Удельный князь

Глава 8

Белёв. Усадьба знатного боярина.

Берислав который день изнывал от жары. Он был излишне полон и уже немолод, потому и старался лишний раз не показываться на солнце в такие дни. Когда становилось невмоготу, боярин спускался в подпол, единственное место в усадьбе, где он мог найти спасительную прохладу.

Несмотря на уверения Фрола червячок в душе ворочался. Ни одной ночи, стервец сей покоя не давал. И пусть холопы, посланные по погостам, вернулись с пустыми руками, что с того? А вдруг, где меч всплывёт? Уж больно приметный. Бериславу не привыкать плести интриги, но в этот раз ставки слишком велики. Княжича погубил, а как иначе? Неча ему в моём граде делать. Разумею, дядя от сего в расстройство не впадёт, ещё и спасибо мне скажет.

Коли прознают, что дружина не тысячника, а моя? Недобро будет. Спросят, а кто из Рюриковичей на лишение живота добро дал и что им отвечать? Да и с человечком рязанского князя нехорошо вышло. Намедни, вона опять ходоки заявились. Благо, на этот раз удалось общий язык найти и решить дело миром, к общему удовольствию.

Сверху раздался шум, дверь приоткрылась, а свежий ветерок едва не затушил свечи. Берислав надулся от злости, схватился за рукоять кнута. Он не любил, когда его уединение грубо нарушали. По ступеням слетел запыхавшийся белокурый отрок в худом зипуне и не удержавшись упал на пол, но вставить с колен и не подумал. Боярин, было занёсший кнут для удара, остановился.

— Орех, ты что ль?

— Прости, боярин, ты сам велел явиться, как только вести будут.

— Вставай ужо, — Берислав помахал кнутом, приглашая слугу встать, а сам сел обратно на ларь, укрытый мягким ковром.

Орех встал и склонив голову то и дело мял в руках колпак, не решаясь заговорить.

— Из тебя что, клещами слова тянуть надобно али ждёшь покуда кнутом угощу? Говори немедля! — рявкнул на него хозяин погреба.

— Значится, всё аки ты говорил делал, — затараторил отрок. — Устроился к сыну Ипата гостя Новосильского на полный кошт да три седмицы отработал.

— Сказано было до грязня работать!

Орех не успел среагировать и удар кнута больно ожог плечо.

— Я бы и работал, да ты же сам велел. Ежели чего важное вызнаю, немедля возвернутся, — с обидой в голосе ответил отрок.

— Ну, не томи ужо, сказывай!

— По первой, поставили на телегах глину таскать. Кормили вкусно, — Орех невольно облизнулся. — Телеги у Богдана не такие як у нас. Много крепче и глины на них зараз сотню пудов с лихом укладывали.

— Иди ты! Брешешь поди? — Берислав невольно подался вперёд корпусом, поставив ладони на колени.

— Не лгу, боярин! Вот тебе истинный крест — слуга несколько раз старательно перекрестился, заставив слегка поморщиться хозяина.

— Самолично те телеги наполнял. Хитрость в том, что не по земле их катят, а по бревну.

— Аки на волоке что ли? — уточнил Берислав.

— Ага, только тама сбоку особливые канавки для колёс выпилены. В три пальца глубиной, — Орех наглядно продемонстрировал их боярину. — Отчего телегу тянуть легче и никуды та с бревна не денется.

— Выпилены? Ты ври, да не завирайся! Богдан хоть и молодой гость, но счёт резанам ведает. Голова у тебя пустая, яко вот эта бочка, — Берислав постучал по ёмкости, отчего раздались глухие звуки

— Ты пилу ту, хоть в глаза видал? Знаешь сколь времени надобно чтобы в цельном бревне таковые полоски сладить. Месяц али более, — не удержавшись Берислав еще раз перепоясал слугу кнутом.

— Прав ты боярин, но и неправ тако же.

— Орех, ты здоров? Тебе тама чего в главу залили, мочу ослиную что ль? Что таковое несёшь, холоп?!

— Не вру я, боярин, — стушевался под его напором слуга. — Не веришь, пошли ешо кого проверить. Я за свои слова отвечаю, а лжу пред тобой наводить токмо дурак будет.

— Так ты и есть дурак. Полный… Коли околёсицу такую несёшь.

— Механикусы то бревно режут, не люди. Сам то видывал. Они и на плотах стоят и телеги тянут. Внутри лошадь она, — слуга замялся, не зная, как правильно сказать, — яко белка у скоморохов на торге ходит, да цепи малые вращает, а то колесо тянет. Не разумею, как сие верно сказывать, умом не вышел.

Слугу невольно сжался в ожидании удара, но его не последовало. Берислав успокоился и отхлебнул из ковша пахучей медовухи.

— Слыхал про то, не токмо от тебя. Иначе бы не поверил. Но ты же не засим оттуда сбежал. Да?

Слуга усердно закивал и продолжил.

— Блуда тама приметил. Он у Богдана вроде как в помощниках ходит.

— Наш шельмец, везде поспел. Понятно откудова на нашенском торге зеркала да златы нити взялись. Без моего дозволения торг вздумал вести! Нешто, устрою ему сладку жизнь.

— Прости, хозяин, но не Богдан на стройке заправляет и не отец его, — перебил его слуга.

— Прохор, из погоста на море? Тю, — Берислав отмахнул рукой. — Слыхал. Мастер сей диковины и механикусы Ипату мастерит за серебро, тако гости наши мне сказывали.

— Лжа то, — едва слышно ответил слуга. — Прохор, вот кто настоящий голова. Ему и мастера, и сам Богдан в рот смотрят, — холоп запнулся, а после продолжил. — Токмо никакой это не Прохор.

— А кто? — глаза у Берислава заледенили, он сжался словно пружина.

— Княжич…

— Чегось? Чегось ты там шуршишь аки мышь амбарная. Громче глаголь! — прикрикнул на холопа.

— Княжич Мстислава Сергеевич то. Я его как тебя, своими очами видывал.

Берислав не удержался, вскочил, схватил хрупкого отрока за грудки и начал трясти как тряпичную куклу:

— Кто?! Кто?! Да он в зиму душу богу отдал. Да нет его ныне на белом свете! — боярин едва не задыхался от накатившей злобы.

— Он то. Только волосы зачернил, да на глазе тряпицу носит, — упрямился Орех, сжатый в медвежьих объятиях.

— А кто из городских примечает, что Прохор, на старого князя похож и болтает то кому попадя, немедля к нему гридни подходят и по душам беседуют. Да так, что потом все рёбра болят.

— Вот оно как.

Глаза боярина потухли, он отпустил слугу и залпом допил ковш. Осел тяжело, словно куль и несколько минут молчал, уставившись в угол. А после заговорил, зашипел да таким голосом, что у слуги аж мороз по коже побежал.

— Хитёр змей, но и я не лыком шит.

— Немедля сюда Игната кликай, а сам беги Фрола искать. Нет… Стой! К тысячнику беги, передай, чтоб ко мне немедля явился. Немедля! — голос Берислава сорвался на визг и холоп, спотыкаясь об ступеньки, словно пробка выскочил из подпола.

Побережье Азовского моря.

Венецианская Тана.

Стоя на пристани Лоренци рассматривал высокие стены Генуэзской Таны, поднимавшиеся из тумана на противоположном берегу рукава Дона. Как несправедлив мир! Ведь на благословенную землю Танаиса венецианцы пришли первыми. После падения Константинополя Генуя, словно коршун была сильна как никогда, они основали эту проклятую крепость. Второй раз им повезло, когда они первыми примчались в Каракорум выбив у Темучжина привилегии на торговлю, а великая Венеция на целый век оказалась отброшена и торговала лишь через посредников.

Слава деве Марии! Уже шесть лет как всё изменилось. Консул сумел выкупить вожделенный фирман в Сарае и во сколько дженовино[i] ему это обошлось, один бог знает. Padre nostro che sei nei cieli![ii]

Сколько времени упущеноа ведь Тана не обычная колония, это путь, ворота в бескрайную Золотую Орду и далекий Сун! Начало Шёлкового пути. Шёлк и специи, шерсть и рабы…

Эх. Флоренция, бискайские и каталонские купцы. Даже карликовая Пиза поставила здесь Порто-Пизано, но не мы. Ничего, скоро Венеция всем покажет, кто здесь хозяин!

Но что же мне делать? Как выполнить поручение князя так, чтобы не смотрели косо соплеменники. Между республиками сотни лет вражды и хотя Миланский мир ещё в силе, но стоит вспыхнуть искре и всё! Особенно здесь, где наши противоречия особо сильны. И видит бог, я не хочу стать этой искрой.

Стой! А зачем самому идти к генуэзцам? Что я потеряю, если отправлю письмо дяде. Уверен, он и сам заинтересован в хороших связях с с семьей Бокканегаре. Какая Мстиславу разницу, КАК его письмо попадёт к адресату?

— Прохор… — Лоренце усмехнулся и невольно выразился на родном языке, — Mettere la pulce nell'orecchio![iii]

С самого перового дня он понял, Прохор не тот, за кого себя выдаёт. Гость, который знает алхимию, мореходное дело, механику и рисование куда лучше ученых Венеции! Не смешите. И где? В варварской стране склавинов! После того, как я помогал ему писать письма, в голове всё окончательно перемешалось. Мстислав пишет лучше меня, но по-другому строит фразы. И это не высокая латынь. Нет… Бог мой, кто, ну кто ему рассказал про кухню дома Барди? Про все эти безумные ссуды английскому королю? То, что флорентийцы сумасшедшие, мне известно. Но не настолько же!

А ведь дядя может не поверить. Мстислав, лишь лесной барон, потерявший право на свою землю. Но что мы теряем? У главы рода достаточно влияния, чтобы проверить эти слова и если дело обстоит так… Лоренце невольно схватился за крестик и зашептал слова молитвы:

— Pater noster, qui es in caelis;

sanctificetur nomen tuum;

adveniat regnum tuum;

fiat voluntas tua, sicut in…..

Дядя Марк и отец надолго потеряют сон. Они вложили в дом Барди половину средств рода. А если не половину, если больше? Бог мой, это катастрофа. Непременно отправлю и своё письмо. Мстислав не тот человек, чтобы говорить пустоту. В нём загадок больше, чем репьёв на собаке.

Караван галер из Венеции придёт осенью, а мне надо успеть сплавать за чёрным песком и продать товары, набрать жмыха винограда. Где-то в Тавриде найти гота, знающего письмена северных варваров, какие-то растения…. Лоренце невольно схватился за сумку, где хранился гербарий и грамота с непонятными каракулями.

Каждый раз его мысли возвращались к одному, дюжина отделанных серебром светильников, что светят ярче десяти свечей. За них Лоренце предлагали столько, что положенная ему доля окупит потери от его неудачного похода. Гранённые серебряные и бронзовые нити, цветной сургуч и золотая краска. Таких товаров нет нигде в Европе.

Только не торопиться. Festina lente.[iv]

Эксклюзив семье. Незачем давать зарабатывать другим домам, им пойдет товар попроще. Вчера обменял бочку с колёсной мазью на свинец по весу три к одному! Деньги ещё есть, а если не хватит наш консул не откажет в ссуде знатной семье.

Около причала показался мужчина с аккуратной бородой. На нём был одет наполовину зашнурованный колет, на ногах пестрели красные шоссы в синюю полоску.

— Ага, вот ты где, чёртов пройдоха! — вскрикнул Лоренци.

Сбежав вниз, он здорово припустил за ним и лишь молчаливый Тихоня не отставал ни на шаг, слово тень приклеился.

— Альберто. Accidenti![v] Долго мне ещё ждать галеру? Я что прошу тебя пересечь Великое море? Мне нужно в Матрегу[vi], а это всего два дня пути. Понимаешь болван? Или опять идти к консулу?

Где-то к югу от Ельца.

Первое, что почувствовал, смрад. Отвратительный, мерзкий от которого буквально выворачивало наизнанку. После, пришла пульсирующая боль от ожогов. Казалось, боль шла из всех точек тела одновременно и жгла, и кусала как стая голодных москитов.

С трудом разлепил глаз, один. Второй не пожелал открываться. Тьма кромешная, сырость и осклизлый глиняный пол. Когда зрение адаптировалось, различил слабый отсвет и жерди, перекрывающие яму. Ого, до верха метра четыре! Хотя, какая к чёрту разница. Будь эта яма хоть метровая, всё одно, по осклизлым стенам не выберусь, нет сил. Палач знатно поломал, да и старые раны побаливали сильней прежнего.

Если Блуд сдал, дело труба. Но нельзя исключать второй вариант, на понт берут. Доигрался ты, Серёжа. Не уделял должного внимания разведке вот и получил плюху. Есть надежда на Никиту… призрачная. Положа руку на сердце, признайся, при таком обвинении тебе никто не поможет. Отрицать всё? Отличная идея, но не с эти палачом. Не проболтался только оттого, что толком говорить не мог в полузадушенном состоянии. Не досмотрели, бывает. Наивно во второй раз рассчитывать на подобный исход. Что делать то? Что-что, любыми путями к темнику Берди подходы искать, пока меня в отбивную не превратили, а признаться. Признаться, всегда успею.

Размышлять долго не дали, сверху спустился стражник подцепил цепи крюком и меня вытянули наверх. Глазом не успел моргнуть, как снова подвешен оказался, но в этот раз без колодки.

— А-а-а-а, к нам сам Прохор пожаловал! — заговорил с ехидцей отвратительный палач.

— Не скажу, что рад тебя видеть, — выплюнул я сквозь зубы.

— А я вот заждался. Ты как? Созрел али опять упрямиться станешь?

Он неожиданно развернулся посмотрел на столик, где стоял исходивший мясным духом глиняный горшочек.

— Повиси покуда тута. Трапезничать буду, — палач облизнулся, словно кот пред крынкой со сметаной.

— Погоди с трапезой, милейший.

— Како ты меня назвал? — вскипел палач. — Ты у меня смотри! Видать в прошлый раз мало огоньком угощал, ну дык я сие сегодня поправлю.

— Как же мне тебя называть, ежели имени твого не ведаю?

— А тебе зачем оно? Небось хочешь, коли выйдешь живым, живота лишить? Не ты един такой хитрый, многие моей погибели жаждут. Токмо руки у вас коротковаты.

— Мне и даром не надобна твоя погибель. Чай не дурак. Вижу человек ты подневольный, а искусники всякие бывают. Златом хотел отдариться за то, что бережёшь меня аки зеницу ока, что даёшь хлеба свежие да сласти чагатайские.

Палач после таких слов, подвис. Словно не веря протёр глаза и подошёл вплотную:

— Умом случаем не повредился, а Прохор? По главе вроде не бил? — он начал внимательно осматривать рану. Потом встрепенулся, — али блаженным решил прикинуться? Одно не учёл, второй десяток летов тута сижу, и не таких хитрецов видывал.

— Нет надобности в сим. Коли обману, вона, — показал на клещи в дальнем углу, — отыграешься.

— И то верно. И где же твоё злато, а? Сюды без ведома хозяина ни единая душа не попадёт.

— Не об хане речь то веду. Назовись. А коли не хочешь, тако трапезничай да опосля за инструмент берись, а я подожду покуда.

Окончательно сбитый с толку палач опешил, помялся для вида.

— Мироном меня кличут, тархан темника Берди. Ну, — глаза его торжественно зажглись, — и где злато?

— Не торопись, Мирон. Будет тебе злато. Моё слово крепче персидского уклада. Прежде токмо следует цену обсудить.

— Какую такую цену! — Мирон окончательно запутался. — Азм ужо имя назвал.

— Как какую, а за что тебе злато платить? Имя то азм, для вежества выспросил, а ты что подумал?

— А-а-а. Ясно. Не выйдет. Не приму от родичей мзды. Берди лютый, так что пустой сие разговор. Ты, коли не заметил, на цепи висишь. За жизнь твою ныне и половины алтына не дадут, а всё чего-то сторговать хочешь. Нет, всё же ты гость.

— Родичей звать не надобно. Злато тебе отдам, и немедля. Ибо кудесничать умею.

После этого Мирон ощутимо напрягся, видимо слух о странном купце и его механизмах дошёл до него в каком искажённом виде, как это обычно бывает при сарафанном радио. Палач долго мялся, а после спросил c некоторой опаской:

— И что ж ты знать хочешь? Токмо учти, помочь тебе не в моей власти.

— Ведаю сие. Потому прошу немного. Расскажи, куды меня свезли, кто таков Берди и весточку ему дай, что Прохор с ним говорить хочет. А ежели не выйдет и жечь сызнова начнёшь сделай чтобы крови было много, а боли да увечий мало. Ты вижу опытный в своём деле, чай управишься.

— Ох и хитёр, ох и хитёр и чего током не выдумает люд, дабы пытки избежать. Ну ништо кудесник, азм тебе покажу, како мне дурь всяку в голову задувать, — Мирон, развернулся и затрусил к очагу.

— Пыток твоих я не боюсь вовсе, — крикнул в след. — А лукавить с измальства не приучен. По первой злато отдам, а после дело за тобой.

Мирон остановился, развернулся и внимательно посмотрел мне в глаза:

— Прямо сейчас?

— А как же, но коли обманешь не взыщи. Мужской силы лишу!

Мирон закусил губу, глазки забегали, на лице отразился мучительный выбор. И хочется, и колется.

— Лады!

— Договор?

Он кивнул.

— Свечу ко мне тащи, да не медли, — тут уже я начал давать указания.

— Зачем сие? — на этот раз, Мирон казался по настоящему удивлённым.

— Ты злато хочешь али нет?

Мирон развернулся и припустил бегом к столу, вытащил покрытую копотью сальную свечу.

— Зажги, — крикнул в след, — и факел погаси. Ведовство, дело такое, лишних глаз и ушей не любит.

— Теперь что? — происходящее явно заинтересовало Мирона. — Чудить не вздумай! — он показал нож, зажатый в руке.

— Не буду, — ответил я.

— Ближе подойди.

Мирон с опаской приблизился.

— К устам свечу то поднеси.

Мирон подчинился, но его руки его слегка задрожали.

— Vita nostra brevis est,

Brevi finiētur.

Venit mors velocĭter,

Rapit nos atrocĭter,

Nemini parcētur!

Принялся я напевать гимн на латыни, напуская загадочности в голос. От каждого слова пламя колыхалось и откидывало причудливые тени что плясали на стенах темницы. Мирон побледнел и ощутимо струхнул, однако, свечу не убрал.

— Таперича трижды вокруг моей правой ноги свечой обведи.

После проделанного Мирон поднял ко мне лицо со свечой.

— Немедля задувай, дурак, а иначе живота лишишься, — прошептал я испуганным голосом.

Мирона проняло, дунул так усердно, что жир со свечи до меня долетел. Комната погрузилась в тьму. Выждав паузу, нормальным голосом продолжил.

— Сделано дело. Зажигай факел.

— А злато где?

— Как где? В сапоге. Сымай его да смотри. Палач, не медля ни минуты стащил сапог и взялся ковырять его ножом.

— В каблуке, — уточнил я.

Последовал примеру князя и сделал качественный тайник, куда вложил два десятка венгерских дукатов, доставшихся от заезжего гостя. Причём двойной, сначала простенький тайник куда серебро заложили, его, кстати, вскрыли, а вот с золотом спрятал куда надёжней.Последний резерв, около шести рублей на нынешние деньги. Для чиновника средней руки приличная сумма, годовой доход за пару лет. Вбиты монеты под стальной супинатор, и чтобы их извлечь придётся каблук изрезать, вона как пыхтит.

— Я свое слово сдержал, за тобою ход, Мирон.

Пересчитав монеты, палач привстал, прежде опробовав каждую монету на зуб и спрятал за пояс.

— Во втором то нет ничего, али как? — спросил он с хитринкой в глазах.

— Проверь, коли хочешь, но прежде сказывай, что обещал.

— Добро, слушай тады, — Мирон, прежде сбегал к двери и прикрыл её на засов. — Привезли тебя в городище эмира Яголдая. Сам то он в диване при царе Озбеке сидит. Редко тута бывает, а заместо него тута, значится, Берди заправляет.

— Яголдаев городок? Точно?

— Ни сумневайся.

— А причет тут Батбаяр, коли мы в другом тумене?

— Глупый ты, как-то причём. Наместника убили, а кто вместо него? Эмир Сархан тако же в новом Сарае сидит и оба они ходят под крымским улус-беком Могул-Бугой, да друг за дружкой присматривают.

— Чего-то ты задурил меня. Кто таков этот Батбояр? Разъясни. Баскак что ли?

— То у вас баскаки, а у нас даругабек. Наместник он темника и родственник самого эмира Укека! — Мирон поднял указательный палец вверх. — Оттого и буча по степи поднялась. Понял сие?

— Понял, кажись. Он аки Берди выходит? Важна птица.

— Об чём и толкую, — Мирон несколько раз перемигнулся с ноги на ногу.

— Одно в толк не возьму, я тута при чём? — при этом скорчил недовольное лицо и покрутил затекшую шею.

— А при том, что на тебя Гвидон указал, — прошептал Мирон заговорщицким тоном. — Воев ты купил княжеских, а прочих темник забрал.

— И что с того то?

— А то, что окромя тебя никому енти вои даром были не надобны, об чём Гвидон Берди и поведал. Но чур, я сего не глаголил, а что до прочего, наместника покуда нет. Ежели появится, так и быть, замолвлю словечко. Но согласится выслушать, али нет, не ведаю. А до того, — Мирон оскалился, — уд и очи, тако и быть не трону.

— Покуда кудесничать не могу, — перебил я его, — но коли ешо чело и руки в покое оставишь, вдвое больше получишь.

— Ежели живой останешься, — тут же ответил Мирон. — Твоё слово, против слова Гвидона ништо. Он наместник Воргольский, а ты кто?

— Найду, чем темника умаслить, а ты всяко не потеряешь, — добавил я споро. Перспектива стать калекой как-то не вдохновляла.

— Твоя правда, — согласился со мной палач. — От меня не убудет. А помимо чела, много чего у тебя есм, — ухмыльнулся он, кровожадно снимая клещи с крюка.

[i] Средневековая золотая монета Генуи. Аверс содержал изображение ворот замка, реверс — крест. Весовые характеристики дженовино идентичными своему флорентийскому аналогу, около 3,5 грамм золота.

[ii] Отец наш на Небесах,Пусть прославится Твоё имя,Пусть придёт Твоё царство...

[iii]

[iv]Спешите медленно

[v] Свинья.

[vi] Матрега— средневековый город, отождествляется со средневековыми слоями городища в дельте реки Кубань на территории нынешней станицы Тамань, Краснодарского края.

В античное время его на месте располагался греко-синдский город Гермонасса.

В тюркско−хазарский период (VI—X вв.) город именовался Тумен-Тархан;

В период Византийского владычества — Таматарха.

В позднехазарское правление (IX—X вв.) — Самкерц.

В древнерусский период (X—XI вв.) — Тмуторокань, Тмутаракань.

В XII—XIII столетиях — Матарха.

В период Золотой Орды (середина XIII — начало XVI вв.) — Матрика.

В пору расцвета генуэзских колоний (XIV—XV вв.) — Матрега.

В период турецкого правления (XVI — конец XVIII вв.) — Таман.

Примерный перевод того что наговорил палачу Прохор.

Давайте же радоваться,

Пока мы молоды!

После веселой молодости,

После тягостной старости

Нас примет земля.

Где те, кто прежде нас

В этом мире были?

Ступайте к небесным богам,

Перейдите в царство мертвых,

Кто хочет их увидеть.

Наша жизнь коротка,

Вскоре закончится.

Смерть приходит быстро,

Хватает нас безжалостно,

Никому не будет пощады!