Учитель. Назад в СССР

Глава 4

— Вылазь, товарищ учитель, — радостно гаркнул Митрич. — Приехали?

— Не понял, куда приехали?

— Так на еродром, куда ж ещё? — искренне удивился дядь Вася. — Чичас вот коробки загрузим и полетим.

— Куда полетим? — я сидел и тупил, не понимая, чего от меня хочет Митрич.

Вокруг не наблюдалось ни одной деревни. Только вертолёты и прочие кукурузники.

— Мы куда приехали-то? — попытался я выяснить у своего провожатого.

— Так говорю же, на еродром. Коробки чичас погрузим и вперёд, в Жеребцово. С ветерком, — хекнул мужичок. — Вылазь, говорю, поможешь, — и смотрит на меня так выжидательно.

— Помочь — это мы завсегда рады, — хмыкнул я, выбираясь из салона «Победы».

Похоже, остановка далеко не конечная. Видимо, Митрич привёз на аэродром какие-то нужные вещи, сейчас разгрузимся и поедем дальше. Но тогда почему дедок сказал «полетим»?

— Держи, учитель, — Митрич с кряхтением вытащил из багажника одну коробку внушительных размеров. — Тута на ФАП наложили. А вот здеся для животинки лякарства, — пояснил дядь Вася, доставая коробки и ставя их на землю. — Вона видишь, вертуха стоит? Синенькая.

Я огляделся в поисках вертолёта.

— Вижу. Ми-2, синий, — кивнул в ответ.

— Точна, — уважительно посмотрел на меня бойкий дедок. — Вот туда и тащи. Поближе ставь, Славка придёт, в кабину загрузим, — велел Митрич.

— Понял.

Я подхватил коробку и потащил её к вертолёту. Пока мы ждали неизвестного Славку, спели перетаскать все коробки. В процессе Митрич поручкался со всеми техникам, лётчиками, со всеми, кто находился на аэродроме или подходил к нам поздороваться.

Оказалось, дядю Васю здесь хорошо знают. Он, можно сказать, не просто «свой», а практически родной. Одному свёрточек передал, наказал, как травку заваривать. У другого за внуков поинтересовался, третьему велел жене кланяться. И всем радостно сообщал, что везёт меня в Жеребцово «учительствовать». Народ одобрительно кивал, знакомился со мной, перекидывался с Митричем парой слов и разбредался по своим делам.

— О, Славка, ты где ходишь? Лететь пора! — сурово нахмурив брови, проворчал Митрич, глядя за мою спину. Но видно было, дядь Вася нисколько не сердится, а ворчит так, по привычке.

— Здрасте, — поздоровался с нами мужчина лет тридцати в лётной кожанке. — Здорово, дядь Вась.

Молодой парень пожал мозолистую руку Митрича, повернулся ко мне и тоже протянул ладонь.

— Вячеслав Синицын, — представился подошедший.

— Егор Зверев, — ответил я.

— Ты поглянь-ка, Вячеслав он. Ишь ты. Славка ты и есть Славка, — хмыкнул Митрич. — Односельчанин это мой, — доверительно сообщил мне. — Эва, как вымахал. Забыл поди, как я тебя хворостиной-то гонял, за яблоки, — хитро прищурившись, заявил Василий Митрич.

— Да ладно тебе, дядь Вась, — смутился Синицын. — Чего уж вспоминать.

— А это вона, учителя нового к нам везу, теперича заживём! — представил меня Митрич.

— Ого, — Вячеслав уважительно на меня покосится. — Учитель — это хорошо. А предмет какой?

Я открыл было рот, но ответить не успел: за меня выступил дядь Вася.

— Какой тебе предмет? Учитель, говорю. Он по всем предметам мастак, верно, Егор… как тебя по батюшке-то?

— Александрович, — подсказал с улыбкой.

— Вот! Егор Ляксандрыч, значит, на все руки учитель! А ты давай, без дела не стой, открывай свою вертуху-то, грузить будем, — тут же без перехода, приказал Митрич.

И мы начали погрузку. Как говаривал кот Матроскин, совместный труд объединяет, и я с ним полностью согласен. Пока затаскивали коробки, Слава успел рассказать о себе. О том, что село у них хорошее, рядом лес и речка. Совхоз «Путь коммунизма» тоже не из последних. Люди работящие, школа небольшая, председатель — человек уважаемый, за своих односельчан горой стоит. Он, Вячеслав, после школы отучился на электрика, а в шестьдесят четвёртом рванул в город Бердск за мечтой.

Так как раз создали Новосибирский учебный авиационный центр ДОСААФ. В центре готовили лётчиков, вертолётчиков и десантников для Вооружённых сил Советского Союза на вертолётах Ми-1.

— Вот я и рванул за крыльями, — утирая пот со лба, закончил свой нехитрый рассказ Вячеслав. — Учился на Ми-1, а теперь вот на втором Мультике летаю.

Слава с уважением хлопнул по вертолёту.

— А хочешь в кабину со мной? — подмигнул мне пилот.

— Хочу, конечно, — улыбнулся я.

Конечно, я не стал рассказывать Синицыну о том, сколько и на каких Ми летал, прыжков с парашютом сделал. С удовольствием забрался в кабину, после того, как все загрузили и устроили Митрича практически с удобствами. Взлететь, правда, не успели. Едва лопасти начали набирать оборот, увидели механика, который что-то орал и махал руками, тыкая куда-то в сторону.

С трудом сообразили, что к нам везут ещё одного пассажира. Вернее, пассажирку. Ею оказалась молоденькая фельдшерица.

— Уф, еле успела! Уж думала, два час туточки торчать придётся, — забираясь в вертолёт, прокричала симпатичная девчонка, стрельнув глазками в нашу с Синицыным сторону.

— Что ты, Зинка, неугомонная какая, — цокнул языком Митрич. — Всё бежишь куда-то, всё опаздываешь. И на больничке тебя ждать приходится, — недовольно ворчал дядь Вася, уплотняясь на сиденье, заставленном коробками.

— Не ворчи, Василь Митрич, уколы пропишу, — отбила подачу фельдшерица.

Девчонка задорно сдула чёлку со лба, одёрнула юбку, перекинула на высокую аппетитную грудь толстую косу цвета воронового крыла, улыбнулась и выкрикнула:

— Поехали!

И мы поехали, вернее, полетели.

Сквозь шум и гул Зинаида пыталась что-то рассказывать и даже кокетничать то со мной, то со Славкой. Больше со мной, новенький потенциальный жених всегда интересней хорошо известных стареньких. Я слушал вполуха, практически не разбирая слов от вертолётного гула. Любовался видами, улыбаясь, как ребёнок.

«Эх, хорошо в стране Советской жить! — пропел про себя строчку известной песни. — А что, жизнь-то налаживается, — оптимистично думал про себя. — Уж не знаю, зачем судьба подарила мне второй шанс, но я его использую на полную катушку. Займусь тем, на что вечно руки не доходили из-за бесконечных командировок. Может, ещё и женюсь, детишек настрогаю… Учитель из меня вроде неплохой вышел на пенсии. Живём, Саныч», — размышлял я, глядя по сторонам.

Мультики или Аэромоли — так пилоты прозвали вертолёты Ми-2, были настоящим произведениям авиационного искусства, созданными с душой и страстью. Даже сейчас, сидя не в кресле пилота, я чувствовал, как мощные двигатели наполняют меня радостью и лёгкостью. Аэромоли не просто летали. Они выполняли сложнейшие задачи. С их помощью спасали жизни людям, перевозили больных вместе с врачами, обирались в труднодоступные места, чтобы забрать терпящих бедствие.

По функционалу Мультики навроде как рейсовые автобусы, лёгкие в управлении, снуют туда-сюда в небесах, перевозят, помогают, забирают. И курсантов на них обучают. Здесь на них так и вовсе летают чуть ли не по расписанию. Вон, бумажка с рейсами болтается.

Хорошая машина. Я прикрыл глаза от удовольствия, краем сознания цепляя громкий голос фельдшерицы. Зинаида время от времени что-то пыталась выяснить, но лично я делал вид, что не слышу. Не хотелось горло надрывать. Да и честно говоря, желания общаться не возникало. Я сейчас словно заново на свет белый нарождался. Соединял прошлый опыт с неожиданно привалившей молодостью. Заодно ностальгировал и вспоминал. С Ми-2, к примеру, у меня много связано. Доводилось летать на месте пилота.

Было дело, встретились как-то на пенсии старой гвардией, зашёл разговор за вертолёты. Мишка Зыков тогда послушал, послушал нас, умных сухопутных пассажиров, да и выдал свою резолюцию. Сказал, что когда с Ми-8 пересел на Ми-2 у него словно крылья за спиной образовались. А уж сколько он химии перетаскал на своём Мультике по полям нашей страны, когда списали его из армейки.

Справедливости ради Мишка отметил один-единственный недостаток. Мотор у «двоечки» очень уж ласку любит и хороший уход. У вертолётчиков даже примета говорит, была: если Аэромоль масло жрать начала, значит, пора на ремонт ставить.

Нет, восьмёрка тоже машинка хорошая, надёжная. Сколько мы на ней налетали по высокогорью с разреженным воздухом, в песках. Но словам опытного пилота веры больше.

Я открыл глаза и со скрытой гордостью разглядывал кабину. Вячеслав время от времени косился на меня, и, видя моё счастливое лицо, довольно улыбался. Думал, наверное, что столичный мальчик Егорка впервые летит на самом настоящем самолёте.

Может, оно, конечно, и так. Только вот я, Сан Саныч, лечу сейчас назад в своё прошлое. В страну, которой гордился. В те времена, когда мы, советские люди, создавали не просто технику. Мы создавали легенды, ковали историю. Тогда я чувствовал себя частью чего-то великого. И это чувство возвращалось ко мне здесь и сейчас с каждым оборотом винта.

Вячеслав что-то сказал, я не расслышал, погрузившись в свои мысли.

— Что? — крикнул я.

— Идём на посадку, — повторил пилот.

— Хорошо!

В ушах ещё гудело, когда Митрич присвистнул и довольно протянул:

— Эва как, сам председатель пожаловал на своём трофейном! Ну, живём, паря! — и потёр руки.

К нам мчался американский «Виллис». Интересно, почему Митрич назвал его трофейным?

— Вечер добрый, Иван Лукич.

Дядь Вася стянул картуз, пожал руку председателю.

— Вона, учителя привёз. Всё честь по чести встретил, доставил.

Митрич оглядел меня с гордостью, как будто не просто доставил Егора Зверева, но чуть ли не сам родил, воспитал и обучил на педагога.

— Здравствуйте… Иван Лукич Звениконь, — представился светловолосый мужчина средних лет. — Председатель сельского совета, — и вопросительно посмотрел на меня.

— Егор Александрович Зверев, молодой специалист, — в свою очередь обозначил я себя. Специальность свою уточнять не стал, потому как не сумел припомнить, каким предметом владел бывший студент. Разберёмся.

— Очень рад, очень. Очень рад! — председатель долго тряс мою руку, не отпускал, словно боялся, если выпустит, то я тут же прыгну обратно в самолёт и смотаюсь в далёкую Москву.

— А уже я как рад, — чуть сильнее сжал в ответ, Иван Лукич удивлённо охнул и тут же разжал пальцы.

— Ну, что, молодёжь, выгружаем, а потом загружаем, — хохотнул Митрич. — Зинка, ты чегой-то уселась? А ну, подь сюда. Давай, давай, хватай коробку и тащи себе. Твоё ж добро.

— Так тяжело же, дядь Вась, — протянула Зинаида грудным голосом и стрельнула глазками мою сторону.

— Ничё, небось не переломишься! Ишь, жопу отъела в кабинетике своём. А ну, хватай и неси, говорю! — приказал Митрич и сунул в руки фельдшерице средних размеров коробку.

— Василий Дмитриевич! — взвизгнула девушка моих лет, враз растеряв всю томность. — Как вам не стыдно!

— А чего стыдиться? — не понял дядь Вася. — Хороша корма-то, а, молодёжь?

Митрич залихватски сдвинул картуз на затылок и подмигнул мне, усиленно кивая в сторону Зинаиды. Девчонка не шла, а плыла, покачивая бёдрами, прижав коробку к крутому боку, словно кувшин. И ведь знала, зараза, что хороша. И что мужики сейчас, и стар и млад, как говорится, смотрят ей вслед и разве что слюни не пускают.

— Эх… зар-ра-з-за! — высказал всеобщее мнение Митрич. — Мне б годков десять скинуть. Уж я бы… Эх!

— Каких десять, Митрич, — Зинаида передала картонный ящик председателю и развернулась к нам, уперев руки в бока. — Все двадцать, а то и тридцать, если посчитать.

— Хороша, чертовка, — ещё шире расплылся в улыбке мужичок, гордо нас всех оглядел и гаркнул. — Чего стали, оглоеды, а ну, давай, шевелите поршнями!

Мы с Вячеславом переглянулись и принялись переносить коробки в «Виллис». Иван Лукич утрамбовывал их в машину, а Митрич больше руководил, чем помогла. Ну, да никто не был обиде от его добродушных подколок и ворчания.

— По коням, паря! — убедившись, что все загрузили и в салоне вертолёта не осталось ни единой бумажки, скомандовал Митрич. — Ну, бывай, Славка. Не забывай мать-то, наведывайся, — строго нахмурился, пожимая руку на прощанье.

— Как можно, дядь Вась, поклон ей от меня. Скажи, на тех выходных в гости прилечу.

— Ну, добро, — Василь Митрич довольно кивнул и потопал в машину.

— Спасибо, — поблагодарил я пилота и тоже пожал протянутую ладонь.

— Бывай, Егор. Если что надо привезти или заказать, не стесняйся, всё решим через Митрича или Лукича, — кивнул Вячеслав Синицын, забрался в свою Аэромоль и был таков.

Я подошёл к «виллису» и занял место рядом с водителем. Выбора мне не оставили: едва заметно недовольная Зинаида сидела рядом с Митричем на заднем сиденье. Я хмыкнул про себя: это ж любопытно, чью честь дядь Вася нынче блюдёт, мою или фельдшерицы?

Мотор взревел, и мы помчались по накатанной дороге.

— Вы, Егор Александрович, не переживайте! — начал тем временем председатель. — Мы вас в пустой дом поселим, всё чин по чину. Своё жильё, значит, у вас будет. Ну, не совсем пустой. Меблишка кой-какая имеется. Бабы наши постельное вам сварганили на первое время, посудку подсобрали. Понятное дело, у нас тут не Москва, центрального водопровода нет, но зато вода у нас хорошая, колодезная. Ух и студёная!

Иван Лукич показал большой палец.

— Это да, — пророкотал за нашими спинами Митрич.

— Школа у нас небольшая. По-хорошему, вам бы сегодня с директором познакомиться, да вот беда приключилась…

— Что такое? — поинтересовался я.

— Радикулит скрутил директора нашего, Юрия Ильича Свиридова. Он у нас и директор, и завхоз, и много чего ещё, — председатель покосился на меня, проверяя реакцию на его слова.

К многозадачности мне не привыкать, поэтому я никак не отреагировал. Иван Лукич довольно улыбнулся в пушистые пшеничные усы и продолжил свой рассказ.

— Деревня у нас небольшая, совхоз ладный, в передовиках идём, — с гордостью поведал мне. — Школа маленькая, всего на сто детишек. Но зато дружная, как в семье душа в душу все живут, и ребятишки, и учителя. С учителями, правда, напряжёнка, — закручинился председатель. — Я уж и в райком писал и в образование ваше ездил. Не поверишь, до первого секретаря дошёл с жалобами! — Иван Лукин покрутил головой.

— И как? — с любопытством спросил я.

— Каком к верху, — раздалось позади.

— Митрич! Ну что ты, право слово! — председатель кинул на дядь Васю осуждающий взгляд в зеркало. — Нету кадров, говорят. Кадры они вроде как есть, да вот на нашу долю недостаёт. Хорошо хоть вы нам достались, — довольно улыбнулся Иван Лукич. — Вам у нас понравится, Егор Александрович, точно говорю. У нас хорошо раздолье. Летом и рыбалка имеется, зимой опять-таки охота. Грибы, ягоды, загляденье. Приехали!

Председатель дал по тормозам, «виллис» резко остановился.

— А вот и дом ваш, Егор Александрович, — несколько напряжённым тоном произнёс Иван Лукич, выбираясь из автомобиля. — Добро пожаловать в Жеребцово!

Я вышел из машины и едва не заржал в голос, представив реакцию молодого идеалиста из столицы на халупу, которую председатель так смело назвал домом. Когда-то перед замызганными ныне окнами добрые руки хозяйки разбили цветник. Сейчас от него остались только воспоминания, как и от былой красоты дома. Деревянные стены покрывала облупившаяся синяя краска, резные наличники стыдливо смотрели на нас облезлым белым цветом и. К моему удивлению, относительно чистыми окнами.

Сам домишко был небольшим, на три окна, с петухом на коньке. Здание выглядело настолько необжитым, что даже у деревянной птицы поникли перья, когда-то выкрашенные разноцветной краской.

— Вот, Егор Александрович, дом ваш, проходите, — жизнерадостно ворковал председатель, делая страшные глаза в сторону Митрича.

Дядь Вася с совершенно невозмутимым лицом раскочегаривал цыгарку, не замечая выразительной мимики Ивана Лукича.

— Заборчик мы починим, вы не волнуйтесь. Вон, Василий Дмитрич и починит. Он у нас рукастый! Всё умеет, и по столярному делу, и по строительному, даже в электричестве разбирается, — рекламировал Митрича председатель Звениконь.

Дядь Вася довольно сопел, пускал дым кольцами и важно поглядывал то на явно давно не чиненую крышу, то на заросли травы перед домом, то косился на меня, когда я не видел, по его мнению. Видимо, проверял мою реакцию на жеребцовское гостеприимство.

М-да, оказался бы на моём месте столичный мальчик Егорка, не удивлюсь, если бы он тут же и сбежал, роняя туфли, подальше от деревенской романтики. Хотя пацан армию отслужил, может, и сдюжил бы. Я так точно не сбегу.

— Не переживайте, починим, — засуетились председатель, заметив выломанную штакетину. — Мальчишки балуются, — смутился Иван Лукич. — Мы вам вот тут веточку вишенки подпилим, они и не будут лазать, — смущённо стрекотал Звениконь.

Я продолжал молча наблюдать за представлением, медленно продвигаясь вслед за мужчинами в сторону дома. Иван Лукич снял со столбика привычный деревенский запор: петлю из проволоки, толкнул калитку, и она едва не пришибла незадачливого председателя.

— Ох, я кому-то задам! Никаких отгулов, ироды! Если учитель смоется, вы у меня премий пятилетку не увидите, — тихо прошипел Звениконь. — Я тебя что просил?

— Так я Фёдора отрядил на это дело, — громким шёпотом оправдывался Митрич.

Шёпот у него выходил так себе, но я делал вид, что любуюсь видами и ничего не слышу.

— Митрич! Это что за саботаж? — повысил голос председатель, когда калитка всё-таки распахнулась, но при этом повисла на одной петле. — Простите, Зинаида Михайловна! — сконфузился от собственного выражения.

— Да ничего, я привыкла, — пропела фельдшерица.

Только сейчас я заметил, что девушка вышла из машины и вместе со мной наблюдала за театром двух актёров, но за нами не пошла.

— А я чего? Это всё Рыжий, — философски заметил Митрич.

— Рыжий — это Фёдор? –уточнил я, пытаясь разобраться в местной Санта Барбаре.

— Рыжий — это Николаич, а Фёдор — балбес, — категорично заявил дядь Вася.

После этого я оставил попытки понять, о ком идёт речь. Потому познакомлюсь.

— Вы проходите, Егор Александрович, — натужно улыбаясь, председатель пригласил меня во двор. — Вот там туалет. Ключ… куда я задевал ключ… — Звениконь зашарил по карманам, сам же в это время продолжал выпытывать у Митрича информацию. — Вы уж простите, удобства у нас деревенские, громко мне, и тут же потише дядь Васе. — Ты ему всё объяснил?

— Объяснил, — кивнул Митрич. — А толку?

— Пьёт?

— Пьёт, — подтвердил Митрич.

Председатель тоскливо вздохнул, покосился на меня и поднялся на крыльцо, вытащил ключ из кармана и принялся тыкать в замочную скважину.

— Да не переживайте вы так, починю, — утешил я моих сопровождающих.

И Митрич, и Звениконь тут же смолки, скептически глянули на меня, но комментировать заявление столичного гостя не стали. Я ухмыльнулся: на лицах мужиков читался откровенный скепсис. Ну, поживём — докажем. Главное, чтоб в этой халупе инструменты были. Сделал себе мысленную пометку спросить у Митрича, где раздобыть хотя бы молоток и гвозди, заодно и тряпку с ведром. Думаю, внутри дом такой же запущенный, как снаружи.

— Ну вот вы и дома, Егор Александрович, — радостно возвестил председатель, распахивая двери. — Проходите, не стесняйтесь. Вот тут, значит, сени. Полочка, вешелочка. Печка, стало быть. Дровами мы вас обеспечим, вы не сомневайтесь.

— Готовит в печи надо? — немного напрягся я.

В своей жизни я чего только не пробовал, много чего умел. Но вот готовить в настоящей русской печи не доводилось.

— Что вы, что вы, — замахал Иван Лукич. — Тут у Таисии и кухонька за занавесочкой, и печка электрическая. Вот она, плиточка, и посуда имеется.

Иван Лукич тут же щёлкнул кнопкой, демонстрируя наличие в ломе света.

— Кто такая Таисия? Это вы меня к ней подселяете, что ли? — удивился я.

Честно говоря, не хотелось бы иметь в соседках любопытную бабульку, сующую нос в мои дела.

— Так померла Таисия, — провозгласил Митрич. — По этой весне и померла. Дом ничейный и стоит с тех пор. Семьи у неё не было, теперь, стало быть, учительский дом будет. Принимай, Егор Ляксандрыч.

С этими словами Митрич решительно отдёрнул занавеску, которая отгораживала импровизированную кухоньку от общей комнаты. И театрально махнул рукой, указывая на квадратные метры деревенской избушки.

— Ой, мамочки, — неожиданно взвизгнула Зина за моим плечом, непонятно когда объявившаяся в доме. — Покойная Таисия вернулась! И гроб с собой приволокла!

— Зинаида Михална, — укоризненно начал председатель. — Как вам не сты-ы-ы-ы… — завыл Звениконь, тыча пальцем в гроб, который стоял по центру комнаты.

В том гробу вместо царевны лежала старушка божий одуванчик в белом платочке, с улыбкой на сухих бесцветных губах, с букетиком полевых цветочков в руках, скрещённых на груди.