Удельный князь

Глава 32

Бояре преподали нам хороший урок и к организации лагеря мы относились уже со всей тщательностью. Сборные палатки из треугольников, обычные двускатные домики-палатки с подпорками из палок и большие шатры из брезента окружили телеги с откидными щитами, ощетинившиеся пушками и гаубицами. Лагерь поставили на вершине холма, возвели высокую дозорную башню а лес в округе основательно почистили. Далеко не римский военный лагерь, но и беззащитной такую стоянку уже не назовешь. Потребность в воде закрыла скважина ( с собой везли мобильную буровую) а запасов провизии хватало на месяц полноценной осады. Особые меры предосторожности были связаны с неоднозначным отношением Товлубия и новых московских князей.

После смерти Калиты, ордынский воевода словно духом воспрял и превратился из юридического главы похода, в реального потихоньку прибирая в свои руки бразды правления. Мои бирючи загодя просили у него «аудиенции», но ответа не было. Даже богатые «проминки» не сдвинули дело с мёртвой точки что выглядело очень странно. Плюнуть и уйти с пустыми руками я не мог, требовались люди для новых земель и как можно больше, а Товлубий единственный кто решал вопросы массовой закупки полоны. Его доверенные купцы наотрез отказывались обсуждать любые вопросы с моими приказчиками что меня напрягало. Не иначе злобу затаил, хотя с чего? А кто его от опалы спас и Смоленск помог взять, косвенно. Уж кто-то, а этот толстяк прекрасно понимал откуда у Калиты взялся порох.

В пустых переговорах минула неделя. Войска Товлубия и полон прибывали, а у меня сил не прибавлялось, как и припасов коими мы делились с пленниками. Как то раз по тракту близ лагеря гнали очередной караван, детский. Подростков и даже пятилетних малышей в нём не жалели, связали верёвками наравне со взрослыми. Изможденные лица, худые как спички руки и молящиеся о спасении глаза. Взрослые вои их взгляда не выдерживали, стыдливо отводили глаза, а вот я смотрел. И какой-то момент не выдержал.

— Данила, прикажи остановить.

— Князь! Не дури. Сие Товлубия добыча, а нама сним не с руки сорится.

— Ведаю про то. Два рубля дай сотнику. Сказывай осмотреть полон желаю. Заодно жито и хлебово дитям раздадим, опосля пущай идут.

Сотни одетых в добрые брони воев и злой князь не та сила супротив который можно катить бочку трём десяткам степняков одетых в тряпье и дырявые кольчуги. Сотник из охраны каравана это прекрасно понял и проявил благоразумие устроив внеочередной привал. Как действовать кашевары и врачи уже знали: споро раздавали бульон и сухари изголодавшимся, бинтовали раны, фурункулы и потёртости от верёвок, поили витаминными настоями. Сам же, спешившись решил осмотреть и подсчитать полон. Среди полона хватало молодых женщин, их брали что присматривали за малыми детьми, своими или чужими и немного мужиков что тащили на себе скудные припасы каравана. Увязавшийся следом сотник стараясь угодить то и дело вытаскивал красивых девушек и поднимая кнутом лицо или подол показывал «товар».

— Смотри коняз. Черны брови. Ноги крепкие, бедра широки. Груди крепкие. Добрая наложница. Купи, не прогадаешь.

О моих отношениях с Товлубием сотник был не в курсе, не того полёта птица и воспринимал меня как очередного богатого покупателя коих в округе немало ходило. В конце концов сотник мне надоел и рынды оттолкали его подальше. А потом, потом я увидел девушку. Она кормила нашими сухарями ребенка лет четырёх от роду. Высокая, с осиной талией и длинными ногами. Эталоном местной красоты она в нормальной форме не являлась, а уж после голода кожа да кости остались.

Когда-то длинные волосы цвета спелой пшеницы были коротко обрезаны, лицо замазано грязью. Нехитрый прием чтобы избежать насилия в дороге. Но у меня глаз намётан дай боже. Грязь, рванина и неестественная худоба не скрыли природной красоты и изящества этого чуда природы. А когда девица подняла свои бездонные голубые глаза цвета зимнего неба, словно пыльным мешком по голове огрели. Едва рот не открыл. Идеальные черты лица, чуть вздернутый носик. Густые, длинные ресницы и густые соболиные брови. Ни грамма, косметики. Словно удар ниже пояса пропустил. Молодой организм князя мгновенно отозвался гормональной бурей и восставшим естеством и хотя я справился, сие событие не прошло незамеченным для сотника Гучугура.

— Как звать то тебя, краса?

— Олесей кличут. Из верви Извалки. Ответила девушка ангельским голосом. — Под Рославлем то. Добавила она видя что название погоста мне ни о чём не говорит.

— Далече. Процедил я. — Держи сласть. Достал из сумы глазированный батончик с фруктозой, фундуком и сухофруктами, он входил в сухой паёк всадника. Олеся выхватив из рук подарок сразу отломила половинку спрятав ту в тряпьё, а в оставшееся впилась жемчужными зубками.

— Отчего же ты такая худая. Ужель не кормили?

— Кормили. Ответила та с набитым ртом. Кашею из лебеды да берёзы. Бывало и жита перепадало. Со вздохом продолжила она. — Токмо я его дитям малым отдавала. Тяжко им. Почитай осмь седмиц ужо гонят. На стоянке оболонь драть разрешают. Обираем вдоль гостинца крапиву молодую да почки с оболонью, тем и спасаемся. Олеся прекратила жевать, уставилась на меня бездонными глазищами.

— Берём девку. Бросил я Никите. Неожиданно Олеся рванула вперед, но сил невеликих не рассчитала и рогатка на шее откинула её назад.

— Делай что хошь боярин, хоть в наложницы бери. Прохрипела она ослабляя впившуюся верёвку. — Одно прошу, вызволи сестёр молодших и братца.

— Посмотрим. Ответил я перерезая верёвку на рогатине.

— Она резво вскочила, топнула ногой. Схватила мальчика и прижал его к себе. Без братца не пойду!

— Ишь какая. С норовом. Никита цокнул языком и вопросительно посмотрел на меня.

— Пройдешь с нею сестриц, пусть покажет. Негоже сродственников разлучать.

— Конязь. Неожиданно в разговор встрял сотник. Полон не продаётся. Сим ортаки в лагере великого Товлу-бея заведуют.

— А разве я его покупаю? Сказывай Товлубию что князь Мстислав Сергеевич поминки себя взял, а ежели тот чем недоволен, где меня найти знает.

— С огнём играешь конязь! В ответ я махнул рукой и сев на подведенного коня, рванул в лагерь.

Небольшая провокация послужила триггером который сдвинул дело с мёртвой точки и тем же вечером из лагеря татар прибыл вестник от воеводы с приказом! Прибыть под ясны очи темника. Тоглу-бай, он ж Товлубий не был чингизидом по крови и происходил из монгольского рода бахрин. Род сей относился к правому крылу, то бишь кочевал в европейских степях. Собственно знание языка и реалий Руси, собачья преданность хану Узбеку дали ему неплохой шанс в карьере. И с первым своим поручением, казнью тверского князя Александра Михайловича он справился отлично. Интересное дело, чем больше изучаю этого бея, тем больше понимаю что Тоглу-бай действовал не сколько против Литвы, сколько в угоду Калиты. И последний скорее всего приложил руку и золото чтобы во главе карательной армии был поставлен не чингизид, не представитель куда влиятельного рода, например из кийят, а никому неизвестный персонаж. А из истории понимал что мой противник жёсткий интриган. Именно при его участии молодой Мамай из рода кийят стал беклярибеком и ханским зятем. Именно по его приказу будет убит заболевшего хана Джанибека. История чем-то походила заговор и убийство Павла I. Товлубий тайно вызвал из Тебриза наследника хана Бердибека, но когда тот приехал, чтобы сесть на трон отца, Джанибек внезапно выздоровел и заподозрил заговор. Как назло, он поделился страхами с главным заговорщиком Товлубием, и тот, испугавшись последствий, приказал своим людям убить хана. Но пока, пока влияния у него мало, а репутация изрядно подмочена известным фактом к коему я приложил руку.

В лагере раскинувшимся на большом поле моих конных и бомбардиров окружили сотни бея заняв выгодное положение.

— Засада! Радим схватился за меч.

— Не время. Я положил свою руку на его. Действуем аки договаривались. Он взглянул на меня, кивнул коротко.

— Уверен брат?

— Бог не выдаст, свинья не съест. Что делать надобно, ведаешь.

Меня с рындами повели сквозь лагерь татар к большому золотому шатру что был украшены цветным полосами шёлка. Перед входом обыскали и вежливо попросили сдать оружие, а рынд оставить. Переступив порог юрты, прикоснулся правой рукой к притолоке полога показывая мирные намерения.

— Здрав буде великий воевода Тоглу-бай, победитель Смоленска! Многие лета тебе и твоему роду.

Хозяин лагеря в шёлковом халате с изрядно покрасневшим лицом сидел на высоком помосте из красного дерева чьи ножки были украшены серебром и золотыми листками, а верх усыпан бирюзой и драгоценными камнями. При моём повелении его советники собрались и покинули шатёр, осталась лишь охрана. Богатырского вида нукеры с круглыми щитами и саблями наголо что истуканами стояли справа и слева от темника. Сам воевода здорово набрался молочной водки, архи, и пробормотал в ответ что неразборчиво кивнул головою, указывая мне место за низким и широким столом. Мгновение спустя слуги поставили блюдо с бараниной, в пиалу налили перебродивший кумыс.

— Многие лета, урус. Многие. Товлубий улыбнулся вымученно, одними уголками губ.

— Не побоялся явиться урус.

— А пошто мне тебя боятся то.

— Пошто мой полон зорил, а урус!

— Потому бей, что по иному не попасть к тебе. Помог я тебе в Переяславе, помог и в Смоленске, передав через Калиту огненное зелье. Разве не так? Так пошто на меня взъелся то. Пошто гостям моим полон не продаёшь?

Глаза бея сузились в щели, пальцы сжимавшие пиалу побелели.

— Не забывайся урус! Переборов злость, воевода снова прищурился и фальшиво улыбнулся, словно змея. А… бери себе девку, у меня таких много. Забудем распри. Давай выпьем за здоровье хана Озбека. Бей приподнял пиалу и вопросительно посмотрел на меня. Я взял пиалу в руки, покрутил, разгоняя по кругу густую молочную жидкость… и поставил на место. Прекрасно понимаю, ЧТО это значит. Отказаться от такого тоста нельзя, от слова вообще плюс оскорбление хозяину неслабое. Но соглашаться принять нечто из рук Товлубия, да ну его нафигтакую латерею. У меня имелся антидот от ртути и мышьяка, но хрен его знает что мне подсунут. Какой ни будь экзотический растительный яд и всё, пиши пропало. Тем более монголы не раз и не два травили русских князей, порой весьма им лояльных. Да чего далеко ходить то. Тот же Ярослав Всеволодович и его сын Александр, тот что Невский с огромной долей вероятности погибли от китайских ядов медленного действия, о чём прямо говорил Джованни да Плано Карпини. Во мне же лояльности с чайную ложку и то на словах.

— Живот малость скрутило. Второй день недужу. Не можно мне питие принимать и явства. Товлубий вскочил, направил на меня свой толстый палец унизанный перстнями и заверещал дурным голосом.

— Как смеешь ты, ничтожный червь! Здравницу не принять за ханов ханов, великого султана Гийас ад-Дин Мухаммеда. Царя монголов, того в ком течёт кровь самого Тэмуджина, покорителя Вселенной!

— Вряд ли можно назвать потомком Тэмуджина того, кто предал веру отцов. Того, кого назвали тюркским именем. Того кто набирает шакалов на службу и казнил две сотни своих братьев. Товлубий сперва побледнел, потом покраснел и начал задыхаться от нахлынувшего негодования….

Чаша из рук служки упала, разрушив воцарившуюся тишину.

— Аны ал! Крикнул бей нукерам. Нечто подобное я и предполагал когда провоцировал его и поэтому подготовился. Да и тюркский язык здорово за зиму подтянул и уже мог нормально понимать собеседников. Тюркский язык довольно прост и легко мне давался. Возможно это связано с тем фактом что все русские князья его с детства учили, как в своё время дворяне XIX века французский.

— Токта![i] Пистолет пятидесятого калибра заряженный свинцовой картечью приправленной смесью пентрита и октогена убойный аргумент, особенно с близкого расстояния. Воины, сделавшие несколько решительных шагов в мою сторону, остановились. Они прежде не видели пистолет, но его необычная, хищная форма и слухи о огненном зелье князя сработали как надо. Я остался сидеть, но чёрное дуло смотрело прямо в лоб хозяину шатра. Обыскать то меня обыскали но непонятные трубки за оружие не посчитали.

— Отзови своих псов! Ещё шаг и прах из сей трубки отправить тебя и твоих бесстрашных слуг к гуриям. Не дожидаясь ответа, выстрелил из второго пистолета, сквозь войлочный покров сбоку от себя. Из-за ширмы, спустя мгновение вывалился одетый в броню лучник превращённый залпом в дуршлаг с мясным фаршем. Мои осведомители не зря ели хлеб и место тайной засады в шатре хана выкупили за десять рублей. Между прочим, большие деньги для степняка.

— Токта! Снова крикнул я на людей бея. — Товлубий, не дури. Не хочу тебя живота лишать. Слово князя! Отзови нукеров и поговорим с глазу на глаз. Без лишних ушей.

Бей, оглушенный выстрелом махнул головой сбрасывая оцепенение и гортанными отрывистыми командами отправил из шатра личную охрану, осадил и тех кто пытался вломиться сквозь проход. Неуловимым движением я вскочил и оказался сбоку от хана, приставив к его животу пистолет.

— Сказывай заодно дабы воев моих не трогали покуда, а не то худо усем будет. Он покорно кивнул и снова прокричал. Минут через пять, когда всё успокоилось бей отошёл от шока и заговорил.

— Коняз, понимаешь что наделал! Большая беда будет. Живым не уйти тебе.

— Ну ежели я живым не уйду, то и тебе света белого не видать боле. А коли ты про Озбека царя речь ведешь то умысла супротив я не имел. Желал тебя проверить и како видишь, вышло добро. Али думаешь не догадалсячто ты в питие подмешал!

— По себе судишь коняз. Наши законы гостеприимства священны!

— Ага, особливо для неверных. Так тебе и поверил, бей. Предупреждал ведь тебя в Переяславле. Не играй с огнём! А ты что. Самым умным себя посчитал. От меня избавиться захотел. Ну-ну.Ходить вокруг да около не буду.Войско моё хоть и невелико, однако труб огненных у меня ныне куда более, чем в Переяславе. Войско Литовцев я побил, а вслед за ними две тысячи новгородцев и при сём потерял своих воев пять десятков. Ужель о сём тебе не ведомо было.

— Ведомо урус. Недовольно пробурчал Товлубий. — За мною четыре тысячи батыров. Каждый из них стоит десятка трусливых новгородцев! Москва выставит три тысячи конных по моему первому слову. Рязань, две! Мы тебя растопчем! Не поможет тебе огненное зелье, колдун!

Я посмотрел на него словно на маленько дитё.

— Товлубей ты ведь взрослый муж. Ужель за дурака почитаешь меня. В лагере у тебя аккурат тридцать две сотни. Из них много воев побитых и больных, каждый второй в дряной броне. Это один мой вой десятка твоих стоит. Боярскую рать в добрых бронях мои вои на Дубне разогнали аки баранов. Одних труб огненных больших и малых у меня семь десятков, дымов аки под Переяславом дюжина телег. На весь твой лагерь хватит. Две тысячи моих воев идут вниз по Волге. Пять сотен, по Москве реке!Цифры я безбожно завышал, но слухи вокруг моего войска ходили всякие, в том числе и про его огромную численность. Распускались их новгородцы и Литва чтобы хоть как то оправдать своё постыдное поражение, но я тому не препятствовал.

— А Москва тебе помогать не станет. Продолжил я давить полководца. — Зачем ей сие. Ты ведь Семёна части добычи лишил, лучших людей в полон забрал. Москва в стороне постоит, посмотрит, а Рязань. Хм… Не находишь что Короткопол мне жизнь свою должен, а Ярослав Пронский и вовсе на мою сторону встанет. Один ты супротив меня останешься, один. И в этот раз азм жалеть твоих воев не буду. Ни один из них домой не вернётся. Дымами потравлю, огнём жечь буду.

— Ты не посмеешь! Одно слово урус и тебя проткнут сотни стрел!

— Не проткнут. Я постучал по толстому доспеху.Одно неверное слово и ты умрешь, а я ещё поживу. Сигнал дам людишкам красными огнями, опосля меня с боем выведут, а весь твой лагерь огненным зельем сожгут да дымами вонючими, что куда крепче старых окурят. Но ты сего уже не узришь, аки не узришь позор и гибель рода свого.

— Хан Озбек отомстит. Три тумена на Русь пошлёт. В Новосиле и уделе твоём ни хлопа не останется, ни горожанина.

— У хана ныне нет трёх туменов, а один я уж как ни будь разобью. Да, сие будет не просто, но я справлюсь. Обещаю. Четыре лета тому назад два ваших тумена поляки разбили у Люблина. Спустя лето они же, четыре на Висле. Вы уже не те бесстрашные монголы что внушали страх всему миру. И ежели бы не прах мой, ты бы и Смоленска не взял. Размякли вы, разжирели аки сытые евнухи. А хочешь расскажу как всё будет на самом деле? Кто ты таков Товлубий? Ты Чингизид, али ты ближник Узбека, али ты эмир чтобы за тебя вся степь встала. Ты никто и за двенадцать тысяч рублей кои я привезу хану на откуп меня и пальцем не тронут.

— Двенадцать тысяч! Глаза Товлу-бея азартно зажглись.

— А ты думал с чего на меня Великий Новгород ополчился.

— Что же ты хочешь, коняз.

— Вот, другое дело. Запомни бей, со мною дружить надобно и более того повторять не буду. Полона у тебя неполных четырнадцать тысяч. Жита сорок тысяч пудов и скота большого и малого, без счёта. Сие и продашь, скопом.

— Мало!

— Много. Полон ныне за полтину у тебя в лагере отдают. А много ли из них до Сарая доедут? Кожа, да кости одни осталися. Детей полно, да баб немощных. А коли доедут, усе рынки рабов, от Таны до Укека цену на люд снизят. Дай бог, ежели тысяч пять тебе останется.

— Откуда у тебя столь серебра, а конязь!

— Серебра у меня столько нет, зато есм медь. Есм чугун и уклад добрый, а тако же великое множество товаров дивных, в Сарае невиданных. Неча тянуть бей. Сказывай батырам что азм твой друг добрый и идём мы ко мне в гости, тама и ряд с тобою подпишем. Заодно покажу новые трубы огневые в деле, дабы за пустобрёха меня не держал.

Товлубий задумался, на его лице отражалась вся гамма чувств. От страха за свою жизнь, до жадности. Ведь сумма которую я ему предложил за полон была фантастической и равнялась годовому выходу со всей Руси.

— Коняз, сие будет непросто. Многим влиятельным людям придётся отказать, залог за полон вернуть. А твоих грязные слова про хана слышали многие уши.

— Залог говоришь? Добро. Восемь сотен рублей серебром у меня есть, разумею хватит сего с избытком. А ушам что слышали то, чего не положено достаточно подрезать языки. Тако и мне, и тебе спокойней будет.Ну так что, по рукам? Бек всё ещё колебался.

— Дам твоему роду колец кольчужных и срезней калёных. Узбек царь болен, сие ты не хуже меня ведаешь. А коли у тебя будет серебра вволю и воев в доброй броне ты завсегда себе место у трона найдешь.

— А зелья огненного дашь ли?

— От тебя зависит, бей. Коли не увижу боле от тебя обмана, и я своё слово сдержу.

— Добро коняз. По рукам!

— По рукам! И я убрал пистоль от его бока.

Образцово показательные учения прошли ровно через два дня. Имелся риск что Товлу-бей получив свободу немедленно атакует лагерь, но укреплённые за неделю стены и желание посмотреть действие огненного зелья охладили его пыл. Как и понимание того, что нукеров он положит уйму. Ещё больше чашу весов склонили ортаки, доверенные купцы при войске воеводы что занимались вопросами снабжения и продажи добычи. Я забросил этим упырям добротный крючок в виде третьей колонки обновленного прайса и очень привлекательных цен на медь и соль. По финансам вышло следующее: чуть больше трех тысяч рублей привезли из Сарая люди Лю и Ипата, двадцать две тонны меды и три, олова ортакам отдавал за семь двести, на тысячу триста наплавил серебра. Медь было жалко, но я и не думал хитрить. Металл дело наживное, увеличить его добычу можно легко, а человека в пробирке не вырастишь. Денег хватало, почти. Тратить ресурсы подчистую я не мог, средства было необходимо на закупку еду, земель, кож… Вот и брал большие предзаказы на ходовые товары — чугун, стекло, канитель и косметику. Выставил часть броней боярских и новгородских за коих уже выручил немалую сумму.

Задержка была связан с тем, что я хотел убить разом три зайца и ожидал прибытия на учения великого князя Рязанского Ивана Ивановича Короткопола и московского княжича Ивана Ивановича Красного. Его старшего брата, князя Семёна в Москве давно не было. Сразу после смерти его отца основные русские князья выехали в Орду, к Узбек-хану. Кошель наш не только новгородцев успел обидеть, он купил ярлыки на Ростовское, Углицкое, Дмитровское, Галицкое, Белозерское княжества, разорил Тверь, пытался отобрать у суздальского князя Нижний Новгород, взял в плен ярославского князя, переманивал на свои земли как бояр, так и простых людей. Все без исключения князья Владимирской Руси ненавидели Калиту лютой ненавистью не желая воцарения наследника— Симеона Ивановича, — предлагали хану выдать ярлык на великое княжение Владимирское Константину Васильевичу Суздальскому, старшему по лествичному праву.

Пока шли тёрки в Сарае в Москве вспыхнула крупная рознь меж боярами, вызванная смертью московского тысяцкого Протасия Фёдоровича. Этот дядя был тысяцким при Данииле Александровиче и Юрии и Иване Данииловичах. Эдакий серый кардинал Москвы на которого Калита здорово опирался. В Москве быстро сформировались две основные боярские группировки. Старое боярство возглавил сын умершего, Василий Протасьевич Вельяминов. Служилое — Алексей Петрович Хвост Босоволков, сын рязанского боярина, который изменой в 1301 году своему князю Константину Рязанскому обеспечил себе высокое место в московской боярской думе. А дело тут такое что сей князь умученный в Москве Юрием Даниловичем, старшим братом Калиты является двоюродным дедом братьев Ивана и Александра коих я мирил по осени. Вот такая Санта Барбара.

Имелась в Московском княжестве и третья группировка бояр, вотчинных, во главе с Пореем, но после поражения у Дубны она потеряла значимую долю влияния. Приглашенные на показ Иваны ненавидели друг друга заочно и вели словно кошка с собакой, но общие приличия соблюдали, впрочем как и главы боярских коалиций Москвы. Обеим князьям требовались деньги и много, поэтому переговоры о продаже их доли полона и добычи со Смоленского похода шли параллельно с ортаками Товлу-бея. Третьим же приглашенным был хорошо мне знакомый Ярослав Александрович Пронский, родной брат моего зятя. Сложилась уникальная ситуация в которой я мог быстро и относительно недорого набрать людей не опасаясь нападения.

После устроенного пира с рыбными дарами Белого моря гости переместились на трибуны укрытые от жаркого весеннего солнца навесом. Сквозь колотый лёд подавали воздух, его направляли к креслам по составным бронзовым трубам. На льду же стояли ажурные бокалы с вином и малиновым морсом, тарталетки со сливочным маслом и чёрной икрой, с белыми грибами и сыром. Князья и Товлу-бей получили подзорные трубы, для лучшего обзору происходящего действа так сказать.

Первыми маршировали пикинёры из белозёрской посохи. Черные шлемы похожие на вытянутые волчьи рыла поначалу вызывали лишь усмешку у сопровождающих высоких гостей воев, но после того как они увидели чеканный шаг и слаженное выполнение команд горнистов улыбка сползла с их лиц. Для учебных столкновений на копья конных бойцов и пикинёров ввинчивались окрашенные наконечники из липы. Они хоть и недолговечные, но здорово снижали риск возникновения травм.

Лучшие всадники Радима устроили рыцарский турнир, благо десяток доспехов со шлемами типа « Жабья голова» для этих адреналиновых наркоманов сковали что позволило получить хорошее зрелище без риска потерь ценных боевых юнитов. Последовали соревнования по стрельбе из луков, боевых арбалетов и мушкетов наглядно демонстрирующих прицельную дальность стрельбы и урон от этих орудий. Иваны, не выдержав побежали к мишеням одетым в трофейные брони чтобы своими глазами увидеть дыры оставленные в тех свинцовыми шариками.

В финале конница, разогнавшись попыталась нанести таранный удар в строй копейщиков. Короткая рубка с эффектным поднятием на копья сброшенных всадников и демонстрация действия «швейной» машинки строя сделали лица гостей и их военных советников совсем кислыми. Но финал приберёг бога войны. Вставил зеленую ракетку, выстрелил. Пешцы, похватав заранее заготовленные чучела из фашин и соломы расставили первую сотню на ближнем поле, нарядив в кольчугу и шлемы.

Первые ряды чучел расстреляли бомбардиры, снеся в ноль все расставленные цели. Второй ряд мишеней снесли мушкетеры с рейтарами. Разгром бутафорского войска завершили мортирки и гранаты, их метала та же посоха. Втору партию мишеней расставили за километр, с гаком. Батарею Рапир, расположили справа от трибун.

— Смотри бей, смотри внимательно и на ус мотай. Взмахом руки дал отмашку и изготовившиеся пушкари дал залп. Сразу за ним последовал ещё один.

-Бум.

-Бум.

Непривычные к грохоту и дыму гости заволновались, многие вои схватились за мечи и нательные крестики. А когда грохот прекратился и едкий дым расселся присутствующие узрели что поляны заполненной «людьми» не осталось. Не удержавшись, вскочив на лошадей, сотники и князья узрели лишь клочья кольчуги да разбросанную по полю, солому и щепу. Ни одного целого манекена, вообще.

Сделавшись черней тучи, ругая на чём свет стоит огненных прах и нечестивое оружие малые дружины возвращались к бочкам с медом и закуске. Всё что хотел, показал и даже больше. Оставив за скобками лишь гаубицы и бомбомёты. Продемонстрировал и стрельбу ядрами, Рапира с одного выстрела пробивала кирпичную стенку и дюжину сосновых щитов из досок поставленных друг другом. Более чем прозрачный намёк присутствующим что их крепости более таковыми для меня не являются. Заодно и грамоту на удел продемонстрировал от дяди, и договор с Новгородом о уступке мне Мурманового брега и земель по озёрам Онего и Ладоге что совокупно с владениями в Веховских землях превышало площадь Московского княжества… в двенадцать раз. Эти документы и демонстрация военных возможностей оказала на гостей самое что ни на есть, живительное действо в результате которого все спорные пункты были улажаны в течении дня.

— Иван Иванович. Обратился я к Короткополу и взяв его под локоть повёл пожилого мужчину в шатёр. Нам бы с тобой последний вопрос обсудить, треба. Наедине.

— Мстиславушка мы вроде усё по полону решили полюбовно.

— Не об полоне речь веду. Я расстелил перед Короткополом карту. — Пращур твой, Роман Ольгович. Отобрал у нас земли исконные, земли вековечные.

— Какие земли!? Переяславский князь сделал непонимающий вид.

— А вот эти. Я водил пальцем по карте. — От реки Суходрев, до Протвы на севере. На восток же до реки Нары. От села Фоминское, до Оки реки.

— На то купчая есм! По кону усё сделано.

— И где та купчая? Азм что-то не нашёл. Ты Иван Иванович не кипятись. При Менгу-Темуре сила за Рязянью была, а ныне она за Москвой и… мною. Городов тама не много, не обеднеешь.

— Как так не много! Боровск, Верея, Луга, Вышгород, Кременец… Сёл и погостов без счёту!

— А чье те города то? Твои ли. Московские бояре тама который год заправляют, не твои. Долгов города те накопили без счёта. А много ли тебе оттуда мыта перепадает, а?

— То не твоё дело!

— Нет, то моё дело! Потому как тебя я ещё могу стерпеть на севере, всё же сродственники, а Мономашичией уже нет. Нет у тебя сил края дальние удержать, нет серебра в казне и воев маловато. Не сдюжишь ты супротив Москвы. Год, другой и сломают через колено. Верею отдашь за резаны ломанные как Серпухов и Коломну, как Лопасню и Каширу. Окстись, Москва Смоленск подмяла, Брянск, Вязьму. Думаешь ярлык Владимирский Константину Суздальскому отдадут! Хрена-с два! Я показал ему дулю. У Московских бояр в Сарае усё схвачено. Тверь сломали, а следящий по счёту град Переяслав твой.

— Не бывати тому!

— Бывать не бывать, не тебе сие решать. Уходят ужо старые времена и порядки. Ныне каждый князь под себя гребёт. Тако и быть, дам тебе две тысячи рублей, а коли откажешься от спорных земель по Упе до Дона прибавлю ешо шесть оков колец кольчужных и осмь тысяч, стрел калёных.

— Мстислав, ладно Верея. Дикое поле к чему тебе потребно! Тама Товлу-бея кочевья.

— Тама ныне ничья земля, а ранее наша была наша, Черниговская. Посему лишней не будет. Тебе на неё всё одно сил не хватит.

— Нет!

— Нет так, нет. Тогда стрелы и броню отдам Пронским, они посговорчивей будут. Дам им трубу огненную. Один раз твои Глебовы врата мы взяли, возьмём и второй.

— Ты не посмеешь! Ты клялся.

— Тебе что ли клялся? Азм тебя спас от поругания и смерти, а ты решил двумя пудами свинца откупиться. Не, тако не пойдет Иван Иванович. У Пронских я просил два года мира для тебя, а не для себя. Прощай князь. Жаль, не сговорилися по пустяку.

— Постой, Мстислав. Иван Иванович поймал меня за руку. — Не горячись. Согласен я.

[i] Взять его.

Стоять!

Обновленные границы княжества Мстислава Сергеевича ( синим ) Москва,красным штрихом.

Границы земель у озёр ( красным) , планируемые водные пути и существуещие гати (синим).

Нурманский берег ( синий)