Ужасный век. Том I

Глава 14

Крупный мужчина с мясистым носом выглядел угрюмо — но беспокойство его казалось вполне искренним. Явно из тех людей, за суровой и неприятной внешностью которых скрывается добрая душа.

— Полезай-ка в телегу, парень: дело-то к ночи, а места тут нынче неспокойные. Целее будешь-то.

Здоровяк средних лет явно происходил из крещёных гвендлов. Его волосы поредели, были сильно засалены, но цвет и в темноте ни с чем не спутаешь. Медовый оттенок выдавал древний народ практически всегда — наряду с говором и некоторыми чертами лиц.

Телега была крепкая и совсем новая. Может, немного великовата для одной лошади, однако запрягли в неё очень крепкого гнедого мерина. Хозяин повозки носил хороший дорожный плащ. Безусловно, это был простолюдин — но явно не самый бедный в Вудленде.

— Повезло тебе, парень, что меня-то встретил: нынче прирежут и имени не спросят. Да ты не боись. Я-то не обижу. Я нормальный человек-то.

Мартин не боялся. Более того: он знал, что встреча вышла отнюдь не случайная. Сквайру было точно известно, куда идти и к которому часу. Он многое теперь знал наперёд, сам не понимая, откуда.

На облучке телеги устроиться оказалось неудобно: тут поместились бы двое обычных мужчин, но гвендл был слишком велик. Так что Мартин Мик забрался в кузов.

— Гевин меня зовут-то. Я купец-бакалейщик.

— Купец… — задумчиво произнёс мальчишка, пока витающий в собственных мыслях.

— Бакалейщик.

Гевин свистнул лошади, взмахнул вожжами. Телега тяжело тронулась, переваливаясь по кочкам.

— Тебя-то как звать, ну?

— Мартин.

— Мартин. А ты на местного-то не похож. В смысле, не с деревни какой. Чьих будешь-то?

Внешность Мартина, конечно, выдавала. Он и лицом вышел, как человеку благородных кровей положено, и одет был вполне неплохо. Только доспех выбросил: за ненадобностью и скорее даже опасностью. Ни к чему привлекать внимание. Хорошо было бы продать, но кому? Для местных броня слишком дорогая. Ещё подумают что-то не то…

— Я не отсюда. Издалека.

— Ты знатен.

— Мой отец — рыцарь, но это уже совсем не важно.

Гевин только хмыкнул. Похоже, человек он не только добрый, но также не склонный к лишним вопросам. Хорошо. Это очень на руку.

Мартин слабо представлял, что ждёт впереди, и почти не понимал произошедших с ним перемен. Но оставался спокоен: сложилось чёткое ощущение, что всё идёт как должно. Дорога куда-нибудь его выведет, а прочее — не ума Мартина дело. Вот как раз насчёт дороги вопросы у Гевина были.

— Куда путь-то держишь, Мартин? Сворачивать-то не стану: езжай, пока по пути.

— А нам по пути. Вы же на юго-запад?

— Да уж ясно, что не в Восточный Лес! И не в горы. Еду-то я в герцогство Линкольн, точнее — прям в Дартфор. За добрым товаром, стало быть. Лорды-то без соли не едят, известное дело. А тебе там что надо-то?

— Да самому бы знать… — честно ответил Мартин.

Лишних вопросов опять не последовало. Гевин, не отвлекаясь от дороги, заговорил по делу.

— Вижу, стряслось что-то с тобой. Понимаю: житуха-сучка всех поимеет, в хвост и в гриву. Давай, Мартин, так… езжай уж в Дартфор-то со мной. По пути да на месте поможешь старику Гевину, чем сможешь — и считай, в расчёте. Вижу, что ты парень-то нормальный. Небось и с лошадьми обучен. И крепкий. Руки-то не помешают.

— Вы очень добры, благодарю. Я был оруженосцем, умею обращаться с конями.

Доехать до Дартфора — это Мартина вполне устраивало. Один из главных городов страны, прямо в центре Стирлинга. Уж оттуда судьба точно куда-нибудь поведёт. А может, и на месте прояснится что-то. Мальчишка твёрдо знал одно: ехать надо на юго-запад. В глубину Стирлинга, в сторону столицы. Возможно — прямо в неё… опять в Кортланк. Такой знакомый и уже почти забытый, хоть прошло совсем немного времени. Иногда за пару месяцев можно прожить целую жизнь.

Немного необычным выглядело, что купец едет в ночи. Но если подумать — разумно. При той обстановке, которая сложилась теперь в Вудленде, гвендлу не стоило лишний раз попадаться на глаза что патрулям, что местному люду. Угрозы от них больше, чем от тех, кто сознательно рыщет в ночи.

Выглядел Гевин весьма грозно, а за спиной у него лежал здоровый солдатский тесак. Сомневаться в умении купца обращаться с оружием не приходилось.

Топор, который дали Мартину в Колуэе, когда он невольно обманул рыцарей рассказом о лесной хижине, в лесу и остался. Теперь юноша вооружён не был. Он вообще ничего при себе не имел. Не было ни в чём нужды.

Бакалейщик снова начал разговор, когда место их встречи уже скрылось из вида. Видать, его всё-таки тяготило одиночество в дороге — и предпочитающие путешествовать в одиночку бывают рады попутчикам.

— Ты только не думай, что я святой какой-то иль вроде того, раз тебе помочь не против. Тяжело таким, как я-то, нынче приходится. Ты и сам знаешь, наверное: дикие из леса гадят, а гвендлы из Вудленда между молотом и наковальней, выходит. Понимаю, с одной стороны: голод их гонит в набеги, а голод-то, знаешь ли, не тётка. Но, мать их, я-то могу себя честным трудом прокормить! Херли же они, сучьи дети, не могут? По что крещёные-то гвендлы за диких платить должны? Справедливо это, как думаешь? Молчишь… ясно, чего ты в том понимаешь. Ты же после Великой войны родился, а я-то её помню. И скажу: с тех пор лучше не стало. Только хуже сделалось.

— Вы воевали?

— Воевал.

— А… ну… за кого?

Гевин обернулся, злобно сверкнул глазами. Вопрос, конечно, не из неожиданных — однако и не из приятных. Великая война всё перемешала. Одни гвендлы, надеясь улучшить своё положение, служили в те годы королю Стирлинга. Мартин видел крещёных среди людей барона Гаскойна. Другие из древнего народа, искренне Стирлинг ненавидя, пошли под знамёна его врагов. Таких, говорят, было значительно больше.

— А какая разница? Двадцать лет прошло, мальчик… Насрать уже, кто за кого воевал-то. Король Балдуин сокрушил балеарцев, так ведь? Слава Стирлингу, героям слава? Ну да! Погляди теперь, что стало и со Стирлингом, и с героями.

Мартин Мик уже слышал подобные речи: в Фиршилде, будучи там вместе с покойным паладином Вермилием. Барон Гаскойн весьма скептически смотрел на плоды победы, о которой Мартину восторженно рассказывали едва ли не с колыбели. Столичная знать если частью и мыслила так же, то помалкивала. А вот простые люди вроде Гевина — эти стесняться не будут… Мартин сам был из небогатого рода, так что понимал: в Стирлинге жизнь тяжелая. Гром войны затих до его рождения, а вот эхо всё ещё разносилось. Неудивительно. Пусть прошло двадцать лет, но война-то длилась все сорок. Такое бремя отягощает и послевоенные поколения.

— Я потому и не боюсь ездить с товаром один-то: повидал всякое дерьмо. Меня-то разбойники не пугают. Встречал на дороге всякое отребье-то: глянут мне глаза — и серются. Правильно, суки, делают!

Ночь сгущалась, и вскоре они остановились, чтобы зажечь пару факелов — хоть немного осветить путь. Судя по всему, Гевин собирался ехать до рассвета. А может, и дольше. Созрел вопрос, вроде бы неуместный и способный Гевина разозлить. Но задать его Мартину хотелось — в основном ради того, чтобы проверить собственные озарения.

— А вы, Гевин… вы же исповедуете древнюю веру, да? Тайно?

Вообще-то на толстой шее Гевина болтался деревянный крестик. Голос гвендла прозвучал скорее с удивлением и даже ноткой испуга, чем раздражённо. Вот такого вопроса он не ждал.

— Ты это с чего взял-то?

— Я чувствую.

— Чувствуешь? Это как? Ясновидящий, мать твою?

— Просто чувствую. Я никому не скажу, не волнуйтесь. Да вы можете и не отвечать. Совершенно не важно, кто кому молится.

— Да ну! Прямо так и не важно? А не скажешь — глядя, сколько народу-то пережгли да перевешали за веру. В последнее время-то особо.

— Я раньше думал, что важно. Я ведь вырос при Церкви… но теперь многое узнал. И оказалось, что всё иначе устроено. Что дело не в крестах и кругах. И в действительности есть только одна вещь, за которую стоит сражаться.

— Вот тут-то соглашусь. Я на этой вещи сижу как раз: на жопе своей.

— Да нет… — Мартин даже хихикнул, хотя сразу подумал, что зря. — Я о другой вещи.

Гевин добродушно отнёсся к этим суждениям. Может, купцу было всё равно, о чём говорить в дороге. А возможно, Гевина самого интересовали подобные вопросы. Раз уж он носил на шее символ одной веры, а душе — другую.

— Чудные вещи-то, Мартин, говоришь. Ты, я смотрю-то, прямо как святая Белла: проповедник, получается?

— Ну, наверное… я пока не знаю. А может быть… пророк?

Купец присвистнул.

— Ты только об том особо-то не болтай: сожгут на раз-два. С еретиками теперь строго. В Дартфоре особенно следи за языком. У герцога Линкольна-то порядок вот так держат! — бакалейщик выразительно сжал огромный кулак.

Понятное предостережение, но Мартин ощущал: как раз говорить с людьми ему теперь и следует. Причём при любой возможности.

— Благодарю, но не беспокойтесь. Вы говорите, что многое повидали на войне… А я на войне не был, но так вышло, что тоже нечто повидал. Такое мало кто видел.

— А вот в этом-то не сомневаюсь. По глазам вижу. Я-то всё думал, что ж тебя на дорогу понесло? От чего бежишь? А вот оно-то как, оказывается: еретик. Бывает… Теперь-то, знаешь, каждый чегось за себя скрывает, вот и мы с тобой тоже. Такие времена.

Пусть догадка Гевина не была верной, суть он вполне уловил. Мартин испытывал интерес к этому человеку. Купец, бывший прежде солдатом, встретился ему не случайно — это заранее было ясно, но теперь сделалось совершенно очевидным. Кто-то или Что-то свело Мартина с Гевином неспроста. Зачем? Прояснится со временем, пока бег колеса торопить не стоит.

На шее Мартина креста давно не было, но он ещё не привык к этому. Однако кожаный шнурок её опоясывал — а на этом шнурке, под одеждой, висел мешочек из пенькового полотна. Уже не символ веры, но как ему объяснили — предмет полезный. Мартин не знал, что лежит внутри. И не интересовался.

Качка на дороге перестала раздражать: напротив, начинала постепенно убаюкивать. Мартин лёг, прислонившись к борту. В полудрёме мальчишка заговорил, слов не обдумывая: они лились сами собой.

— Времена и правда тяжёлые, а будут ещё хуже, но это не беда. Так положено. Это как солнце по небу движется: кабы не наступала тёмная ночь, никогда не случилось бы рассвета. Надо только, чтобы все это понимали. Чтобы не блуждали в ночи, слепо молясь о восходе солнца… Тьма такая же часть мира, как и Свет…

— Да спи ты уже.

Мартин как раз засыпал. Окутавшее душу спокойствие чудно сочеталось со сладким предвкушением грядущих приключений. Бывший оруженосец чувствовал: он пока лишь в самом начале большого и важного пути.

На дороге к чему-то великому.