дербанить блокнот Егора, чтобы пополнять уже и без того длинный список всего необходимого новыми пунктами первостепенных задач.

Дом постепенно приобретал приличный вид. Я отмыл стены, надраил окна и подоконники, стулья и кухонный стол. Закончил всё полами. Глядя на блестящие от чистоты влажные доски, я уже представлял, как отремонтирую крышу, покрашу забор, наличники, крыльцо, повешу полки, поставлю кое-какую мебель.

— Хозяева-а-а-а! — раздалось со двора.

Гости? Я отложил тряпку, которой по второму кругу протирал подоконники, и пошёл к дверям. Надеюсь, это не продолжение эпопеи с гробом? Меня и первая-то часть порядком утомила. Кстати, Митрич собирался в обед приехать, домовину забрать. Но, судя по голосу, это точно не дядь Вася. Голос чересчур юный, пацанячий.

И точно, во дворе, возле стола с гробом, топтался мальчишка лет восьми. Забравшись босыми ногами на скамейку, парнишка с любопытством изучал содержимое ящика. Правда, трогать что-нибудь опасался.

Едва я ступил на крыльцо, пацан решился на отчаянный поступок: забраться внутрь. «Да чтоб тебя!» — мелькнула мысль, и я громко крикнул, привлекая к себе внимание:

— Добрый день, молодой человек!

Молодой человек испуганно подпрыгнул на скамейке. Лавка пошатнулась, я метнулся вперёд, надеясь подхватить пацанёнка, чтобы не упал. Но мальчишка довольно ловко удержал равновесие и успел спрыгнуть с лавочки до того, как она перевернулась.

— Здрасте, — шмыгнув носом, блестя карими глазами, поздоровался пацан.

— Привет. Ты кто?

— Борька я. Борис Андреевич Морозов, — солидно представился парнишка, подтянув штаны.

— И что тебя ко мне привело, Борис Андреевич Морозов? — с улыбкой поинтересовался я.

— А? — пацан повертел головой, а потом вытаращился на меня, не понимая, чего я от него хочу.

— Чего надо, Борис.

— А-а-а… Так это… бабушка велела звать на обед. Готово уже. Давайте скорее, чтоб не остыло. Бабуля жуть как не любит, когда к столу опаздывают, — снова шмыгнув носом, объявил пацан.

— Так ты внук Степаниды? — понял я.

— Не, у меня бабушку Стеша зовут, — отказался от родства с боевой старушкой Борька.

— Ну, я так и понял.

— Так вы идёте? — настойчиво повторил пацан.

— Ты иди, я догоню. Переоденусь и приду.

Мальчишка с сомнением на меня посмотрел, поелозил босой ногой в пыли, тяжело вздохнул и отказался:

— Не-е-е-е, — протянул Борис Андреевич. — Бабуля сказала привести учителя. Я вас тут подожду.

— Ну, хорошо, я мигом, — подмигнул парнишке, развернулся и собрался в дом.

Но не тут-то было.

— А это у вас что? — ткнул Борька в ящик.

— Сам как думаешь? — хмыкнул я.

— Ну-у-у… гроб… — застенчиво ответил пацан.

— Верно, — не дожидаясь следующего вопроса, я развернулся и зашагал в сторону дома.

— А вам зачем?

— А это ты у бабушки своей спроси, — обернулся, стоя на крыльце. — Жди, я мигом.

В комнате быстренько стянул с себя грязные вещи, сунул на печку, за неимением стиральной машины. Прикинул и всё-таки решил ополоснуться. Лучше уж нарваться на строгий выговор от бабы Стеши, чем заявиться в гости потным и не умытым.

Вышел с ведром и ковшиком на крыльцо и снова увидел пацана на скамейке. Вот уж правду говорят: яблоко от яблони недалеко падает. Растёт юный исследователь, хорошо хоть Иван Лукич велел домовину в какой-то гараж убрать с глаз долой. А то, боюсь, Степанида со своей тахикардией до ста лет не доживёт, когда обнаружит в гробу любознательного внука. Спящим. Поскорей бы чёртов ящик забрали со двора, что ли. Не удивлюсь, если к моему возвращению возле стола будет крутиться стайка пацанвы.

Ну а что, интересно же, хоть и страшно. Когда ещё представится такая возможность на спор полежать в страшной штуковине. Мы б точно не упустили такой случай в моём детдомовском детстве.

Борька меня заметил, в очередной раз шмыгнул носом, нехотя сполз на землю и уставился на меня.

— Пять минут, — уточнил я и исчез в доме.

Идти в трениках на обед к Степаниде я не рискнул. Митрич очень верно обозначил мою позицию и статус в деревне. Отныне я учитель с длинной приставкой «общественный». На меня будут смотреть, подражать, советоваться. Хотя последнее не точно. Молодой же. Разве что по школьным вопросам.

Именно по этой причине пришлось доставать один из костюмов, надевать рубашку. На галстук я посмотрел и вернул обратно в портплед. Терпеть не могу эту удавку. Вот на День знаний хочешь, не хочешь, а нацепить придётся, а сейчас и так нормально. Смочил ладонь, пригладил волосы, сунул в пиджак документы, взял ключи и вышел к Борьке.

Пацан потерял интерес к домовине и теперь старательно отдирал с железных столбов беседки отслоившуюся древнюю краску. Увидел меня, тут же бросил это занятие и спрятал руки за спину.

— Ну, что, показывай дорогу.

Борька важно кивнул и двинул в сторону калитки. Дом Степаниды оказался совсем рядом с водозаборной колонкой. Буквально следующим. Заметив родные пенаты, пацан оглянулся на меня, задумчиво шмыгнул носом и вздохнул.

— Да беги уже, тут-то я точно не заблужусь, — сказал я своему провожатому.

Борис Андреевич ещё раз окинул меня взглядом, но колебался недолго, кивнул и задал стрекача. Через минуту он уже влетал во двор с криком:

— Ба-абу-уля-а-а-а! Есть хочу-у-у-у!

— Не ори, оглашенный! — раздался знакомый голос. — Учителя привёл? Куда! Руки мыл?

— Привёл! Ну, ба-а-а!

— Положь пирожок на место! Марш руки мыть! — приказала Степанида, игнорируя жалобный голос внука. — Учитель где?

— Та идёт! Там!

— Где там? Ах, ты охломон! — крикнула баба Стеша вслед внуку. — Я тебе что велела? До калитки довести! А ты? Ох, сынок, да ты заходи, заходи, не стесняйся.

Тон Степаниды моментально изменился, едва она увидела меня, входящего во двор.

— Сейчас, сейчас. Вот туточки сажайтесь. Борька, подь сюды!

— Чичас! — заорал пацан откуда-то.

— Вот я тебе… Бегом сюда, шельмец!

— Ну чего, ба? — примчался внук. — Я руки мыл, вот! — пацан показал мокрые ладони.

— Да ты весь выкупался! — ахнула Степанида, глядя на мокрую рубашку и облитые штаны. — Ну, паразит, все матери расскажу! Опять в бочке плескался? Сколько раз говорено: умывальник есть!

— Ну, ба-а-а… — протянул парнишка, бочком пристраиваясь на край скамьи. — Теперь пирожок можно?

— Борщ съешь, потом пирог! — отрезала баба Стеша. — Куды сел? Покажи Егор Санычу, где умывальник. Да не к бочке веди, паразит! К умывальнику! — строгим тоном велела внуку бабушка. — Сынок, вот, держи, чистый, — тут же протянула мне вафельное полотенце. — А я пока борщок налью.

Борька сполз со скамьи, подтянул штаны, махнул рукой и важно зашагал впереди меня.

— Это у нас куры. А тута деда мотороллер держит, — с особой пацанячьей гордостью похвастался Борис Андреевич. — А деда у меня заслуженный ком-бай-нёр! — по слогам выговорил мальчишка. — У него и медали есть! Ветеран! А у вас медали есть? — с нескрываемым любопытством поинтересовался парнишка, развернулся и пошёл спиной вперёд.

— Не заслужил ещё, — улыбнулся я.

— У-у-у, — разочарованно прогудел мальчишка.

Эх, Борис Андреевич, медали-то у меня есть, и не одна. Да только знать о том никому теперь не положено.

— А вы сюда учителем, да? А я в райцентре живу. У нас школа большая, не то, что здеся, — пренебрежительно фыркнул пацан. — Вот, умывайтесь, — пацан подумал и добавил. — Пожалуйста.

Борька резко развернулся и ткнул пальцем куда-то в сторону.

На старой яблоне висел умывальник, похожий на тот, что я обнаружил в своём дворе. Под ним стояла облезлая табуретка, на которой хозяйка разместила большой таз. На перевёрнутой крышке умывальника стояла мыльница, в которой лежал кусок хозяйственного мыла. Тут же висело мокрое полотенце. Видимо, пацан всё-таки пытался скрыть следы водного преступления, но, увы, даже летом вода не высыхает в один момент.

— Мухтар! Мухтарушка! — мальчишка кинулся куда-то вправо, упал на колени и принялся тискать большую лохматую морду чёрной с рыжими подпалинами дворняги, похожей на овчарку. — А это наш Мухтар! Бестолковый, — со знакомыми интонациями пояснил Борька.

Точно таким же тоном Степанида называла Митрича «старым пнём» или «конём плешивым».

— Но я всё равно его люблю! — выпалил мальчишка и принялся целовать, обнимать большого ленивого пса.

При моём появление Мухтар приоткрыл один глаз увидел, что я с хозяйским внуком, и тут же потерял ко мне интерес. Стало ясно, почему Степанида прозвала псину бестолковой.

Я сполоснул руки, вытер полотенцем, оглянулся на Борьку. Пацан всё ещё вертелся возле спящего пса. Борька тормошил спящую собаку, Мухтар же только иногда дёргал ухом.

— Борис Андреевич, ты бы руки снова помыл. А то, боюсь. Бабушка за стол не пустит, — предложил я.

Пацан нехотя поднялся, и тут раздался вопль:

— Бо-орька-а-а! Ты где, окаянный!

Парнишка мигом растерял всю свою напускную независимость, метнулся к умывальнику, быстренько умылся, сполоснул руки, наскоро протёр их мокрым полотенцем, потом об себя, оглянулся на меня и нетерпеливо объявил:

— Идёмте уже…

— Идём, — согласился я, и мы вернулись за стол.

К нашему приходу Степанида выставила на стол кастрюлю борща, плетёнку с толстыми ломтями хлеба. Судя по виду домашнего хлеба, ноздреватого, с пышной корочкой. Его аромат перебивал все другие запахи, бил сразу по желудку, минуя осязание и обоняние.

В глубокой миске, щедро сдобренные тем самым особым пахучим подсолнечным маслом, глянцево блестели крупно нарезанные помидоры, огурцы, островки зелёного лука. На деревянной доске лежал внушительный шмат сала, присыпанный крупной солью, семенами укропа. Нарезанные кусочки так и просились в рот. В тарелке рядом разлеглись перья зелёного лука, ароматные веточки укропа. Глядя на всё это великолепие, я невольно сглотнул слюну.

— Садись, сынок, вот туточки. А ты кышь на край, не мешай учителю, — распорядилась Степанида. — Ох, паразит! — покачала головой старушка, любовно потрепала внука по макушке и тут же озвучила дальнейшие пацанячьи дела. — Поёшь, и живо книжку читать.

— Ну, ба-а-а!

— Что ба? Мамка велела, тебе на лето задали!

— Я на речку хотел, с пацанами! На рыбалку! — заканючил Борька.

— Я тебе дам речку! Почитаешь, потом на речку, — смягчилась бабушка, выставляя перед внуком тарелку борща. — Ешь!

— Ба, а можно… — начал было Борька, схватив ложку.

— Не можно, — отрезала Степанида.

— Ну, хотя бы…

— Без «хотябы» обойдёшься! Ешь, я сказала! Когда я ем…

— Я глух и нем, — тоскливо вздохнул Борис Андреевич и принялся уплетать за обе щеки красный наваристый борщ с куском чёрного хлеба, посыпанного солю, закусывая перьями зелёного лука.

Мой рот просто затопило слюной, живот и вовсе выл по-волчьи.

— Угощайтесь, товарищ учитель. Кушайте, всё своё, домашнее, — заворковала Степанида, неожиданно перестав называть меня «сынком».

— Спасибо, — поблагодарил от души, когда передо мной поставили глубокую тарелку наваристого борща с куриной ножкой.

Ломоть деревенского хлеба, сало и зелёный лук, и всё это вприкуску с наваристым домашним борщом — это ли не рай на земле? Я наслаждался каждой ложкой. И только ополовинив тарелку, заметил, что Степанида сидит с нами за столом, подперев голову сухоньким кулачком, ничего не кушает, а просто смотрит с улыбкой то на меня, то на Борьку.

— А вы почему не обедаете, Степанида… — я запнулся, потому что до сих пор не знал отчества соседки.

— Михална я, — понятливо подсказала старушка. — Да ты кушай, кушай, сынок, — глаза женщины вдруг затуманились, словно на какое-то мгновенье вместо меня она увидела кого-то другого. И, главное снова на «ты», непонятно. Ладно, поживём, разберёмся во всех хитросплетениях и тайнах деревенской жизни. А что они будут, я нисколько не сомневался.

Это городскому кажется, что в деревне никогда ничего не происходит. На самом деле, как говаривала знаменитая мисс Марпл: кто хорошо знает свою деревню, тот через неё знает и весь мир. И в этом я с ней вполне согласен.