Ужасный век. Том I

Глава 13

История со шлемом Тиберию не понравилась. Его должность в основном требовала не думать, а действовать, конечно. Но это не означало, что действия должны быть безрассудными.

Очень уж всё выходило гладко. Недавние события укоренили в голове магистра одну мысль: совпадения не обязательно случайны. Даже вовсе наоборот. За тем, что кажется случайным, куда вернее видеть чью-то волю — и речь необязательно о людях.

Это было бы не так плохо, помогай Творец Небесный своим паладинам какими-нибудь чудесами. Но на чудеса он пока оказывался скуповат.

Известно уже, чьими происками оказалось внезапное обнаружение живого и здорового Мартина Мика. После этого паладин-магистр не мог не насторожиться, узнав от Викентия и барона историю столь узнаваемого барбюта.

Таким вот чудесным образом именно сейчас попался человек, носивший шлем пропавшего паладина. И ни он, ни его люди уже ничего не могли рассказать: все они погибли. Теперь магистру предлагали поверить, что Вермилий — действительно жертва гвендлов. Того самого Даглуса. И убийцы, выходит, мертвы: обстоятельства прояснились, отмщение свершилось, а шлем упокоится в столичной крипте. Вроде бы на том всё.

Может, Тиберий и поверил бы. Он вполне мог заставить себя поверить. Но ведьма намекала на совершенно иное, странная история с Мартином и хижиной — тоже. Да и пора было окончательно признать: тёмные дела творятся в Вудленде. Последнее, что тут стоит делать — верить кому-либо. Барону, что ли? При всём уважении к легендарному полководцу, главе прославленного рода и близкому другу короля — больно много скользких речей вёл лорд Клемент. Конечно, явление нечистых сил почти отринуло подозрения, будто сам барон причастен к исчезновению Вермилия. Но трудно доверять властителю края, где так запросто можно встретить язычников, их крещёную родню и не боящуюся служителей Церкви ведьму.

А уж самой-то ведьме верить — точно последнее дело. Для истового служителя Церкви недопустимое.

Эти мысли в голове Тиберия вращались всю дорогу — с момента, как он, получив в Фиршилде внезапное мрачное известие, выехал обратно к Колуэю. Паладины выдвинулись всем отрядом, почти полусотней человек, и вдвое больше сопровождало барона Гаскойна. При лорде Клементе были и местные рыцари, и многочисленные сквайры, и простые солдаты. Не поехал только сир Робин, сказавшийся больным: уклонился даже от разговора за торопливой утренней трапезой.

День выдался ещё более холодным и сырым, чем прежние. Хоругви Церкви и жёлтые знамёна с елью хлопали на порывистом ветру. Дождь то едва моросил, то вовсю барабанил по доспеху, но ни на минуту не прекращался. Скверный день, скверные вести, скверная картина перед глазами.

Всадники понуро глядели на пепелище. Колуэй был сожжён дотла.

Чернел покосившийся частокол, от деревянных башен остались бесформенные груды. Дождь едва потушил сожранные пламенем дома: кое-где ещё немного дымилось. Уцелел только покрытый копотью камень, из которого колуэйцы сложили церковь — но изнутри выгорела и она. Даже посевы вокруг деревни пострадали значительно. Рядом с ними спешно вырыли ямы, мужичьё волочило к ним скрюченные обгорелые трупы. Похоронные обряды свершали кое-как: всё равно почти невозможным оказалось опознать погибших.

Даже рыцарей теперь не узнаешь: разве только поймёшь по доспехам, что это не простой человек, а кто-то из орденских братьев или сквайров. Выжили очень немногие. Деревенский староста рыдал обо всём местном духовенстве, всём гарнизоне Винслоу и примерно половине жителей. Что до рыцарей — кое-кого из обожжённых, надышавшихся дыма, но всё ещё живых, без промедления отправили в Фиршилд. Среди них был и приор Найджел, о котором оставалось только молиться. Приор цеплялся за жизнь, хотя огонь изуродовал его до неузнаваемости.

— Творец Небесный, помилуй и прими на Небесах верных слуг Твоих, облегчи муки пострадавших за святую веру, сохрани жизни братьев наших… — Деметрий раз за разом крестился, не поднимая глаз.

Риган Винслоу отдавал распоряжения своим людям, которых привёл несколько десятков, и говорил с деревенскими. Тело его брата, сира Вилфорда, давно увезли — кажется, глава рода Винслоу не очень горевал по нему. Деревня беспокоила местного властителя больше, что вполне понятно: и зная погибшего в огне Вилфорда, и глядя на Колуэй. Множество людей лишилось крова, всего своего имущества — это в начале холодного лета, за которым не ожидается лёгкой зимы. Тиберию не приходилось прежде задумываться, чем живут такие мелкие лорды — по меркам столицы не слишком отличные от простолюдинов. Казалось бы, вся их жизнь суть незначимая мелочь. Живя в Кортланке и заботясь о судьбе Церкви, всех добрых верующих, Тиберий привык мыслить совсем иными масштабами и категориями. Но теперь, взглянув на трагедию маленького мирка — обрёл новый угол зрения.

Могучая фигура на тяжёлом коне, представшая перед магистром, прервала размышления. Лорд Клемент выглядел глубоко опечаленным, но собранным.

— Мои люди опросили выживших. Учитывая все обстоятельства, полагаю, вы захотите повторить то же сами?

— Да, захочу. — мрачно процедил Тиберий, но тут же принудил себя к учтивости. — Однако лишь по своему долгу, а не от недоверия к вам. Прошу, барон: расскажите, что вы узнали.

— Ничего хорошего. Пожар начался во время казни. Выжившие говорят путано, что вполне им простительно. Поэтому не могу судить: то ли рассказы просто звучат странно, то ли действительно повествуют о странном.

— Уж верно, нечисто это всё. — заявил Амадей, хоть его мнения никто не спрашивал. — Как есть нечистая сила. Защити нас святая Белла…

— Согласен. — барон жестом потребовал у оруженосца флягу. — Очевидцы рассказывают, что едва ведьму возвели на костёр, как пламя разгорелось много сильнее должного. Настолько, что уже в этот момент некоторые предпочли бежать — в основном таковые и спаслись. А дальше поднялся ветер: раздул огонь пуще прежнего и перебросил на крыши. Говорят, на удивление стремительный был пожар. Мало кто вовремя понял, насколько дурно дело.

Тиберию вспомнилось, как ведьма грозила смертью избивавшему её сиру Вилфорду. Его-то не жалко, конечно, однако всё прочее… Такое нельзя было назвать местью за боль и унижение. И за сам приговор тоже, потому что человек, который его вынес, остался невредим. Если сама ведьма сотворила такое, то зачем? Тиберий видел в том лишь бессмысленное зло и никакой логики.

Это удивляло. Учитывая, как Гелла вела себя при допросе, как упорно пыталась склонить магистра к разговору, как убеждала в том, что Церковь сильно заблуждается относительно колдовства… Что же Тиберий видел теперь? Он ясно наблюдал именно описанное в «Пламени очищающем»: зло роду людскому ради самого зла. Совершённое по самой природе Нечистого, без каких-то иных причин и побуждений. Либо здесь недоставало сведений, либо паладин не мог правильно их понять, либо вовсе содержался некий иной смысл. Какой?..

С другой стороны, колдовство могло быть ни при чём. Ведь и правда: никто не летал на метле, демоны Преисподней очевидцам зримо не являлись. По словами барона, выжившие описывали чрезвычайно сильный и беспощадный пожар, однако только пожар — и не более. Он мог иметь и естественную природу, хоть известные обстоятельства подталкивали к иному объяснению.

— Амадей! Выясните у подданных барона, кто из очевидцев способен внятно описать события. Не важно, насколько много таковых будет: я не пожалею времени поговорить с каждым. Лишь бы их речи были речами, а не пустыми причитаниями.

— Будет исполнено, магистр.

Барон глядел на Тиберия с некоторым сочувствием. Старого рыцаря можно было во многом заподозрить, но случившееся явно шокировало и его самого. А ведь ранее Клемент Гаскойн признавался, что видел в Восточном Лесу нечто, «о чём предпочёл бы забыть».

— Магистр… возможно, я лезу не в своё дело, но уж простите старика. Выслушайте. Не важно, случился здесь обычный пожар или нет: в любом случае вы не должны корить себя ни за какие решения. Я много дурного сказал о паладине Вермилии, признаю… однако о вас мне дурного сказать нечего.

Тиберий корил себя совсем за иное. Но пока не давал воли самотерзаниям: время исследовать фактические обстоятельства дела.

— Вы уверены, что никто не рассказал ни о чём, кроме пожара? Ненормального свирепого, но пожара?

— Один твердит: якобы огонь не причинял ведьме вреда. Дескать, она только насмехалась над рыцарями и священниками. Другие того не могут ни подтвердить, ни опровергнуть. Но это, магистр, ваш долг — бороться с колдовством. Подробности сего рода надежнее будет выяснить самому. Я трудов епископа Корнелия, каюсь, не читал — да и не собираюсь. Меня заботят теперь проблемы насущные: я лишился двух деревень за два дня. Прямо как на войне, помилуй нас Творец Небесный…

Тиберий, миг назад хотя удручённый, но вполне рассудительный, сорвался неожиданно сам для себя. Он почти закричал в лицо барону:

— Вот как?! Не вы ли говорили мне, что в Вудленде с ведьмами шуток не шутят? Предостерегали от повторения ошибок Вермилия?

Барон не обиделся на грубость тона паладина. Только выразительно обвёл пепелище взглядом.

— Говорил. Предостерегал. Выходит… не зря? Тем более — вы по итогу живы, как и прочие паладины. А я, как видите, продолжаю честно содействовать Церкви.

И то верно. Тиберий запросто мог валяться сейчас среди обугленных трупов. Или корчиться от ожогов, как приор Найджел.

— Простите эту дерзость, барон: мне тяжело сохранять спокойствие в таких обстоятельствах. Обстоятельства, как вы понимаете, чрезвычайные. Ещё один вопрос: тело ведьмы нашли? Оно ведь должно было остаться на костре.

Лорд Клемент пожал плечами.

— Никто толком сказать не может. Понимаю, что это важно для вас — но и крестьяне, и рыцари после пожара думали об ином. Теперь уже не разобраться, боюсь, кого нашли или не нашли… такой бардак! Но куда ведьме было деться? Кабы она правда не горела в огне — мы бы более одного свидетельства такого рода услышали?

— Мне бы вашу уверенность, барон. Теперь и я видел нечто, о чём предпочёл бы забыть.

Барон хмыкнул в густую бороду — скорее горестно, чем саркастически. Хотя не поймёшь.

— Выходит, магистр, хоть какой-то прок от череды печальных событий. В том, как горят ведьмы, вы явно разбираетесь лучше моего: насколько могу судить, ранее пламя им шансов не оставляло? Но я и правда желал бы оставить этот вопрос вам. Каждому своё.

Конечно: пламя раньше действовало точно так, как положено пламени. Да и кулаки Винслоу ещё как сработали на лице Геллы, это Тиберий видел своими глазами. Но другие ведьмы — если ещё оставался смысл называть их так, не забирались в потаённые уголки души паладина. Не извлекали оттуда болезненных воспоминаний.

Да, опять сомнения. И опять мысли о прошлом. Временами магистр презирал себя за это горькое несоответствие: он считался образцом рыцарства и примером чистоты веры, но то всё внешне. А на деле-то в броне хватает слабых мест… глупо этого не признавать. Иной раз Тиберий готов был всерьёз задать себе вопрос: подходит ли он на должность магистра? Лишь абсолютные доверие и покорность высшему духовенству Стирлинга не позволяли о том по-настоящему задуматься.

Архиепископу виднее, несомненно. Как и Корнелию, и прочим иерархам. Грешно сомневаться в их решениях.

— И тем не менее, магистр… — лорд Клемент заговорил очень вовремя. — Позволю себе напомнить: судьба паладина Вермилия выяснилась. Что вы намерены предпринять в связи с этим?

Наконец-то вопрос, ответить на который очень легко. Тиберий успел от таких поотвыкнуть.

— Доставлю шлем паладина Вермилия в столицу: мой долг сделать это лично. Расскажу обо всём случившемся архиепископу, моим братьям по ордену и Конгрегации чистоты веры. И тогда, барон, в Кортланке будут приняты решения. О том, как понимать произошедшее в этой деревне. О том, какие действия предпринять относительно убийц Вермилия.

Да: Тиберий слабо верил, что Вермилий пал от рук гвендлов. Слишком гладкая история со шлемом, очевидные сомнения в словах Мартина. Но и слова ведьмы в столице пересказывать не станешь. По сути паладин добился в расследовании чего-то — и не добился ничего. Он пока даже не знал, что именно доложит иерархам, как всё это преподнесёт.

— Убийцы рыцарей Церкви мертвы. — заметил барон.

— Убит тот, кто носил шлем паладина. А никаких подробностей мы не узнали. Станем ли далее разыскивать тех, кто способен пролить свет на случившееся, и достаточным ли ответом является разгром отряда Даглуса… это серьёзные вопросы. К тому же погибшие здесь братья Перекрёстка — тоже воцерковленные люди. Хотя, конечно, не паладины: это не моя забота. У их ордена свой магистр, ему и разбираться.

Барон помрачнел. Он наверняка ожидал, что рыцари теперь покинут Вудленд. И они, конечно, действительно должны были так поступить — но, вполне возможно, чтобы вскоре вернуться. Это решать не Тиберию, однако трудно представить, что один только шлем ответит на все вопросы иерархов.

— Что же, магистр… Если командиры ордена Перекрёстка будут иметь ко мне какие-то вопросы, я отвечу. По крайней мере, этот орден не имеет бумаг, позволяющих начинать атаку на моей земле, когда ведутся переговоры с противником. Ещё раз подчеркну, что это весьма вопиющий случай.

— И я уже принёс за него извинения.

— И я их принял. Просто выражаю надежду, что подобное никогда больше не повторится. Моё мнение по этому поводу услышите не только вы — но и, уж будьте уверены, сам король. А что до поисков людей, знающих о смерти Вермилия больше… даже если таковые существуют, где вы собираетесь их искать? Идти за ними в Восточный Лес?

Паладин мог ответить на это лишь одно — иначе не был бы паладином.

— Если Церковь прикажет, то хоть в Преисподнюю.

Лицо Клемента Гаскойна приобрело сначала изумлённое, затем даже возмущённое выражение. Он дважды хотел что-то сказать, но произнёс лишь на третий раз, хорошо подумав:

— Я-то бывал в Восточном Лесу. Хочу, чтобы вы понимали: лучше уж в Преисподнюю. Там хотя бы знаешь, чего ожидать.

Тиберий гордо задрал голову, выпрямился в седле, положил ладонь на рукоятку меча.

— Я ничего не боюсь, барон. Смерть за веру — венец моих обетов.

Если вести речь о бое, об искоренении врагов Церкви огнём и мечом, то слова насчёт бесстрашия были абсолютно правдивы. Если же говорить об иных страхах — всё становилось сложнее, это ведьма показала наглядно. Но барону знать о подобном не стоит. Как и архиепископу.

Даже допустив мысль о своей негодности к роли магистра, в одном Тиберий не сомневался: уж яркий символ, воодушевляющий каждого рыцаря пример из него получается точно. А это, быть может, даже важнее.

Барон молчал долго, даже слишком долго. Затем толкнул коня в бок: лошадь послушно пришла в движение, и последние слова Клемент Гаскойн произнёс за миг до того, как развернулся.

— Храни вас Творец Небесный. Храни он нас всех.