Ужасный век. Том I

Глава 9

Гони древние суеверия, отрицаемые Церковью, сколько угодно — но Робин прекрасно знал: в лесу вечно снятся дурные сны. Таких никогда не случалось в замке. Образы и картины, вспоминать которые поутру не хотелось, но и забыть не выходило. А отец, бывавший в глубине Восточного Леса, рассказывал юному рыцарю ещё больше. Но очень путано и немногословно, когда бывал сильно пьян: протрезвев, всегда отказывался отвечать на вопросы.

Вот и в странной хижине спалось Робину Гаскойну из рук вон плохо. Идея ночевать здесь ему с самого начала не нравилась, но юноша понимал стремление паладинов не показать смущения перед суевериями. Ведь борьбе с Тьмой каждый из них посвятил жизнь. Так что Робин продолжал держаться мысли: нужно следовать примеру Тиберия. Сейчас это единственный достойный путь.

Робин спал не возле очага, а в другой комнате — на единственной в доме кровати, которую ему любезно уступили. Комнатка была крохотной, без окна: практически ничего, кроме кровати, здесь не имелось. Только какой-то хлам. Тиберий, Деметрий с Амадеем, приор Найджел и Мартин Мик расположились в большой комнате. Кто-то ещё отдыхал там посменно.

Сначала Робин, памятуя об опасности, думал спать прямо в броне — паладины так и поступили. Однако это оказалось очень неудобным. Ладно бы латы были подогнаны по фигуре — но чужой доспех противно впивался углами в тело. Рыцарь рассудил: уж лучше он накопит сил перед возможной схваткой, чем бросится в неё одоспешенным, но разбитым. Разве что акетон снимать не стал.

Да, сны вышли дурными, но главное — слишком реальными.

Первое наваждение — об очень странном разговоре возле очага, Робина ещё не слишком напугало. Странных речей Найджела он почти не разбирал: тот твердил про круги да про короткую дорогу, как Мартин недавно. Мартина вообще не оказалось в видении.

— Вы тоже видели это, сир Робин? Всем нам чудится что-то… — бормотал Тиберий, не глядя на молодого рыцаря.

Деметрий молчаливо сверлил Робина взглядом, полным ненависти: словно готов был тотчас зубами разорвать, но не мог пошевелиться. Окаменел. Не в силах выдержать этого ужасного взгляда, Гаскойн отвернулся — и вдруг увидел лицо Амадея, так близко, как прилично видеть только женское. Амадей тоже не шевелил ни одним мускулом, но глаза его выражали какую-то невероятную, запредельную боль. Выражали так остро, что Робин и сам немного ощутил её. Молодой рыцарь зажмурился — и первый сон развеялся.

Следом пришло нечто загадочное. Непроглядная тьма, в которой угадывалось нечто зловещее, гнетущее самим фактом существования: будто во мраке таится такое, чего по замыслу Творца Небесного просто не должно быть. Оно шевелилось, тянулось к рыцарю то мохнатыми лапами, то щупальцами, то ветвями без листьев, то нежными женскими руками в крови. Шептало множеством голосов, шуршало и скрипело. Молодой Гаскойн не разобрал сути кошмара, а может быть, просто не запомнил. Невелика потеря.

А вот следующий сон — действительно дрянь.

Рыцарь обнаружил себя в той же комнате, где спал. Не поймёшь: то ли этот сон — уже не совсем сон, то ли Робин действительно проснулся, однако не всё вокруг видел наяву. Так бывает, когда ты смертельно устал и прямо на ходу веки слипаются.

Рыцарь встал с постели, привлечённый звуками из-за двери. Будто кто-то перешёптывался — да перебирал костяное с деревянным и металлическим. Робин поднял с пола меч, заметив, что тот будто ничего не весит — и шагнул к двери.

За дверями всё оказалось почти как вечером — но люди… Они все были здесь, да. Рыцари сидели за столом, но словно спящие. Тётушку Робина, помнится, мучил недуг: она временами ходила во сне. Выглядело примерно так же. Тиберий, Найджел, Амадей, Деметрий — они расположились на лавках в позах странных: вроде слишком скованных, а вроде и слишком безвольных. Их глаза как будто смотрели внутрь, а не наружу.

Но за столом сидели не только рыцари.

Был ещё Мартин — вроде бы вполне бодрствующий, в отличие от прочих. Его приобняла женщина: очень высокая, очень худая. Кажется, рыжеволосая — но Робин точно не разобрал. И ещё была девочка: наверное, та же, которая убежала из дома вечером. Она стояла возле очага, даже слишком близко к нему, и вертела что-то в ручках. Молодой Гаскойн не видел лица ребёнка, только растрёпанные влажные волосы. Шагнул ближе — и вздрогнул, заметив ещё фигуру в углу, возле прялки. Там стояла женщина, почти сокрытая мраком.

Девочка бросила то, что держала, в огонь: маленький предмет, похожий на мешочек, полыхнул неожиданно ярко. Вспышка на миг озарила комнату, вырвав из темноты силуэт возле прялки — но только силуэт, будто вся женщина была абсолютно чёрной.

Рыжая, что обнимала Мартина, посмотрела на Гаскойна. Лицо у неё было болезненно бледным, а скорее даже серым, как у трупа. И совершенно измождённым — с остро выступившими скулами, выпученными глазами.

Рыцарь закричал, но его никто здесь не слышал. А дальше свет померк.

Скоро Робин понял, что лежит на кровати. Он совсем ничего вокруг не видел, но зато слышал: стук, глухой и негромкий. Похоже — из-за стены, из соседней комнаты. Кто-то проснулся, что-то делал? Вскоре рыцарь понял: это похоже на работающую прялку.

Тут дом вспыхнул.

Не просто загорелся — а весь оказался объят пламенем быстрее, чем моргнуть успеешь. Огненные потоки бежали по стенам, половицы переливались огоньками и чернели. Дым стремительно заволакивал комнату. Робин вскочил с кровати, бросился к дверям.

За дверью тоже полыхало: чёрный дым скрыл потолок, искры лезли в глаза. Паладинов Робин не видел: заметил только Мартина в объятиях страшной рыжей женщины. Та безумно хохотала, её волосы развевались среди языков пламени — не как от ветра, а подобно клубку змей. Робин протянул руки к Мартину: хотел вырвать его, освободить — не успел. Женщина, подхватив оруженосца, метнулась к сеням быстрее, чем стрела летит. Дверь открылась перед ней сама собой — и так же захлопнулась следом.

Напрасно Робин пытался сначала отворить её, а затем выбить, стремясь выбраться из пламени. Сон или нет — но он явственно чувствовал, как задыхается от дыма и как огонь обжигает его. В момент, когда рыцарь почти отчаялся спастись, сознание покинуло его.

А вернулось уже с глотком свежего воздуха. Точнее, воздух оказался с сильным запахом болота — но также хвои, да и хотя бы без дыма. Это был запах леса, и лес же увидел перед собой сир Робин Гаскойн, подняв веки.

Он лежал на земле, облачённый в то же, в чём отходил ко сну. Было темно, сквозь ветви над головой виднелись звёзды. Слышались отдалённые крики, и Робин, обернувшись на звук, увидел дом в огне. Всё тот же дом — только теперь рыцарь вдруг оказался очень далеко.

Откуда-то взялись силы, чтобы вскочить и броситься на помощь. Рыцарь не глядел под ноги, чудом огибая и перепрыгивая коряги: лишь раз поскользнулся, когда под подошвой оказался покрытая сырым мхом кочка. На деревьях вокруг болтались в петлях трупы. К своему ужасу, даже в темноте Робин различал цвета рыцарей Перекрёстка и паладинов.

Робин бежал и бежал. Горящий дом сначала почти не приближался, а потом приблизился резко — просто двинулся навстречу. Оказавшись возле двери, Робин неожиданно обнаружил в руках меч. Зацепил перекрестием ручку, рванул на себя изо всех сил. Дверь поддалась: жар из-за неё опалил лицо, глаза защипало от дыма. Не сомневаясь ни мгновения, Робин бросился внутрь, проскочив сени одним махом.

А внутри — никакого пожара. Никакого огня, кроме мирно потрескивающего очага. Свечи не горели, так что в полумраке оказалось трудно разглядеть фигуры спящих по углам.

Однако человека, что стоял посреди комнаты, Робин узнал сразу.

Паладин-магистр Тиберий сжимал в руках меч. Так же, как вечером, мягко поблёскивали полированные латы — но нечто тёмное покрывало пятнами и брызгами белую накидку. Это была кровь. Теперь Робин заметил, что и меч магистра весь в крови, и его красивое молодое лицо залито ею, и длинные волосы слиплись от крови. А люди по углам вовсе не спали вповалку: паладина окружали изрубленные трупы.

Тиберий поднял глаза. Поднял и своё оружие, приняв фехтовальную стойку.

— Сокройся, нечистое создание! Прочь!

— Паладин? Паладин?.. Это я, Робин, я…

— Изыди! О, Святая Белла, Благостная Дева! Силы небесные и Свет Творца, избавьте от…

— Это я! Робин!

Тиберий не ответил. Изящный клинок блеснул в отсвете очага — Робин едва успел защититься. Паладин двигался молниеносно, но плавно. Рубящий удар полетел с другой стороны, затем сверху — и почти сразу же снизу, по диагонали, под руки. Гаскойн успевал только блокировать и уворачиваться, лавируя по небольшой комнате.

— Прекратите, магистр!

Сон, явь — но этот бой ощущался как бой. Мечи столкнулись, со скрежетом заскользили друг по другу. Тиберий, развернув клинок в соединении, отвёл оружие Гаскойна. Тот парировал укол, не разрывая контакта и не теряя яростного взгляда паладина. Два длинных меча, стараясь обойти друг друга, описали ещё одну красивую фигуру — а потом расцепились. На миг Тиберий и Робин замерли, занеся оружие: рыцарь — над головой, паладин — над плечом.

— Магистр…

По глазам Тиберия было ясно: и теперь не ответит, говорить не о чем. Едва звук произнесённого Робином слова затух, как оба меча одновременно устремились к цели. Встречная атака: каждый метил наверняка, каждый стремился опередить противника — поразить кончиком клинка, одновременно защитившись сильной его частью.

Но тут всё снова померкло. Прямо в миг перед развязкой, когда ещё неясно было — кто оказался быстрее и точнее?

А следующего сна не случилось. Впервые за ночь Робин Гаскойн абсолютно точно понял: всё-таки очнулся. Жуткие наваждения оставили его, хвала Творцу Небесному.

Он ещё не поднял веки, но уже мог понять, что до сих пор темно. Хорошо протопленный с вечера дом уже порядком остыл. Было тихо. Проклятые сны… Да, в лесу по ночам вечно какая-то блажь мерещится, однако ничего подобного молодой рыцарь прежде не испытывал. Никогда лесные сны так не смешивались с реальностью.

Что же: как минимум — дом не горел. Рыцарь лежал на кровати и никаких подозрительных звуков не слышал. Испуг, с которым он проснулся, уже прошёл: кошмары всегда быстро отпускают. А вот закрывать глаза больше не хотелось. Нехорошо, ведь нужны силы, а нынче только середина ночи. Но что поделать, если подобный сон скорее выпивал силы, чем давал новые? К тому же — пересохло в горле.

Нужно пойти в большую комнату. Там осталась вода, которую рыцари привезли с собой: пара глотков точно поможет. Только тихо, чтобы спящих не потревожить… Робин попытался осторожно подняться с постели.

И не сумел этого сделать.

Уже совершенно точно наяву. Физически. Рыцарь лежал лицом к стене и не мог даже пальцем пошевелить, хотя все мышцы превосходно чувствовал. Попытался крикнуть — грудь свело, вышел только негромкий хрип.

Робин испугался, и ему в том даже паладинам признаться было бы не стыдно. Когда тело вдруг отказывается слушаться — это страшно, без дураков. Но то оказалась лишь половина ужаса Робина.

Он был здесь не один. И речь не о комнате.

Робин был не один в этой постели.

Кто-то осторожно прижался к нему сзади. Тепла тела не ощущалось, а вот дыхание касалось затылка.

Меч лежал на полу у кровати, кинжал и вовсе под рукой — но что толку, если пошевелиться не можешь? Отчаянная попытка заставить тело слушаться не дала ничего. И закричать вновь не вышло: как будто рёбра стянули крепкими ремнями. Робин хватал воздух ртом, словно вытащенная на берег рыба.

— Кинжал ни к чему, сир Робин. Он и бесполезен, и не нужен. Разве так приходят в ночи враги?..

Тихий голос, почти шёпот в самое ухо. Женщина? Или показалось? К сиру Робину прижались плотнее, приобняли. Ну точно: женщина. Формы её тела рыцарь спиной ощущал.

— Я знаю, сир Робин, что вы видели дурные сны. А явь — и того дурнее.

Рыцарь было попытался убедить себя: очередной кошмар. Без толку. Сон перепутать с явью ещё недолго, но явь ото сна всегда отличишь. Вновь попробовать шевельнуться? Оказалось, что слушается только лицо: оно сжалось в гримасе. Ничего более. Слыхал Робин сказки о демоне, садящемся ночью на грудь, вызывающем кошмары и удушье — но то сказки. Они рассказывали и о драконах, и о призраках, и ещё обо многом, чего никто в здравом уме не видел. В реальности всё оказалось гораздо страшнее, чем в устах престарелой служанки. Страх забрал силы, бессилие подпитывало страх — замкнутый круг ужаса.

Тонкие женские пальцы, расстегнув верхние пуговицы, скользнули под акетон, к груди Робина. Холодная рука.

— Как у вас сердце колотится, сир… чего же вы испугались? Я не хотела, чтобы вам стало страшно. Напротив — желала чуть сгладить кошмар. Уж не об этом ли вы думали, засыпая: вот бы кто-нибудь согревал вас в такую сырую ночь? Хоть ваша Мэри — или кто получше?..

Это было похоже либо на издёвку, либо на искреннее непонимание, отчего сердце Робина едва не выскакивало из груди — раз уж иное движение оказалось невозможным. Ничего, кроме ужаса, рыцарь сейчас не чувствовал.

Голос у самого уха звучал, впрочем, приятно: и при всём страхе Робин не мог этого не заметить. Почти музыкальное, мурлыкающее полилось дальше.

— Жаль, Мэри прийти сюда никак не может. Горька её судьба, кстати… и печально, что приходится вам об этом сообщать. Вы мало что человек, так ещё человек молодой и наивный: оказывается, вас так легко обмануть! Не отличаете ни лжи разбойника от правды, ни сна от реальности. Ну да хватит о бедняжке Мэри: ей уже не поможешь. Зато я… Я более приятная компания ночью, чем вам пока кажется.

Робин не удивился, что ночная гостья знает и его имя, и Мэри, и что-то о её судьбе. Ясное дело: встретился он таким странным образом не с человеком. Или, по меньшей мере — не с простым человеком.

— Да не бойтесь вы. Я не кусаюсь… — женщина, кем бы она ни была, коснулась губами уха Робина — …если только вам самому это не нравится, конечно. Я не враг, по крайней мере сейчас. Поверьте: в ином случае ваша жизнь давно бы угасла. Как свечку задуть. Мы пришли сюда не за вами, но уж раз вышла такая встреча — желаю поговорить. Вы ведь не против?..

Робин не мог ответить, но в любом случае — едва ли у него имелся выбор. Женщина приподнялась: рыцарь только почувствовал это, не имея возможности повернуться и увидеть гостью. Её рука забралась рыцарю под шею, острые ногти попробовали кожу на прочность.

— Вам вернётся дар речи, но только давайте условимся: это разговор, вы не будете кричать. Всё равно никого не разбудите. Здесь кричи, не кричи… всё едино. Просто не люблю шум. Хорошо?..

Робин действительно не закричал, хотя хотелось — когда стало ясно, что он в силах ответить. Но и никакие толковые слова на ум не пришли. Пришли лишь такие, которые люди вечно повторяют, если не знают, что делать и говорить.

— О святая Белла, Благостная Дева, силы небе…

Молодой Гаскойн молился редко, но сейчас было самое время.

Женщина тихонько рассмеялась, и смех вышел жутковатым. Не безумным, как у рыжей из сна — скорее фальшивым. Словно гостья знала, как и когда надо смеяться, однако не могла понять, зачем именно люди это делают.

— Да что вы! Ну откуда здесь Благостная Дева? Я разве на неё похожа? Разве это Святую Беллу желают встретить ночью, ммм?.. Толку-то от неё в ночи?

— Ты… кто ты?

— Уж точно не святая Белла! Да и Творца Небесного можете не кликать: он не придёт сюда. Называйте меня Гелла. А кто я… Да вы ещё вечером догадывались, кого в этом доме можно встретить, не правда ли? Это паладинам грезится, что они больно много знают о моей породе.

Последние слова спокойствия сиру Робину не прибавили. Говорить он уже мог, но шевелиться — по-прежнему нет, и собеседницы не видел; только ощущал ласковые прикосновения.

— Не волнуйтесь. Вы храбрый, благородный рыцарь. Воспринимайте это комплиментом. Я, знаете ли… — холодная ладонь пригладила его волосы. — …в рыцарях кое-что понимаю.

— И… что тебе здесь нужно?

Снова послышался смех.

— Мне? Здесь?.. Это наш дом, вообще-то. И вы в моей постели. Я бы лучше вас о том же спросила, но не буду: сама знаю. Это не случайность, что добрые рыцари пришли сюда. Ведь Мартин не должен был оказаться у вас. А раз так вышло, то не было ему дороги короче. И вам вместе с ним: так уж выходит. Случайности бывают случайными гораздо реже, чем вам кажется…

— Оставьте Мартина…

— Мартин немного изменился, вы могли это заметить. У него теперь другие заботы и другая роль: не быть ему рыцарским сквайром, да и рыцарем не стать. Но не волнуйтесь за мальчика. Ничто плохое не грозит ему. Скорее наоборот: поверьте, мы его вовсе не разочаровали.

Гелла нащупала золотой крестик на груди Робина. В церкви говорили, что крест хранит от всякой нечистой силы, страшнее огня для неё: либо ошибались, либо женщина в постели Робина была чем-то другим.

Эту мысль она словно прочитала. Или не «словно».

— Вы все так веруете в силу этой милой безделушки! Даже жаль, что она защищает от всякого… зла, как вам угодно выражаться — не лучше, чем от меча или стрелы. Но я не о крестиках и не о Мартине хотела побеседовать. Есть важный разговор.

— Почему со мной?..

— А с кем же? Тиберий фанатичен в своей вере, дальше носа едва ли увидит… Как ни стучись, хоть и стоит попытаться. А вы, сир Робин, дело другое... И мне есть что вам сказать. Но хочу прежде убедиться, что вы относитесь ко мне серьёзно и поутру не станете обманываться, будто лишь видели кошмарный сон. Знаю эту скверную человечью привычку. Не зря же я пыталась оказать любезность тем, как именно пришла?.. Я даром времени не трачу.

Что бы женщина себе ни думала, Робин такой «любезности» не оценил совершенно. Неспроста маленькие дети прячутся под одеялом от всяких страхов: встретить нечто прямо в постели куда хуже, чем вглядываться в тёмные углы.

— Простите, сир Робин, если это напугает вас пуще прежнего… Не всё, что вы видели во сне, было сном. Такая вы, человеки, порода: любой пьяный бред готовы почитать проявлением того, во что веруете… Но едва пытаешься с вами говорить, как сразу прячетесь за трусливую мысль: дескать, то нечистые силы обманывают.

Потянув Гаскойна за бессильные плечи, женщина перевернула его на спину. Только теперь рыцарь увидел Геллу, ловко усевшуюся на него верхом. Это именно она стояла во сне около прялки, никаких сомнений. Пышные чёрные волосы струились до самого тела Робина. Они же были единственным, что прикрывало грудь ведьмы.

Робину подумалось: женщины красивее он никогда не видел.

— Теперь-то вы должны понять: коли я морочу, то ни за что не отличить истины от лжи. Таков ведьмин удел, если верить сказкам да святым книгам: смущать род человечий? Быть может, это отчасти правдиво. А раз так, нет мне нужды словами лгать вам в лицо. Поэтому выслушайте. Вы готовы?

Робин хотел ответить, но в горле и раньше-то было сухо — а теперь его словно крючьями рвали при попытке что-то произнести. Не слушающиеся руки сами собой дрожали. Гелла выразительно покачала головой: её волосы сдвинулись, на мгновение приоткрыв грудь.

— Вы не готовы. Ну что такое? Вас так сестрицы мои напугали? Не держите зла: они… от меня несколько отличаются, и есть тому причины. Ну же, сир Робин, ммм… как мне вас успокоить?..

Сколь бы ни был напуган — рыцарь понемногу чувствовал то, что и полагается чувствовать, будучи в постели с прекрасной женщиной. Гелла коснулась грудью его груди. Кончики их носов мягко соприкоснулись следом, да и губы почти соединились. Только теперь Робин разглядел, какие у ведьмы необыкновенные глаза: голубое с янтарным пополам. Гелла пахла чем-то приятным, травяным и свежим.

— Любопытно: не будь вы лишены сил, полезли бы теперь за оружием? Или нашли бы рукам применение получше?.. Я ведь знаю, какой вы. Лучше вас самого знаю. И об этом тоже поговорить хотела: женщины. Женщины вас сгубят, сир. Ваша к ним искренняя страсть.

Что правда — то правда. Как отрицать великую любовь Робина к женщинам, если даже сейчас не все его мысли были связаны с кинжалом и мечом? Гелла улеглась на рыцаря — к одной его щеке прижавшись своей, а другую лаская пальцами.

— Паладины, с которыми вы спутались, затеяли дурное дело. Дурное в своей бессмысленности. И у них, и у вас очень скоро будут заботы посерьёзнее. Угроза много страшнее деревенских девок, гадающих да сушащих травы — и уж точно пострашнее меня. Магистру Тиберию сужден свой рубеж, Мартину свой… и вам тоже. Ваш, сир Робин, здесь: в Вудленде. Вы нужны этому краю, поверьте. Жизненно необходимы. Как будущий барон. Как лучший из рыцарей — уже скоро таковым станете. Вы понимаете, к чему веду?

Робин не понял — уловил только лестно прозвучавшее. Насчёт «лучшего из рыцарей».

— Женщины, сир Робин… вам ведь всегда мало, правда? Они все такие разные, и каждая мила по-своему… Уж новизной — так точно, а вы столь молоды, что вам почти всё в новинку, верно? Это трагическая слабость. Если пойдёте у неё на поводу — не ждите добра. Сгинете ни за что, оставив свой край без правителя. Без опоры и почти без надежды.

Гелла говорила, кончиком носа выводя фигуры на его щеке. Нежные прикосновения отвлекали от сути слов, но иначе стал бы Робин слушать вообще?

— А пойти на поводу у желания так легко… уж мне ли не знать! Сколько ещё вас будут прельщать крестьянские девки? Взбудоражит ли вас какая-нибудь дурнушка из местных девиц на выданье? Али из неверных жён ваших вассалов? Нет. Вас потянет в столицу, ко всему новому: дамы, пиры, турниры. И к вашему старому другу, принцу Бернарду. Скучаете по нему, правда? Представляете, если вдруг Бернард призовёт вас к себе, нуждаясь в поддержке — а тут и все соблазны большого города? Вам тотчас захочется упорхнуть из гнезда, такому прекрасному молодому соколу. Так вот, сир Робин…

Гелла клацнула зубами у самого уха — Робин вздрогнул бы от неожиданности, не будь парализован. Ведьма заставила сконцентрироваться на своих следующих словах.

— …так вот: не делайте этого. Найдите силы отказать другу в помощи. Сумейте умерить свои амбиции. В столице желанные женщины, блистательные турнирные противники… и новые добрые друзья, возможно. Однако и враги похуже гвендлов: там в ходу не только мечи. А вы сами отчаянно нужны здесь. Всех ждёт впереди мало хорошего, но пока ещё можно обойтись малой кровью, если никто не станет делать глупостей. Паладина я едва ли уберегу, но вполне могу уберечь вас.

Она соскользнула в сторону, прижалась сбоку, положила голову Робину на плечо. Ведьма всё ещё пугала рыцаря, но понемногу то делался иного рода страх: влекущий, а не отталкивающий. Вроде страха, который бурный океан внушает моряку — такой лишь заставляет сделать шаг вперёд.

— Вы думаете, что я вас обманываю. Неудивительно: все женщины суть лживые создания, а уж ведьмы-то вдвойне. И я тоже, но сейчас я не лгу. Немного труда составит сделать так, чтобы вы сами упали предо мной на колени и внимали каждому слову. Но нет… лишь по доброй воле. Вы должны быть вождём, опорой своих подданных, а не моей игрушкой. Недолговечной к тому же: которую я скоро выпью до дна и выкину. Потому предлагаю последовать доброму совету.

— Доброму? Ты ведьма.

— Доброму. Когда на пороге ужасный век, из Тьмы вернее совет шепнут. «Если я в настоящей беде — пусть грешник придёт на помощь»: вы помните, кто это сказал? Принц Бернард справится без вас. Найдутся люди, которые помогут ему. И подвигов на ваш век хватит без турниров, ой как хватит! А что до женщин, сир Робин…

Её новое прикосновение оказалось совсем неприличным — и волнение вызвало понятное. К своему удивлению, Робин и в неспособности пошевелиться нашёл нечто будоражащее. Странное, противоречивое чувство. Удивительно рыцарю чувствовать себя беспомощным. Удивительно и… интересно.

— …что до женщин: лучше меня нигде не найдёте. Заскучаете в Вудленде — так позовите. И я тотчас, сир, вся ваша. Вся ваша… Питаю давнюю слабость к знающим, что делать и с мечом, и с женщиной. Это меньшее, что я могу с радостью сделать для вас, для Вудленда, для королевства Стирлинг, для рода человеческого… И для своего тоже.

— Как же это: теперь ведьмы о людях заботятся?

Вопросом Робин больше хотел отвлечься от того, что невольно начало рисовать воображение.

— Не слыхали, сир, что благими намерениями устлана дорога к Нечистому? Так ведь это работает в обе стороны: иной раз от Тьмы исходит благо. Представления человечьи о Свете и Тьме до того смешны… Ничего вы не знаете ни о том, ни о другом, сир Робин. Ни о том, кому молитесь. Ни о том, кого боитесь. Я понимаю, что выражаюсь туманно, но тому есть причина. У меня много гордости. И обоснованной: я не деревенская травница. Занимаю, знаете, некоторое положение… Потому рассчитываю на доверие. Сюзерены не упрашивают вассалов им служить, и церковь с паствой не ведёт богословских дискуссий. Вот и я долго уговаривать не стану. Не послушаете — ваша печаль: горько выйдет, но незаменимых среди человеков нет.

Робин, конечно, доверия испытывал мало. Однако и не уверился, что слышал одну ложь: отец недаром говорил в подпитии крамольные вещи. Подозрения питались недосказанностью — да темами острыми и скользким, как предостережение о принце Бернарде. Однако Гелла ясно дала понять, что хочет доверия авансом.

Чёрные волосы щекотно проползли по лицу, и Робин угадал, что теперь случится: губы ведьмы коснулись его губ. Совсем ненадолго, скупо, но он даже успел немного ответить. Гелла хихикнула, оторвавшись от него, и мягко отвернула голову рыцаря к стене: не слушающаяся шея была бессильна помешать.

— Уж не знаю, что вы решите, сир Робин, однако прощаться не буду. Скажу: до встречи. Поспите немного. Не переживайте: с утра будете в порядке.

Робину трудно было поверить, что он теперь сумеет уснуть, однако именно это почти сразу и произошло.