Ужасный век. Том I

Глава 17

Алим торопился, потому что ситуация в городе ухудшалась буквально на глазах. Отчасти это было на руку, впрочем: чем больше вполне оправданной спешки — тем меньше у Фарханы шансов обдумать ситуацию, задать неудобные вопросы и прийти к выводам, которые будут не очень-то кстати.

Тащить её за собой насильно не хотелось. Как ни крути, Алим девушке сочувствовал: жернова этой грязной истории перемололи её совершенно ни за что. Если бы Иам обращал на созданный им мир чуть больше внимания, подобная несправедливость никогда не имела бы места.

Но мир, увы, именно таков, каков он есть. А никакое сочувствие не могло быть для Алима выше, чем наказ отца и благо семьи. Будь ар-Малави святыми людьми — не подняться им во веки веков даже на четверть той высоты, которой они достигли.

Отец говаривал: хорошие люди мало получают от жизни. Однако подонки и подлецы зачастую получают ещё меньше. Лучше всего быть посередине.

— Вам, госпожа, опасно оставаться в городе. — пояснял Алим на ходу Фархане. — Даже Сулим, возможно, не сумеет защитить вас от нависшей великой опасности. Однако у вас есть друзья в Альма-Азраке, и эти друзья — мы.

— Мы идём к порту?

Фархана, наверное, не очень-то хорошо видела дорогу: мешал платок на голове, почти полностью скрывающий лицо. Такой же она носила прежде, пока оставалась в Ржавом отряде — чтобы не узнали. Алиму глупая случайность подобного рода также была ни к чему.

— Да, к порту. Я посажу вас на корабль.

— А куда он меня отвезёт?

— В безопасное место.

Наглая ложь, конечно. Недостойная человека высокого происхождения, но…

Теперь, когда ситуация покатилась в нужном направлении — то есть Ржавый капитан всё-таки сговорился с Вальверде и наёмники с пиратами действовали сообща, настал момент вернуть Фархану обратно. Она сыграла половину своей роли, подкрепив впечатление, будто именно Сулим ар-Наджиб повинен в нападениях на наёмников. Старый дурак сам многое сделал для таковой всеобщей уверенности.

Оставалась вторая часть: теперь Фархана должна стать прекрасным подарком Шеймусу. И сделает его не кто-то — именно семья ар-Малави. Для чего подобное нужно отцу, Алим представлял слабо, однако лишних вопросов не задавал. У него были вполне конкретные инструкции.

На соседних улицах шумели, и то был не обычный вечерний гул. Наёмники впустили ашраинов в город: рёв озверевшей толпы смешался с отчаянными криками мураддинов, пытавшихся убежать или забаррикадироваться в своих домах. Понятное дело, что отчаявшиеся и обозлённые люди хлынули не на юг города — туда, где собралась покорная Сулиму толпа правоверных, и не в порт. Ненавидящим своих господ ашраинам были нужны богатые кварталы, а там готов к внезапному погрому оказался разве что дом ар-Малави.

Сильно пахло гарью, над крышами синих строений по левую руку уже поднимался густой дым. Это плохо: огонь-то не удержишь силой оружия. Может пострадать и родной особняк… но если план отца сработает так, как должен — даже это, наверное, не слишком большая потеря.

Самого Усмана ар-Малави в Альма-Азраке наверняка уже не было.

Идти предстояло ещё довольно долго: надо сделать большой круг, чтобы не попасть под обстрел с моря или горячую руку простых пиратов, которые Алима не узнают. Происходящее в порту обеспокоило и Фархану.

— Как же мы попадём на корабль?

Гавань ещё не была видна, но от чего в ночном небе поднимается такое зарево — понятно сразу. Горели и многие суда у причалов, и самые близкие к морю дома. Канонада почти стихла: только время от времени ещё стреляла одна-другая пушка.

— Не беспокойтесь, госпожа: в сам порт нам не нужно. Корабль стоит далеко от берега, а туда нас доставит лодка, ожидающая в условленном месте. Около форта.

Хотя бы это было чистой правдой.

***

— Как вы, о храбрейший?

— Пуля внутри, к сожалению.

Джамалутдин-паша не разбирался в медицине, тем более в боевых ранениях, однако по не слишком весёлым лицам что самого Валида, что помогающих ему бойцов Святого Воинства понял: дело плохо.

— Тем не менее я пока на ногах. — заявил Валид, хоть подняться ему помогли. — И, быть может, даже смогу сражаться.

— Я всецело готов разделить обязанности по командованию…

— Нет, мы поступим иначе.

Визирь вдруг понял, что даже не знает, где именно они оказались: пока лошадь несла его прочь от наёмников, Джамалутдин нелепо болтался головой вниз, как мешок. Не очень-то в таком положении запомнишь дорогу. Теперь… что это за место? Какие-то бедные дома кругом, пустые, судя по всему — их хозяева наверняка на площади, среди живых или мёртвых. Скорее всего, Святое Воинство отвезло визиря недалеко: это южные окраины Альма-Азрака. Ах, вот: кажется, виден краешек крепостной стены… или показалось?

Ничего не скажешь: хорош командир для спасения города! Джамалутдин-паша, выходит, даже толком в нём не ориентируется. Хотя удивляться нечему: злачные районы огромной столицы визирь лишь проезжал в закрытом экипаже, когда направлялся в глубину страны. Человеку его положения обыкновенно нечего делать в подобных местах.

Снова послышались выстрелы из пушек, и благодаря тому Джамалутдин наконец понял, в какой стороне море. Звуки приглушённые, звучат издалека: значит, они с Валидом и несколькими верными людьми действительно у стены, выходящей к ведущему в пустыню тракту.

— Так как же мы поступим?

— Вам нужно покинуть столицу. И немедленно, пока путь через южные ворота ещё безопасен: это, быть может, ненадолго. Мои люди сопроводят вас.

— Что? Нет!

— Боюсь, сейчас это единственное разумное решение.

— Это совершенно невозможно, Валид! Даже если бы я желал сбежать, а это абсолютно не так, я бы всё равно не имел права на подобный малодушный поступок. После гибели халифа именно на мне в полной мере лежит ответственность за судьбу халифата, и я…

— Именно поэтому и нужно бежать, визирь. Вы должны выжить.

— Я должен сражаться за Альма-Азрак!

Валид усмехнулся, скривившись и от горечи, и от боли.

— Сейчас, наверное, уже полгорода занято ашраинами, да ещё та эскадра… Боюсь, что шансов на что-то хорошее у нас немного. Я, конечно же, останусь в городе, чтобы исполнять долг до конца — никто не освобождал меня от клятв перед лицом Иама. Но вам нужно бежать. Вряд ли эти подонки сравняют Альма-Азрак с землёй. А даже если так — это только город. Вы же, как сами сказали, несёте ответственность за весь халифат. Что ждёт государство без вас? Боюсь представить. Вами нельзя рисковать.

Не хотелось даже отчасти соглашаться с этими суждениями, однако Валид бы прав абсолютно во всём. Ещё недавно мураддины держали ситуацию в руках — а теперь? Никто ведь толком не готовился защищать столицу: у Муанга нет сильного флота, а сушей никакая армия не грозила дойти сюда.

Джамалутдин-паша, впрочем, не был знатоком военного дела. А вот что касается нынешней своей ответственности — всё понимал совершенно ясно.

Очевидного наследника престола нет, а желающих представить себя таковыми уже утром будет хоть отбавляй — в очередь отсюда до самого Фадла выстроятся. Единственный, кто способен помешать им разорвать страну на части — это он, визирь. Формальная власть до провозглашения нового халифа из рук Джамалутдина-паши никуда не денется.

И с этой властью, словно с дорожной сумой, нужно скакать прочь. Как это ни горько.

— Что ж… — растерев лицо руками, визирь поднялся и попытался придать себе пристойный моменту вид. — Будучи в этот прискорбный момент главой великого Мураддинского халифата, назначаю вас, достойнейший, наместником Альма-Азрака, передавая полные полномочия по защите города и управлению им до… решения этой ситуации тем или иным путём. Призываю всех присутствующих благородных людей быть свидетелями тому. Кроме того, прошу вас пред лицом Иама быть свидетелями и того, что я покидаю город не из трусости, а с тяжёлым сердцем и признавая разумность доводов почтенного Валида ар-Гасана. А теперь… не будем терять времени, раз уж его, к великой горести, осталось немного.

Визирю хотелось обнять предводителя Святого Воинства на прощание, он счёл подобный жест совершенно неуместным. Вскоре Джамалутдин уже скакал к южным воротам в сопровождении всадников Валида, подавляя желание обернуться.

Как знать, чем это кончится? Вернётся ли он в родной Альма-Азрак? Не хотелось запомнить великий город таким.

Единственное, что утешало в этот час визиря — понимание, что отступление с поля боя ещё не означает поражение в войне. А именно войну ему предстояло теперь вести: пусть, как очень хотелось надеяться, не в буквальном смысле слова.

***

После боя лишних мыслей не бывает: выжил — и хорошо, ничто такой отрады омрачить не может. Но увы, всё меняется ещё быстрее, чем похмелье после пьянки настаёт: это Ангус знал прекрасно.

Мураддинские парламентёры сбежали с площади, и толпа на подступах к ней тоже редела на глазах — мстить за смерть проповедника никто из верующих простолюдинов не собирался. Наверняка местных куда больше занимало теперь бегство от обозлённых ашраинов или защита своих домов от них же: тут не до попрания веры.

Возможно, Джамалутдин с Валидом запрутся во дворце. Возможно, дадут дёру из города. Но не это теперь беспокоило Ангуса, и даже не смерть Люльи, с которой уже ничего не поделаешь. Им самим предстоит выбираться, и лучше бы сделать это побыстрее — но капитан уже дал понять, что так просто всё не закончится.

Наёмники, раздвинув телеги, вывалили из лагеря на площадь — разве лишь кроме тех, кто не мог ходить. Некоторых успели построить в аккуратные коробки, но большая часть пока обступала командиров беспорядочной оранжево-красной массой. Солдаты шумели: сначала это был обычный гул толпы, но вскоре он сменился скандированием отрядного девиза.

— Это, выходит — почти все теперь…

— К сожалению.

Потери считать придётся позже. Но хорошо, если от Ржавого отряда осталась половина того числа, каким он месяц назад подошёл к стенам Фадла. И если Валид действительно перебил большую часть живших у порта, а это едва ли блеф — то погибли в основном лучшие. Те, кого так просто не заменишь новобранцами в строю, а повышенными — среди офицеров. Это не говоря о Люлье, об охране дворца — самых отборных бойцах.

Даже если сегодня всё сложится хорошо — «ржавые» понесли потери, каких не было много лет. И впереди у отряда не самые простые времена, это Ангус понимал превосходно. А ведь ещё есть загадочные планы балеарцев…

Воодушевление после удачного взятия форта прошло. Солдаты явно были бодрее — им проще.

— Что дальше?

— Ну, соберём какую-то охрану для раненых с бабами. Пусть Бенедикт ведёт их к кораблям, когда это станет более-менее безопасно. Ты возьмёшь побольше людей, пойдёшь к Храму Сотворения и дворцу. Пора их грабить, а то Вальверде всё вынесет сама. Она и так заберёт большую часть… справедливо.

— В смысле?

— Что «в смысле»? Забыл, как грабить? Или не догадываешься, во сколько встанет место на кораблях?

— Нет. Я не понял, что значит «ты пойдёшь».

— Это значит «без меня». Угадай, куда я собираюсь и зачем. С одной попытки.

Ангус, конечно, догадывался.

— Ну так я с тобой.

Шеймус уже набрал воздуха в грудь — видать, хотел обрушить на Ангуса тираду о разнице между просьбой и приказом. Однако этого так и не произошло. В том, как капитан молча повёл головой и плечами, промелькнуло нечто, Ангусом толком не понятое. Возможно, он оценил порыв друга, а может — это было то, чего лейтенант за Шеймусом никогда прежде не замечал. Отчаяние — так, наверное, называется.

Но Шеймус почти сразу собрался с духом.

— Из нашего светлого рыцаря херовый командир для грабежа, и он не знаком с Вальверде. Так что пойдёшь ты, уж не спорь. Я хочу, чтобы тут ни один гвоздь и не остался в стене. И чтобы вы с Вальверде спалили всё, до чего дотянетесь. Потому что…

Он ещё миг промедлил, вздохнул.

— Потому что если всё так, как оно вполне может быть, то Альма-Азрак станет самой большой и красивой могилой из всех, которые мы оставили на пути. Мы, Ангус, не просто сбежим: мы заберём всё, что им дорого.

Лейтенант ничего не ответил, потому что мастаком на душевные речи себя не считал, а городить какую-то чушь не испытывал ни малейшего желания. Шеймус положил руку ему на плечо.

— Слушай, друг, я тебе за всё благодарен, конечно. Но пусть каждый делает своё дело.

Капитан обернулся к солдатам. Наверняка они ожидали какой-то речи, но вместо этого Шеймус указал пальцем в строй.

— Ты! Да-да, одноглазый. Ты же сын Горри, верно?

В шуме вокруг ответ почти затерялся.

— Ну точно. И с тебя, помнится, вся эта параша началась. Собирай людей, десятник: идёшь со мной.

***

Возле порта оставаться больше было нельзя. По правую руку, куда прилетело большинство бомб из мортир, уже начался настоящий пожар: огонь стремительно перекидывался с крыши на крышу, дым заволок ночное небо. Пусть и не очень близко — но ощущался жар. По левую же руку шла высадка: шлюпки давно добрались до берега, и их было много. В порт Альма-Азрака вошли сотни вооружённых людей, которых у Ирмы не было оснований считать друзьями.

Всё, хватит терять время. Боль ничуть не ослабла, но зато Ирма успела немного набраться сил: смогла встать и даже почти не опиралась на стены, шагая вглубь города. Очередной приступ горестных размышлений тоже не наступал, так что лимландка вполне сконцентрировалась на цели.

Если двигаться прямо на юг, то рано или поздно она окажется недалеко от лагеря. Там уже есть надежда вспомнить улицы и выйти куда нужно — а может повезти ещё больше. Может, с другой стороны, и не повезти: судя по шуму, спокойных кварталов Альма-Азраке осталось мало. Но об этом женщина старалась не думать.

Выйдя на перекрёсток, Ирма осмотрелась.

Улица прямо перед ней была как-то подозрительно пуста. Наверное, лучше от таких держаться подальше, стараться хоть смешаться с местными: на Ирме нынче столько грязи, пыли и крови — в темноте и издалека сойдёт за мураддинку. А вот на пустой улице, если не повезёт вдруг с кем-то столкнуться…

Эту мысль подтвердили всадники Святого Воинства, внезапно появившиеся слева. Ирма успела спрятаться за угол, прижаться к стене: изодранная об забор спина ответила жгучей болью. Женщина прикусила губу, зажмурилась и в который раз сжала в руке крестик.

Пронесло. Всадники проехали мимо, не обратив на Ирму внимания. Они оживлённо переговаривались и указывали саблями вперёд.

Ирма посмотрела им вслед. Впереди всадников улица была забита людьми, как бутылка пробкой закупорена — оттуда звучали крики и, кажется, рады появлению Святого Воинства люди не были. Что происходит? Ладно, не до любопытства…

Но посмотрев налево, Ирма тоже не очень обрадовалась. В зареве пожара ярко выделялись чёрные тени таких же всадников. Может, ищут выживших наёмников. Может, следят за тем, чтобы погорельцы спасали своё добро, а не чужое. А может, что наиболее вероятно — это из-за высадки в порту, но Ирме всё равно стоит держаться от Святого Воинства подальше.

Придётся всё-таки идти по пустой тёмной улице.

Убедившись, что за перекрёстком сейчас никто не наблюдает, Ирма очень неловко, но шустро перебежала его и спряталась в тени. Ещё раз осмотрелась: тихо, никого. Можно идти.

Поначалу она шла очень осторожно: стараясь держаться в самых тёмных местах, часто оглядываясь, время от времени останавливаясь и затихая. Не отпускало ощущение, будто за ней кто-то наблюдает — однако Ирма довольно быстро списала это на обычное волнение. Некому же!

Следующий перекрёсток, прилично освещённый и сравнительно людный, был уже близко. По дороге к нему лимландка обнаружила нечто очень полезное: между парой двухэтажных домов были натянуты верёвки, на которые кто-то вывесил сушиться не то большие платки, не то детские простыни. Наверное, хозяева не успели убрать их на закате: нашлись этой беспокойной ночью проблемы посерьёзнее. Очень хорошо!

Правда, стянуть платок оказалось непростой задачей. Хоть Ирма и была для женщины очень высокой, как у лимландок водится, висела столь нужная ткань ещё выше. А прыжки в её-то нынешнем состоянии — это больно. После второй попытки Ирма едва не закричала, присела от боли в рёбрах и долго приходила в себя. Отдышалась, попробовала ещё раз: теперь дотянулась.

Отлично. Ирма накинула платок на голову: теперь рыжие волосы никто не увидит, а в остальном — ничего такого уж подозрительного. В конце концов, у мураддинов не принято особо глазеть на женщин. На своих, конечно: это от обозных жён любой местный глаз не отрывал.

Плевался, конечно, напоказ насчёт «шлюх» — но взглядом едва не просверливал. Известное дело.

До перекрёстка она не дошла, может быть, шагов десять.

Того, кто её схватил, Ирма не заметила — он появился сзади внезапно и совершенно бесшумно. Нужно было то ли вырываться, то ли попробовать достать кинжал, то ли кричать: женщина попробовала сделать всё сразу и не преуспела ни в чём. Этот гад оказался сколь сильным, столь и ловким: умудрился одновременно зажать рот и не позволить вооружиться, а уж брыкаться тут оказалось тем более без толку.

Платок стащили с головы, и Ирма увидела ещё одного мужчину — местного, но не в доспехе.

— Она? — спросил тот, который продолжал держать Ирму.

— Определённо. Понесли.

Мураддины подняли её на руки и потащили куда-то в темноту.

***

Игги и прежде-то — с момента, когда вечер пошёл наперекосяк, испытывал смешанные чувства. Теперь они окончательно запутались.

Он, держа аркебузу на плече, шагал за капитаном вместе с ещё двумя десятками парней: своими подчинёнными в полном составе, алебардистам и мечниками. Получалось, что Игги ныне командовал более чем десятью людьми: Ржавый Капитан велел собирать отряд именно ему, из личной охраны Шеймуса присутствовал только невысокий тремонец. Чернокожий здоровяк, которого почти всегда видели рядом с капитаном, нынче в бой не годился: остался на попечении Кресса.

Это была приятная сторона. Но Игги не мог и забыть слова капитана — мол, из-за тебя всё это дерьмо случилось.

Он знал, конечно, что смерть Мансура ар-Наджиба — значительная причина проблем отряда в последние дни. И что Фархана во всём это сыграла немалую роль — догадывался. И помнил, что Шеймус сказал ещё месяц назад: мол, история ещё не окончена.

Но чтобы вот прямо «из-за него»…

Юношу радовало, что он вдруг оказался так близко к капитану. А вот причины этого события — отнюдь. Да ещё Шеймус вспомнил о его отце… к чему это? Возможно, Игги по-прежнему был обязан Горри всем. По крайней мере, всем хорошим — а из остального имел в активе увечье и дурной поступок в Фадле.

— Етить, что творится-то!

А творилось в городе такое, что до маленького отряда наёмников никому не было дела.

Ещё несколько кварталов назад «ржавые» встретили всадников Святого Воинства, которые и не подумали вступать в бой, хотя узнать Шеймуса и понять значимость такой схватки труда не составляло. Вместо этого конные проскакали через перекрёсток и врубились в толпу ашраинов, осаждавшую богатый дом. Вопреки ожиданиям, погромщики не отступили: хоть всадники налетели лихо и вовсю работали саблями, но завязли в толпе. Дела их сделались плохи. «Ржавые», конечно, не стали ни вмешиваться, ни дожидаться определения победителя.

Однако то было только начало. Вскоре отряду пришлось перебираться через настоящую гору тел — это явно были хозяева особняков, их охрана и прислуга, которых вытащили наружу и перебили, а потом свалили на углу. Все двери окрестных домов оказались распахнуты, из многих валил дым.

Ещё через улицу прямо под ноги Игги из окна вышвырнули младенца.

— Отшибленные они какие-то. — как ни удивительно, но это произнёс Кеннет.

Нужно было очень постараться, чтобы заслужить от него подобные слова.

— Помнишь ту бабу свою? — Карл оставался по обыкновению флегматичен. — Видать, есть у них причины мураддинов не любить.

— Чего там помнить? Шлюха как шлюха.

— Ой, не знал бы я тебя столько лет…

Ребёнок остался на мостовой без движения, под ним растеклась кровь. Кеннет задержался, глядя на младенца, но затем просто переступил.

Наверняка у западной стены дела ещё хуже: Шеймус вёл отряд не через центр беспорядков, но и не в стороне от них — меньше внимания.

Капитан, как и на площади, был вооружён двуручной секирой своего телохранителя — поначалу нёс её так, будто это был лёгкий маршальский жезл. Но чем дальше, тем очевиднее становилось, что командир отнюдь не в порядке.

Шеймус был серьёзно ранен, конечно. Игги вспомнил, как недавно дважды говорили о его сходстве с капитаном. Да уж, теперь точно похожи: у обоих половина лица перемотана. А на виду-то, судя по тяжёлой походке Шеймуса, не всё.

Капитан так и не произнёс ни слова до самого рынка — место последнего боя Люльи наёмники узнали сразу.

Тел мураддинов здесь не было: остались только убитые лошади. Ясное дело, своих Валид велел вынести — Игги не сомневался, что и Святого Воинства в этом бою полегло немало.

Что же до наёмников — всё, кроме головы Люльи, осталось на месте.

Повсюду среди разбитых прилавков проглядывалось оранжево-красное. Сколько тут парней в плащах? Может, пара сотен. Тогда считай — половина носивших те плащи. Само по себе жутко, а ведь Игги прекрасно понимал: кабы не приказ Люльи идти вестовым к лагерю, то и он сам сейчас лежал бы здесь.

Игги снова выжил по какой-то невероятной случайности, второй раз за неполных два месяца. Видимо, везучим уродился?

Многих из тех, кто лежал перед ним, Игги знал всю свою недолгую жизнь. Многих теперь не сумел бы опознать. Хоть вырос на войне, но… Такого ещё не было.

— Поищите тело Люльи. — Шеймус наконец заговорил. — Доспех приметный, узнаете.

Он сам шагал между тел, но искал сейчас явно не лейтенанта.

— Слышали? — бодро окрикнул солдат Игги. — Выполнять!

Энтузиазма у парней было не больше, чем у самого десятника, но куда деваться? Наёмники принялись искать. На рыночной площади стояла полная тишина: Святое Воинство давно ушло, жители окрестных домов разбежались. Темно и тихо, только луна ярко освещала место недавнего боя.

Вместо Люльи юный десятник быстро обнаружил кое-что другое. Тело, наполовину скрытое под досками, наваленными для защиты от всадников. Это был не наёмник — женщина. Её длинные рыжие волосы веером легли на брусчатку. Игги встал на колени, попытался вытащить тело из-под досок: получалось не очень.

Скоро он почувствовал затылком пристальный взгляд.

Обернулся. Шеймус возвышался над ним, как огромное кривое дерево. Тень от козырька шлема скрывала лицо, но Игги и так всё прекрасно понимал. Здесь и вопрос не требовался.

— Нет, капитан…

Нет, это была не Ирма. И, что в вдруг стало для Игги важнее всего, абсолютно всего на свете — не Гретель. Смешно, но юноша чуть не расплакался.

Капитан вздохнул и присел рядом. Отодвинул Игги, слегка надавив на плечо, и вытащил бездыханное тело из-под досок — словно вовсе без малейшего усилия.

— Регендорф расстроится. Лучше ему не показывать.

Это точно: Гайе не повезло умереть красиво. Узнать её можно было только по половине лица, некогда очень милого.

Десятник и капитан смотрели на обезображенное тело. Довольно долго и молча. Шеймус снял с пояса флягу, глотнул, потом протянул Игги. Там оказалась вода.

— Ну… ты тоже рад, что кого-то не нашёл?

— Вроде того, капитан.

— «Вроде того»… Знаешь вот… Игги, да? Ты мне напоминаешь кого-то.

— Отца? — Игги так удивился, что совсем забыл о субординации.

Шеймус задумался.

— Нет, не отца. Горри был хорошим солдатом и хорошим другом, но я про другое. Даже не знаю, про что.