Ужасный век. Том I

Глава 12

Хотя пальцы седовласого пирата напоминали толщиной колбасы, шил он блестяще. Ангус сразу это оценил: не хуже Кресса работает. Судовой врач «Дочери морей» уже разобрался с раной на груди Шеймуса — обработал и заштопал, его помощник наложил повязку. Лоб замотали первым делом, колотую рану на бедре тоже закрыли. Сейчас медик заканчивал возиться с лицом капитана — нижнюю губу ловко собрал, осталось повторить с верхней.

Красоты Шеймусу бой в спальне не прибавил — но у него и прежде шрамов имелось немногим меньше, чем веснушек да пятен. Вряд ли из-за парочки новых стоило переживать.

Лосю тоже помогли. Трудно было судить, выживет ли он после такой кровопотери, но пока что не умер — и хорошо.

Вальверде развалилась на стуле в углу каюты — откинувшись на спинку, вытянув скрещенные ноги в высоких сапогах. Камзола на ней не было: только белая камиза с огромным вырезом, который смотрелся бы весьма горячо, будь у адмирала хоть что-то похожее на нормальные сиськи. Увы, в этом Вальверде не повезло: взгляд к декольте могли приковать лишь татуировки.

По крайней мере, с непокрытой головой она напоминала женщину. Обычно-то не сразу поймёшь! Тем более что годы пиратку ничуть не пожалели. Двадцать лет назад она была похожа на очень женственного парня: любителю мальчиков наверняка понравилась бы, несмотря на отвратительный шрам. Теперь — напоминала просто худосочного, низкорослого моряка.

Обаяние, впрочем, никуда не делось. В сногсшибательной харизме Вальверде никогда нельзя было отказать. Шутка ли: баба, которой готовы безропотно подчиняться сотни лихих мужиков!

Этим она напоминала Ангусу капитана. Сколько ни соберётся вокруг серьёзных людей — а все слушают только одного, стоит ему открыть рот. Прирождённые лидеры. Ангус никогда не мог похвастаться подобным, хоть и был красивее обоих вместе взятых, не дураком вырос, и военное дело знал прекрасно.

Это просто какой-то дар. Искра. Диковинная специя, брошенная в тесто, из которого лепили человека. Она или есть, или нет.

Балеарка раскурила огромную лимландскую трубку и наконец заговорила:

— Хей, не так я себе представлял эту необыкновенную встречу! Но как чувствовал, что посылать к тебе нужно сегодня, едва после заката. Чутьё, чутьё. Его не пропьёшь.

Шеймус ответить, понятно, пока что не мог. За него это сделал Ангус.

— Ты в курсе, что творится в городе? Что с нашим лагерем?

— Знаю, что в городе уже вовсю барагоз. Лагерь… хер его знает. Может быть, уже спалили. Может быть, в осаде. Волнения начались ещё в сумерках, сразу по всему городу: разбежались глашатаи… Всё это кем-то спланировано. Точно не случайность.

— Жупа. — буркнул Айко: он помогал спустить капитана под палубу, да так и не ушёл.

— «Жопа». — поправил его Ангус. — Ты прав. Она самая.

Спланировано… кем? Сулимом? Всё указывает на него, конечно. Только что-то смущает… Ангус не считал себя человеком выдающихся аналитических способностей, однако два плюс два в уме прикинуть мог. Побег Фарханы. Потом не шибко подготовленное — но всё-таки организованное нападение на дворец… уж по меньшей мере убийцы знали, где именно искать капитана. А это без шпионов невозможно. Или, что ещё хуже, без предателей.

Да и могла ли мураддинка сбежать сама, пусть даже зная про тайный ход? Не факт, ой не факт…

— А доблестный капитан, кажется, стал ещё выше, пока мы не виделись. Зато ты вообще не изменился, Ангус! Всё так же хорош. А ведь тебе, если не ошибаюсь… сорокет стукнул, да?

— Сорок два.

— Хей! Вот над кем годы не властны. Жаль, не могу о себе так сказать.

Врач закончил шить раны Шеймуса. Вальверде поднялась со стула, важно прошествовала через каюту. Ангус отметил, что хоть сисек нет — но задница у неё что надо, несмотря на возраст. Пиратка внимательно осмотрела лицо Шеймуса: с видом ценителя искусств, оценивающего работу художника-реставратора.

— Наконец-то ты стал таким же уродливым, как я! Ладно-ладно… шучу. Но тебе, похоже, дурно… Погоди, дам кое-что.

Выглядел Шеймус действительно паршиво. Слишком много вытекло крови, а капитан и так не вполне оправился от раны, полученной в Фадле. Он сильно побледнел, очевидно обессилел и тяжело дышал. Взгляд едва сохранял ясность.

Ангус порадовался, что они всё-таки не дошли до лагеря или хотя бы до своих в порту. Капитан способен на многое. На то, что почти никому не под силу: в конце концов, половину полученных им за эти годы ран большинство людей не пережило бы. Однако он всё-таки человек — и сейчас едва ли бы способен вести кого-то в бой.

Что уж: вряд ли Шеймус сейчас мог подняться со стула без посторонней помощи.

Мерседес Вальверде шарилась по полкам здорового шкафа. Наконец она нашла то, что искала: небольшой ларец, из которого извлекла склянку. Наверняка таких внутри было много.

— Выпей. Только не всё сразу, немножко.

— А что это?

— Хей…

Вальверде сдвинула бумаги и карты, разложенные по столу, и забралась на его край. Ботфорты качались далеко от пола. А капитан здесь и выпрямиться-то не смог бы…

— Знаешь, когда на море начинается шторм… Я имею в виду не жалкую непогодишку, а настоящее дерьмо… Волны ростом с крепостные стены. Ветер, способный сдуть в палубы… Так вот: в такие моменты я принимаю пару капель этой штуковины. И тогда мне кажется, что это не я веду корабль через ужасную бурю. О нет! Мне кажется, что буря идёт против меня.

Капитан недоверчиво осмотрел склянку. Внутри была зеленоватая жидкость, похоже — довольно плотная, нечто вроде масла. Колебался он недолго: вытащил пробку и опрокинул в себя почти половину.

— Лихо! — рассмеялась Вальверде. — Эта хреновина делает слабых слабее, а сильных сильнее. Удивительная вещица. Из страны, о которой ты даже не слышал. Да и я-то услыхал недавно.

Кажется, действовать диковинное снадобье начало почти сразу.

— Расскажи-ка, как ты стала балеарским адмиралом.

— Хей, хорошее начало разговора! Но история не из увлекательных. Тайная Канцелярия со мной в определённый момент имела интересную беседу. Варианта было три: виселица, пожизненная каторга на Сартанских островах или адмиральский чин. Если честно… я не очень долго думал.

— Балеарцы умеют делать предложения.

— О да! Судить хоть по тому, что вы оба из Стирлинга. Но воевали против него.

— Нам выбора никто не предлагал.

— Выбор есть всегда, и ты лучше меня это знаешь.

Шеймус ничего не ответил. Какое-то время все молчали. Судовой врач покинул каюту, да и Айко тоже вышел прочь — повинуясь знаку Ангуса. Наёмники пришли говорить не о снадобьях. И не о том, как пираты становятся адмиралами.

Вальверде продолжала курить, пуская дым кольцами. А потом снова заговорила:

— Я прибыл сюда месяц назад и всё ждал, когда ты появишься. Птички напели, что в Балеарии очень заинтересованы твоей персоной. И такая удача: я как раз неподалёку от Альма-Азрака! Нельзя было не подсуетиться. Хороший шанс выслужиться. Хорошая возможность помочь старому другу.

— Другу? — Шеймус рассмеялся бы, но раны мешали. — Думаю, нас с тобой можно назвать как угодно, только не друзьями.

— А я думаю, что когда людей столько всего связывает, они поневоле друзья.

— Вот как? И что же нас с тобой, позволь, связывает?

Вальверде придвинулась к нему поближе. Она широко улыбалась, а такое явно бывало нечасто. Глаза, уже окружённые морщинами, прищурились. Ангус замер, почти перестал дышать: его до того интриговал разговор, что хотелось стать совершенно незаметным. Словно адмирал и капитан здесь одни.

Мерседес по-кошачьи потянула спину.

— Мы с тобой дети Великой войны, Шеймус. Почти последние реликты славной эпохи: кто ещё не гадит под себя, способен командовать и сам держать оружие. Таких почти не осталось. Одни померли, другие ослабли. Мирная жизнь хуже маковой смолы. Размягчает людей. Но мы-то не умеем и не желаем жить по-другому, по крайней мере — сейчас. Мы настоящие люди настоящей войны, верно? Таких не делают в мирное время. И в жалких войнушках не делают тоже.

— Давно не слыхал о твоих подвигах.

— Это временная передышка. Да и потом, ты много чего обо мне не знаешь… Неважно. Важно то, что балеарцы опять замышляют нечто… масштабное, насколько я могу судить. Амбициозное. В своём стиле. И им нужен человек вроде тебя. А поскольку людей вроде тебя почти нет — выходит, что нужен именно ты.

— Я? Балеарии? Ты серьёзно?

— Более чем.

— Бред. Если хотят устроить войну, то у них есть Фалькао. Есть тер Хофген какой-нибудь, Монро, Габор… есть Вальдемар ван Стекелен, в конце концов.

— Хей! Во-первых, вряд ли они затевают простую войну. Ситуация определённо куда тоньше. А во-вторых… Фалькао — это уже половина человека, он искалечен и больше не может водить армии. Тер Хофген, Монро и Габор — глубокие старики, пишущие мемуары. Их время прошло. А этот ван Стекелен… Он серьёзный человек, правда. Но не ветеран Великой войны, в отличие от нас. А это нынче много, много стоит.

— Почему же они не обратились к тебе?

— Из-за репутации, думаю. Или потому, что я всё-таки воюю на море. Или… не знаю. Но в письме Тайной Канцелярии сказано то, что сказано: разыскать Висельника. Предложить ему работу на Балеарию.

Шеймус скривился так, будто уксуса глотнул. Ангус хорошо представлял, насколько капитану противна эта фраза: «работать на Балеарию». Он сам испытывал те же чувства. Однако как бы то ни было — Ржавый Капитан оставался наёмником.

— И что они хотят предложить?

— А вот этого я не знаю. — Вальверде пожала плечами. — Но речь явно не о командовании гвардией королевы на парадах, знаешь ли. И не о какой-то мелкой заварушке, раз они готовы из-за океана человека звать для работы. Одно знаю точно: денег у них просто до жопы. Канцлер не скупится на то, что своей платы стоит, а уж ты-то стоишь. Если не обосрёшься, а за четверть века такого не числится — озолотят, это точно.

Пиратка отложила трубку, придвинулась ещё ближе, наклонилась вперёд — едва не коснулась носом лица капитана. Это выглядело странно. Ангус совершенно не понимал, какой именно ему кажется эта сцена, чего в ней больше. Он вообще мало знал об отношениях Шеймуса с Вальверде.

В тот год, когда Шеймус, ещё лейтенант Волчьего легиона, познакомился со стирлингским капером, сам Ангус время проводил уныло: сидел в осаде за хлипкими стенами Геренсбурга, которые окружило такое же жиденькое войско союзников Стирлинга. Самая скучная осада на его памяти, но что поделать? Это Шеймус вышел в адьютанты командора Мендосы, а Ангус просто командовал ротой пикинеров. Извилистые дороги войны ненадолго разлучили старых друзей.

Потом Мендоса выступил к Геренсбургу — и осаждающие разбежались ещё до того, как главные силы Волчьего Легиона показались на горизонте. Ангус особо не расспрашивал, чем Шеймус целый год занимался. Тот бы всё равно толком не рассказал, да и были дела поважнее: Мендоса повёл наёмников к Бахадосскому полю.

Вальверде, кажется, обнюхала капитана. Это выглядело ещё более странно.

— А может быть, Шеймус… они даже дадут тебе маршальский жезл, хей!

— Маршальский?..

— А почему нет? Фалькао стар и болен. Ковыляет на половине ноги, подтирается левой, глядит одним глазом. Он своё отработал. А у тебя есть репутация, есть знания и умения, есть силы. И ещё ты — человек Мендосы. Возможно, в это сложно поверить… но быть человеком Волка Мелиньи — нынче при дворе королевы Анхелики очень хорошая рекомендация.

Действительно, трудно было в такое поверить. Но час назад Ангус не поверил бы, что Мерседес Вальверде дали в Балеарии какую-то должность, кроме головы на пике или шлюхи на сартанских каменоломнях. Так что…

А звучало заманчиво! Шеймус Висельник — маршал Балеарии… да почему бы нет? И уж верно, он не забудет старого друга. Коли Шеймус будет маршалом, то Ангус — точно генералом! Он представил себя в элегантном камзоле вместо смешных одежд наёмника. При накрахмаленном вороте, с бархатным шарфом поперёк груди. Под расшитыми лазурно-красными штандартами, перед десятками тысяч солдат.

А ещё представил богатый дом в Марисолеме. Не прямо сейчас, конечно, но ведь сорок два года — старость уже не за горами, и лучше бы до неё дожить. Проклятье, ведь когда-то он мечтал именно о доме! Больше четверти века прошло… За это время случилось многое. И добился Ангус многого.

Но дома у него так никогда и не было.

Лейтенант внезапно понял, о чём Шеймус пытался сказать ему в Фадле. Тогда, после боя и после убийства Исхилы-Камаль.

— Маршальский, говоришь…

— Мир меняется, Шеймус. Быстрее, чем ядро летит. В Балеарии всё уже совсем не так, как было, когда ты уезжал. Это в двух словах не объяснишь… я из каждого плаванья будто в другую страну возвращаюсь. Да и потом… как ни печально, но мы не молодеем. И лучше уж состариться так, как Фалькао с Габором и Монро, чем… уж прости, но чем кончить как Мендоса. Ты же сам вечно говорил, что умирать легко, а…

— …а жить трудно.

— И лёгкие пути не для тебя.

— Судя по тому, сколько народу сегодня перекрошил — не для меня, точно.

Ещё какое-то время они молчали. Вальверде болтала ногами в воздухе, словно была маленькой девочкой, а не прожжённой бабищей лет пятидесяти, насквозь пропитанной кровью, потом, морской солью и порохом. Шеймус сидел неподвижно и смотрел в потолок: его лицо, как обычно, ничего не выражало. Но это только видимость. Он размышлял, конечно.

И Ангус прекрасно понимал: думает капитан сейчас не только о блестящих перспективах, которые сулит служба Балеарии. И не только о том, чем за эту службу могут отплатить на самом деле — как вышло с Мендосой.

То дело будущего, причём довольно далёкого. До которого ещё надо дожить. Но вот прямо сейчас…

— Предположим, что я соглашусь. Какой план ты предлагаешь?

— План? Пфф… мы можем сняться с якоря прямо на рассвете.

— Ты меня не поняла.

— Чего именно я не понял, дорогой? Что ты имеешь в виду?

— Своё войско, конечно. Своих людей в городе.

Вид у Вальверде был такой, словно она искренне не ожидала подобного вопроса. Хотя, ясное дело, ожидала.

— Шеймус, ты ведь не хуже меня всё понимаешь. Совершенно не факт, что твой лагерь ещё существует… и твоё войско вместе с ним. И даже тех, кто в порту, нам мураддины переправить на корабли не позволят. Ну и корабли мои, если уж начистоту… не безразмерные.

Шеймус вмиг помрачнел.

— А сейчас моё время спросить, что ты имеешь в виду.

— То, что в письмах сказано о Шеймусе Висельнике. Не о его войске. Им нужен командир, а здесь сейчас сразу два командира Ржавого Отряда. Сколько раз состав твоего войска сменился за эти двадцать лет? Сколько с тобой нынче солдат, видевших Бахадосское поле? Дело-то не в людях, и мы оба это знаем.

— То есть ты предлагаешь мне сбежать, бросив своих?

— Категоричная формулировка. Не знаю, может, в пехоте так и говорят… но настоящий пират вроде меня сказал бы «благоразумно отступить». Что-то такое я предлагаю, да.

У Ангуса от этого поворота беседы глаз задёргался. Самое отвратительное состояло не в поступке, который Вальверде предлагала. Увы: в осознании, что предлагает она разумное. Ведь и правда нет никакого представления, что произошло в городе. Никакой уверенности, что в данный момент у Шеймуса и Ангуса имеется какой-то отряд — а не горстка рассеянных по столице недобитков. Ещё меньше оснований для уверенности, что получится кому-то помочь, а главное — что оно того будет стоить. Легко сгинуть без толку.

Наконец, уж в чём адмирал точно не ошибалась — так это насчёт «дело не в людях». Хотя и в них, конечно, тоже, но… на самом деле незаменимых нет. Раз уж самому командору Мендосе нашёлся достойный преемник — хотя кто бы в это поверил за день до?..

Неприятная правда всё равно остаётся правдой. Ангус очень порадовался, что не ему тут принимать решение.

— Пойми, дорогой, я не хотел ставить перед тобой вопрос так. Я рассчитывал, что мы спокойно поговорим… до того, как в Альма-Азраке случится нечто плохое. И придумаем что-нибудь насчёт вывоза твоих людей: ты ведь сам думал о поиске кораблей, это понятно. Но час назад, как видим, ситуация сильно изменилась. Превратилась в полное дерьмо.

Да, это явно противоречило принципам отряда, но не бывает принципов, от которых никогда не отступают. По крайней мере, разумные люди. Есть о чём подумать.

Однако Шеймус не размышлял долго.

— Нет, я так не поступлю.

— Почему, дорогой?

— Потому что!.. — он вдруг рявкнул так, что едва посуда в шкафу не звякнула. — Потому что мой отряд — это не просто люди. Это то, во что я вложил душу и сердце. «Дело не в людях», ты говоришь? Славно. Но дело и не в кораблях. Однако бросила бы ты свою «Дочь морей»?

Вот теперь и Вальверде задело — аж из угла каюты, несмотря на полумрак, был заметен всполох в глазах. А высокий голос скрежетнул металлическим:

— Знаешь, мне было бы нелегко так поступить. Но я бросал корабли. И ты бросал людей, я знаю: не строй из себя невинность, пожалуйста!..

Увы, но и это было правдой. Ангус вжался в угол. Лучше не отсвечивать вообще. И не встревать уж точно. Вальверде спрыгнула со стола, в два шага добралась до бутылки. Вырвала из горлышка пробку и хорошенько глотнула.

— Или ты из-за женщины упёрся, а?..

— Что?..

— Ты слышал.

Она отхлебнула ещё, и ещё раз, и снова. Спокойно пила ром. А вот Шеймус напрягся. Он вцепился в подлокотники, опустил голову на уровень плеч, не сводя взгляда с Вальверде. Свежезашитые губы плотно сжались.

— Ты что себе думаешь?.. — прошипел он. — Что слабое место нащупала? Нет у меня никакого слабого места. Сплошная, блядь, ржавая железная оболочка.

— Очень похоже на то, что ты лукавишь.

— Да? Похоже? Ну, тут есть только два варианта: либо ты права, либо я. Допустим, что я лгу, пусть даже и самому себе. Но что это меняет, Вальверде? Со мной девять человек, и ни один из них не скажет, что я когда-либо обделил его трофеями, что я прятался за его спиной в бою. Что на его теле больше шрамов, чем на моём. Что я не более всех соответствую тем принципам, которые провозглашаю. Мы даже трупы не оставляем, когда есть хоть малая возможность вынести их и совершить обряд, предпочитаемый погибшим. А сейчас речь о живых — или хотя бы о тех, кто ещё может быть жив. И о моей женщине в том числе, твоя правда. Но какая разница?

— Иными словами, поступить разумно ты не желаешь?

— Если называешь предательство людей, полагающихся на меня, чем-то разумным… то нет.

— Не очень-то сочетается с твоей любимой присказкой насчёт «умирать» и «жить».

— Прекрасно сочетается. Жить и выживать — не одно и то же. Я хорошо знаю эту разницу: уже не впервые в такой ситуации.

Ангус предпочёл не думать, как пошёл бы разговор, окажись Ирма на борту «Дочери морей». Это было бы неуважительно к командиру и другу, пусть даже в мыслях. Они бросали людей, это правда. В последний раз, если уж начистоту, совсем недавно — в Рачтонге. Да, тогда речь не шла обо всём отряде, но где проходит граница? Сколько людей можно оставить позади, если так сложились обстоятельства, а сколько уже нельзя?

С какого момента циничное, но разумное решение превращается в предательство? На проклятом Бахадосском поле всё было проще: там граница между трусами, героями и людьми, которые где-то посередине, оказалась очень чёткой и ясной. А тут…

Лейтенант вспомнил то, что капитан сказал визирю в Фадле. Мол, это только со стороны кажется: проще отдавать приказы, чем исполнять их. А на самом-то деле всё наоборот. Чистая правда. Ни за какие блага мира он бы сейчас на место командира добровольно не встал.

Вальверде избавилась от бутылки. Заложив руки за спину и задумчиво опустив голову, описала круг по тесной каюте. Затем подошла к окну: отсюда был отлично виден порт Альма-Азрака. Порт, где в лучшем случае кипел бой. В худшем — шла к концу резня.

— Прекрасный город. Богатый. И ты прав насчёт моих… подвигов. — она говорила негромко, почти шёпотом, подолгу подбирая слова. — Я уже плохо помню, как такие города пахнут, когда доходит до дела. Дымом, кровью, страхом, золотом. Ничто на свете не пахнет так. Скольких ты, говоришь, убил во дворце?

— Не знаю. Дюжину. Может, больше.

— Ох… дюжину или больше. Лицо в лицо. Клинки в клинки. Я тебе немного завидую.

Не сводя глаз с панорамы мураддинской столицы, Вальверде достала откуда-то трубку — но уже другую, не лимландскую для табака. Местную, для бханга. Забила и раскурила без спешки. Шеймус оставался в прежней позе и глядел Вальверде в спину. Ангусу смертельно захотелось выпить, да чего покрепче.

— Видишь этот форт, Шеймус?

— Вижу.

Речь адмирала приобрела медовую тягучесть и мягкость. Так и сам капитан говорил, хорошенько накурившись.

— Форт старый, как дерьмо императора Педро Фелипе. Но я точно знаю, что там лучшие пушки, какие есть в халифате. И лучшие же артиллеристы. Пусть стены никуда не годятся, расположен форт умно. Прекрасно запирает бухту.

— К чему ты клонишь?

Вальверде ответила не сразу. Она отложила трубку, потёрла виски, тяжело вздохнула.

— А вот к чему. Через два часа я снимусь с якорей и войду в гавань Альма-Азрака. С открытыми орудийными портами, с заряженными пушками, с собранной абордажной командой. И я буду за тех, чьё знамя увижу над этим фортом.

Она обернулась. Ангус не разобрал, что за чувство выражает суровое лицо Вальверде, на миг ставшее удивительно женственным. Но чувство было очень сильным, определённо.

— Это всё, что я могу для тебя сделать, Шеймус.

Шеймус поднялся: надо заметить, уже без видимых усилий. Возможно, так действовало зелье. А возможно, дело состояло в том же, в чём обычно.

— Большего и не нужно. Увидимся в порту. Ангус, пошли: поговорим с нашими.

Лейтенант догнал Шеймуса уже на крутой лестнице, ведущей наверх. И не стал ничего говорить об очевидной авантюрности идеи захватить форт вдевятером — Лось-то сейчас точно не боец. Он шепнул другое.

— Ты собираешься идти туда сам?

— Думаешь, буду сидеть на корабле и ждать вестей? Хер там плавал.

— Ты пять минут назад на ногах не стоял! Да из тебя половина всей крови вылилась!

— Мне уже получше. Или проверить желаешь?

Проверять Ангус не собирался. Они выбрались на палубу: здесь было полно пиратов Вальверде, здесь же ждали Айко, Козимо, двое сержантов и трое солдат в плащах. Девять человек: даже под тем самым деревом, где началась история отряда, их двадцать лет назад собралось куда больше.

Прежде, чем Шеймус что-то сказал, из люка послышался голос Вальверде. Немного дрогнувший.

— Постой!..

Она вылезла из-под палубы. Уже успела набросить на плечи камзол: показалась перед своими людьми в приличном командиру виде.

— Ну что?..

— Возьми с собой Тишайшего. И ещё пятерых парней, которых он выберет.

— Я думал, ты больше ничего для меня не сделаешь.

— Хей, ты всегда умел пробудить во мне лучшие качества. Пятнадцать лучше девяти.

— Это правда. Ровно на шесть лучше.

Ангус, пожалуй, одного Тишайшего записал бы за шестерых. А уж Шеймуса, пусть даже в таком плачевном состоянии — и того больше. Айко с Козимо тоже могут многое, очень многое, хотя по щуплому тремонцу на первый взгляд-то скажешь. Да и сам Ангус был готов тряхнуть стариной.

Если так считать, то их не пятнадцать, а как минимум вдвое больше. Всё получится.