Университет успеха

ДЕСЯТЫЙ СЕМЕСТР

Счастье состоит вовсе не в том, сколь много мы имеем, а в том, сколь много мы наслаждаемся.

Чарльз Сперджен "^s

Если вы не проявите осторожность и втянетесь в опрометчивую погоню за успехом, то всегда рискуете потерять гораздо больше, нежели приобрести.

д-р Аллан Фромм

В ту зиму великого и всеобщего недовольства — в 1929 году, когда началась Великая депрессия, — в одном фешенебельном чикагском отеле, расположенном на берегу озера Мичиган, состоялось весьма важное совещание. Вокруг стола переговоров сидели восемь человек из числа самых влиятельных финансистов в мире, желания и решения которых затрагивали жизненные интересы половины населения земного шара. Здесь присутствовали:

• президент самой крупной сталелитейной компании;

• президент наиболее крупной компании, объединявшей коммунальные предприятия;

• президент самой крупной газовой компании;

• президент Нью-йоркской фондовой биржи;

■ ответственный член правительства Соединенных Штатов;

• председатель самой крупной монополии в мире;

• президент Банка международных сеттльментов³²⁴.

Конечно, мы должны признать, что это была группа

едва ли не самых преуспевающих людей в мире, все участники которой явно владели «секретом» обретения богатства и власти.

Двадцать пять лет спустя Чарльз Швоб³³⁰ умер, будучи на момент смерти банкротом. Сэмюэл Инсалл³³' оказался без гроша и скрывался от правосудия. Говард Хопсон сошел с ума. Ричард Уитни отсиживал срок в знаменитой тюрьме Синг-Синг. Альберта Фолла³³² помиловали и выпустили из тюрьмы, так что он смог умереть дома. Джесси Ливермор покончил с собой. Айвен Крюгер совершил самоубийство. Леон Фрейзер — тоже самоубийство.

Когда мы приближаемся к достижению своих целей, с большинством из нас неизменно случается нечто странное. Наши ценности почему-то искажаются. Нас ослепляет золото, оказавшееся в наших руках. По мере стремительно ускоряющегося карабканья вверх мы оставляем позади себя тела супруг (или супругов) и детей, которые любили нас и полагались на нас, — и успех, которого мы с таким напряжением добивались и затратили на это столь много умственных и физических сил, оказывается не более чем пеплом и прахом.

Так не должно быть! В данной лекции, взятой из его волнующей книги под названием «Способность любить», д-р Аллан Фромм, широко известный литератор и психотерапевт, указывает доступные вам варианты действий, позволяющие постоянно быть начеку и избегать тех ловушек, в которые попалось столь много самых разных людей, ставших «преуспевающими» только на словах...

Все мы любим вещи, разнообразные материальные вещи, которые стоят денег. Мы любим их настолько сильно, что они фактически становятся существенной, а порой и весьма значимой частью, так сказать, любовной составляющей нашей жизни. Единственное, что мы должны делать для укрепления этой своей любви, — это краешком уха улавливать разговоры окружающих нас людей и постоянно слышать, как они снова и снова заявляют об этом нежном чувстве. «Я очень люблю новые машины и хотел бы поменять свой автомобиль». «Как я люблю шубы из натурального меха!» «Мы любим наш новый дом». Разве те, кто использует слово «любить» в подобных выражениях, употребляют его в этом контексте по-другому и вкладывают в него не тот смысл, чем когда они говорят об иных своих эмоциях, идущих в том же направлении? Ответом на этот риторический вопрос может быть только решительное «нет». Разумеется, общепринято связывать любовь с романтическими излияниями, сексом и браком. Но «любить» означает испытывать привязанность и быть преданным в гораздо более широком смысле, и это чувство отнюдь не ограничивается отношением исключительно к людям.

В этих грубо материалистических мечтаниях о вещах люди не только раскрывают свои желания, но еще и показывают — поскольку эта их жажда носит сильный и устойчивый характер, — как глубоко они поглощены своими вожделениями и что многое готовы и могли бы сделать, чтобы реализовать свои грезы и заполучить желанные предметы. Порой такая поглощенность может даже занимать больше их времени, мыслей и энергии, нежели любовь к какому-то конкретному человеку. Никто и никогда не выскажет этого напрямую, но у многих людей главной любовью могут стать стяжательство, жажда наживы и тот статус, который они етремятся обрести через обладание всяческими вещами.

Нам нравится думать о себе как о людях, способных к большой любви в романтическом смысле этого слова, — в противоположность только что описанной грубой тяге к накопительству. И нельзя не признать, что мы на самом деле чрезвычайно склонны к грезам, желаниям и даже к каким-то чувствам из числа самых нежных и тонких эмоций по отношению к гой или тому, кто «идет во всей красе»™. Но лишь немногие из нас в достаточной степени свободны оглавлении неотступных и мучительных сил, изводящих нас изнутри, а также ничуть не менее мощных социальных сил, бушующих вокруг нас, чтобы не демонстрировать глубоко у копнившуюся ответ ную реакцию на манящий зон, исходящий от желании цщьтт. кикои-либо сибствеииоетью. Мы наблюдаем эго пиление уже н

^изни ребенка, когда четырех—пятилетний малыш начинает едва ли не каЖД°^е второе предложение с одних и тех же слов вроде «Я хочу» или «Дай мне». Многие из нас так никогда и не преодолевают в себе этой тя-_m к обладанию вещами.

Совершенно очевидно, что в культуре западного мира приобретательство весьма ценится и ему придается большое значение. И такую установку никак нельзя назвать недавним явлением. Она складывалась в течение многих столетий. Имущество, которым мы владеем, особенно когда оно имеется в изобилии, дает нам высокий социальный статут. А это много значит для нас в психологическом отношении. Большинство людей чувствуют себя куда увереннее и защищеннее, сидя за рулем сверкающего лаком нового дорогого автомобиля, чем когда они крутят баранку⁷ какой-нибудь старой развалюхи. Многие мужчины по воскресеньям тратят больше времени, полируя свой автомобиль, который является для них предметом гордости, чем общаясь с женами. Обилие имущества и высокое положение действительно помогают притупить жало того беспокойства, от которого страдаем все мы, хоть и в разной степени. Помимо этого, вещи и статую дают нам иллюзию безоговорочной любви, а если не любви, то, по крайней мере, приятия и одобрения, которых все мы подсознательно жаждем с раннего детства.

Если говорить просто и без обиняков, то вещи, которыми мы обладаем, приносят нам чуъство удовлетворенности, причем наиболее значимой компонентой указанного чуъства является, как правило, себялюбие. Себялюбие представляет собой, по сути, эдакий первый шаг в обучении искусству любить, и именно это эгоистическое чувство является той разновидностью любви, которая нам лучше всего известна на протяжении первых лег жизни. Впрочем, мы гак никогда и не избавляемся полностью от своего инфантильного себялюбия, хотя учимся трансформировать его, а также возвышать и сублимировать, используя д/ш этих целей самые разные способы, которые впоследствии приносят нам уже больше «взрослого v у;щнлетнорен ни.

Тог движущий импульс, который атечег нас к богатству, высокому статусу и после;дующему общественному одобрению, удоатегворяет упомянутое выше инфант ильное себялюбие. Оно насоздает для нас никаких (хложп.-имч I. и.. М1у*.тм1атнег требовании, которые вынуждали бы рас-

смотреть и учесть нужды или пожелания другого человека. Мы не должны принимать во внимание, что кто-то другой тоже стремится добиться всеобщего одобрения. Нам следует учитывать только свои интересы и приобретать самые равные, порой ненужные вещи. Спустя некоторое время наши приобретения становятся частью нашей личности — причем частью неотличимой и неотделимой, — в результате чего мы начинаем чувствовать себя людьми более важными и достойными.

Вещам присуще такое качество, как осязаемость, которая побеждает эфирные свойства любви и заставляет их выглядеть бледными и неуловимыми. Нам с детства внушают веру в истины, гласящие что-нибудь вроде: «Кто украдет мой кошелек, получит мусора мешок», но это не мешает нам проявлять осторожность и тщательно заботиться о том, чтобы не оказаться обворованными. Мы используем для этого хитроумные замки и сигнализацию против взлома, не говоря уже о такой дополнительной мере защиты, как страхование. Но при этом мы становимся подозрительными не только по отношению к заведомо плохим действиям и чувствам, но даже к любви. Многие люди задаются вопросом, за что, собственно, их любят близкие: за человеческие качества или за деньги.

Любовь нередко бывает неустойчивой и ненадежной. Мы могли обнаружить это еще в детстве, а некоторые из нас сделали данное открытие, став взрослыми. С другой стороны, имущество кажется штукой надежной, за исключением разве что генерального краха фондовой биржи или банкротства собственного бизнеса. Правда, имущество не отвечает на нашу любовь взаимностью, но зато от него не услышишь грубостей или резких слов, да и сбежать с кем-то другим оно пока тоже не умеет.

Еще одно достоинство имущества состоит также в том, что оно поддается математическому исчислению. Его можно точно подсчитать и каталогизировать, а ценность всякой собственности легко суммировать и выразить в наличных деньгах — холодных и безличных. А вот как подсчитать или измерить любовь? Элизабет Барретг^ш еще до замужества попробовала сделать это в сонете, который она адресовала Роберту Браунингу:

Как я люблю тебя? Позволь мне счесть пути любые.

"бя с такою глубиной, и широтой, и высотой люблю я,

" душа моя достичь способна...

" дродолжаег и далее в подобном духе и на таком же творчес-и у нее получается по-настоящему красивый сонет, но в

_spHlle его. невзирая на все ухищрения, реально мы знаем только одно: !на была очень сильно влюблена.

не избежать, то лучше беспокоиться об этом, сидя на заднем еи-

Нам говорят — и лишь наполовину в шутку, — что у веках людей есть проблемы, и деньги не способны избавить от них. но если уж проблем все

равно

_1еНье «кадиллака». Тогда они будут куда менее болезненными. Пам говорят также, что поскольку мы так или иначе должны работать, то есть сэ1ысл делать свою работу хорошо и зарабатывать столько денег, сколько возможно. Во всех этих соображениях есть вполне достаточно здравого смысла, чтобы они звучали убедительно.

Чтобы понять любовь, нужно понять влюбленного I! возлюбленного. Такой человек легко поддается многим формирующим его эмоциональным влияниям и создает немало разнообразных привязанностей, вытесняющих любовь, которая, как он убежден, играет в его жизни первоочередную роль. Для многих людей любовь между мужчиной и женщиной в чем-то похожа на книгу, которую они обещали прочитать самим себе, или на письмо, которое они вознамерились написать. Однако, несмотря на искренность их желаний и намерений, на пути к реализации всего этого неизбежно возникают всяческие помехи.

Причины их многочисленны. Во-первых, нам, как членам общества, надлежит действовать наподобие других людей, в той или иной мере воспроизводя их поведение. И мы это делаем. Мы тратим большую часть своего времени на занятия, которые можно назвать «механикой жизни». Она складывается из самых разных дел: мы зарабатываем на жизнь, уделяем время кулинарии или поддержанию чистоты, экономим деньги и покупаем вещи, которые требуются нам для повседневной деятельности. Все это оставляет так мало времени для любви, развлечений, самообразования и игр, что мы становимся вовсе не возлюбленными и влюбленными, а специалистами, в совершенстве владеющими теми навыками и умениями, которые связаны с работой во всех ее ипостасях, поскольку именно ей мы уделяем больше всего времени, сил и энергии.

Во-вторых, хотя влечение к кому-то может развиваться у нас по самым разнообразным причинам, любовь, растущая в нашей душе, — это еще один из способов, используемых нами для уменьшения того чувства беспокойства и тревоги, которое испытывают все люди. Впрочем, имеют-

* ся и другие, еще более доступные пути к сокращению этого неизбывного

душевного смятения. Многие вещи, которые фактически служат для нас ' буфером и защитой от того, перед чем мы испытываем неосознанный

страх, можно попросту купить. По причине этого единственное, в чем мы нуждаемся, — деньги. И существует бесчисленное количество способов которые так или иначе подстегивают нас к тому, чтобы делать деньги.

БЕСКОНЕЧНЫЙ КОНФЛИКТ

Уже с незапамятных времен данные два способа смягчения внутреннего беспокойства пребывали между собой в конфликте. Уже в эпоху Иисуса этот конфликт был старинным, поскольку именно Он подчеркивал, что мы должны любить ближнего, как самого себя, и что скорее верблюд сможет пройти сквозь игольное ушко, нежели богатый человек попадет на небеса³³⁵. И Иисус следовал собственным предписаниям. Согласно святому апостолу Матфею, когда диавол привел Иисуса на высокую гору и обещал Ему все царства мира и всю его славу, Иисус отвратился от этого и ответил: «Отойди от Меня, сатана»³³⁶.

Хотя Иисус весьма преуспел в придании нам убежденности по поводу важности взаимной любви друг к другу, он добился куда меньшего успеха в том, чтобы научить нас воздержанию от любви к материальным вещам. Жан Кальвин³³⁷, религиозный лидер, который имеет гораздо меньшую известность, полторы тысячи лет спустя проповедовал своим приверженцам совсем иную докгрину. Стремясь лишить религию ее пышных одеяний и ритуальной помпезности, а также упростить ее, сведя до самых основных, сущностных положений, он провозглашал, что приемлемым в глазах Господа Бога человека делают трудолюбие и бережливость.

В богатом городе Женеве, где проповедовал Кальвин, это предписание выглядело наиболее привлекательным, и события последующих столетий лишь усилили его влияние. Наследуемая дворянская знатность и власть погибли в ходе американской и французской революций, а вместе с промышленной революцией следующего столетия такие вещи, как богатство и высокий статус, оказались в пределах досягаемости каждого

L гражданина. Человек мог родиться никем, но если он следовал учению Кальвина, а стало быть, упорно трудился и использовал свой доход благоразумно и осмотрительно, то в один прекрасный день непременно должен был стать богатым и уважаемым. Иными словами, он обретал статус

человека почтенного, достойного и благородного — настоящие) аристократа, только не по рождению, а по делам своим.

Слово «статус» звучит сегодня очень часто, но оно отнюдь не являет-_{сЯ ч}ем-то новым. Человеком, который ввел его в обиход рядовых американцев, был Торстейн Веблен"⁸, весьма оригинальный экономист первой! четверти двадцатого столетия. Его книга «Теория неработающего класса» явилась тщательным, глубоким и проницательным критическим анализом разнообразных движущих сил, толкающих людей к приобретательству и достижению высокого статуса, — сил и побуждений!, которые до него считались вполне пристойными, респектабельными и не вызывавшими ни тени сомнения.

Этот ученый исследовал поведение людей, которые придерживались доктрины упорного труда в сочетании с разумным расходованием, и обнаружил, что они вовсе не вели себя столь рационально, как сами считали. Эти люди были убеждены, что они покупали только то, в чем нуждались и что им нравилось; иными словами, они полагали, что потребление разнообразных товаров мотивировалось у них рациональными нуждами физического и эстетического характера. Сам человек мог думать, что он приобретал пальто, дабы не замерзнуть, удовлетворяя тем самым четкую физическую потребность, и что он приобретал конкретное пальто, а не какое-то другое, поскольку оно выглядело на нем лучше и благодаря этому отвечало его эстетической потребности. «Вовсе нет», — сказал Веблен. Человек покупал себе пальто, а также дом, мебель, лошадей, экипаж и все прочее, исходя не из подобных рациональных потребностей, а из соображений соперничества и подражания. Он стремился завоевать то же внимание и уважение, которым пользовались люди, уже владевшие данным имуществом.

Этот трафарет социального поведения возник отнюдь не в Соединенных Штатах, но его было особенно легко проследить на земле, где многие люди брали старт бок о бок, находясь в одной и той же ситуации равной нехватки ресурсов. Например, из множества поселенцев, которые обосновались почти одновременно на очень похожих — и очень богатых, плодородных — землях штата Индиана, один человек по прошествии десяти лет мог иметь процветающую ферму, много голов рогатого скота, прекрасный дом и хозяйственные постройки, в то время как его соседи достигли пока еще лишь умеренного богатства, а некоторые из них оставались попросту бедными и вели борьбу за существование. Естественно, тот, кто добился настоящего успеха, завоевывал уважение у всего сооб-

щества. Люди видели в нем личность с замечательными способностями Они шли к нему за советом, уважительно выслушивали его мнение на общих собраниях горожан, голосовали за него на выборах церковного старосты или членов школьного опекунского совета. Высокое имущественное положение доказывало его превосходство над другими, и за зго его почитали.

После того как имущество стало основанием для популярности и уважения со стороны окружающих, оно в соответствии с принципом психологического переноса сделалось также основанием для самоуважения и чувства собственного достоинства. До этого момента подобный шаблон общественного поведения кажется вполне логичным и рациональным. Но Веблен выявил происходящий затем коренной поворот мотивации, который носит абсолютно иррациональный характер. Вместо того чтобы экономить средства, заработанные с таким огромным трудом, и использовать их для приобретения еще большего количества вещей и, следовательно, большей популярности и чувства собственного достоинства, люди проявляли совсем иную, прямо противоположную тенденцию -тратим свои деньги самым безрассудным, опрометчивым и беспечным образом.

Тем не менее такое поведение было не столь уж иррациональным, как это кажется на первый взгляд. Чтобы привлечь к себе как можно более широкое внимание и завоевать максимум уважения, люди должны были не прятать свое богатство, а выставлять его напоказ. Если бы человек жил в бедности и убожестве, а после смерти у него в матраце нашли бы полмиллиона долларов, никто не испытал бы к нему уважения, и, щюме того, сам покойный не почувствовал бы от этого уважения ни малей шего удовольствия. Зато потрать он свои пол миллион а на роскошный особняк и яхту, окружающие наверняка зауважали бы его, даже если для их приобретения и содержания ему пришлось бы влезть в долги. Вполне возможно, что деловое сообщество не только предоставило бы ему щедрый кредит, но и помогло бы изыскать какой-нпбудь способ заработать еще марочку миллионов на покрытие — и перекрытие -расходов.

Словом, как сказал и доказал Веблен, одного лишь наличия большого богатства недостаточно. Его надлежит показать, продемонстрировать,

_выставить. Он даже изобрел для этого специальный термин — «демонстративное потребление» — и сопутствующий ему термин — «демонстративная праздность».

Под демонстративным потреблением Веблен подразумевал не просто явное, а крикливое или даже вульгарное выставление богатства напоказ. Принцип, из которого при этом исходят приверженцы подобного демонстрирования, прямо противоположен тому, на чем основывается поиск подходящих сделок. Вместо попыток как-то «растянуть» каждый доллар и получить за него как можно больше, в случае демонстративного потребления идея состоит в стремлении произвести такое впечатление, словно количество имеющихся денег безгранично. В ходе необузданного преуспевания, характерного для 1920-х годов, наступило время, когда человек, накопивший огромные богатства и рвавшийся после этого к тому, чтобы добиться высокого социального статуса и утвердиться в нем, превращался в коллекционера и начинал собирать вещи, которые казались ему произведениями искусства. При этом важно было не столько то, что он купил, сколько цена, которую он заплатил за свое приобретение, поскольку именно она становилась предметом газетных новостей, заслуживавших аршинных заголовков на первой полосе. Если достаточно дорогой оказывалась старинная ванна, в которой якобы плескался Людовик XTV, ее стоило приобрести.

Подобное действие является способом громко заявить: «Я — человек настолько способный, настолько изобретательный и, следовательно, настолько богатый, что могу⁷ позволить себе потворствовать каждой своей прихоти, не подвергая при этом ни малейшей угрозе прочность моего богатства». Конечно же, столь огромное состояние неминуемо порождает заинтересованность, зависть, а также уважительное отношение, и его обладатель становится неизбежным предметом нашего внимания. Если в дополнение ко всему такой собиратель художественной коллекции демонстрирует хороший вкую, его достоинства в глазах еще больше возрастают, причем в некоторой степени это просто обязано случиться в результате того, что этот человек соприкасается с высоким искусством и достойными людьми, которые помогают ему делать выбор при покупках. Кое-что должно в любом случае остаться в его памяти; даже люди, которые рщулирно засыпают в опере, не мопт избежать хотя бы поверхностного знакомства с либретто или парочкой арий.

Несмотря на Великую депрессию, которая обрушилась на Америку в конце 1020-х 1\>дов, подобная практика продолжайся. В последнее время

даже наблюдается всплеск интереса к покупке самых разнообразных произведений искусства. Не вызывает сомнений, что многим коллекционерам, азартно разыскивающим творения художников, действительно нравятся картины, которые они покупают, но часто первостепенную роль играет чисто денежная ценность работ, и в значительной степени именно она узурпирует мысли и суждения собирателей по поводу своих покупок.

Хотя наше демократическое общество все в большей мере отказывается от ритуалов, формальных процедур и условностей, унаследованных им от монархических предшественников, все равно в нем остается много случаев и возможностей наглядно показать свое богатство. Одной из них является открытие сезона в опере, причем не только в Нью-Йорке, но и в Париже, Лондоне или Риме. Наиболее популярны на таких спектаклях вовсе не те места, откуда можно лучше всего видеть представление, а такие, где человека лучше всего может видеть публика. На следующее утро газеты опубликуют фотографии и сопроводят их подробным описанием того, во что была одета каждая знаменитая женщина. Сюда входят две составляющие, напрямую относящиеся к тому, что Веблен назвал «упорной и неослабевающей демонстрацией платежеспособности человека»: драгоценности плюс наряд, пошитый знаменитым кутюрье. Как и полотна живописца, такие одеяния подписываются фамилией их создателя, который считается настоящим художником.

Состоятельные мужчины постоянно используют женщин — пожалуй, без особой неохоты или сопротивления со стороны последних - в качестве средства, позволяющего наглядно и со всей очевидностью засвидетельствовать свое богатство. Не успевает юная девочка приблизиться к возрасту, когда она может проявить свою женственность, а'этот процесс уже начался. Даже сегодня отец дебютантки готов, нимало не задумываясь, израсходовать многие тысячи долларов на одни только цветы, чтобы украсить танцевальный зал для первого выхода своей дочери в свет, — на цветы, которые увянут и фактически исчезнут вместе с последним вальсом, отзвучавшим в этот вечер. Столь демонстративное, вызывающее потребление зачастую находит свое продолжение и позже, когда эти девушки вступают в брак, и сменяется столь же бросающимся в глаза праздным досугом, который мужья делают возможным для таких женщин. Они появляются и их фотографируют- па всяческих светских мероприятиях, на заметных общественных событиях, на палубах роскошных лайнеров, на дорогих курортах и так далее — всегда великолепно одетые

Наряду с чисто декоративной и умышленно бесполезной женой богатый мужчина может ради достижения высокого статуса коллекционировать и многие другие вещи, представляющие ценность в этом смысле. Самый длинный или самый дорогой автомобиль, членство в дорогостоящем клубе, даже если он редко его посещает, красивые дома, прислуга, лучшие места и премьерные спектакли в театрах, обеды и ужины в роскошных ресторанах, дорогие виды отдыха типа игры в поло, яхтенного спорта, охоты на лис — все это лишний раз подтверждает такое положение в обществе, которое достойно зависти и подражания. Погоня за статусом, осуществляемая по этим или сходным направлениям, иногда достигает юмористических крайностей, например потребность иметь отдельных собак, предназначенных для дома и для улицы.

Для большинства людей, лишенных возможности позволить себе такую расточительность, Веблен описал те элементы потребительского поведения, которые явно носят имитационный характер. «Денежная подражательность» — вот термин, употреблявшийся им для указания нерационального приобретения товаров, которое делается не ради удовлетворения физической потребности, а скорее ради желания хорошо выглядеть в глазах окружающих.

Мы покупаем новое пальто вовсе не потому, что старое протерлось или больше не греет, а лишь по причине изменения моды, в результате чего мы, если не идем в ногу с другими, а отстаем от них, чувствуем себя людьми бедными и достойными сожаления. Покупка может быть совсем скромной, но все-таки носить на себе печать подражания. Выпускаемая в массовом порядке одежда, на которую вынуждены соглашаться большинство женщин, — это, как правило, скопированные и упрощенные версии фасонов от дорогих кутюрье, носившиеся в их первоначальной, оригинальной форме богатыми людьми. Точно так же женщины, отращивающие себе длинные, полированные ногти, обычно не сознают, что этот маникюр высокого стиля, родившийся как символ богатства, явно предназначен для таких ручек, которым не приходится делать никакой работы по дому.

Хотя нас предостерегают, что «одежда — это еще далеко не весь человек», нам столь же часто и вполне обоснованно напоминают о важности впечатления, которое мы производим. А это, в свою очередь, заставляет нас быть в данном вопросе чувствительными и восприимчивыми. Рекламные объявления снова и снова сбивают нас с толку, связывая какие-то _¹¹ ........... пек [амы ньпекжт. что соответствующее из-_

делив либо нравится богатым людям, либо оно неотличимо от той вещь которая им по душе. В любом случае, подобная покупка позволит наслаждаться статусом, проистекающим из богатства.

Нет сомнения, что недоброжелательное преувеличение тезиса Веб-щ на может легко низвести эту мысль до абсурда. С другой стороны, верно и то, что многие из наших мечтаний носят материальный, чисто денежки характер. И мечтания, и грезы, и сновидения — это лишь небольшое рд_с. ширение повседневного мышления. Наивно полагать, что мы действуем не на основании своих мечтаний. Еще как действуем, пожалуй, даже чаще, чем мы склонны это признать. И, как это помогает нам распознал Веблен, существуют мощные социальные силы, которые помогают этот процессу и подстегивают его.

С чисто психологической точки зрения зачастую куда легче удовлетворить нашу любовь к вещам, чем любовь к людям. Индивидуальные недостатки причиняют нам намного меньше неприятностей при зарабатывании денег, чем при попытках установить удовлетворительные отношения с окружающими.

Есть много людей, особенно мужчин, которые убеждены, что единственная нормальная и здравая часть дня в их распорядке — это время, которое они проводят в офисе. Они говорят: «Дома просто невозможно находиться — каждый там всегда на взводе, каждый находится в каком-то особенном состоянии. Я не могу договориться с женой; никто не в силах справиться с детьми. Все происходящее лишено какого-нибудь смысла. Если же говорить про офис, то даже если дела там идут не так, как хотелось бы, я рассчитываю справиться и знаю, что способен решить возникшие проблемы. На работе имеются процедуры, формы, принципы и прочее, в соответствии с чем мы по большей части и действуем. Дома все мы любим друг друга, но события то и дело выходят из-под контроля, и буквально ничто не идет таким образом, как мы того ожидаем. Кругом царит сплошной беспорядок, кугерьма, нуганица и прочее».

Вот что говорит средний мужчина. По-своему он совершенно прав /Viя него превратности бизнеса и фондовой биржи гораздо более предсказуемы, нежели поведение самых близких ему людей. У многих му#' чин складывается такое чувство, что женщины гак или иначе безнале*'

_но непредсказуемы, что они полны капризов, зависят от настроений и столь же переменчивы, как погода на берегу океана.

Мы могли бы отметить, что мужчины, у которых подобные чувства наиболее сильны, — это обычно как раз те, кто уделяет едва ли не все свое время и внимание бизнесу, а также приобретению вещей, так что у них остается совсем немного того же времени или внимания, чтобы ближе познакомиться с потребностями и желаниями своих жен. Они тщательно изучают сообщения о состоянии рынка и информационные бюллетени, в результате чего хорошо осведомлены во всех соответствующих вопросах, так что никакие повороты в сфере глобальных финансов не могут их удивить. К сожалению, когда речь заходит о людях, в том числе о родственниках, ситуация меняется. А ведь если бы они уделяли столько же усилий приобретению знаний о людях, то смогли бы убедиться, что изучение человеческого поведения ничуть не менее увлекательно и ценно, чем исследование рынка.

Для многих людей отсутствие уверенности в том, как будут действовать и что почувствуют окружающие в той или иной ситуации, таит в себе намного больше угроз, чем они сами осознают. Даже приятные неожиданности выглядят в глазах многих не настолько приятными, как мы склонны думать. Почти для всех нас подлинный сюрприз, то есть такое неожиданное событие, которое действительно застает нас врасплох, может оказаться в большей мере тревожным и выводящим из равновесия, нежели радостным даже в случае, если это новость о каком-то вполне благополучном или даже по-настоящему счастливом событии. Вспомните, какие чувства вы испытали в последний раз, когда вам преподнесли настоящий сюрприз. Припомните поведение кого-либо из своих знакомых, кому вы передали важное и действительно неожиданное сообщение. Первая ответная реакция — это вовсе не радость, не удовольствие, а шок. Человеку нужно сесть, успокоиться, отдышаться, привыкнуть к новой мысли. Некоторые разражаются в таких ситуациях смехом, но это, вероятно, сомнительный и неуверенный смех, который легко может перейти в нечто совсем иное. Женщина, пожалуй, разрыдается. Она может изобразить на лице улыбку, но лишь трепетную и робкую.

Факты таковы, что в действительности мы отнюдь не в восторге от любых сюрпризов и неожиданностей — во всяком случае, они нравятся Нам гораздо меньше, чем кажется нам самим, пока мы не задумаемся об этом. Даже в детстве мы на самом дате не особенно-то любили их. Причина, ко которой всякие неожиданности скорее неприятны детям, неже-

ли нравятся им, заключается в том, что ребенок обладает слишком малой апперцепционной массой³³⁹, как называют этот фактор некоторые психологи, то есть незначительным запасом прошлого опыта, с которым он мог бы соотнести новое переживание. Любое совершенно новое явление кажется поначалу пугающим; оно может радовать только после тот как люди к нему привыкнут. Маленькие дети обычно опасаются даже самого доброго незнакомца, пока не присмотрятся к нему повнимательнее Каждую весну некоторые из тех детей, которые по нескольку недель с нетерпением ожидали первого похода в цирк, после представления возвращаются домой совсем в другом настроении, и потом их в течение многих месяцев мучают кошмары. Немало ребятишек точно так же реагируй после первого посещения зоопарка, первого визита в кино или в театр на детскую пьесу.

Дети, сталкиваясь с кем-то или чем-то незнакомым, не чувствуют себя в безопасности, потому что новое для них абсолютно непредсказуемо. Если ребенку — совсем маленькому или постарше — предстоит встретиться с чем-то новым и подвергнуться воздействию чего-либо неизвестного, родители поступят мудро, подготовив его к этому. Малыш должен знать об этом заранее, и тогда он сможет наслаждаться удовольствием от неожиданного и потому удивительного зрелища, избежав как шока, порождаемого его странностью и непривычностью, так и сопутствующего этому страха.

Даже повзрослев, мы не полностью преодолеваем данный синдром. Хотя с возрастом наша апперцепционная масса, наш накапливаемый жизненный опыт растет, мы все равно продолжаем опасаться неожиданностей и относимся к сюрпризам с настороженностью, подозрительностью. Опыт уменьшает число событий, которые способны по-настоящему удивить нас своей внезапностью и новизной, но тот же опыт может укрепить нашу базовую тревожность, наши основополагающие ощущения того, что жизнь небезопасна и рискованна. По-настоящему неожиданный поворот событий порождает рябь на поверхности того резервуара тревога и беспокойства, который всегда существует в нашем подсознании. Большой сюрприз может стать причиной большого волнения или даже шторма. Наш первый отклик на подобное событие — это всегда нарушение душевного равновесия, волнение, а порой и тревога. Только потом, так сказать, на втором этапе ответной реакции, мы способны в полной мере оценить значение данного события и почувствовать в связи с ним vMriHwmmnnHifi¹ и 'Ш \ювотытние._

Тем не менее всем нам нравится новый опыт, новые переживания, и _%lbl ищем в жизни что-нибудь свежее и незнакомое. Есть среди нас такие,

^ более предприимчив, другим это качество свойственно в меньшей степени. Большинство из нас не испытывает ни малейшего желания увидеть, какие сюрпризы могут ждать их на вершине Эвереста или в ледяной арктической пустыне. Мы согласны на приключения, но не столь масштабные. Нам нравится новенькое, но в разумных пределах. Главным образом мы все же предпочитаем предсказуемость. А вот люди-то как раз в общем и целом кажутся непредсказуемыми. У некоторых людей страх перед непредсказуемостью, которая возможна в отношениях с другим человеком, оказывается порой очень сильным. В частности, этот страх может быть на-гюлько сильным, что не позволяет им испытать любовь.

Откуда может возникнуть такой страх? Не исключено, что родителям ребенка были присущи чрезмерные колебания настроения и поведения. Или же они могли просто проявлять непоследовательность в своем отношении к ребенку и подавать ему противоречивые сигналы. Всем нам знакома такая картина: родитель не обращает внимания на малыша и занят чем-то своим, скажем, читает газету или разговаривает по телефону, в то время как отпрыск вертится вокруг в поисках какого-либо занятия. В конечном итоге ребенок находит себе дело, но с родительской точки зрения оно совершенно неподходящее — например, помаленьку развинчивает новую лампу для подсветки кофейного столика, — и малыш подвергается атаке разъяренного отца или матери. «Сколько раз тебе велели не прикасаться к таким вещам?! Почему тебе вечно хочется все сломать или разобрать на части?!»

Для маленького ребенка такое поведение представляется непредсказуемым, оно его очень огорчает и выводит из равновесия. Только что ситуация была безмятежной, мать вела себя спокойно или, по крайней мере, безразлично, и ребенку разрешалось бродить, где попало, — его оставили в покое и никак ему не досаждали. И вдруг в следующее мгновение его хватают, на него кричат, возможно, даже нашлепают, и взрослый человек, играющий в его жизни не просто существенную, а определяющую роль, внезапно становится кем-то враждебным и угрожающим. Если такое случается часто, у малыша возникают серьезные основания для того, чтобы на протяжении всей жизни не доверять поведению окружающих его людей. И може т статься, что до конца дней своих этот человек будет ^всегда чувствовать себя в большей безопасности, имея дело с вещами, чежелн с людьми.

ВЛЮБЛЕННЫЕ ПРЕДСКАЗУЕМЫ

Может показаться, что в отношениях между людьми трудно достичь предсказуемости, но это не означает, будто она вообще невозможна, у каждого из нас имеется, по меньшей мере, один друг, которого мы знаем очень хорошо и потому легко можем в разумных пределах предвидеть его поведение. Все мы готовы взять на себя труд по более глубокому изучению своего работодателя или коллеги по службе, поведение и реакции которых важны для нас, и в результате такого анализа мы можем сказать заранее: «Вряд ли это ему понравится» или «Она посмотрит на это совершенно не так». Разумеется, мы не рассчитываем каждый раз верно предсказывать ответную реакцию нашего босса. Но ведь точно так же мы не ожидаем каждый раз оказаться правыми, прогнозируя поведение фондовой биржи или объем продаж нашей фирмы. На самом деле, наше предсказание — это не более чем предположение или даже догадка, но не просто предположение или догадка, а нечто обдуманное, аргументированное и обоснованное.

Мы можем делать такого же рода предположения и о поведении человека, если позаботились о том, чтобы предварительно получить информацию о нем. Людей вовсе нельзя считать непредсказуемыми. Напротив, есть все основания полагать, что они предсказуемы и недостаточно гибки, что у них слишком велика готовность перенимать разнообразные привычки и усваивать стандартные модели поведения. Чтобы хорошо спрогнозировать чье-либо поведение, нужно достаточно хорошо знать данного человека.

А вот уж кого наверняка нельзя назвать непредсказуемыми друг для друга, так это влюбленных. После того как они переходят от романтичной любви к отношениям, основанным на реальном знании друг друга, им редко приходится сталкиваться с какими-то сюрпризами или неожиданностями в партнере. Некоторые влюбленные приходят к таким взаимоотношениям даже прежде, чем женятся, другие — только после нескольких или многих лет брака. У частоты разводов существует пик, который наблюдается приблизительно после пяти лег совместной жизни. А разводятся те из бывших влюбленных, которые так никогда и не узнали друг друга по-настоящему и не пришли к взаимопониманию или не смогли принять реальную действительность, когда открыли ее для себя.

Зато те влюбленные, которые успешно поменяли романтический образ любимою человека на реальную личность, больше не боятся того,

цто они внезапно могут обнаружить в партнере. Они доверяют друг дру-jy. Каждый из них видит в другом источник и гарант безопасности, и оба получают удовольствие от общения друг с другом. Социальный статус может оставаться для них важным соображением, но его значимость нельзя даже сравнивать с уровнем важности их личного статуса в отношениях между собой.

Поскольку считается, что мужчины в гораздо большей степени, чем женщины, склонны любить вещи, а не людей, мы могли бы задаться вопросом, действительно ли мужчины более восприимчивы к этой «материальной» разновидности любви. В поисках ответа на него мы должны для начала признать, что в нашем обществе на мужчину традиционно возлагается обязанность снабжать свою семью всем необходимым. Именно он должен зарабатывать на жизнь. Его положение в обществе служит барометром того, насколько хорошо он выполняет свой долг и играет роль кормильца. Его статус отражается — благоприятно или не очень — на жене и детях. Общественное положение мужчины самым реальным образом представляет собой существенный показатель того, насколько он преуспевает в обеспечении благосостояния своих близких.

Тем самым мужчина по сравнению с женщиной заметно более уязвим перед лицом искушений со стороны богатства и высокого статуса. Эго происходит из-за той традиционной роли, которую он играет в семье. Но имеются также и более глубокие психологические факторы, толкающие его к достижению этих целей.

Уже в самом раннем детстве мальчик начинает ощущать, как его замещает отец. Малыш находится дома со своей матерью, он целый день играет с нею, по;гучает от нее еду, да и вечером, возможно, мать отдельно кормит его ужином. Словом, она уделяет сынишке все свое внимание, но внезапно домой приходит отец, и ситуация полностью меняется. Мать встает’, приветствует отца, разговаривает с ним, идет разогревать обед, который она специально готовит к его приходу. Даже если она возвращайся, даже если отец садится поесть здесь же и ребенок снова становится Центром внимания, все равно и внешняя ситуация, и комплекс эмоциональных взаимосвязей претерпевают изменения. До этого момента маленький мальчик всецело обладай своей матерью; она принадлежала ему на его процентов. Теперь он больше не владеет ею без остатка, и то же

самое справедливо для его отца. Каждый из них имеет свою долю, они разделяют мать между собой.

Развеется, маленькие девочки проходят через то же самое. Но позже жизненный опыт мальчиков и девочек начинает различаться, у мальчика складываются сложные, запутанные отношения с отцом, с которым он вступает в своего рода соревнование. Эта конкуренция за мать вызывает у него чувство гнева по отношению к отцу, из-за чего мальчик страдает, поскольку' одновременно он любит своего отца и хочет любви со стороны этого сильного защитника и покровителя. В итоге сыну удается постепенно преобразовать пропитанное обидой соперничество в подражание, которое для него и более удобно, и более выгодно. Он намеревается сравняться с отцом и, если такое будет возможно, даже превзойти его. -

Психоаналитики обращают внимание на то обстоятельство, что мальчик еще и чувствителен к различию в габаритах, существующем)' между ним и отцом, и что по мере роста и взросления ребенка это осознание собственной «малогабаритности» имеет тенденцию переходить в другие виды «погони» за отцом. Мальчик вскоре обнаруживает, что в его мир*» школы и спорта физическая удаль и совершенство представляют собой большое преимущество, и тут снова важны не только его физические навыки и умения, но и габариты. Герои мальчишеского мира — это те, кто способен бежать быстрее всех, ударом биты или клюшки посылать мяч дальше всех, выходить в составе сильной команды, своими действиями обеспечивать победу в матче. Быть первым, устанавливать рекорды -вот каковы для мальчика стандарты истинного совершенства и выдающегося мастерства, когда он думает о том, каким человеком он является сейчас или хотел бы стать в будущем.

К этому времени жизненный опыт мальчиков и девочек расходится уже в значительной степени, и это проявляется в тот момент, когда отец обнаруживает, что его дети стали достаточно взрослыми для получения водительских прав. В част ности, как только сын садится за руль, ежемесячная сумма страховки, которую приходится плат ить отцу, сразу же повышается, поскольку из всех категорий водителей у подростков частота аварий наиболее высока. При .этом характерно, что мальчики водят машину пампою быстрее и агрессивнее, чем девочки. Они устраивают на шоссе самые настоящие автомобильные гонки, считают, что должны как можно быстрее сорваться с места, косца на светофоре красный спет

меняется на зеленый, и готовы на любой риск ради того, чтобы на каждом этапе дорожного движения быть первыми.

Издавна юношей заботит стремление выделиться среди других и быть впереди — так происходит со времен игр, проходивших в Древней Греции, и до спортивных площадок Итона³*'. Первое правило всех спортивных игр состоит в том, чтобы постараться победить. Награды здесь распределяются далеко не одинаково, и принцип «всем сестрам по серьгам» не работает. Призы достаются только победителям. Точно так же и удовлетворение, которое человек получает от своего выступления, зависит от того, удалось ли ему победить. Восхищение в глазах окружающих, равно как и восхищение самим собой, которое свойственно каждому человеку, — оба эти чувства определяются качеством и результатом выступления. Безусловно, это состояние нельзя назвать любовью в ее самой чистой или самой лучшей форме, но оно наверняка представляет собой одну из наиболее обычных и распространенных замен любви.

Женщины тоже далеко не полностью свободны от всего вышеописанного. Маленькая девочка соперничает с матерью, затем подражает ей, а позже она участвует в конкурентной борьбе за школьные отметки, за доброжелательное отношение со стороны коллег, за молодого человека, с которым она планирует вступить в брак. Нечего и говорить, она хочет любить своего мужа, но одновременно она хочет сделать хорошую партию, а это означает желание выйти замуж за человека, обладающего некими важными достоинствами, каким-то образом выделяющегося в лучшую сторону среди других, возможно, благодаря богатству и определенному положению в обществе.

Все эти факторы суммируются, образуя в каждом из нас, независимо от пола, изрядную психологическую силу, толкающую к соперничеству и порождающую в нас честолюбивые амбиции. Пока в нашем обществе эта сила в большей мере движет поведением мужчин, нежели женщин, но социум постоянно изменяется, и женщины находят - или, скорее, ищут — для себя растущие возможности выразить свою тягу к конкуренции. Родители играют большую роль в привитии своим детям подобных устремлении, и семья уже самим характером складывающихся в ней отношений ст имулирует' чувства и поведение, ориентированные на конкуренцию. В семье иде т состязание е одним из родителей за любовь друто-

го, соревнование с братьями и сестрами за любовь того или иного из ро. дителей и даже за родительскую нелюбовь — в форме наказующего внимания. Соревнование в той или иной форме поощряется везде: на ской площадке, в школе, в спортзале. В совсем юном, а затем и в подрост, ковом возрасте стремление к высоким достижениям и почестям представляет собой неизбежную и часто преувеличенную движущую силу, _и никто из нас не способен полностью избавиться от ее притягательности.

Да и во взрослой жизни все люди и обстоятельства словно бы вступают в сговор, задача которого — увеличить властное воздействие на нас этого стимула. За подобным «заговором» — не только история, традиции и до некоторой степени религиозные влияния кальвинизма, но и самые очевидные аксессуары нашей богатой и разнообразной культуры. Реклама умело играет на наших инстинктах стяжательства и использует их, чтобы продать нам те или иные изделия. Газеты рассказывают нам о каком-то простом человеке только в том случае, если он убил или ограбил кого-то либо его самого убили или ограбили, но зато мы знаем о каждом событии из жизни людей, обладающих богатством и высоким статусом, буквально на следующий день после того, как оно произошло, а когда эти люди благополучно умирают, мы снова и снова читаем в их некрологах об уже известных нам происшествиях, причем со всеми подробностями.

В этом отношении газеты очень похожи на наши книги и учебники по истории. Из всех многочисленных людей, перешедших Рубикон, в них зафиксирован только один человек, сделавший это, — Цезарь.

Мы много учимся, овладевая деловыми и профессиональными знаниями, для того чтобы максимально развить в себе способность обрести богатство и статус, но нет никаких лекционных курсов, где обучали бы способности любить. Есть знаменитая Гарвардская школа бизнеса, но пока нет и не предвидится никакой Гарвардской школы любви, а если бы некий эксцентричный миллионер из числа бывших питомцев Гарвардского университета решил пожертвовать в своем завещании капитал на создание и содержание такой школы, это поставило бы попечительский совет ун и верст era в затруднительное положение.

Мир не дарит нам особых почестей за высокие достижения в сфере любви. Когда человек необычайно счастлив в любви, его друзья говорят: «Вот везунчик!» Когда два человека достигают в браке наеголько большою счастья, что оно заслуживав’ широкого внимания, окружающие опять говорят: «Как же им повезло!» или «Разве им не повезло найти ДРУГ друга?!» Мы рассматриваем успех или высокое достижение в каком-

хо мирском деле как свидетельство исключительных способностей. Но vcnex в любви — это всего лишь случайная удача двух людей, которые сначала будто бы вслепую натолкнулись друг на друга, потом тоже действовали наобум и у них почему-то все сложилось хорошо. У большинства людей нет никакого понятия о том, что партнера можно выбирать мудро и красиво и что мы, выбирая друг друга, должны вкладывать массу усилий и искусства в формирование нашей любви, дабы в результате удовлетворить в своем браке взаимное желание гармонии, счастья и реализации обоюдных потенциальных возможностей.

Принимая во внимание столь большое и разнонаправленное давление, стремящееся повернуть нас на совершенно другие пути, особенно приятно констатировать, что одним из наших главных идеалов все еще остается любовь к людям, а не к вещам. Причина может состоять в том, что вещи, их приобретение и статус, который они с собой приносят, в действительности никак не уменьшают наше чувство одиночества, тревогу и обеспокоенность, нашу потребность друг в друге и желание найти счастье с другим человеком.

Чрезвычайно трудно избежать изначального стремления к накоплению вещей, когда человек живет в мире, где они занимают столь заметное место. Для всех нас важен успех, а самым обычным и наглядным критерием успеха служат финансовые достижения. В первую очередь все в этом мире, имеет цену, и люди приходят к выводу, что деньги — это самое простое и универсальное мерило ценности. В составе мирских благ, сопутствующих деньгам и доставляющих удовлетворение, они видят не только разнообразные товары, но и ощущение безопасности, высокий статус, развитие собственного «я», принципиальное подтверждение своей адекватности и полезности, видят себя людьми достойными и заслуживающими внимания. Подобно маленьком}’ Джеку Хорнеру, получившему сливу, они теперь думают: «Какой же я хороший мальчик!»³⁴¹

Все это было бы прекрасно, если бы не два важных соображешш. Во-первых, в душе каждого шевелится неустанная и томительная озабоченность состоянием своего «я», которая больше похожа на инфантильное себялюбие, чем на некоторые из более зрелых выражений человеческого «эго». Если человек чувствует себя в полной безопасности, то почем}' он продолжает так лихорадочно наблюдать за телеграфным аппаратом, ав-

томатически печатающим на ленте последние биржевые новости фонд во го рынка? Почему человек с таким высоким статусом должен прод₀ жать вертеться, крутиться и обделывать делишки даже по уик-эндам? Ощущение собственной безопасности и внутренняя удовлетворенность должны приносить с собой свободу от неослабевающей потребности проявлять себя и доказывать свои достоинства; на самом деле эти чувства должны давать уверенность в себе и спокойствие.

Второе соображение состоит в том, что мы живем в мире, населенном другими людьми. Независимо от того, сколь много мы делаем для самих себя в процессе успешного накопления собственности, эмоциональный подтекст нашей жизни остается, прежде всего, под влиянием людей, которые наиболее близки нам, и он зависит от того, как мы реагируем на них. Безусловно, окружающие могут наделить нас почестями и высоким статусом, но в самом глубинном, личном смысле гораздо большую окончательную ценность имеет наше положение в собственном доме. Члены нашей семьи, родные и близкие реагируют на нас, не согласуясь с результатами социологических опросов. В доме они ходят не больно причесанными, с распушенными волосами, да и нас они видят в неприукрашенном виде — не только в будничной одежде, но и без грима наших разнообразных социально-экономических достижений. И миллионер, и простой человек сталкиваются лицом к лицу со своим шестилетним ребенком — или с кем-либо из числа близких людей, — и им обоим нечего предложить малышу, кроме одной и той же элементарной способности любить. Рано или поздно, но правда все равно прояв;шется. Далеко не все можно купить. Нет никакой замены человеку и простым человеческим качествам.

Любовь к материальным благам и любовь к людям часто вступают в противоречие. Однако же нет никакого закона, присущего либо человеческой природе, либо обществу, который делал бы это противоречие обязательным. Жизнь устроена так, что все мы неизбежно любим многое и многих, и один из главных вызовов, который бросае т нам судьба, состоит в том, чтобы сделать эти многочисленные объекты любви совместимыми. Идеальное решение не должно требовать от нас пожертвовании чего-то одною ради другою. Достаточно многие люди смогли сочетать выгоды от обеих рассмотренных здесь разновидностей любви, подкреплю! тем самым нашу убежденность в том, что они вполне могут гармонично сосуществовать. Приобретение вещей и достижение успеха вовсе не обязательно должны осуществляться за счет чего-то друюго, в частности

за счет любви. Совместные усилия, кооперация — это не просто мечта. ЛЮДИ, как известно, достигали гораздо большего в результате совместной работы с окружающими, чем если они вели борьбу против них. Даже деловые отношения в сфере бизнеса оставляют место для достоинства и уважения, для любви. Чем более отчетливо это проявляется в нашем ежедневном поведении, тем более последовательный и систематический характер приобретают и наша работа, и любовь. Отношения с окружающими приносят нам больше удовлетворения, мы перестаем занимать круговую оборону, и материальные символы высокого статуса привлекают нас заметно меньше, чем те более глубокие ценности, которые, как мы понимаем, люди готовы разделить с нами.

Сам факт просмотра этих слов говорит о том, что вы уже являетесь живым свидетельством того, что и после достиж**. некоего заранее определенного возраста человек не должен переставать учиться и расти

Джон У. Гарднер

«Мы хотим видеть в нашей жизни смысл. Когда мы поднимаем для себя планку повыше, когда боремся за безупречность и превосходство, когда посвящаем себя служению самым высоким целям нашего общества, это означает, что мы примкнули к делу древнему и полному глубокого смысла — стали в ряды тех, кто на протяжении веков, а фактически, вечно ведет борьбу, для того чтобы понять и реализовать то лучшее, что в нем заложено»».

Эти слова принадлежат Джону У. Гарднеру, основателю объединения «Общее дело» и бывшему президенту действующего под эгидой покойного Э. Карнеги Фонда совершенствования обучения. В данной лекции, взятой из его широко известной книги «.Безупречность», м-р Гарднер подтолкнет вас к тому, чтобы вы задались многими серьезными вопросами по поводу вас самого и окружающего вас общества:

• Что означает для вас безупречность?

• Где должна заканчиваться самоудовлетворенная индивидуальность?

• Что хорошего в свободе, лишенной морального долга?

• Почему многие из нас с годами так и не становятся

мудрее?

• Что делает ваша компания, для того чтобы способствовать вашему развитию?

Соединенные Штаты всегда были и продолжают оставаться страной успеха. Мы, несомненно, были самым успешным из всех народов в деле развития процветающей экономики и мощного гражданского общества. И все же, несмотря на нашу готовность аплодировать победителям и восторженное почитание тех, кто в хорошем смысле поднялся «из грязи в князи», мы все равно продолжаем достаточно часто употреблять наши демократические права, с тем чтобы ограничить или замедлить продвижение вверх тех, кто кажется нам более честолюбивым, чем мы сами. И если подобные уловки не приносят результата, посредством налогообложения мы отбираем избыточные плоды чужого успеха у тех, кто его добился. Что можно сделать, для того чтобы поощрить и стимулировать идеалы индивидуальных свершений, вместо того чтобы подавлять их?

К этому моменту вы уже прошли длинный путь с тех пор, как приступили к изучению лекции 1. Теперь настало время подумать о будущем — для вас и ваших детей...

Несколько лет назад у меня состоялась незабываемая беседа с десятилетним сынишкой одного из моих коллег-профессоров. Я шел в аудиторию, а он направлялся на урок к своему педагогу по классу скрипки. Мы вступили в разговор, и он стал жаловаться, что пока еще не в состоянии сыграть на скрипке никаких настоящих музыкальных пьес — все время только одни и те же утомительные упражнения. Я сказал, что положение будет меняться по мере того, как у него улучшится

техника владения инструментом, но это мое соображение подтолкнуло его ответить несколько меланхолически: «Но я не хочу улучшаться. Я рассчитываю, что могу даже ухудшиться».

Идея безупречности и совершенства выглядит для большинства людей привлекательной, а некоторых даже вдохновляет. Но взятая сама по себе она представляет собой довольно абстрактное понятие. Ее нельзя назвать универсальной и мощной движущей силой. Поэтому мы должны спросить себя, что может явиться теми важными и действительно движущими соображениями, которые будут вдохновлять людей, борющихся за безупречность, и помогут им не свернуть с выбранного пути.

Нам не нужно где-то далеко искать ту характеризующуюся большой живучестью и мощью идею, которая может и должна служить стимулом для достижения безупречности. Это хорошо известный и давно сложившийся идеал индивидуальной реализации своих потенциальных возможностей. Данный идеал неявно присутствует в наших убеждениях по поводу ценности каждого отдельного индивидуума. Он поддерживает нашу веру в равенство возможностей и сам поддерживается ею. Наконец, он находит выражение в нашей убежденности по поводу того, что каждому индивиду нужно предоставить возможность максимально использовать все те качества, которые в нем заложены.

Главный инструмент, который мы изобрели, для того чтобы способ* ствовать осуществлению идеала реализации потенциальных возможностей каждого человека, — это система образования. Но в своей вполне понятной озабоченности совершенствованием данного инструмента мы забываем более широкие цели, для достижения которых он был предназначен. Большинство американцев воздают должное образованию, но лишь немногие понимают его высокое предназначение. Наши взгляды на цели образования слишком часто оказывались мелкими, шраничен-ными и характеризовались явным недостатком широты или перспективы. Цели, которые мы ставим перед системой образования, должны рассматриваться в более обширном контексте наших убеждений в ценности любого отдельно взятого индивидуума и важности индивидуальной реализации потенциальных возможностей каждого человека.

Образование в формальном смысле представляет собой только часть более крупной задачи, стоящей перед обществом, — соучастия в интеллектуальном, эмоциональном и моральном росте всякого индивидуума.

В итоге мы должны прийти к концепции бесконечного процесса самораскрытия, выявления собственных возможностей и постоянной пе-

рестпройки, чтобы как можно полнее реализовать себя и стать такой личностью, какой способен стать данный человек.

По своему масштабу, размаху и возможностям только что сформулированная концепция выходит далеко за рамки формального образования. Она включает в себя не только интеллект, но и эмоции, характер, индивидуальность. Она охватывает не только поверхностные, а и более глубокие слои мышления и деятельности: адаптируемость, креативность, или творческие способности, а также жизненную энергию.

Кроме того, она охватывает моральный и духовный рост. Мы говорим, что применительно к каждому человеку стремимся к максимальной индивидуальной реализации его потенциальных возможностей, но совершенно очевидно отсутствие у нас желания способствовать развитию потенциально великих преступников или великих мошенников. Обучение ради самого обучения — этого явно недостаточно. Воры обучаются разным хитростям и коварству, а рабы обучаются покорности. Мы можем ненароком научиться тому, что ограничит нашу способность видеть далекие перспективы и исказит истинность наших суждений. Мы хотим способствовать реализации потенциальных возможностей человека не вообще, а в рамках тех рациональных и моральных устремлений, которые характеризуют людей в их лучших проявлениях. В мире огромных организаций и могучих социальных сил, которые принижают индивидуума, мешают его росту и угрожают ему, мы должны всякий раз, когда это возможно, становиться на сторону' индивидуальности и поддерживать ее, но мы не можем рукоплескать индивидуальности, когда она безответственна, аморальна или излишне самодовольна.

Величие Америки всегда было вашшием свободных людей, разделявших определенные моральные ценности и обязательства. Свобода без моральных обязательств бесцельна и быстро оказывается самоубийственной. Следует признать иронией судьбы тот факт, что по мере того, как индивидуумы в составе нашего общества двигались по направлению к конформизму, они уходили все дальше и дальше от ощущения каких-то общих и притом глубоких цепей, которые разделяли бы все. Мы должны одновременно восстановить и ощущение энергичных действий, которое мы связываем с индивидуальностью, и ощущение совместных, разделяемых всеми целей. Любая половина этой связки сама по себе, без другой шшжп!1М неизбежно ведег к последствиям, которые претят нам и вызывают отвращение.

Чтобы завоевать наше глубочайшее уважение, индивидуум должен и обрести себя, и потерять. Это сочетание на самом деле далеко не столь противоречиво, каким кажется. Мы уважаем человека, который служит высоким ценностям, перерастающим его собственную индивидуальность, — ценностям своей профессии, своего народа, своего наследия, а прежде всего тем религиозным и моральным ценностям, которые взрастили идеал индивидуальной реализации потенциальных возможностей человека и должны всегда играть в его жизни первостепенную роль. Но это «принесение себя в дар» вызывает наше восхищение только в том случае, если индивидуальность дарящего достигла подлинной зрелости и если сам акт «дарения» не сопряжен с нанесением непоправимого вреда этой индивидуальности. Мы не можем восторгаться теми безликими и бездумными слугами Государства, Великого Дела или Организации, которые на самом деле никогда не были зрелыми индивидуумами и принесли всю свою индивидуальность в жертву Корпоративном}' Благу.

В современном обществе большое число молодых людей никогда не добиваются сколько-нибудь полной реализации своих потенциальных возможностей. То ли окружающая их среда не может по тем или иным причинам стимулировать такую самореализацию, то ли она фактически далее тормозит саму возможность роста. Семья, попавшая в ловушку бедности и невежества, вряд ли сможет дать юноше или девушке тот стимул, который столь необходим им для индивидуального роста. Проживание в таком районе города, где правонарушения и распад социальных связей носят универсальный характер, не может создать атмосферу, не способствует распространению образовательных ценностей. В такой среде процесс, ведущий в конечном итоге к деградации, упадку и гибели талантов, начинается задолго до прихода ребенка в детский сад и продолжается еще длительное время после того, как ребенок покидает его.

Тот факт, что многие мальчики и девочки не в состоянии достигнуть полного развития и целиком реализовать свой потенциал, должен висеть на нашей национальной совести тяжким грузом. И данное явление — не просто потеря для конкретного индивидуума. В обстановке, когда страна должна в максимальной степени использовать свои человеческие ресурсы, невозможно даже вообразить, что мы по собственной воле обрекаем

себя на такое немыслимое расточительство потенциальных возможностей своих граждан. Недавние события с сокрушительной эффективностью преподали нам урок, который мы должны были извлечь из собственной многолетней традиции, — наша сила, творческий потенциал и дальнейший рост как общества зависят от нашей способности развивать таланты и потенциальные возможности нашего народа и его конкретных представителей³⁴².

Любые попытки решить данную проблему адекватным образом должны выходить далеко за пределы формальных образовательных учреждений. Они затрагивают не только школу, но и дом, церковь или синагогу, детскую игровую площадку, а также все другие учреждения, которые помогают формированию индивида. Организации, занимающиеся охраной материнства и детства, служба усыновления, детские дома, больницы и клиники — все они играют в указанном процессе свою, причем немалую роль. То же самое относится и к проектам сноса ветхих домов с расчисткой трущоб, и к различным программам социального обеспечения, стремящимся создавать в трудных семьях и городских районах такую среду, которая способствует нормальному развитию и воспитанию детей.

Однако далеко не только в детстве мы сталкиваемся с препятствиями в деле индивидуальной реализации потенциальных возможностей отдельных людей. Человеческая жизнь достаточно длинна, и на более поздних ее этапах возникают проблемы совсем иного рода.

Лекторы, выступающие в американских учебных заведениях в так называемые актовые дни, очень любят говорить, что обучение и вообще образование — это пожизненный процесс, А ведь молодому человеку, наделенному хотя бы крупицей здравого смысла, нужно сказать нечто совсем иное, более конкретное. Почему же лекторы продолжают говорить именно эти слова? Так происходит вовсе не потому, что они любят всяческие затасканные сентиментальности, которые до предела истрепаны в результате многократного повторения, пусть даже благоговейного (хотя они это действительно любят). А также не потому, что они недооценивают свою аудиторию. Правда состоит в следующем: им известно нечто такое, чего их молодые слушатели не знают, — причем то, о чем никогда нельзя рассказать всей правды. Независимо от того, насколько прочно молодой человек усвоил идею о том, что образование представляет собой пожизненный процесс, он никогда не в силах постичь это с 'той остротой, с гон глубоко врезавшейся, неизгладимой ясностью, с геми

обертонами удовлетворенности и сожаления, которые присущи пониманию этой истины человеком постарше. Юноша еще не успел сделать достаточно много таких ошибок, которые невозможно исправить. На своем жизненном пути он еще не миновал достаточно судьбоносных развилок, к которым нет возврата, чтобы пройти их заново и по-иному.

Далее, лектор, выступающий в один из актовых дней, может поддаться искушению и высказаться в том духе, как если бы опыт усвоения знаний старшим поколением был во всех отношениях обдуманным и взвешенным, а также являл собой триумф характера — того характера, которого так или иначе недостает поколению младшему. Мы можем простить ему такие слова. Ведь очень нелегко признаться молодым людям, насколько не хватало целеустремленности нашему обучению, как жизнь не раз силком да кубарем швыряла нас в те места, которые потом оказывались едва ли не самыми блестящими источниками знаний, как сильно мы сопротивлялись многому из того, что на поверку сильнее всего содействовало нашему росту.

Но мы не можем простить ему с той же легкостью, если он вообще опускает другую часть истории и не показывает молодежи оборотную сторон}' медали. А она заключается в том, что процесс обучения, идущий на протяжении всей жизни, ни в коем случае не является беспрестанным и универсальным. Если бы это было так, то возраст и мудрость идеально коррелировали бы между собой, то есть были бы взаимосвязанными, и в природе отсутствовало бы такое явление, как «старый дурак», — а это последнее суждение резко расходится с общедоступным опытом. Печальная правда состоит в том, что на самом деле для многих из нас процесс обучения подходит к концу слишком рано. А для других он сводится к изучению совсем не того, что надо.

Различия между людьми в плане их способности к длительному или даже непрерывному росту признаются в наше время настолько широко и повсеместно, что нет нужды останавливаться на них. Другое дело, что их не следует путать с различиями в степени того успеха, которого достига-кп отдельные индивидуумы, — особенно если исходить из мирских критериев успеха. Многие из тех, кто молвой или широкой публикой причислен к неудачникам, продолжали учиться и расли па протяжении всей жизни; и напротив, некоторые из тех, кого мы ныне вполне обоснованно относим к числу самых видных или даже выдающихся людей, радикалы

но прекратили процесс своего обучения уже несколько десятилетий

назад.

Мы все еще весьма приблизительно понимаем, почему некоторые люди продолжают учиться и расти, в то время как другие этого не делают. Иногда в качестве причины прекращения индивидуального роста можно указать на какие-то неблагоприятные внешние обстоятельства. Но мы не в состоянии выявить и точно идентифицировать условия, которые препятствовали или, напротив, способствовали развитию даже в случае отдельного индивида, не говоря уже о неких общих закономерностях.

Конечно, обстоятельства никогда не бывают для людей столь непреодолимыми или столь благоприятными, как им самим это кажется. Человек, который достигает большого личного роста вроде бы в результате некоего случайного стечения обстоятельств, возможно, был в любом случае готов расти и развиваться. Пастер³” сказал, что случай отдает предпочтение подготовленному разуму. Человек, побежденный обстоятельствами, возможно, одержал бы над ними победу, будь он сделан из другого материала. Все мы знаем индивидов, чей рост и стремление учиться можно объяснить только в терминах внутренней движущей силы, любопытства, той устремленности к поиску и исследованиям, которая присуща их личности. Капитан Джеймс Кук³⁴⁴ сказал: «Я... испытывал честолюбивое желание добраться не только дальше, чем это удавалось когда-либо прежде любому другому человеку, но и добраться насколько далеко, насколько это вообще возможно для человека». И как беспокойный инстинкт поиска вел Кука все дальше и дальше по нашей планете, точно так же другие люди предпринимают «одиссею» разума и духа.

Те соображения, которые волнуют лектора, выступающего с трибуны какого-либо из университетов в один из актовых дней, являются предметом беспокойства и озабоченности как любого отдельного индивидуума, так и всей страны в целом. Возможно, многие люди предпочтут не выбиваться из колеи и идти по проторенной дорожке. Возможно, найдстся немало и тех, кто всегда готов добровольно позволить своим талантам пропасть впустую. По «отходы производства» и расточительство человеческих способностей ныне существуют в таких огромных масштабах, чго разумные люди не мечут поверить в неизбежность данного явления.

К сожалению, концепция индивидуальной реализации потенциальных возможностей каждого человека и пожизненного обучения, которая

движет лектором, выступающим перед молодежью, не находит никакого адекватного отражения в наших социальных институтах. Слишком долго мы запудривали мозги себе и другим, с ханжеским лицемерием поддерживая данную идею только на словах и никак не принимая ее всерьез в своей практике. Подобно тем, кто ограничивает свою религиозность исключительно субботами или воскресеньями и забывает о ней в течение всей недели, мы уложили идею реализации потенциальных возможностей каждого человека в отдельную ячейку нашей общенациональной жизни и пренебрегаем ею во всех остальных местах. Мы выделили образование в самостоятельную категорию, стоящую особняком от главного русла жизни. Это нечто такое, чем занимаются в школах, колледжах и университетах. И это происходит с молодыми людьми в возрасте от шести до двадцати трех лет. Похоже, мы все убеждены, что на протяжении остальной части нашей жизни об этом нет нужды думать и беспокоиться.

Такой образ мыслей давно устарел и требует решительного пересмотра. Если мы и впрямь верим в те слова, которые сами же произносим о ценности каждого человека, то идея об индивидуальной реализации его потенциальных возможностей в рамках общей структуры моральной целеустремленности должна стать предметом нашего самого глубокого беспокойства, нашей национальной заботой, нашей страстью, навязчивой идеей. Мы должны считать образование уместным для каждого и повсюду — в любом возрасте, для людей всякого звания и при всех условиях жизни.

Если отвлечься от нашей формальной системы образования, можно наблюдать совсем немного свидетельств такой озабоченности. Некоторые религиозные группы ведут превосходную работу в данном направлении. Наши библиотеки и музеи — тоже законный источник гордости-Программы обучения взрослых становятся все более эффективными. Можно с уверенностью утверждать, что наши организации, занятые 'социальным обеспечением, работой по улучшению быта населения и патронажем неблагополучных семей, а также психическим здоровьем, играют в деле образования важную и глубоко положительную роль.

Но что сказать по поводу радио и телевидения с их поистине большими возможностями вносить свой вклад в проблематику образования и способствовать росту индивидуума? Было бы справедливо сказать, что эти возможности никогда не играли доминирующей роли в воображении тех, кто управляет данными средствами массовой информации. На-

против, эти люди слишком часто соглашались на триумф алчности, по-5еждавшей любую образовательную ценность. А как обстоит дело с газетами и журналами, которым также присущи очевидные потенциальные возможности содействовать интеллектуальному и моральному росту читателей? В лучшем случае такую ответственность возлагают на себя лишь немногие издатели. Менее уязвимы для подобной критики издатели книг, но и они не без греха.

Серьезная направленность на индивидуальную реализацию потенциальных возможностей каждого человека должна увести нас еще дальше от обычных учебных заведений. Самые разные союзы, ложи, профессиональные организации и социальные клубы, если они того пожелают, могут внести важный вклад в индивидуальный рост и обучение. До сих пор они проявляли подобные наклонности только периодически. Неисчислимые возможности открыты и для работодателя, который желает и готов признать за собой ответственность в деле содействия индивидуальному развитию работников, находящихся в его подчинении. Некоторые предусмотрительные компании уже успели сделать очень существенные первые шаги в принятии на себя указанной ответственности.

Мы предлагаем, чтобы каждое учреждение нашего общества в обязательном порядке внесло свой вклад в дело индивидуальной реализации потенциальных возможностей людей. Разумеется, у любого учреждения не могут не существовать собственные цели, равно как и специфические вопросы, вызывающие его озабоченность, но наряду со всем тем, чем оно занимается, и даже сверх этого оно должно быть готово ответить на следующий вопрос, поставленный перед ним обществом: «Что делает данное учреждение, для того чтобы способствовать развитию тех людей, с которыми оно сталкивается в рамках своей регулярной деятельности?»

А теперь несколько слов о том, что все это значит. Дело в том, что мы Должны в значительной степени расширить и углубить характер нашего мышления по поводу образования. Мы должны нарисовать гораздо более содержательную фреску на более длинной стене. Ведь мы все пытаемся сдела ть не что иное, как построить более крупномасштабную и более творческую цивилизацию. Мы предлагаем американскому народу принять в качестве универсальной задачи необходимость содействовать индивидуальному развитию в рамках общей структуры рациональных и моральных ценностей. Мы предлагаем, чтобы общество сделало для себя всеобъемлющей целью поддержку индивидуального роста и обучения в

любом возрасте, в любой сколько-нибудь существенной ситуации, любым мыслимым способом. Поступая таким образом, мы будем поддерживать веру в наш идеал индивидуальной реализации потенциальных возможностей всех людей и в то же время гарантировать нам как обществу неослабевающую силу и высокий творческий потенциал.

Если мы примем на себя заботу об индивидуальной реализации потенциальных возможностей всех людей в целом и каждою отдельного человека в частности и сделаем это предметом подлинной общенациональной озабоченности, то школы, колледжи и прочие учебные заведения станут тогда центром энергичных усилий всей страны. Они посвятят себя делу⁷ продвижения и содействия процессу⁷ достижения большой национальной цели и перестанут — как это часто происходит теперь — плыть против течения, иными словами, против интересов широкой публики, которая считает все остальное куда более срочным. Роль школ и колледжей, да и сами эти учебные заведения очень усилятся, если стоящие перед ними задачи получат поддержку со стороны такой мощной общественной концепции, как цель, к которой стремится вся страна.

При этом и школам, и колледжам предстоит столкнуться с вызовом, далеко превосходящим по своим масштабам все, что им довелось испытать ранее. Как мы уже говорили, очень многое будет зависеть от отношения каждого индивидуума к обучению и к собственному личному росту. Именно оно определяет задачу школ и колледжей. Прежде всего, они должны оснастить индивидуума таким образом, чтобы в дальнейшей жизни он был готов к нескончаемому процессу обучения; они должны настроить его разум и дух на постоянную перестройку и пересмотр себя как личности. Эти учреждения уже не смогут удовлетвориться тем освященным временем процессом, когда они набивали учащихся знаниями наподобие того, как колбасу набивают фаршем. Ьлагороднмй долг школ и колледжей состоит в том, чтобы привить своим ученикам и студентам пожизненные психологические установки на рост, обучение и развитие творческого потенциала, которые, в свою очередь, будуг совсем по-иному формировать наше общество. Наряду с иными учреждениями, ведущими работу над решением других частей данной задачи, школы и колледжи должны, само собой разумеется, уделять особое внимание интеллектуальным аспектам роста, ведь за этот вопрос ответственность несут исключительно они.

Если мы бел всяких оговорок примем эти естественные следствия, вытекающие из нашей традиционной веры в индивидуальную реализацию потенциальных возможностей каждого человека, то тем самым бережно сохраним и подкрепим одну весьма существенную цель, лежащую, по сути, в основе нашей национальной жизни, — цель, которая поднимет всю американскую систему образования на новый уровень. Мы возьмем на себя обязательство, которое вызовет многогранные и глубокие последствия в нашем образе мыслей по поводу целей и предназначения демократических институтов. И мы будем опираться на философию, которая придаст богатый личный смысл нашей погоне за безупречностью.

Мы неизбежно обрекаем наших детей на неудачи и разочарования, когда пытаемся сами ставить перед ними цели.

д-р Джесс Лэйр

Это Оскар Уайльд сказал: «Дети начинают с того, что любят своих родителей. Через некоторое время они их осуждают. А уж прощают они им совсем редко, если такое вообще бывает»"⁵.

Нет в мире никакой более трудной задачи, чем воспитание ребенка от младенчества до взрослой жизни. Начиная с проблемы, возникшей у Адама и Евы с Каином и Авелем, родители не переставали сражаться с заданием, которое требует большого таланта, способностей, терпения, мудрости и любви. Тем не менее мы не сдаемся и продолжаем свои попытки, борясь с множеством проблем, связанных с воспитанием детей. Число и сложность этих проблем увеличиваются с каждым столетием.

Жизнерадостная и оптимистичная лекция, которая взята из книги д-ра Джесс Аэйра «Я не слишком хорош, но уверен, что стану лучше», посвящена затруднительному положению, с которым сталкивается каждый любящий родитель. Насколько интенсивно нужно вести за руку, формировать и направлять молодого человека, чтобы он или она, когда вырастут, смогли добиться успеха и не

превратились в неудачников? Опасности и риски, связанные с этой попыткой играть роль Господа Бога, редко принимают во внимание даже те родители, которые действуют из самых лучших побуждений.

Стремление сделать своих детей преуспевающими людьми может стать для родителей настоящей навязчивой идеей, особенно если их собственная жизнь сложилась неудачно и была непродуктивной. Дети должны любой ценой искупить их просчеты и получить то, чего недодано отцу и матери. Они обязаны блестяще учиться в школе, стать богатыми, достигнуть видного положения, удачно жениться и так далее, ибо их родители не отличились ни в одной из этих областей.

Но давайте предположим, что врожденные качества детей не позволяют им подняться выше родителей. А еще предположим, что эти дети были бы счастливее, если бы стали самыми простыми гражданами, ведущими жизнь полезную, но обычную. Если исходить из этих предположений, то судьбы многих молодых людей оказываются сломаны по причине действий тех властных, авторитарных фигур, которые заставляли их достичь большего, чем они могли или хотели. Такие родители делают из своих отпрысков неудачников, причем неудачников, отражаю щих в кривом зеркале их собственное тщеславие, жадность и самомнение, граничащее с самовлюбленностью.

Обратите внимание на то, как сердечный и доброжелательный наставник, который давал консультации тысячам людей, показывает вам, что следует предпринять, Дабы помочь вашим детям вырасти и расцвести в саду', выбранном не вами, а ими самими.

Когда такое происходит, то в выигрыше оказываетесь и вы, и они!

Моя жена утверждает, что от природы я был прирожденным холостяком, возможно, даже прирожденным монахом. Когда я вижу, насколько мне трудно противостоять кое-каким постоянным проблемам, с которыми приходится иметь дело, ведя самую обычную жизнь, я склонен думать, что в ее словах есть значительная доля правды.

Но я знаю и то, что для уединенной жизни я приспособлен еще хуже, нежели ддя семейной. За первые двадцать три года я перепробовал фактически все, что только мог придумать себе в качестве занятия. Пока я рос и становился старше, мне удалось получить массу удовольствия и учинить немало скандалов. Я посещал армейский колледж и пробыл в армии полтора года. Я закончил этот колледж, уделив основное внимание поездкам на запад страны, где с успехом катался на лыжах, лазил по горам и рыбачил. Совершил длинное путешествие по Канаде на каноэ. И работал во многих разных местах, чтобы расплатиться за все свои удовольствия. У меня было много друзей, и я испытал глубокую любовь к нескольким замечательным молодым женщинам.

В августе 1947 года, незадолго до того, как мне должен был исполниться двадцать один год, я приехал в Беркли³⁴⁶ — хотел найти там свою любовь по средней школе, которая бросила меня, пока я был в армии.

Уже близилась ночь, и я через залив любовался огнями знаменитого висячего моста «Золотые ворота». Мне подумалось: «Вот передо мной одна из самых красивых вещей, какие я когда-либо видел. Но рядом со мной никого нет, и я не получаю никакого удовольствия, любуясь этим зрелищем в одиночестве. Отправлюсь-ка я лучше домой».

Я вернулся в гостиницу, в тот же вечер расплатился и автостопом уехал домой. Поверьте, я вовсе не рвался жениться. Более того, на самом деле я все еще боялся этого поступка. Но именно тогда я круто повернулся спиной к своей прошлой одинокой жизни.

Суть этой маленькой истории в том, что я имел все мыслимые возможности оставаться холостяком, жить сам по себе и наслаждаться этим. По я решил отказаться от такого пути. Мне захотелось стать человеком семейным. Если именно таков мой выбор и если я убежден, что именно семья предоставляет мне наилучший способ удов л егворить собственную потребность в прочных человеческих взаимоотношениях, то почему тогда я не дейст вую соответствующим образом?

И свою защиту я могу сказать лишь следующее: то, что и пытаюсь сделать, — это для меня одно из двух наиболее трудных дейст вий, которые я

когда-либо предпринимал. Первым из этих трудных дел было стремление найти для себя Бога, как я Его понимаю, а затем вступить с Ним в непрерывный, сознательный контакт и перестать самому играть роль Бога-демиурга. Другая невероятно трудная вещь — это бьггь мужем и отцом.

В случае неудачи при решении любой из этих двух проблем я не могу _вИнить никого другого, кроме себя самого. Я не могу винить трудности, возникшие у меня при попытке найти в людях, которые обучали меня религии, некую высшую силу и власть. Каждый, кто рассказывал мне о религии, проявлял себя настолько добрым и любящим человеком, что лучшего не бывает. Меня никогда не наказывали. Но из-за того ужасного заговора молчания, к которому мы. похоже, все принадлежим, когда дело касается бесед с окружающими нас людьми на духовные темы, я вижу⁷, что есть очень много тех, кто думает, будто в своих духовных исканиях они абсолютно одиноки. Такие люди считают себя одинокими в этих, да и в других вопросах; им требуется немало времени даже для того, чтобы признаться самим себе в собственных проблемах и страхах, поскольку они рассматривают сам факт их наличия в качестве признака своей ущербности и свидетельства того, какими странными людьми они являются и как сильно отличаются от окружающих.

Я вижу⁷ в каждом из нас множество сил, управляющих нашим поведением. Мы можем сделать что-либо, понуждаемые к этому⁷ неким смутным внутренним ощущением, толкающим нас на те или иные действия, — ощущением, которого мы не понимаем и с которым не чувствуем себя комфортно. Мы можем сделать что-нибудь, исходя из чувства страха, когда нами движет в первую очередь боязнь наказания. А можем совершить какой-нибудь поступок из чувства долга шли же преданности кому-то или чему-то, когда движущей силой выступа©!' наша убежденность и том, что действие, которое мы осуществляем, представляется нам правильным и потому мы считаем необходимым предпринять его.

Преданность — вот, пожалуй, самой лучшее объяснение, которое я Moiy дать большинству поступков, которые я совершаю в семье и для семьи. Я предпринимаю эти действия, потому что верю в их необходимость для меня и моей семьи, потому что я предан своим близким.

По есть и более высокая си ла, движущая нашими поступками, — самая высокая из всех мыслимых сил. Она проявляется в тех случаях, когда мы делаем ч то-либо из любви. Огл сала настолько мопча, что у нас возникает чувст во, словно в ней вообще нег никакой мощи и с ней не связаны никакие усилии. С итуация похожа на безупречный замах при выпал-

нении дальнего удара в гольфе — нет ни малейшего чувства напряжения или усилия, одна только четко сфокусированная скорость на конце клюшки, которая поднимает мяч в воздух и направляет его прямо в нужное место. Вы в состоянии всем телом почувствовать, что мгновение назад совершили почти идеальный удар, и на самом деле вы знаете, насколько хорошо он удался, в тот самый миг, когда конец клюшки вступает в контакт с мячом.

Когда я делаю в своей семье что-нибудь, поскольку мне это по-настоящему приятно, то мой долг превращается в удовольствие. И этот мой поступок доставляет удовольствие всем, кто меня окружает.

Когда дело касается моих детей, я должен непрерывно бороться с присущей мне склонностью воспитывать их, иными словами, заставлять их действовать так, как хочу я, ибо мне кажется, что тогда они помогут мне хорошо выглядеть в глазах окружающих. Вдобавок я ожидаю от них больше зрелости, чем имелось в их возрасте у меня, или даже больше, чем я имею теперь, в свои сорок восемь лет.

Когда я беседую на эти темы с другими родителями, то сталкиваюсь с одной вещью, которая представляется мне совершенно оторванной от реальности, — их ужасом перед некоторыми действиями, совершаемыми их детьми сегодня. Единственная причина, почему эти взрослые люди могут быть настолько напуганы поведением своих чад, состоит в том, что они наверняка забыли, какие вещи вытворяли, когда сами были детьми. Не было в городке Брайслин, штат Миннесота, такого местечка, куда я не бегал бы с кем-либо из ребят моего возраста — а на самом деле буквально с каждым из них. Да и большинство других детей, которые были на два-три года старше или моложе меня, я тоже хорошо знал. Они все были сделаны из того же теста, что и я; мы были одного поля ягоды. Заваруха, которую устраивали мои приятели, могла малость отличаться от моих подвигов, но поверьте, разница была не слишком велика. И все же я уверен, что сегодня некоторые из тех пацанов ставят планку для собственных детей на таком уровне, который они сами никогда бы не смогли преодолеть, да у них и мыслей не было предъявлять к себе такие требования.

Недавно у одного из моих сыновей возникли кое-какие неприятности. Я стал говорить ему о собственных, в чем-то похожих проблемах, возникавших у меня в то время, когда я был примерно в его возрасте. В этот момент моя жена Джекки не смогла сдержаться. Она сказала: «Да, я знаю, что ты проделывал подобные вещи, но совсем не хочу, чтобы наш

мальчик оказался таким же, как ты!» И в этом состоит проблема. Когда мы растим детей, то очень точно — слишком точно — знаем, кем хотим их видеть, какими людьми они должны стать.

Я хочу, чтобы окружающие смотрели на моих детей и поражались их прекрасным манерам, их выдержке и самообладанию, наконец, их талантам. Сам я отнюдь не был таким парнем, но в том-то и суть. Мне не хочется, чтобы мои дети отправлялись в дорогу по жизни таким же манером, как это сделал я. Не хочется, чтобы они повторили ошибки, которые совершил я или кто-либо другой, зато очень хочется, чтобы они оказались лучше меня. И для всех пятерых моих детей я желаю именно этого.

В этом смысле для них нет никакой свободы. И никакого реального обучения тоже. Как вы можете научиться балету или научиться жизни, не делая ошибок?

Если вы спросите, почему я не хочу', чтобы мои дети совершали ошибки, я буду утверждать, что это вызвано моим нежеланием видеть, как они страдают из-за боли, причиненной им жизнью. Но в действительности я не хочу, чтобы они допускали ошибки, по совершенно иной причине. Меня волнует собственное «эго». Я не хочу, чтобы люди думали обо мне хуже и считали меня менее достойным человеком из-за того, как поступают мои дети. Я не хочу вытаскивать своих детей из полицейского участка. Зато хочу видеть их на школьной сцене в момент, когда им вручают всякие награды. Короче, хочу, чтобы мои дети служили для меня украшениями и гордостью — точно так же как безусловным украшением и гордостью является новенький «кадиллак», припаркованный перед ДОМОМ.

Одна из моих слушательниц утверждала, что когда она сталкивалась с проблемой, касающейся ее ребенка, будь то необходимость постричься или вопрос о том, попадает' ли он в список отличников, то в действительности ее волновало только одно — собственный ребенок. Чем больше я Думал об этих словах, тем больше мне казалось, что это неправда. Нам нравится говорить, будто нас беспокоит лишь ребенок, но я не думаю, что ^ на самом деле гак. Мне представляется, что траздо больше нас вол-нуег собственное «эго». Мы используем наших детей как дополнение и Расширение своего «эго», как его инструмент, служащий дчя того, чтобы ноавыситв нас самих в своих и чужих глазах.

Если у пас такие дети, которые и чистенькие, как сгеклышко, и учатся отлично, и никогда не перечат взрослым, и уж. разумеется, ничего не Крадут, даже яблок в чужом саду, ^{лх> они} служат дня нас замечательным

украшением — на самом деле точно таким же, как кольцо с крупным бриллиантом. Они помогают нам показать себя в выгодном свете, и мы можем прогуливаться по центру города, чувствуя себя по-настоящему комфортно, поскольку знаем, что наш ребенок всегда находится точно там, где он должен быть, и занимается точно тем, чем должен заниматься. Конечно, идеальных детей ни у кого и никогда не бывает, но именно такими мы хотим видеть своих чад и именно в эту сторону оказываем на них давление. Но скажите, какой ребенок вообще может соответствовать подобным требованиям? И почему ребенок должен быть для нас гордостью, украшением или еще чем-то в этом роде? Ребенок — вовсе не ожерелье и не драгоценная вещица. Если нам хочется обзавестись украшениями, надо покупать их. Но снова и снова повторю, что большинству из нас свойственна тенденция к тому, чтобы делать из своих детей чудесные вещицы, которые помогают нам чувствовать себя лучше. И всякий раз, когда дети, не дай Боже, угрожают тем или иным способом подорвать нашу репутацию в глазах соседей, мы обрушиваемся на них по полной программе. Мы не скрываем от них — да и зачем?! что не желаем иметь дело с таким дерьмом, И пусть они обрежут себе волосы, как все люди, чтобы были видны уши. В обязательном порядке, без возражений. Уверен, что мы оправдываем подобные действия высшими соображениями, ссылаясь на нашу' заботу о них и об их будущем.

Самооправдание — это вообще самая опасная вещь на Земле, потому что оно делает нас слепыми перед лицом правды и конкретной реальности. Уверен, для моих детей было бы ужасно, если бы им пришлось столкнуться с ситуацией, когда я давлю на них из-за страха перед тем, что могут подумать соседи. Особенно отчетливо я могу видеть это в том случае, если на секунду представлю, будто мое семейство находится на необитаемом острове. Продолжала бы меня в этом случае беспокоить проблема их чрезмерно длинных волос или не слишком примерной учебы? Нет, все это меня не волновало бы. Что ж, вот вам и ответ. Если я называю своими приоритетами, во-первых, укрепление собственного авторитета и власти, во-вторых, свою семью, то и действовать в своем доме и семье я должен соответствующим образом. А когда я позволяю, чтобы мной руководил прах по поводу того, о чем могли бы подумать соседи, то я фактически ставлю на первое место их мнение обо мне и гем самым свожу на нет свою преданность собственной семье и свои обязательства перед ней.

Если семья для меня — это и впрямь самый главный, решающий способ удовлетворить мою потребность во взаимности, то ориентацией на

соседей я причиняю себе невосполнимый урон именно в самых важных своих взаимоотношениях. Ведь дети для меня, надо думать, важнее соседей. А преданность означает только одно — преданность. И она, стало быть, означает всю ту преданность, которую я способен в себе собрать, — до тех пор, пока я не смогу отыскать в своей душе резервы более глубокой преданности.

«Все это хорошо, но скажите, должны ли мы как родители внушать нашим детям те ценности, которые сами исповедуем?»

Нет, мы не должны пытаться преподать детям свои ценности тем способом, который кажется многим абсолютно естественным, то есть посредством «задушевных» разговоров о том, что мы считаем нашими ценностями. На мой взгляд, единственный способ, с помощью которого вы можете привить своим детям эти ценности, таков: вы должны жить в соответствии с ними. Думается, нет в мире более печальной ситуации, чем когда мы толкуем об одних ценностях, а живем, руководствуясь совсем другими. Если вы спросите меня, христианин ли я, то в ответ услышите: «Нет. Я работаю над этим». А если мой ребенок захочет спросить у меня: «Папа, что ты думаешь о честности?» — я скажу ему: «Что ж, тебе надо, сынок, всего лишь посмотреть, каким образом я выстраиваю свою жизнь, и ты очень быстро поймешь, каково мое действительное отношение к честности». Я мог бы выступить в защиту честности как логически обоснованной добродетели, но всякого человека, и моего сына тоже, больше всего впечатляет то, что он видит собственными глазами. И я предпочитаю положить в основу своей позиции именно этот подход, а не рисковать, говоря ему всякие умные вещи.

Мне кажется, опасность состоит в том, что у нас имеется некий набор ценностей, каждая из которых на самом деле является для нас всего лишь надеждой. Мы пробуем жить соответственно им, но терпим неудачу. А дальше мы хотим, чтобы наши дета сначала поняли, а затем претворили в жизнь эти надежды, реализовали их на практике. Получается так: сам я их не реализовал, а теперь прошу своих детей сделать эго. Но почему? Ведь у меня в данной области намного больше сил и возможностей, чем у них. Поэтому я думаю, что мы обрекаем своих дегеи на провал и неудачи, ставя для них совершенно нереалистичный набор целей. Мы добиваемся, чтобы они сделали го, чего мы сами не смогли и не сделали. А если найдется родитель, который скажет мне, что он вполне в состоянии сделать то, чего требует от своих детей, то пусть он просто позволит

мне проследить за ним и за его действиями в течение одного-единственного дня.

Каждому из нас известны люди, которые все как один утверждают, что они весьма и весьма законопослушны. Я же со своей стороны уверен, что среди нас найдется много таких, кто не знает, как сделать законный и не противоречащий правилам левый поворот с одной четырехполосной улицы на другую, тоже четырехполосную. Держу пари, что если бы я был полицейским и плотно сел вам на хвост, то в течение пятнадцати минут наверняка смог бы обнаружить в ваших действиях какую-нибудь оплошность, запросто позволяющую арестовать вас. Только не говорите мне потом: «О, я вовсе не это имел в вид}'. Я не хотел сделать ничего действительно противозаконного», а то вам вдруг придется неожиданно для самого себя пересмотреть определение ценности.

Лично я больше не краду. А раньше позволял себе. Впрочем, немножко я все же краду, но по мелочам, не так, как когда-то. Вы спросите, каким образом я смог сократить количество совершаемых мною краж? Очень просто. Я обнаружил, что они не дают мне ничего хорошего и я плохо себя чувствую после них. А также настолько сильно нервничаю, что одно это уравновешивает любую возможную выгоду и лишает меня всякого удовольствия. Кроме того, есть и некоторые другие обстоятельства, которые возникли в этой связи позже. Пусть, к примеру, я собираюсь сказать своему сыну: «Не воруй». В качестве аргумента я указываю, что такова одна из ценностей, которым меня научила жизнь. Ну а как она меня этому научила? Я постиг эту мудрость, совершая ошибки, а частично получил ее от своих отца и деда, причем не на основании того, что они говорили, а руководствуясь их примером, то есть тем, как они поступали. Я до сих пор учусь этому на примере своего отца, а он умер двадцать лет назад.

По-моему, мы сами страшно ошеломлены тем, чего требуем от наших детей. Мы упускаем из виду слишком многие их сильные стороны, потому что наши глаза чрезмерно сфокусированы на их слабостях.

Я уже говорил вам о необходимости ценить человека таким, каков он есть. Такой подход — это едва ли не самое главное из того, что мы можем сделать для любого человека. И если данный метод действительно настолько хорош, как я говорю, то, на мой взгляд, первым делом я должен применить его к своей жене, а следующие очевидные кандидаты - это пятеро моих детей. Но вот если мою голову переполняют планы, программы и проекты, направленные на усовершенствование всех моих

близких, то я, стало быть, не ценю их такими, каковы они сейчас. И они отлично чувствуют это.

Мой старый друг Винс убежден, что ребенка следует поддерживать точно так же, как поддерживают алкоголика. Когда какой-нибудь парень из Общества анонимных алкоголиков позволяет себе напиться, члены этого общества не идут к нему, чтобы наорать, обозвать последними словами или поиздеваться. Нет, они ждут, пока он отоспится и у него пройдет похмелье. Они не заявляются к нему в дом, чтобы бесцеремонно вмешиваться в его жизнь и всячески нападать на него в момент, когда ему и без того плохо. Нет, они приходят на следующий день и небрежно говорят: «Эй, привет, как ты себя чувствуешь?» А он отвечает: «Ну и дела! Прошу прощения, что я настолько подвел вас и так напился». Они и тут не набрасываются на него, а кто-то из них говорит тихо и спокойно: «Не думай ни о чем таком. Черт побери, я тоже срывался».

Все это как раз и имеет в виду Винс, когда говорит: «Выращивают морковь, но детей не выращивают. Детей поддерживают». И многие люди буквально готовы лезть на стену, когда я говорю им об этом. Они заявляют: «Боже милостивый! О чем это вы?» Но, насколько я могу видеть и судить, мои мама с папой сделали для меня очень много именно в этом направлении. И можете не сомневаться, я высоко ценю это. Я не утверждаю, что представляю собой хорошую рекламу' данной идеи, но еще раз заверяю о своей высокой оценке указанного факта. Они проводили много времени, выясняя у меня: «А что ты думаешь по поводу того, чем намерен заниматься в будущем?» Я отвечал: «Ну, я думаю, что собираюсь делать то-то». На это они говорили: «Прекрасно. Нам было бы любопытно уточнить, что конкретно ты имеешь в виду». Я принимал все свои решения самостоятельно, так что и все мои ошибки тоже принадлежат исключительно мне. Нет никого, кому' я мог бы поставить их в вину.

Теперь процитирую одну достаточно опытную мать: «Вот вы говорите о необходимости разрешать детям брать некую часть огве^ггственности на себя, и я с такой мыслью вполне согласна, поскольку меня научили этому многие их самостоятельные действия, которые не вызывают у меня возражений. Но как, например, научить своего ребенка не ездить на трехколесном велосипеде по проезжей части улицы, когда ему только три годика? Тут вы уж никак не можете избежать собственной ответственности за него. Ведь ясно, что вы не собираетесь позволить ему попасть под колеса и погибнуть или гюлл'чить травму».

Это, конечно же, верно. Примерно так же обстоит дело и при попытке научить кого-то плавать: некоторое время вам надо держать под ним свою руку, а потом постепенно убирать ее. Но не следует действовать быстро, так как человек станет тонуть и цепляться за вас. На мой взгляд мы в своих действиях фактически используем этот же принцип, чтобы оправдать свою готовность выбить из ребенка все дурное. Наподобие очень многих родителей, которые оставляют на пути своего ребенка тысячи искушений, а потом ходят за ним по пятам и только и делают, что бьют малыша по рукам. Надо его проучить. Надо его проучить. А ведь самый простой путь состоит в том, чтобы не мудрствовать лукаво и убрать искушение с глаз долой.

Я вовсе не говорю, что обязательно нужно разрешить ребенку протянуть руку и прикоснуться к горячей плите. Но ребенок должен сделать свою порцию ошибок. И некоторые из этих ошибок могут оказаться для него болезненными. А вот работа родителя похожа на то, как человека учат плавать. На первых порах вы должны держать под ним руку крепко и по-настоящему; более того, для начала можно даже воспользоваться обеими руками, чтобы фактически держать его на воде. А затем следует постепенно убирать и отодвигать руки.

Позвольте мне рассказать вам одну историю, которая имеет некоторое отношение к этой теме. Мой друг Винс вместе с одним из своих детей, маленьким Чарли, зашел в магазин, где продавали газеты и всякую мелочевку. У Винса сейчас вторая семья. Первую он потерял по причинам, связанным с алкоголем. Поэтому о второй он проявляет неподдельную заботу. Из его пятерых детей только один младше, чем Чарли. Винс, который работает водопроводчиком, всегда брал детей с собой на работу, и ребятишки разъезжали вместе с ним в грузовичке с инструментом и запчастями, пока не становились достаточно взрослыми, чтобы посещать школу. А в магазин они заехали потому, что Винс собирался купить пачку табака для трубки. Чарли спросил: «Можно мне взять немного леденцов, папа?» «Ага, ступай вперед и набери себе сам». Чарли вернулся, держа несколько леденцов, и теперь уже Винс спросил у него: «А ты уверен, что взял достаточно и тебе их хватит на весь день?» Понятное дело, малыш побежал обратно и прихватил еще немного конфет. Когда он вернулся, Винс снова поинтересовался: «Так ты уверен, что набрал достаточно? Ведь день-то впереди долгий». В результате Чарли омять побежал к полке и взял побольше леденцов. Из этой сценки хорошо видно, что Чарли для Винса — хоть и маленький, но очень важный человечек.

Многие из нас могут в подобной ситуации подумать, что потворствуют своему ребенку, и это ужасно. Но наши родители поступали с нами именно так, и это никоим образом не портило нас, особенно в том случае, когда это делалось надлежащим образом. Ведь в данном случае имеет место всего лишь щедрый подарок. Но я вижу много случаев, когда мы готовы использовать следующий подход: «Что ж, я должен научить своих детей, должен защитить их от того или от этого, а также предостеречь их от этого или от того», — и мы применяем данный метод далеко не только там, где должны. Разумеется, невозможно спорить с принципом, гласящим, что нельзя позволять трехлетнему ребенку ездить на трехколесном велосипеде по проезжей части. Есть такие вещи, по поводу которых мы должны твердо сказать: «Нет». Но формулировку «О нет» вы можете использовать лишь применительно к немногим вещам. Поэтому вам следует установить определенные приоритеты и говорить «нет» лишь по поводу того, что с вашей точки зрения представляется действительно важным. Затем нужно строго придерживаться данного подхода. При этом обязательно должно быть много такого, где мы не говорим «нет». Если вы начинаете произносить это коротенькое слово буквально по каждому поводу, то у вас возникнут трудности. Насколько я могу' судить, бывает много случаев, когда мы впадаем именно в такую крайность. Посему дама, которая делает упор на том, что родитель должен защитить трехлетнего малыша, не проведет меня. Этот конкретный вопрос слишком очевиден, чтобы нуждаться в ответе. Вероятно, есть другая проблема, которая действительно беспокоит ее, — она хочет воспрепятствовать своему восемнадцатилетнему сыну завести постоянную возлюбленную. Или еще проще: она хочет защитить его от девушек.

Многие люди всерьез злятся на меня, когда я высказываюсь в гаком духе. «Хорошо этому Джессу. Он говорит, что, мол, надо давать детям полную свободу, а ты потом расхлебывай». Ничего подобного я вообще не говорю. А вот действительно говорю я о том, что мы слишком много вмешиваемся в жизнь наших детей, причем часто делаем это там, где не должны. Я могу в качестве примера назвать вам детей, посещающих, а затем покидающих нашу среднюю школу, расположенную здесь, в городе Бозмен, штат Монтана. Эги дети — прекрасная иллюстрации перерегулирования и избыточного контроля. Ко времени поступления в университет они настолько привыкают ловить желания взрослых, в первую очередь род начтен, и зарабатывать себе очки за послушание и прочие «добрые дела», что их невозможно отличить от маленьких (или не очень

маленьких) механических человечков. Они представляют собой не более чем машины для учебы и приобретения похвал. В результате им понадобится получить от жизни много жестких и неприятных ударов, прежде чем они что-нибудь узнают о ней. Я наблюдал за некоторыми из них на протяжении четырех лет учебы в университете и следил, как они пытаются ужиться со своими товарищами-студентами и не могут понять главного.

«А разве не бывает так, что иногда к некоторым детям не предъявляют достаточных требований в плане дисциплины?»

Да, бывает. Вы можете действовать хоть сгоряча, хоть с холодной головой. Я не очень-то хорошо знаком с детьми из начальной школы. Я знаю немногих из них, потому что большинство из них не попадает в университет. Тем не менее я б состоянии сделать вывод, что по меньшей мере от одной трети до половины тех детей, которые в школьные годы регулярно попадали в списки отличников, испытывают потом настоящие трудности.

Сегодня утром я читал биографию Эйнштейна. Он посещал уроки скрипки примерно с восьми до четырнадцати лет. Его педагоги придерживались весьма «механического» подхода. Занятия в значительной степени сводились к исполнению гамм и пассажей, никакого удовольствия. Потом он получил доступ к некоторым ранним записям сонат Моцарта для скрипки и начал изучать их совершенно самостоятельно. Вот тут-то в нем действительно стала пробуждаться любовь к скрипке. Этот эпизод из биографии Эйнштейна послужил для меня еще одним примером того, настолько быстрее мы учимся, когда исходим из соображений любви, а не долга.

Меня попросили выступить на заседании, посвященном учреждению при полной средней школе Бозмена филиала Национального общества отличников. Я сказал членам этого почетного общества, что какая-то часть их высоких отметок проистекала из любви к предмету, а другая часть была порождена чувством страха и духом конкуренции. Я рассказал им, каким образом сам попал в общество отличников — частично потому, что мне нравились отдельные предметы, а частично благодаря результатам тестирования (я получил более высокие баллы, чем мои друзья). Кроме того, я выразил надежду, что они будут стремиться увеличить долю тех высоких оценок, которые стали результатом любви к изучению каких-нибудь предметов, а также результатом получаемого при гном удовольствия, и уменьшить процент столь же хороших оценок,

которые были получены из чувства страха или из духа конкуренции и стремления «опустить» кого-то.

После этой речи ко мне подошла мать одного из членов правления общества отличников и сказала: «Доктор Лэйр, следовательно, вы не верите, что кто-либо может изучать какие-то вещи, поскольку ему просто нравится сам процесс учебы, не так ли?» Ну что можно ответить этой даме? А к тому же еще и матери члена правления общества отличников? Ее ребенок приходил в школу, чувствуя, как его подталкивают в спину раскаленным копьем.

Основную часть всего, чему я по-настоящему научился, я изучал потому, что мне это нравилось. Две трети прослушанных мною лекционных курсов по психологии были мне очень по душе. Безусловно, везде встречается материал, который вам не особенно по вкусу. Но мне психология как предмет очень нравилась, и поэтому я получал удовольствие от значительной части курсов, которые для себя выбрал. Собственно говоря, именно по этой причине степень доктора наук я защищал по психологии. Вообще, в юности, да и потом я много занимался и знаю немало разных интересных вещей по многим вопросам, порой неожиданным, только потому, что мне нравится изучать едва ли не все подряд. Скажем, я глубоко изучил баллистические характеристики кольта «магнум» калибра 7 мм. На самом деле нет никакой нужды и никакого смысла знать все то, что известно мне о баллистике этого кольта. Тут и говорить нечего. Но если я заинтересовался чем-либо и начал разбираться в этом вопросе, то очень скоро у меня под рукой будет шесть книг на данную тему и я прочитаю их. У меня появится куча блокнотов и записных книжек, полных всяких выписок, комментариев и замечаний. Тут нет никаких оценок, ничего подталкивающего меня, никаких посторонних воздействий — только любовь.

Когда я говорю нечто в этом духе о самостоятельном изучении интересных вещей, при котором руководствуются исключительно внутренними побуждениями, и о том, чтобы делать самые разные вещи из чистой любви, то многие мои слушатели, молодые и старые, злятся на меня. Они говорят: «Вот уж этот Джесс! У него и впрямь какой-то пунктик на учебе и любви». Мы можем опять-таки вспомнить Эйнштейна. Известно ли вам, что в тот же самый год, когда Эйнштейн придумал некоторые из самых важных своих уравнений, трое других ученых опубликовали статьи, содержавшие большинство основных положений теории относительности? Эта троица находилась, по сути, на расстоянии полушага от незавиеи-

мого открытия данной теории. Специалисты говорят, что вы можете прийти к теории относительности на основании любой из упомянутых трех статей, если просто воспользуетесь уравнениями, которые в них содержатся. Но, на мой взгляд, решающим фактором, который отличал Эйнштейна от тех трех специалистов, явилось то обстоятельство, что у них не было мужества отступить далеко в сторону от традиции, как это сделал Эйнштейн. Мне думается, что те ученые сначала тоже бросили вызов традиции и дошли до какой-то точки, но затем испугались. Как мне кажется, при этом случилось следующее. Эйнштейн был воспитан в той же самой ориентации на прошлое, как и три других физика. Но он имел мужество пойти дальше общепринятых рамок. Моя точка зрения на сей счет заключается в том, что, подгоняя молодых людей в спину раскаленным докрасна копьем, мы вырастим лишь весьма посредственных адвокатов, врачей и ученых. Вы можете сделать из своих детей необыкновенно сознательных, трудолюбивых, прекрасно успевающих учеников, но в процессе обучения они автоматически уткнутся в некий стеклянный потолок, потому что присущий им неосознанный страх будет останавливать их и не допустит продвижения глубоко в суть явлений, ведь это было бы непочтительно, невежливо и даже дерзко.

Некоторые из таких «перетренированных» детей проклинают нас. «Почему, черт возьми, ни мама, ни папа так и не позволили мне узнать, что на свете есть совсем другие карьеры, а не только накатанная дорожка, ведущая к поступлению в колледж или университет?» Я слышал, как один хорошо мне знакомый и чрезмерно заботливый папаша из Миннесоты получал по этому поводу форменный нагоняй от сына, который, не выбирая выражений, метал в отца стрелы насмешек и злобных выпадов. И тут я подумал: «Э, мил человек, ты расплачиваешься». А ведь у него были послушные дети, которые действительно нигде не отклонялись от прямой линии. Они коротко стриглись и все делали правильно. Соседу, имеющему кучу самых разнообразных проблем со своими отпрысками, становилось едва ли не дурно, когда он видел таких вымуштрованных детей. Им было присуще чувство долга. Они знали свои обязанности. Они получали хорошие оценки, а лотом и стипендии. И гак далее. 11о один из сыновей моего знакомою, который получил религиозное образование и постригся в монахи, сказал ему как-то: «Знаешь, мне жаль, что на меня оказывали давление и настаивали на поступлении и семинарию. >1 ведь хотел заниматься изготовлением инструментов».

Думается, этот молодой человек немного напуган пребыванием в монастыре и своим нынешним положением. Кроме того, он не чувствует себя пригодным к такому служению. И все же этот юноша не видит возможности изменить собственную жизнь. Если он действительно хочет заниматься изготовлением инструментов, то все очень просто. Ему нужно, выполняя свою нынешнюю работу, по вечерам изучать инструменты, и через пять лет он сможет самостоятельно изготавливать их.

Точно так же и вы можете сделать из своих детей все, что только захотите. Единственная вещь — вы должны бьггъ готовы заплатить конкретную цену за исполнение своих желаний, какими бы они ни были. И на ярлычке с ценой, о которой я говорю, будет написана совсем небольшая сумма, если вы попробуете смотреть на своих детей, да и на других людей как на независимые личности и выразите готовность дать им достаточную степень свободы. Зато вам придется заплатить ужасную цену за отказ предоставить им независимость. Иными словами, за ошибки нужно платить, и вы должны быть изначально готовы к этому.

В мире нет ничего, что не имело бы цены. Вы можете штамповать установки своих детей точно так же, как из теста вырезают печенье; все, что вы должны использовать для этого, - достаточно сильный страх и достаточно сильное давление. И тогда вы сможете вылепить из детей что угодно, в зависимости от своего желания, а потом заплатить соответствующую цену — не деньгами, а различными другими способами. Однако платить эту⁷ цену⁷ вам все равно придется, причем не только за детей, но и за самого себя. Вы ведь оторвете себя от них. Все мы слышим, о чем говорят старики, сидящие на скамейках у домов и в парках: «Почему⁷ же мои дети не приходят повидаться со мной?» Ну а если учесть все, что я сказал ранее, то почему они должны приходить? Почему они должны этого хотеть? Вы ведь все видите собственными глазами в знакомых вам семействах. Не успевают дети жениться или выйти замуж, как они уезжают подальше, куда только могут. Мне известны многие, причем самые разные семьи, где дети находили себе работу во всех уголках Соединенных Штатов и даже за их границей. Разве вам не кажется странным такое развитие событий? И семье моего дедушки большинство из семи его детей никогда не уезжали от родного дома дальше, чем на расстояние в шестьдесят миль. 11 эта ситуации была не вынужденной, а естественной. Они хотели иметь работу и смогли найти ее, оставаясь рядом с домом. И я совсем не думаю, что это щюизошло случайно. Мы и сегодня видим немало семейств, где дети, повзрослев, не разлетаются кто куда, а остаются вмес-

те Кое-кто считает это невозможным из-за мобильности современной жизни и узкоспециализированных карьер, которые выбирают многие люди. Но в северо-восточном округе Миннеаполиса, где живут поляки, можно воочию видеть, как дети возвращаются в свои районы. Разумеется, они приезжают обратно уже не в прежнем качестве, а став врачами или адвокатами. Но так или иначе многие из них возвращаются. Если вы хотите находиться вблизи от своих близких, то вряд ли примете решение стать инженером-нефтяником и отправиться потом ку да-нибудь в Северную Африку'. По моему' мнению, значительная часть той мобильности, которую мы сегодня наблюдаем, — это не столько основная причина проблем. возникающих в связи с отношениями в семье, сколько их следствие. Хороший способ уклониться от близости состоит в том, чтобы убежать подальше, а потом продолжать и продолжать это бегство. Если вы присваиваете своей семье более высокий приоритет, чем работе, то сможете найти работу', которая позволит вам находиться рядом с семьей. А если в вашей жизни нет ничего важнее работы, то вы пойдете туда, куда вас потянет работа или специальность, даже если это будет очень далеко. Понятное дело, вы можете сказать: «О, я так люблю моих дорогих стареньких папу и маму. И хоть я не виделся с ними уже десять лет, но не сомневайтесь в моей горячей любви к ним». Мне такие речи непонятны.

Форель и прочие лососевые каждую весну возвращаются в свои ручьи. Каждую осень лоси направляются в район Галлатина³⁴⁷. Каждую зиму на вершины Скалистых гор ложится снег. Каждый день солнце заходит за холмы. Те из нас, кто этого захочет, будут жить в своих родных местах и вместе с близкими наслаждаться всем этим.

Вы можете согласиться на то, чтобы между вами и вашими родителями было немалое расстояние, по двум причинам. Во-первых, у вас может возникнуть потребность отправится в некое удаленное место по причине собственных духовных исканий. Или же вы можете отдалиться от своей семьи, потому что просто не в состоянии находиться рядом с ней. Человек, который покидает свою семью, потому что не в состоянии сколько-нибудь долго выдержать пребывание в ней, все равно останется узником этой семьи. В любом случае у него сохранятся зародившиеся в семье, хоть и не сбывшиеся надежды и ожидания, которые эмоционально привязывают сто к родственникам независимо от того, насколько далеко от них он уедет. Фактически, его прикованность к ним ничуть не меньше, чем у тело человека, который никогда не собирался уходить из семьи и

будет жить в ней всегда, хотя и он тоже время от времени смотрит по сторонам и ищет нечто такое, чего ему не хватает в собственном доме.

Единственный способ действительно расстаться со своей семьей в эмоциональном смысле состоит в том, чтобы уйти с убеждением в том, что родные и близкие дали вам все, чем они могли поделиться. А если они чего-то вам недодали, то, следовательно, и не должны были дать. Сын или дочь, которые покидают семью в таком настроении, вольны уехать куда-то очень далеко или оставаться рядом в зависимости от того, что они сочтут для себя правильным.

Для меня самого трудно принять какое-либо из этих решений. Я наблюдал, как трое из пяти моих детей более или менее успешно сражались с проблемой отъезда из дома. И мне грустно вспоминать, что они выдвигали некоторые требования, которые я был не в силах удовлетворить. Словом, есть лишь единственная вещь, которую они могут сделать для меня, — понять, что с моей стороны это было вызвано некомпетентностью, а не злонамеренностью. К тому времени, когда я до конца осмыслил немногое из того, что узнал как отец, было уже слишком поздно. Увы, это очень старая проблема. Прошло уже больше трех столетий, как лорд Ро-честер^мк сказал: «До женитьбы у меня имелось шесть теорий относительно воспитания детей; теперь у меня шестеро детей и ни единой теории».

Кроме того, я до сих пор все еще недостаточно освоил некоторые вещи, которые очень важны. Так, я веду себя порой просто ужасно, когда следует выслушать моих детей, рассказывающих о какой-либо из своих проблем. Иногда мне удается сохранить терпение, но в большинстве случаев я не могу этого сделать. К счастью, на это способна моя Джекки. Спасибо ей, она покрикивает на меня и велит больше слушать, чем говорить, но если возникает по-настоящему серьезная проблема, то я и сам вижу, что действую не совсем так, как нужно. Жена подсказывает мне, подталкивая вести себя иначе. Я стараюсь, но дети все равно вправе сказать, что у меня не лежит душа к подобным откровенным разговорам.

У меня как у родителя есть и другие слабые стороны. Впрочем, я вижу кое-какие вещи, которые еще могу сделать в плане их устранения, и благодарен судьбе за такую возможность. Но я наверняка был бы не в восторге, если бы мои дети продолжали виснуть на мне чуть ли не до своих пятидесят и лет в надежде, что когда-нибудь на меня снизойдет наконец просветление и я начну слушать их. Я и теперь не такой уж темный человек, много что понимаю, но мне пока еще не дан дар хорошо выслуШать своих детей. И я знаю, что позитивное мышление тоже не слишком

мне дается. Так что мне предстоит упорно потрудиться, чтобы преодолеть свои недостатки, сделать максимум того, что я могу, и надеяться на сочувствие и понимание со стороны моих детей. Пока они дали мне гораздо больше того, что я надеялся когда-либо от них получить.

Думается, самая большая проблема, с которой я столкнулся как отец, — это понять, насколько каждый из моих детей индивидуален и не похож на остальных, а затем научиться воспринимать их как личности.

Мой старший сын с самых ранних лет ездил со мной на охоту и рыбалку. Когда ему исполнилось пятнадцать, он завел себе близких друзей и проводил время с ними. Тогда я решил для себя: «Что ж, теперь пришло время моему второму сыну ходить со мной охотиться и рыбачить». Но он не особенно интересовался этими занятиями. Зато у моего самого младшего сына такой интерес был. Однако у меня в голове крутилась совсем друтая мысль: «Я не могу брать тебя с собой, сынок, потому что сейчас очередь твоего среднего брата». Вроде бы все правильно, за исключением того, что мой средний сын не испытывал ни потребности, ни желания воспользоваться своей очередью.

Наконец-то в моей голове кое-что прояснилось. Тогда же я понял и нечто худшее. Мой средний сын обожал автомобили и хотел бы иметь дело только с ними. Но мне совершенно не нравилось копаться в машине. И тут я понял, что должен сделать. Я сказал сыновьям: «Призываю вас, ребята, разделить со мной мои интересы. Если вы поступите таким образом, мы сможем много чего делать вместе». Это очень простая и ни к чему' не обязывающая сделка.

Теперь я ясно вижу, насколько отличается каждый из моих пятерых детей — и от Джекки, и от меня, и друг от друга. А мне пришлось изрядно пересграиваться в связи с тем фактом, что меня не интересует многое из того, чем интересуются они, причем я не чувствую себя способным, да и не собираюсь имитировать большой интерес там, где у меня его нет и в помине. Поэтому мы делаем сообща то, к чему проявляем совместный интерес. Что же касается прочих занятий, то мы находим себе других компаньонов.

Мои отношения с женой с самого начала были взаимными. Я выбрал ее, и она выбрала меня. Но потом стали появляться дети. Еще одна трудная проблема, с которой я столкнулся, состояла и том, что я не мог изменить степень и глубину взаимности отношений, сложившихся между мной и каждым из моих детей. Все, что я мог сделать, — это принять раз--LH4HUL ...ки взаимно'. I н КП данность и жктуинч '_и мши пп мене

собственных возможностей. Это было нелегко. Мое «эго» говорит мне, что я — классный родитель и у меня будут хорошие отношения со всеми моими детьми. Разве что все пойдет не так, как я задумал.

С тех пор как я проснулся, открыл глаза пошире и осознал реальность, то есть факт наличия у меня пяти самостоятельных и различающихся взаимоотношений, дела быстро пошли на поправку. Теперь я могу с полным удовлетворением наслаждаться великолепными качествами, которыми обладает каждый из моих пятерых детей, и не пытаться форсированным образом вытянуть из них что-нибудь искусственное. По ходу дела я получил от каждого из них много взаимности, и в результате все это привело к тому, что сейчас у меня имеется пять взаимоотношений, каждое из которых очень денно для меня. Дети позволяют мне гораздо лучше думать о жизни и о самом себе; они держат в руках большое и чистое зеркало, так что я могу лучше видеть себя и продвигаться вперед в своих духовных исканиях.

Но на протяжении всего этого времени самое трудное для меня — это позволять им совершать их собственные ошибки. При этом я постоянно виню себя и ругаю последними словами: «Какой же ты никудышный отец! Разве так заботятся о детях? Почему ты не делаешь того, что, по общему мнению, должен делать, дабы воспитать их, поставить на ноги и направить на тот путь, по которому они должны идти?»

Единственное обстоятельство, которое помогает мне, — это понимание того, что и со мной никто не обращался таким образом. Поэтому я пытаюсь поступать с моими детьми так, как поступали со мной, и не столько стараюсь изо всех сил воспитать их, сколько оказываю им определенную поддержку.

Когда все сказано и сделано, не бывает неудачи хуже, неже.ш успех без счастия.

Луис Бинсток

Больше тысячи лет назад могущественный халиф Кордовы написал:

«Я правлю уже более пятидесяти лет в победах или в мире, вызывая любовь у своих подданных, наводя ужас на врагов и внушая уважение союзникам. Богатство и почести, власть и удовольствия только и ждут, когда я призову их, но при этом всяческие благодеяния, земные и небесные, как мне кажется, не желают моего блаженства. При таком положении дел я прилежно пересчитал дни чистого и подлинного счастья, которые выпали на мою долю. Их оказалось четырнадцать"

Философы, мудрецы и поэты почти единодушны в своем выводе о том, что окончательная цель жизни состоит в обретении счастья, и тем не менее для большинства людей, да и для человечества н целом оно представляется лишь неуловимой и эфемерной бабочкой, которую, как ее ни преследуй, никогда не удается схватит ь, ибо в последний миг она ускользает. Почему? И вообще, что в этом состоянии, именуемом счасгьем, ироде бы доступном для

всех, но трудно дающимся в руки, что в нем есть такого, из-за чего оно достигается столь редко? И что мы должны сделать или, наоборот, перестать делать, чтобы дать возможность солнцу счастья чаще и ярче сиять в мрачные и унылые дни нашей жизни"³

Америка стала первой в мировой истории страной, которая включила слово «счастье" в свои основополагающие документы, послужившие фундаментом ее создания³ ' В тот момент это было достойное всяческих похвал усилие нескольких по-настоящему мудрых мужчин, но двести лет опыта доказали, что, давая свободу наслаждаться счастьем, нам не гарантировали его достижения.

Успех и счастье часто объединяют в одну цель, словно достижение первого автоматически гарантирует и второе. Но это не так. Всем нам известны преуспевающие личности, которые на самом деле глубоко несчастны.

Но все-таки можно ли быть одновременно человеком преуспевающим и счастливым? Да! В этой лекции, взятой из книги «Сила зрелости* Луиса Бинсгока, он знакомит вас с пятью духовными чувствами, которые столь же важны для вашей жизни, как и пять физических чувств — зрение, слух, обоняние, вкус и осязание. Объедините эти духовные чувства с секретами успеха, которые вы узнали по ходу занятий в нашем Университете, — и ваша жизнь будет до краев наполнена радостью, любовью и высокими достижениями.,.

Мноше из нас знают историю лштежп на «Баунти» или видели ее н любой из двух имеющихся киновероий**¹. Кто забудет рев командирского голоса Чарльза Лоутона: «Мистер КрнстианК пополняющего своим поведением список недовольных, которые и устраинакгг мятеж, — во главе с Кларком Гейблом*¹.

Сюжет нэят из реальной действительности: на самом деле имел место мятеж на корабле под названием «Бш/жгш». Причиной мятежа послужили, как кажется, негуманные действия капитана Блая*\ но между

строк можно увидеть и другие факторы. Одним из них была крепнувшая среди английских моряков, с которыми плохо обращались, уверенность, что они вполне могли бы найти постоянный приют на каком-нибудь красивом острове вроде Таити, где у них была бы возможность задержаться на некоторое время. Там, в целительном климате с безоблачными солнечными днями и благоуханными ночами, залитыми лунным светом, они могли жить, прильнув к щедрой груди Матушки-Природы, и закончить свои дни в кручу счастливых туземных жителей и особенно жительниц, не ведая ни желаний, ни забот.

Как потом оказалось, мятежники не осмелились задержаться на Таити, куда могли бы зайти другие английские суда. Большинство членов команды «Баунти» закончили дни на совсем другом острове, Питкэрне¹*, горько сожалея о своей вынужденной изоляции и находя собственную жизнь отнюдь не столь легкой и радостной, какой она рисовалась им поначалу'. Возникает вопрос: ну а если бы мятежные матросы все же остались на уютном Таити и им там никто и никогда не досаждал бы, то были бы они счастливы? «Нет!»

Когда вы пытаетесь сбежать от опостылевшего мира, то можете так или иначе оставить за спиной и позабыть серые небеса северных регионов, служебные обязанности, свои долга и всех, кто вам когда-либо докучал, но в любом случае вам придется взять с собой самого себя. Что собой представляет цивилизованный человек, который сбежал на тропический остров? Он может стать безымянным, раствориться среди туземцев, но его характер и образ мыслей, основные эмоции и амбиции, фундаментальные желания и страхи останутся прежними. Он может обнаружить, что счастлив. Однако в этом случае такой человек окажется одним из числа тех, юго обладает большими способностями быть счастливым где угодно, потому что он счастлив с самим собой. В основном счастье зависит от того, что вы собой представляете как личность, а вовсе не от места, где вы в данный момент живете.

Как очень удачно выразился кто-то, если в дверь вошел Иисус, то именно Иисус из нее и выйдет. Если же в дверь вошел Иуда, то и выйдет тоже Иуда.

Когда Джо Э. Браун³* играл одну из главных ролей в пьесе «Хар-ви»^№, я попросил его сказать, какие строки текста нравятся ему больше всего. Он, ни секунды не задумываясь, ответил, что самое лучшее место в пьесе — это реплика, которую произносит ошалевший от счастья, бесша-

башный друг Харви: «Я всегда замечательно себя чувствую, куда и с кем

бы я ни пришел».

Джо Браун был одним из тех людей, которым известно, что человек сам является творцом (если хотите, кузнецом) собственного счастья. Он не должен допустить, чтобы его счастье зависело оттого, где он находится или кто его окружает. У такого человека счастье зависит скорее от его личного подхода к этому месту и к людям.

Важно и то, что для этого ему вовсе не кажется обязательным владеть какими-то вещами или получать удовольствие от их использования. Мне много раз доводилось видеть, что в том случае, когда человек оказывается слишком сильно привязанным к сугубо материальным вопросам, он испытывает трудности при попытке установить с другими людьми отношения, приносящие счастье. Не зря сказано: «О нет покоя голове в короне»³⁵⁶, — поскольку корона и все сопряженные с ней обязанности и опасности в любом случае весят больше, чем простые житейские удовольствия. Есть много разновидностей корон. Буквально на днях я завтракал с человеком, который имеет большую власть в деловом мире, а также громадное состояние. Он общается с множеством мужчин, похожих на него. И, как сказал мне этот богач, ни один из его небедных знакомых не считает себя счастливым. Он даже занялся небольшим исследованием, для того чтобы выявить наиболее распространенную причину несчастья, присущего практически всем миллионерам, и я не был удивлен, услышав от своего собеседника, что оно определяется весьма личными факторами. Как правило, эти мужчины на поверку находятся в каких-то исковерканных отношениях со своими женами и детьми. Имеющиеся у этих людей большие деньги подталкивают их к такому образу жизни, который порождает именно такие, искореженные отношения с близкими — и никакие блага или вещи из числа тех, что можно купить за деньги, не могут исправить ситуацию и устранить ущерб, причиненный ими же.

Отсюда, понятное дело, не следует, будто деньги должны приносить страдание или же что бедность — либо наличие не более чем достаточного количества денег — непременно приносит счастье. Равно как не вытекает отсюда и того, что неопровержимой истиной являются противоположные положения. Счастье всегда представляет собой сугубо личный, индивидуальный вопрос. По-настоящему зрелый человек, наживший большое богатство, никогда не позволит своим деньгам испортить ему жизнь. Впрочем, и бедняк либо человек среднего дохода, будучи по-на-

стоящему зрелым, в полной мере способен быть счастливым. В конечном счете, ваша жизнь такова, какой делаете ее вы сами.

Мировая литература и фольклор полны историй, показывающих, насколько бесполезным занятием могут быть поиски счастья. Скорее, счастье — это благодать, которая ниспослана вам на жизненном пути сокровище, случайно найденное вами.

В своей пьесе «Синяя птица» граф Морис Метерлинк рассказывает такую историю. Дети дровосека — мальчик Тильтиль и девочка Ми-тиль — держат у себя дома в клетке черного дрозда. Но хотят они, однако, нечто совсем другое — Синюю птицу счастья. И вот дети покидают свою скромную хижину, чтобы найти эту известную им из сказок легендарную Синюю птицу'. А поскольку вся эта история — плод фантазии, то в своих поисках дети блуждают по многим землям и странам. Они побывали даже в царстве прошлого, где живут те, кто уже умер, и в царстве будущего, населенном теми, кому еще только предстоит родиться. В итоге брат и сестра разочарованы и обескуражены — они обнаружили, что не надо было странствовать так долго и далеко, поскольку счастье было совсем рядом. Их черный дрозд, которого они отдали больной соседской девочке, постепенно превращается в Синюю птицу. В конце дети понимают, что Синяя птица счастья всегда была в их доме³⁵⁷.

Нередко человек убежден, что он будет счастлив, когда достигнет какой-то цели. Иногда так и происходит. Однако гораздо чаще этого не случается, поскольку один из верных способов избежать счастья — сформулировать условия, определяющие его достижение, четко сказать себе: «Вот в этой ситуации я смогу быть счастливым» и «А вот так счастья мне не видать». Зачастую вы можете наблюдать данное явление у себя на работе, общаясь с коллегами-женщинами, у которых есть дети. Одна из них говорит: «Когда мой Джонни закончит начальную школу, я буду счастлива!» Спустя некоторое время с ее сынишкой все так и происходит. После этого вы слышите, как мать говорит своим подругам: «Ну, когда Джонни закончит среднюю школу, я буду так счастлива, так счастлива!» И она на самом деле счастлива, по крайней мере, пару летних месяцев. Тот же самый результат приносит получение ее талантливым Джонни диплома колледжа, а затем — брак Джонни и не заставившее себя долго ждать рождение у Джонни первого ребенка, когда недавняя мамочка становится исступленной бабушкой. Да и потом это чувство может раз за разом находить свое продолжение, пока она не станет приходящей няней для правнуков. Но если эта женщина не постигла, как быть счастливой в

промежутках между благословенными и выдающимися событиями, она _не очень много знает о том, что вообще значит быть счастливой.

Есть такое понятие «интуитивная прозорливжтъ», которое ввел в обращение Хорас Уолпол³⁵⁸. Оно определяется как случайное неожиданное открытие, сделанное в процессе работы над чем-либо совершенно другим. Таким образом, эта способность к открытиям часто неотделима не просто от везения — от настоящего счастья. Некоторые люди проводят целую жизнь в исканиях, направленных на данное открытие, но им так никогда и не удается сделать это. Другим, погруженным в добросовестное выполнение своих повседневных заданий или творящим добро для окружающих людей, совершенно неожиданно удается поймать это открытие за хвост, словно птицу счастья, а заодно еще и убедиться, что они настоящие счастливчики. Позвольте мне настоятельно подчеркнуть, что счастье не следует путать с удовольствием. Например, удовольствие может бьпъ результатом вызывающего большое удовлетворение сексуального переживания, но если его получают в рамках вероломной, предательской связи где-то на стороне, нарушающей супружескую верность, то несчастья не миновать — оно уже на пороге и только и ждет, чтобы обрушиться. Можно добиться ошеломляющего триумфа — реализовать некую великую цель, достигнув ее после многих лет безуспешных попыток, но если эта победа оставляет после себя на теле и в душе победителя шрамы физического и эмоционального урона, то ни о каком подлинном счастье не может быть и речи. Счастье лежит глубоко; и в нескончаемом потоке жизни оно представляет собой лишь подводное течение. Что же касается удовольствий, то это всего лишь мимолетные, хоть и милые, приятные пузыри, которые поднимаются на поверхность этого потока и которыми мы кратковременно наслаждаемся, прежде чем они лопнут.

Подлинная, «честная» удовлетворенность, пожалуй, ближе к счастью, но и она в действительности представляет собой все же нечто другое. Мне приходит на ум старинный рассказ под названием «Бонця-модчачь-никЕго заглавный персонаж, Бонця, с момента рождения и вплоть до смерти был жертвой неудач — самых разных, но одинаково печальных. Он испытал бедность и страдания, неприятие и преследования, но никогда не жаловался. (Мое собственное замечание по поводу этого качества: отсутствие жалоб — не всегда достоинство. Оно может свидетельствовать о недопонимании человеком того, что он может получить в этой жизни.) Когда Бонця умер и предстал для последнего суда перед Небесным Прее-

толом, на котором восседал сам Господь Бог в окружении пророков, Божественный Глас произнес, что его пребывание на земле было в своей святости образцом, достойным всеобщего подражания, и в награду за это он может получить все, чего ему хочется. Бонця долго молчал и колебался, не зная, на чем остановить свой выбор, пока наконец, запинаясь и заикаясь, не произнес: «А могу ли я осмелиться и попросить каждое утро на завтрак булку, намазанную маслом?» Выходит, он был столь бедным и обездоленным, что эта простая пища являлась для него окончательным воплощением идеи счастья.

Достижение счастья должно быть для вас делом воистину важным и насущным. Вы должны четко ощущать свою способность или, если хотите, «пригодность» к счастью и ни в коем случае не считать себя человеком, обреченным на страдания, или испытывать бесконечную депрессию.

В своем дальнейшем понимании счастья вам, однако, необходимо осознавать, что существует животное счастье и счастье человеческое. Животное счастье носит, в сущности, чисто физический, телесный характер, а вот человеческое счастье является прежде всего умственным, душевным, психологическим и эмоциональным. Каким образом вы можете принести счастье собаке, кошке или лошади? Вам надлежит позаботиться, чтобы ваше животное имело достаточно пищи и удобное жилье, чтобы ему уделяли внимание и предоставляли свободу побегать и порезвиться. Короче говоря, животному приносят счастье примерно те же факторы, которые делают счастливым ребенка.

Вернейший признак незрелости человека — это его удовлетворенность животным счастьем. В детях мы фактически именно этого и ожидаем. Нам известно, что малыша в первую очередь интересует возможность поиграть и позабавиться, полакомиться вкусненьким и вообще получить что-либо. Только по мере того как ребенок взрослеет, в нем постепенно наблюдаются проявления таких чувств и такого поведения, которые показывают, что он не до конца эгоистичен, в том числе такие проявления, как стремление и радость давать. Теперь подросток может высаживать семена глубокого, зрелого счасгья. При этом ему абсолютно не нужно полностью и во всякой жизненной ситуации отрицать свой интерес к физическим удовольствиям, хотя он будет добровольно соблюдать некий баланс телесного и душевного. Однако молодой человек, взрослея, будет придавать своей концепции счастья все более высокую степень умственной и психологической обусловленности и в результате с теме-

ЛЕКЦИЯ 49

нием времени обнаружит, что счастлив более глубоким и зрелым образом.

А теперь попробуем определить и зафиксировать ряд конкретных критериев, определяющих счастье. В процессе изложения вы наверняка снова обратите внимание на то, что многие факторы, которые большинство людей считают едва ли не основой для счастья, ближе к преходящим удовольст виям и тесно связаны именно с ними. Другое дело, что нет в мире ничего такого, что может быть полностью определено исключительно в терминах черного и белого. А начнем мы с пяти критериев, которые кажутся весьма желательными для счастья, хотя, как нам предстоит выяснить, все же не они составляют подлинную его сущность.

жизнъ

Конечно, не располагая жизнью, вы, безусловно, не были бы способны испытывать счастье. В то же время быть всего лишь живым — это еще далеко не достаточная причина, чтобы считать себя счастливым. Древний еврейский тост — «Лехайм!» («За жизнь!») — является не только и не столько пожеланием каждому из участников застолья продолжать и далее считать прожитые ими годы. Скорее, он касается того, чтобы эти прожитые годы действительно считались — считались прожитыми достойно. Это тост за такую жизнь, которая была бы прожита в гораздо более высокой, а точнее, возвышенной плоскости, чем та, что присуща животному с его животным счастьем.

Мудрецы древнего мира умели говорить так, что их высказывания могли озадачить непосвященною. Однако, если вы постигнете подлинный смысл некоторых из оставленных ими высказываний, то поймете, что стоите лицом к лицу с Ее величеством Истиной. Скажем, когда одного из них спросили: «Как человек должен жить?», — то в ответ услышали: «Умереть». Это означало, что человек должен убить в себе все уродливое и посредственное и в результате жить достойно.

Затем того же мудреца спросили: «А как человек должен умереть?» На сей раз ответ был не менее парадоксален: «Жить». Это подразумевало, что если вы ведете жизнь, сконцентрированную исключительно на себе, если вас, словно какое-нибудь животное, беспокоят только собственные удовольст вии и вы даже не думаете о реальном счастье, то фактически вы убиваете все, что реально заслуживает внимания.

Вспомните роман Оскара Уайльда «Портрет Дориана Грея»³¹"’, в дополнение к повествованию о магическом портрете главного героя в нем нарисован словесный портрет человека, разрушившего себя тем, как он жил. Его представление о счастье состояло в том, чтобы заполнить жизнь удовлетворением всех своих животных потребностей; есть и пить, как заправский обжора; удовлетворять свою сексуальную похоть везде и всякий раз, когда это только возможно; добиваться, чтобы каждый день нес как можно больше игр и развлечений и как можно меньше работы.

В действительности Дориан Грей, придерживаясь подобного образа жизни, занимается самоуничтожением. Самое печальное в этой истории заключается в том, что в значительной степени она является автобиографической. Оскар Уайльд, несмотря на большой талант, не познал истинного, зрелого счастья. В письме под названием «De Profundis» («Из глубин»), написанном в то время, когда он находился в Редингской тюрьме, и адресованном его другу, лорду Дугласу³'", есть такая строка: «Место, где мы встретились, именовалось болотом». А далее Уайльд подробно излагает, что он сделал с собой, словно бы нарочно стараясь вываляться в грязи этого болота. Но в тот момент ему было уже слишком поздно подниматься на горные вершины духа, где почва тверда, воздух чист, а вид, открывающийся взгляду, всегда широк и ясен.

Следовательно, обладать жизнью — значит иметь возможность обрести подлинное счастье. Но утверждение, что человек счастлив уже потому, что он живет, было бы слишком простым ответом на сложнейший вопрос.

Свою книгу «Дорога к успешной жизни» н начал следующими словами:

«В наше время самая очевидная и бросающаяся в глаза неудача — это успех. Не бывало в истории человечества другой эпохи, столь же лихорадочно поглощенной проблематикой достижения успеха; и никакая друг ая эпоха не позволяла себе столь шумного бахвальства по этому поводу. Реальное наличие или чуманное обещание разных “хороших вещей” пропитывает весь наш взгляд на мир; почти всюду изобилие заменяло или начало заменять бедность, а заодно и счастье».

Но далее я продолжил, указывая, что эта же современная эпоха имеет возможность созерцать плоды одного из разочаровании, постоянно

повторяющихся в жизни человечества, одного из очень важных уроков истории, который так и остается неусвоенным. Успех не порождает счастья... В течение долгого времени нас учили, причем и с помощью словесных наставлений, и на конкретных примерах, что материальный успех -умение отличиться от других за счет обретения славы и денег, высокого положен™ и власти — является самой важной целью в жизни... Материальный успех определяется тем, что человек имеет; духовный успех определяется тем. кем и чем он является. Но у нас наблюдается тенденция смешивать эти два вида успеха воедино и считать счастье порождением богатства. Жизнь доказала, что мы были неправы.

Мы уже говорили ранее о матери, которая продолжает налагать на счастье какие-то условия, связывая эти условия с житейскими достижениями своего сына и с его продвижением по жизненному пути. Если бы этот сын принял точку зрения матери, то он испытывал бы трудности в попытке доказать себе, что ему хоть когда-нибудь удалось действительно стать счастливым, а не только ожидать счастья. Занимаясь в младших классах, он должен был мечтать только о счастье, которое ждет его на уровне средней школы. Обнаружив, что учеба в средней школе продолжает предъявлять к нему все новые требования, подросток томится одной только жаждой попасть в колледж, который на это время становится его золотой мечтой. Узнав потом, что и студенческая жизнь в колледже требует от него чего-то большего, чем посещения фестивалей рок-музыки и футбольных матчей, юноша начал мечтать о том счастье, которое даст ему самостоятельная работа. Как только он находит себе работу... Впрочем, вы и сами можете продолжить эту последовательность.

А теперь давайте вернемся к вопросу о целях. Легче поставить перед собой вполне определенную цель, скажем, заработать миллион долларов или стать президентом большой корпорации, чем цель более общую и не столь конкретную, например не упускать ни единой возможности помочь окружающим. Я знаю человека, который думал, что будет счастлив, если к тому времени, когда ему исполнится сорок лет, он накопит сто тысяч долларов. Эти его тысяч оказались у него заметно раньше, чем ему пукнуло сорок, п тогда он установил ,гтя себя более высокую цель. Достигнув и этой су ммы, он захотел иметь миллион. Спустя некоторое время он-та-ки получил свой миллион долларов и ему захотелось еще больше. Был ли он на самом деле счастлив? Этот богач, потом миллионер никогда не позволял себе передохнуть; ему все время хотелось больше, больше и больше. Он был еще одним в длинном ряду тех мужчин, которые продол-

жают мрачно задаваться вопросом, почему они не в состоянии овладел таким вроде бы простым делом, как умение налаживать отношения с женой и детьми.

Был ли когда-нибудь счастлив Александр Македонский? Хотя мы и можем вспомнить его беспримерные завоевания, но на самом деле он я первую очередь известен нам как человек, который умер в тридцать три года глубоко несчастным, потому что ему больше некого было побеждать и покорять³⁶². А Наполеон? Был ли счастлив он? Ему хотелось власти, ц он обретал все больше и больше власти; но никогда ее не было достаточно. Этого «никогда» уже достаточно, чтобы понять, был ли он счастлив. И, как вы знаете, он умер разочарованным, изгнанным и одиноким.

Таким образом, очень многое зависит от того, как кто-то определяет для себя понятие «успех». В этом смысле человек, который познал глубокое, зрелое счастье, наверняка преуспел в жизни. Однако, если вы всерьез соотносите успех со счастьем, не забудьте отложить в сторону все обычные определения успеха.

Какого рода безопасность я имею в вид)'? Опять-таки следует рассмотреть безопасность в том ее значении, какое подразумевают большинство людей, а именно — безопасность финансовую.

Кто ею располагает? Для начала мы должны исключить миллионы тех, кто каждую ночь засыпает — если они в состоянии спать — с одной и той же сверлящей мыслью, которая их волнует: «А буду ли я способен погасить все счета, внести арендную плату, сделать другие платежи и вообще смогу ли я работать достаточно долго для тот, чтобы погасить очередной взнос за дом, расплатиться за купленный в кредит холодильник...», -плюс все прочие мысли, сопутствующие хронической нехватке денег.

Тут вы можете предположить, что уж те, кто располагает действительно хорошими деньгами, должны чувствовать себя в безопасности. Увы, это совсем не так. Для человека незрелого понятие «финансовая безопасность» является настолько относительным, ч то его лишь с большой натяжкой можно считать реально существующим. Некоторые из моих читателей могут вспомнить волну самоубийств, которая прокатилась по Уолл-стрит во время Великой депрессии 1929 года. Последующие разбирательства показали, что многих из тех, кто выпрыгнул из окна своего кабинета, нельзя было назвать не только людьми, оставшимися без гр⁰'

iua, но и хоть в какой-то степени приблизившимися к настоящей бедности. Но оказалось, что переход от статуса мультимиллионера к положению человека, в собственности которого находится «всего» несколько сотен тысяч долларов, для некоторых людей значит больше, чем они в состоянии вынести.

Собственно говоря, богатому человеку нет нужды терять свое огромное состояние, чтобы мы смогли убедиться, как мало оно ему дает истинного, внутреннего ощущения безопасности. Нет ничего слишком необычного в газетной заметке о мужчине со многими миллионами долларов на счете, который если и не держит свою жену на голодном пайке, то выделяет на ее содержание просто жалкие суммы. Один весьма известный мультимиллионер — он преуспел в создании прохладительного напитка, популярного ныне во всем мире, — впадает в истерику каждый раз, когда ему нужно выписать чек для уплаты причитающихся с него налогов.

Я слышал, как кто-то сказал: «Или у вас есть ощущение безопасности, или нет». Это верно, когда речь идет о единственной подлинной безопасности безопасности внутренней. Но и те, кто лишен этого чувства, могут искать и часто обретать ею, но только осознав, что безопасность не измеряется ни деньгами, ни дружбой, ни еще чем-то таким, что может исчезнуть — внезапно или постепенно.

Великие наставники древности считали, что Священное Писание посвящено в первую очередь духовной любви, любви человека к Богу и любви человека к другому человеку — своему' брату.

Какие же выводы мы должны тогда сделать из ветхозаветной «Песни песней»? Ведь это настоящая ода во славу юной, физической любви, повествующая — хоть и в тонких, деликатных и приглушенных выражениях — о женских прелестях и сексуальном влечении. Каким же образом эта в какой-то степени мирская и даже как бы кощунственная кнш-а попала в библейский канон? Среди многих других объяснений (скорее неестественных п притянутых за уши) есть и такое: в конечном итоге она была задумана, для тою чтобы научить нас смыслу и значению настоящей, зрелой любви. Эту точку зрения доказывают' следующие строки:

...ибо крепка, как смерть, любовь...

Большие воды не мот^- потушить любви...³⁴⁰

Страстная юношеская любовь может в конечном счете стать любовью зрелой и глубокой. Любовь можно пронести гораздо дальше юности. При наилучших условиях, которые создает для себя само это чувство, оно может длиться всю жизнь, несмотря на разрушительные воздействия времени и обстоятельств. Любовь может стать зрелостью; тогда в ней появится сила, способная противостоять любым ситуациям и превратностям судьбы.

Есть свое место и у страстной любви. Отрицать страсти, присущие молодости, значило бы отрицать человеческую природу. Нужно только помнить, что эта форма любви — а для многих она представляется вообще единственной формой данного чуъства — не имеет никакой устойчивой связи со счастьем.

К сожалению, страстная любовь носит, как правило, намного более драматический характер, чем любовь зрелая; к тому же она более наглядна, ее легче увидеть и легче сделать предметом песни или литературного сюжета. Любой хит-парад всегда перенасыщен песнями о любви в романтическом или откровенно страстном духе. Книги о любви пишутся и существуют на протяжении веков. Любовь двух молодых людей, которой всячески пытаются помешать, была и будет темой для романистов и поэтов всегда, во все времена.

Страстная любовь может быть большим и неистощимым источником удовольствия. Может она послужить и источником ничуть не меньших страданий, особенно когда двое влюбленных в конце концов обнаруживают, что они — совершенно разные люди, или когда в их отношения вмешивается некая роковая третья сторона. Но зрелый человек, невзирая ни на что, все же способен по-настоящему наслаждаться страстной любовью, хотя он и знает, что это чувство проходит. Кроме того, он знает, что любое явление, которое носит преходящий характер, не подходит в качестве основы для счастья. Зрелые молодые люди могут глубоко и неподдельно любить друг друга, но все же их подлинное и длительное счастье — это фактор, который идет дальше взаимной страсти.

Внутри семьи может существовать по-настоящему глубокая любовь и параллельно с ней — постоянные препирательства. Я знаю многих детей, которые любят своих родителей, но по тем или иным причинам не могут избежать ссор с ними. Конечно же, такая любовь не приносит никакого счастья любой из сторон.

Книга Джошуа Лота Либмана «Мир в головах» была опубликована более двадцати лет назад. Но описанное в ней состояние души и разума по-прежнему остается столь же индивидуальным вопросом, каким оно предстало в этой книге. Разумеется, не существует никакого универсального чувства умиротворенности — ни внутреннего, ни внешнего. Невзирая на большие достижения на различных фронтах борьбы за материальный прогресс, нас, как и прежде, разрывают внутренние напряжения, а ныне мы живем в обстановке особенно ужасных угроз, зная, что один ложный шаг может погубить всю планету.

При всем том мы должны понимать, что на земле ни в коем случае не может существовать такого состояния, как абсолютный мир, кроме мира, царящего в могиле. Снова процитирую фрапиент из собственной книги, на сей раз — из книги «Путь к успешной жизни»:

«Мир в нашей жизни не может быть идеальным, и он не может также быть постоянным. Сама сущность жизни - это движение, а движение всегда сталкивается с сопротивлением. В свою очередь, сопротивление означает неизбежность конфликта. Войны с использованием оружия могут когда-нибудь прекратиться — и мы надеемся, что это произойдет скоро; но внутренние конфликты человечества никогда не будут полностью преодолены. Мир на земле в политическом смысле этого понятия это безусловная возможность и даже необходимость. Но абсолютный личный мир в головах сразу у всех людей, живущих повсюду, — многовековая, но от этого ничуть не менее опасная иллюзия».

Зрелый человек понимает, что только тот, кто живет подобно растению, отказавшемуся от всяких жизненно важных процессов, связанных с мышлением, чувствами и устремлениями, может постоянно пребывать в состоянии душевного мира и спокойствия. Но это отнюдь не означает, что активный человек не может быть счастлив. Некоторые из самых беззаветно счастливых мужчин п женщин, которых я знаю, участвуют в таких действиях, которые не дают им покоя ни днем, ни ночью. Служа другим людям, трудясь с энтузиазмом без всякой оплаты, но ради достойного дела, они, какой бы неприятной ни была выполняемая ими работа, находят н ней счастье, неведомое тем, кто ищет одного только мира.

Пока наш ум активен, наше сердце способно чувствовать, а душа не перестает искать, мы всегда будем заниматься перекраиванием окружающей нас действительности согласно велению своего сердца. Недовольство совсем не обязательно лишает нас возможности испытывать

счастье. Есть большая мудрость в словах «божественное недоволь ство»¹⁶⁴.

Итак, мы проанализировали пять весьма важных ценностей, которые многие назовут основополагающими для человеческого счастья. При этом мы с вами увидели, что в действительности эти ценности — во всяком случае, в их наиболее обобщенном виде — не составляют сущность счастья.

Что же тогда является теми вечными ценностями, которые на самом деле образуют счастье? Далее я изложу их в составе позитивной проград. мы, направленной на достижение счастья. Вот они в порядке рассмотрения: ощущение бытия, ощущение принадлежности, ощущение значимости, ощущение роста и ощущение дарения. Мы можем назвать их пятью духовными чувствами, которые соответствуют пяти широко известным физическим чувствам — зрению, слуху, обонянию, вкусу и осязанию. Физические чувства дают нам большие возможности получать удовольствие. Духовные чувства могут привести нас к подлинному счастью.

В своей работе «Важность жизни» Линь Юган^,ь' напоминает нам что всем трем великим религиям Китая — конфуцианст ву, даосизму и буддизму — присущ единый и, надо сказать, весьма здравый и земной подход к погоне за счастьем. В соответствии с ним зрелый житель этой великой страны никогда не позволял себе настолько погрузиться в какие-либо мысли, чтобы заглушить в своей душе все эмоции, или до такой степени отдаться любой идеологии, идеалу, философии или вероисповеданию, чтобы оказаться не в состоянии оценить собст венное бытие во всей его полноте — оценить радость, доставляемую самим ощущением того, что та жив. Просто быть — пробуждаться утром; воочию созерцать славу и великолепие этого мира; удовлетворять спой здоровый аппетит; ощущать нормальное функционирование тела и всех ею органов; беседовать с друзьями; всматриваться в лица любимых уже .что есть счастье. Зрелый китаец, в противоположность своему западному собрату, предоставляет эмоциям и инстинктам намнош больше свободы управлять собой и своим поведением; он в меньшей степени подвержен запретами ограничениям. Подобно героине одною мюзикла, которая ноет: «Я обожаю быть девушкой и¹*⁶, житель Кит ая обожает п|н><ти быт ь человеком

Быть — это уже большая привилегия, даже если вы не способны к великим мыслям или великим свершениям. Почитайте внимательно Библию, особенно некоторые из псалмов и «Песнь Песней», — и вы обнаружите такой же подход к жизни и любви.

Любой из тех, кто прочитает вышеупомянутую книгу Линь Ютана, поймет, что этот автор слишком глубок, дабы хоть в какой-то мере быть оппозиционно настроенным к использованию интеллекта. Он говорит скорее о том, что наш западный мир сделал настолько сильный акцент на мышлении, что это принизило роль чувств. Линь Ютан вовсе не просит человека отказаться от тех происходящих у него в мозгу процессов, которые, собственно, и делают нас людьми; он призывает не забывать о необходимости параллельно и одновременно с ними испытывать наслаждение на том уровне чистого бытия, где личность может быть счастлива всего лишь тем, что она есть, и тем. какова она есть.

Я спросил одну монахиню, принадлежащую к католической церкви, в чем состоит счастье. Внимательно обдумав мой вопрос, она ответила по существу: «Мы все — люди столь беспокойные, что не в состоянии успокоиться, направить свой взгляд в большей степени внутрь, нежели наружу, позволить своему взору быть прикованным в такой же степени к природе, как к человеку». Далее она продолжила: «Чтобы быть счастливым, следует обладать ощущением бытия, всегда понимать, что вы являетесь частицей поразительного мира, рефлексировать, размышляя над радостью своего бытия, а также погружаясь в нее и телесно, и мысленно, и эмоционально; медитировать, раздумывая над тайной мистерией вселенной, поражаясь чуду природы и человеческого характера».

Я знаю немало людей, которые всерьез культивируют философию одиночества. Когда другие упорно — и зачастую безрезультатно — пытаются «найти, чем бы заняться» в часы доел та, эти люди обретают счастье, усевшись н одиночестве где-нибудь в глубине парка, чтобы восхищаться деревьями и слушать пение птиц, или совершают дтинные прогулки, чтобы предаться роскошествам солнца и ветра. Это намного больше, чем просто жить п чувствовать себя живым. Т\т человек в полной мере вкушает саму суть жизни, суть бытия. Это общность со своей внутренней силон и н то же нремя «настраивание» собственного «я» так. чтобы пребывать н гармонии с силами, находящимися вне и выше нас, и быть созвучным этим силам. Ныпше — это всеобъемлющий опыт, сама суть и |>ундамент счастлиной жизни.

ОЩУЩЕНИЕ ПРИНАДЛЕЖНОСТИ

Юджин О’Нил подарил нам свою пьесу «Косматая обезьяна»** В ней он изобразил похожего на обезьяну кочегара — существо с волоса той грудью по имени Ян к, который сгребает лопатой уголь в котельной трансатлантического лайнера.

Попытаюсь своими словами хотя бы приблизительно пересказать мысли Янка и его манеру говорить. Он требовательно обращается к своим сотоварищам-кочегарам: «Да что нам эти тюфяки и лентяи из первого класса?! Куда они против нас? Мы же лучше их в сотню раз, верно я говорю? Еще как верно! Любой из нас, нормальных мужиков, одной левой уложит целую толпу таких слабаков. Ты приведи кого-нибудь из этих хиляков сюда хотя бы на часок — пусть выстоит вахту у топки. Знаешь, что произойдет? Его уволокут потом на носилках, ногами вперед. Эти белоручки ни гроша не стоят и ни на что не годятся. Мертвый груз, балласт. Нашу старую лохань кто заставляет шевелиться? Разве не мы? Выходит, как ни круги, а мы — нужные люди, верно? Мы нужные, а они — нет, потом}' как они — никто. Вот и весь разговор».

Однажды Янк, движимый любопытством, забрел на верхние палубы судна и попал в пассажирское отделение первого класса. Случайно он столкнулся лицом к лицу с красивой, прекрасно воспитанной девушкой-арисгократкой. Потрясенная его крупной, мускулистой, хоть и нескладной фигурой с волосатой грудью, а также бессмысленным выражением лица, она отшатнулась от него с очевидным отвращением. Девушка почувствовала то же, что мог бы ощутить человек, встрег ившись в /джунглях со свирепой косматой обезьяной.

Для Янка эта встреча стала очень болезненным переживанием. Медленно и постепенно он пробовал придумать, как ему пройт и через это испытание. Ведь поведение девушки недвусмысленно сказало ему, что на самом деле он не принадлежит; и он действительно не принадлежит к род}' человеческому.

В последней сцене мы обнаруживаем Янка в зоопарке*, где он обращается сквозь прутья клетки к сидящему внутри самцу гориллы. И пот что говорит Янк настоящей косматой обезьяне: «Тебе повезло. Понял?

Гы не принадлежишь к этим, и ты эго знаешь. Му а я я вроде как принадлежу к ним, но и не принадлежу тоже, попил? И общем, они не принадлежат ко мне. Вот оно как«. Янк открывает клетку и предлагает го-

рилле: «Выходи отсюда, и пожмем друг другу лапы! Я прихвачу тебя прогуляться по этой ихней Мятой авеню. Мы поганой метлой выметем всех, сотрем их в порошок и помрем с музыкой под оркестр, что там наяривает. Выходи, браток». Тут горилла хватает Янка и начинает сжимать в своих огромных лапищах. Умирающий от удушья Янк выдавливает ил себя: «Мне крышка, отдаю концы. Даже этот не думает, что я принадлежу, не считает меня своим». И затем следует заключительный, отчаянный крик, столь типичный для очень многих потерянных людей: «Господи Иисусе, куда же мне деваться? Где для меня есть подходящее место?»

Человек — существо, или, если хотите, животное стадное, причем стадное в чисто физическом смысле. Мало того что он желает смешаться с другими, себе подобными; еще он хочет смешать свои мысли с мыслями других людей, работать вкупе с другими над достижением общих целей и устремлений, а также восприниматься окружающими в качестве достойного члена таких человеческих групп, как семья и местное сообщество. Что касается этих групп, го мы вдобавок к ним еще больше усиливаем наше ощущение принадлежности, присоединяясь к разным другим объединениям людей; мы исповедуем определенную религию, становимся сражданами конкретной страны и прочее. А самое главное — мы принадлежим к нашим собратьям-людям, а они принадлежат к нам в рамках нашей совместной принадлежности к роду человеческому. Мы заинтересованы друг в друге, и эта основополагающая заинтересованность гак или иначе выступает на передний план любых наших взаимоотношений, несмотря на ссоры, непонимание и недоразумения.

Янк, этот мускулистый большой ребенок, считает себя принадлежащим к людям только на одном уровне — приятельских отношений с товарищами по кочегарке. Большинство из нас приходит к ощущению принадлежности сразу на многих уровнях. Но лишь некоторые в состоянии противостоять неприятию со стороны окружающих, которое лишает нас ориентации и заставляет чувствовать себя так, как если бы у нас насильственно отняли место, которое мы могли бы занимать в этом мире. Это может произойти с ребенком, когда он начинает сознательную жизнь, не чувствуя вокруг себя прежней и привычной ему ауры любви. Вполне вероятно, что потом он так никогда и не преодолеет подобную базоиук > дезоршчнацию.

Даже те, кто больше всего ценит весьма индивидуализированное ощущение бытия, знают, что, объединяясь с окружающими, они лучше

подготавливают себя к радостям и удовольствиям жизни. Способность принадлежать представляет собой обязательный элемент счастья, и под лннная зрелость расцветает и приносит плоды лишь тем, кто знает

¹ "ЗК

поделиться своим миром с другими людьми, знает, как принадлежать

ОЩУЩЕНИЕ ЗНАЧИМОСТИ

Способность ощущать свою значимость находится в близком родсгв_е с ощущением принадлежности. Говоря более конкретно, мы связываем значимость человека с его предназначением и достойными достижениями.

Таким образом, человеку легче почувствовать собственную значимость, когда его работа значима. Ричард Кэбот предложил вниманию широкой публики список из семи требований, предъявляемых к хорошей работе; особенно существенными из них являются последние четыре позиции:

4. шанс чего-то достигнуть, что-либо создать и получить признание за то, что мы сделали;

5. титул и место, которые принадлежат лично нам;

6. связь с каким-то учреждением, фирмой или делом, которым мы можем лояльно служить;

7 благородные и приятные отношения с коллегами по работе.

Далее он пишет, насколько всем нам нравится «верить, что наши намерения, наши надежды, наши планы, наша ежедневная пища не исчезают бесследно, поскольку мы вложили все наши ценные качества в некое материальное достижение, которое переживет и наши замыслы, и нас самих... Мы нуждаемся в чем-то таком, что позволит нам показать себя, а также доказать себе и другим, что наши мечты не были бесплодными».

Женщина должна знать, что ее работа по ведению домашнего хозяйства по-настоящему значима, то есть имеет большое значение для ее семьи. Ребенок должен знать, что он много значит в жизни своих родителей; и он может получить душевную травму, если почувствует, что он всего лишь еще один реп, который надо кормить, еще одна неприятность, которой нельзя избежать. Если мы помогаем кому-то, то нужно время от времени давать этому человеку шанс некторым образом помочь нам,

ЛЕКЦИЯ 40

q-гобы он почувствовал значимость той стороны жизни, которая связана с возможностью давать, дарить.

В романе «Сдается в наем», включенном в многотомную «Сагу о Форсайтах», Джон Голсуорси рисует замечательные портреты двух стареющих слуг, единственная работа которых — уход за глубоким старцем из рода Форсайтов. Эта особенная работа становится предметом их особенной гордости. Опираясь на мой собственный опыт, могу свидетельствовать, что видел кухарок и горничных, которые проводили в одном доме многие годы, наполовину помогая семьям, а наполовину раздражая ее членов своей небрежной, ленивой работой, но потом внезапно превращались в энергичных, добросовестных работников, когда эта семья начинала действительно зависеть от них.

Значимость жизни можно провозглашать твердо и громогласно и даже ставить ее выше самой жизни. Одно из самых известных высказываний Мартина Лютера Кинга’⁶* гласит: «Если человек не открыл для себя ничего, за что он готов умереть, ему незачем жить». Не всем дано найти счастье значимости на столь запредельном уровне. Тем не менее каждый из нас может на собственном опыте ощутить значимость участия вместе со всем человечеством в решении вопросов, выходящих за пределы нашей повседневной работы.

Одной из самых больших бед в человеческой жизни следует признать задержку в росте. Это особенно верно, когда речь идет о физическом отставании, потому что его замечают все. Мне довелось наблюдать душевные муки мальчиков и девочек, которые из-за какого-то дефекта были обречены никогда не вырасти выше четырех футов³⁶⁴, — и об этом есть смысл рассказать. Но наряду с этими муками я замечал, что у них вырабатывается зрелый подход к своему непростому положению — они умеют закрывать глаза на собственные проблемы, не поддаваться жалости к себе и становятся едва ли не самыми счастливыми личностями в кругу своих друзей. Эти молодые, но уже мудрые люди способны относиться к своему физическому недостатку с чувством юмора и подшучивать над собой. Словом, они превращают свой недостаток в актив. Демонстрируя зрелость, они добиваются внутреннего роста.

Одним из самых счастливых сообществ, с которым мне довелось встретит ься, были ученики школы для умственно и эмоционально спета-

лых детей. И некоторые из самых счастливых родителей, которых я встречал, были как раз родителями этих детей. Разумеется, справедливо утверждение, что некоторые дети из числа отсталых чувствуют себя счастливыми еще и потому, что не способны ощутить те житейские испытания и факторы напряженности, из которых складывается любое несчастье, однако даже применительно к отсталым детям ощущение роста — это ощущение счастья. Овладение несколькими новыми словами, понимание того, что кто-то является твоим другом, или освоение — после многих неудачных попыток — некоего маленького, но полезного навыка для этих детей представляют собой значимый рост и вызывают у них восторг. Каждое такое событие становится также основанием для ощущения собственной полноценности, принадлежности, значимости. А уж для родителей видеть рост — пусть небольшой — своих отсталых детей — это воистину одна из самых больших радостей.

В наше время интеллектуальный рост стал фактором первостепенной важности. Для нормальных детей ускорение и расширение обучения начинаются теперь задолго до школы, еще в детском саду. Другой признак образовательного рывка вперед — это постоянно увеличивающееся число заочных учебных курсов для взрослых, причем во многих самых разных сферах деятельности.

Однако усиление и укрепление нашего эмоционального роста все еще остаются проблемой. Да и как может расти доброжелательность, сострадание, милосердие, готовность к прощению и любовь к ближнему в мире, который полок несправедливости и жестокости, ненависти и насилия? Способствовать эмоциональному (и духовному) росту — цель всех великих религий. Ведь эта разновидность роста, помимо всего прочего, представляет собой еще и основу для росга зрелости, которая, как мы знаем, сама по себе является постоянным внутренним ростом.

Для начала зададимся вопросом, что такое дарение? В чисто физическом смысле это передача одним человеком какой-то части своего избыточного имущества кому-либо другому — обычно тому, кто в нем нуждается. сИ'о может быть простое механическое перемещение. А деньги способны сотворить добро независимо оттого, откуда и от кого они пришли. Истинное дарение включает в себя в качестве пеотьемлемого элемента дар, идущий изнутри. Дарение должно быт ь даром сердца наряду с

даром руки Деньги — внешний и необходимый символ акта дарения, но тот, кто действительно дает от чистого сердца, знает, как дать другому

человеку частицу самого себя.

Любой, кто принимает участие в сборе средств на благотворительные цели, знает, что есть особые способы и подходы, позволяющие получить более крупные пожертвования. В одном большом городе совет директоров объединенного городского благотворительного фонда обнаружил, что какой-то видный и вполне преуспевающий коммерсант пожертвовал в ходе ежегодной кампании по сбору средств всего 500 долларов. Они обратились к этому человеку.

«Мистер Икс, — сказали они, — мы знаем вас как одного из самых тонких, достойных и справедливых жителей нашего города. Разве вы не несете - разумеется, наряду с остальными горожанами, в том числе и с нами — ответственности за то, чтобы проявлять заботу о неимущих, слепых, престарелых и осиротевших?»

«Да-да, — ответил им мистер Икс. — Не могу сказать, что я совсем не верю в поддержку со стороны благотворительных организаций. Но, к великому сожалению, я просто не принадлежу к тем людям, кто склонен к благотворительности. Я знаю, что другие лица, находящиеся в моем положении, дают больше меня, но я даю то, что даю, и это все, что я могу сказать по данному поводу».

Директора улыбнулись. Один из них сказал: «Мы и сами когда-то испытывали подобные чувства, но нам пришлось многому научиться. Позвольте нам помочь вам лучше понять, как стать человеком, склонным к благотворительности. Кроме того, вы убедитесь, что, помогая нуждающимся, вы испытываете большое счастье. Далее, мы считали, что человек вроде вас подарит нашему фонду, скажем, 15 тысяч долларов. Но не обращайте внимания на эту сумму. Почему бы вам в этом году для начала не выписать в адрес объединенного городского фонда чек на 5000 долларов? Мы не сомневаемся, что в следующем году вы захотите дать больше».

Столкнувшись с ситуацией, которую французы называют noblesse oblige (положение обязывает), и увидев со стороны образ самого себя, которому, как он чувствовал, его побуждали соответствовать, этот коммерсант подпапржгя и выписал чек на 5000 долларов. В следующем году он дал больше. А через несколько лет мистер Икс стал одним из самых крупных и самы х трдых дарителей в городе. Вот только быт ли он в действительности дарителем? Сограждане, много лет наблюдая за ним, ста-

ли ценить его как человека, имеющего много денег, но все же так и не смогли высоко оценить его как личность. Они чувствовали, что он так никогда и не научился вместе со своим подарком давать и какую-то частиц}' себя. Дарение позволило ему еще больше гордиться собой, дало ему более высокий статут, но никогда не сделало его по-настоящему счастливым.

Оскар Уайльд, этот одаренный и разрываемый нешуточными страстями человек, написал сказку-притчу под названием «Счастливый принц», которая начинается так:

«На высокой колонне, над городом, стояла статуя Счастливого Принца. Принц был покрыт сверху'донизу листочками чистого золота. Вместо глаз у него были сапфиры, и крупный рубин сиял на рукоятке его шпаги».

Затем в сказке появляется Ласточка, которая по некоторым причинам отложила свое зимнее путешествие в Египет. И вот теперь, спешно направляясь туда, ей пришлось заночевать в городе, приютившись у ног Счастливого Принца. Но вдруг Ласточка обнаружила, что Принц плачет; он проливал слезы при виде скорби и нищеты многочисленных бедняков, живших в его городе. Принц уговорил Ласточку остаться хотя бы ненадолго — но, как оказалось, слишком надолго, учитывая приближавшуюся зиму, — чтобы, когда он станет раздавать свои богатства бедным, помочь ему в буквальном смысле отдавать себя людям. Сначала Ласточка выклевала из его шпаги рубин — для матери, ухаживавшей за больным ребенком. Затем Ласточка отнесла один сапфировый глаз юноше, который был не в силах дописать пьесу, голодая на промерзшем чердаке. Второй глаз, гоже, как вы помните, сделанный из сапфира, прилетел на ласточкиных крыльях к маленькой девочке, торговавшей спичками и нечаянно уронившей их в канаву. А потом Ласточка но просьбе Принца снимала с его тела золотые листочки и один за другим раздавала их бедным.

Теперь Принц полностью отдал себя. В суровом холоде зимы — а мороз был и впрямь жестоким — его оловянное сердце не выдержало и раскололось. Закоченев от холода, чуть раньше погибла и Ласточка — она упала мертвая к его ногам.

«И повелел Господь ангелу своему: ‘ Примес и мне самое ценное, что ты найдешь в этом юроде”. И принес Ему ангел оловянное сердце и мертвую птицу».

Давным-давно было сказано: «...блаженнее давать, нежели принт мать»*"’- Тот, кто не научился давать, может этому научиться. Возможно, ему будет даже легче усвоить это, если у него нет лишних денег. Или иначе: если у него вообще нет никаких денег, чтобы дать их нуждающимся, то он, словно Счастливый Принц, может отдавать самого себя — в форме внимания, служения или времени, взятого от собственных простых удовольствий и тем самым превращенного в счастье, потому что оно стало временем, используемым для дарения.

Торо когда-то сказал, что множество людей ведут жизнь, полную тихого отчаяния. Вероятно, это утверждение носит преувеличенный характер, но его наверняка стоит запомнить и использовать как меру противодействия собственным приступам дурного настроения.

В лучшем случае большинство из нас идет на компромисс с удовлетворенностью. Мы нередко получаем удовольствие, а время от времени испытываем подлинную радость. Но наряду с этим на нас также сваливается много всяческих бед. напастей и неудач. Иногда единственное, что мы в состоянии видеть и чувствовать, — это горе, которое не перестает обрушиваться на нас. На основании этого мы можем прийти лишь к такому заключению, что счастье — это только блуждающий огонек, пустая мечта. Его не сыщешь здесь и сейчас. Если оно и ждет нас, то, возможно, где-то в светлом будущем.

По этой причине большинство религий предусматривают понятие загробной жизни. С этим же может быть связано ожидание Мессии, который когда-то потом, в грядущем, избавит человечество от пребывания в юдоли слез.

Оба эти представления являются утешением и поддержкой. Как и в случае с концепцией Бога, нет никакого способа доказать или опровергнуть их. Однако я верю, что мы с вами узнали, что реальное счастье, исходящее из самых глубин нашего естества, достижимо, причем в этой жизни, на этой земле. Счастье не нужно рассматривать как постоянное, ничем не нарушаемое состояние; скорее оно существует как незыблемый фундамент нашей жизни, присутствие которого ощущается, а прочность вызывает полное доверие независимо от того, какие бури и штормы могут прийти.

Итак, вы можете найти счастье. Вы способны найти счастье независимо от тот, кем вы начнетесь, где живете и сколько вам лет. Счастье всегда рядом. На самом деле вы постоянно ноете в себе его семена.

Говард Уитмен

Бенджамин Франклин незадолго до конца своей славной, воистину выдающейся жизни написал слова, которые любого заставят остановиться и подумать. «Когда'я. как это часто со мной бывает, размышляю о счастье, которым мне выпало наслаждаться, то порой говорю себе, что, получив возможность прожить жизнь заново, я бы, не колеблясь, прошел снова тот же самый жизненный путь, выбрал себе такую же карьеру — от начала до конца. Единственное, о чем я попросил бы, так это о привилегии для автора — исправить во втором издании отдельные ошибки первого».

Цель нашего Университета, который вы так добросовестно и честно посещали начиная с самой первой лекции, состояла в том, чтобы помочь вам уменьшить число ошибок, которые вы совершаете в жизни, и тем самым ярче осветить для вас тот во многих случаях трудно различимый путь, который привел бы вас к сокровищам, действительно имеющим значение для человека, — к гордости, миру в душе, удовлетворенности и ощущению достигнутых целей.

Конечно, вы не преминули заметить две параллельные темы, которые проходили через все десять семестров.

Первая сводится к тому, что вы в состоянии достигнуть такого большого успеха и богатства, какого только пожелаете, если проявите желание и волю сочетать свои природные, дарованные Богом таланты с недавно приобретенными знаниями, а также продемонстрируете решимость заплатить за все надлежащую цену в форме затраченного времени и усилий. Вторая тема, столь же важная, как и первая, состоит в том, что успех без счастья ровным счетом ничего не стоит.

Возникает вопрос, а стоит ли вообще успех, истинный успех того, чтобы вести за него борьбу? Ответьте сами, воспользовавшись для этого последней лекцией нашего университетского курса, взятой из книги Говарда Уитмена *Успех находится внутри вас».

Есть еще один, заключительный вопрос, который вы должны задать себе, прощаясь с потрясающим коллективом наставников, столь охотно поделившихся с вами огромными запасами своей мудрости:

«Где и кем я буду через пять лет, считая от сегодняшнего дня, если сумею применить все, что узнал здесь?»

Недавно я видел в газете рекламное объявление, которое начиналось следующими словами: «Вы сможете бросить курить ровно через сорок три дня — и вам не понадобится ни капли силы воли!» Как это типично для нынешнего времени, когда общепризнанные достоинства — а сила воли и является одним из них — стали не только чем-то незаурядным и редко встречающимся, но и непопулярным. В конце двадцатого столетия-¹⁷¹ мы как-то незаметно пришли к убеждению, будто в нашу действительно впечатляющую эпоху узнали больше, чем все человечество за предшествующие века, и можем, не задумываясь, вышвырнуть за борт любые уроки прошлого, сдать в архив все истины и расценивать проверенные временем добродетели и достоинства как интересный, но бесполезный антиквариат.

В своем отношении к успеху мы, можно сказать, превратили достоинства в недостатки, а добродетели — в пороки. Через призму двадцатого столетия мы стали скептически смотреть на такие качества, как упорный труд, настойчивость, тщательность, усердие, добросовестность, целеустремленность и честолюбие. Некоторые из них мы считаем ныне даже чем-то невротическим. И вместо того чтобы в нашем обыденном, прозаичном мире искать молодых людей, горящих энтузиазмом и амбициозностью, мы повесили на этот тип людей ярлык «рабочая лошадка» или «ретивый работяга» и стали брать на заметку' рвение и ретивость таких работников, трактуя эти качества как недостаток.

Несколько лет назад один молодой человек, которого я знал, когда он еще был мальчиком и жил в Огайо, приехал в Нью-Йорк, дабы попробовать себя в журналистике. Он получил работу в крупной нью-йоркской газете. Относясь ко мне как к своего рода ворчливому дядюшке, который должен журить и по-отечески наставлять его, он время от времени приходил повидаться со мной, чтобы спросить совета и доложить о своем продвижении по карьерной лестнице. Со времен моего знакомства с этим молодым человеком (я был его воспитателем в лагере для скаутов) мне было известно, что он очень добросовестный парень с интенсивным и ярко выраженным желанием оставить в мире след. Поэтому я не был удивлен, когда в своих первых отчетах о достигнутых результатах он рассказывал, как хорошо- у него идут дела и как много поощряющих и покров ительственных похлопываний по спине он получает. Но после нескольких месяцев картина изменилась. Парень все чаще был огорчен и сообщал, что ситуация складывается не слишком хорошо. А потом однажды позвонил в самом что ни есть мрачном настроении с единственной целью — сообщить, что его уволили. Я спросил почему. Но все, что он смог сказать, сводилось к объяснению, которое он сам получил от пожилого мужчины, работавшего в редакции и оказывавшего ему⁷ поддержку: «Не волнуйся насчет себя, малыш. Ты работал прекрасно. Единственной проблемой была твоя слишком уж интенсивная работа. Они боялись, что ты хочешь стать редактором».

Нет никаких сомнений, что если упорный труд и не доведет вас до увольнения, то в нынешнюю эпоху, когда балом правит работа в полсилы, он вполне может сделать вас весьма и весьма непопулярным среди коллег, предпочитающих не перетруждаться. Окружающие надеются, что вы не будете рваться и вкалывать изо всех сил, как это присуще рабочей лошади. Рассчитывают они и на то, что вы не станете бежать слиш-

ком быстро и не проявите чрезмерного честолюбия, участвуя в забеге, где победителей ожидает старомодный приз под названием успех.

Но при всем этом наблюдается странное явление, когда те самые индивидуумы, которые на людях буквально чуть ли ни глумятся над успехом и поднимают его на смех, втайне, похоже, отчаянно желают его для самих себя. Автор книги, в которой осуждаются фубый материализм и погоня за деньгами, ничуть не меньше заинтересован поступлениями авторского гонорара с проданных экземпляров, чем любой другой писатель. Воспитатель молодежи, который, если судить но его лекциям, не хочет, чтобы его студенты выслуживались или слишком усердствовали ради ученых степеней, почестей, а потом и продвижений по службе, тем не менее сам лезет из кожи вон и выслуживается, как только может, лишь бы добиться желанного повышения и перейти в администрацию, где он получит дополнительные две тысячи долларов в год. Когда молодые родители еще не достигли тридцатилетнего возраста и напичканы сведениями из современной психологии, они не хотят, чтобы их дети стуюмились к материальным благам и вообще были честолюбивыми. Но, повзрослев и превратившись в сорокалетних родителей, эти же люди уже надеются, что их дети, вступая в брак, сделают «хорошую» партию* поселятся в «симпатичных» домах где-нибудь в предместьях и так далее — короче говоря, добьются успеха.

Есгь внятная причина того, почему наблюдается такое расхождение между тем, о чем многие из нас лицемерно уверяют на словах, и тем, во что мы действительно верим, Сокрушительные нападки на успех, имевшие место в последние десятилетия, были направлены не против успеха вообще, а против ложных представлений о нем. Мало того что вместе с водой мы выплеснули из ванны ребенка; мы даже не знали, в чем различие между ними. Очень много говорилось о нездоровой, непродуктивной жизни, которая проходит во мраке заблуждений и почему-то тракту ется как «успех». На самом же деле подобное существование — это, конечно, не что иное, как чистой воды неудача, но только в маскарадном костюме. Однако успех как таковой, подлинный, настоящий успех, остается такой же достойной и правильной целью, какой он был всегда, — точно гак же, как хороший закон остается хорошим независимо от того, сколько раз его нарушили и исказили. Успех тоже многократно искажался, это несомненно; тем не менее он не стал менее аутентичной и правильной целью только потому, что многие шли к нему по ложному пути и не смогли его достигнуть.

Когда Американская ассоциация психологов проводила осень. 1955 года свою очередную конференцию, была предпринята попыт^ найти действительно исчерпывающее и всестороннее определение пси хического здоровья. Одно из них выдвинул д-р Фрэнк Баррон из Кали форнийского университета, причем, как заметил кто-то из обозревать лей, его определение «было весьма необычным, поскольку оно звучало столь обычно».

Четыре составляющие психического здоровья, которые предложил д-р Баррон, таковы:

1. характер и порядочность;

2. интеллект;

3. способность ставить перед собой цель, держать ее в поле зрения

постоянно и эффективно работать над ее достижением;

4. способность верно оценивать реальность, умение вызывать симпатию, а также самопознание.

Судя по этому определению, психическое здоровье, как и многие другие понятия, ставшие предметом исследований современных ученых, прошло полный круг. В указанном определении нет никакого упоминания о «слабой адаптации», «склонности к навязчивым состояниям» или «перфекционизме»³⁷². Вместо этих мудреных понятий в перечне присутствуют проверенные временем достоинства, которые рекомендовались молодежи в качестве руководящих принципов задолго до того, как родился Фрейд, и уж наверняка раньше, чем борьба за психическое здоровье стала общенациональным движением. В одном из обзоров, посвященных данной конференции психологов, подчеркивалось следующее; «Факторы, внесенные психологом Барроном в список как свидетельства хорошего психического здоровья, мог бы процитировать любой старомодный философ-моралист».

Есть в природе человека такое свойство (оно даровано ему Создателем, и удалить его не по силам никакому теоретику), которое подстегивает его к тому, чтобы приложить максимум усилий, чтобы стараться и стремиться, а затем вознаграждает его чувством удовлетворения от хорошо сделанной работы. Нам свойственно измерять свою ценность и ставить самоуважение вкупе с чувством собственного достоинства в зависимость от того, как много мы достигли и насколько хорошо справляемся со своей работой. Если бы дело обстояло не так, человечество могло бы до сих пор тащиться в Hoiy с волами, пашущими землю с помощью кри-

_0bIx палок, и было бы одето в шкуры животных. Внутреннее удовлетворение — ^вот встроенная в нас награда за достигнутое, и оно побуждает нас стараться изо всех сил и делать максимум возможного, не обращая _вНимания на то, модно это нынче у социальных провидцев или нет.

Двадцатый век назвали столетием простого человека. Эта формулировка весьма логично вытекала из войн, кризисов и общественных трансформаций, которыми была отмечена первая половина столетия. Но позвольте выразить надежду, что какой-то отрезок второй его половины возведет на престол наряду с простым человеком еще и человека компетентного. Компетентность — такое качество, которое не тяготеет ни к общественному положению, ни к привилегиям, которыми пользуется; оно не является одним из аксессуаров богатства, и его нельзя купить. Найти его можно только в одном месте — внутри того человека, у которого оно врожденное. Оно сияет в нем независимо от того, исходит ли это сияние из особняка в Би кон-Хилле³⁷³ или из трущобы в Кингсбери-Ран³⁷⁴. Следовательно, это одно из тех качеств, которые предельно созвучны с демократией, поскольку самые высокопоставленные люди не вправе претендовать на него хоть в сколько-нибудь большей степени, чем самые скромные. В стремлении к компетентности все люди равны. Она предоставляет равные возможности каждому человеку на паритетных — и притом неподкупных — началах.

В последнее время мы стали остерегаться успеха и фактически организовали настоящий заговор против него, подвергая тем самым опасности всю нашу эпоху и цивилизацию в целом. Мы ошибочно начали воспринимать демократию как «заурядократию», пытаясь выставить однообразную монотонность посредственных середняков в качестве культурного идеала. Теперь уже многим должно быть ясно, что таким образом мы теряем прекраснейшие плоды демократии: свободу и возможность для каждого индивидуума проявить самые лучшие качества, какие у него есть, достигнуть наибольшего, на что он способен, — и получить за это признание.

Французский литератор и философ Андре Мальро³^, исследовав все хитросплетения совращенного интеллектуализма, предложил для нашего времени в качестве нового мерила следующее простое изречение: «Человек есть го, чего он достиг».

И действительно, продвижение вперед, которое обеспечивают человеческие достижения, это м есть жизнь, демонстрирующая свою дей-

(твенность и способность длиться. Если мы в состоянии выбрать цед^ которых на самом деле хотим достичь, руководствуясь при этом нашими собственными благими и честными соображениями, и располагаем как мужеством, так и компетентностью, чтобы, ни на минуту не останавливаясь, добиваться их достижения, тогда нам обеспечен тот успех, который принято называть «реальным». И мы наверняка можем быть богатыми — с деньгами или без них.

Однажды поэт Карл Сэндберг³⁷⁶ сказал: «Прежде чем отправиться спать, скажите себе: “Пока что я еще не достиг своей цели, какой бы она ни была, но я буду чувствовать себя не в своей тарелке и в какой-то степени несчастным, пока не добьюсь желаемого”. А когда вы действительно достигнете этой цели, найдите себе другую».

Это и есть продвижение вперед. Именно это успех, таков его ритм и темп.

Успех — отнюдь не какой-то эксклюзивный клуб. Он открыт для каждого человека, у которого достаточно мужества, чтобы выбрать собственную цель и добиваться ее достижения. Именно из этого движения вперед возникает рост отдельного человека и всего человечества, и из него же проистекает такая важнейшая человеческая сущность, как характер.

Возможно, конечная цель жизни — подвергать человеческий дух испытанию, развивать его лучшие стороны и приближать к совершенству.

В этом случае конечный успех индивидуума нужно искать не в материальных результатах его труда, ибо из истории мы знаем, что целые цивилизации были похоронены в песках, а потому не вызывает сомнений, что и другие цивилизации, достигнув вершины, тоже рухнуг, и этому процессу не будет конца. Но что же остается после них и чем они пополняют человеческий дух? В этом и состоит суть проблемы, поскольку после песков и праха про должает существовать то ль ко одно — человеческий дух. Каждой личности на время ее жизни доверяют некий фрагмент этой квинтэссенции человеческой сущности, доверяют быть искрой, существующей от рождения человека до его смерти.

1ак действительно ли он богат? И обогатил ли он тот дух жизни, который был ему дан?

И действительно ли он добился успеха? Добился ли он того, чтобы эта искра трела ярче?

ОБ АВТОРЕ

«Университет успеха» — десятая книга Ога Мандино. Его первые девять работ, объем продаж которых составил много миллионов экземпляров, вне всякого сомнения, сделали его наиболее читаемым автором в мире из числа тех, кто пишет на темы мотивации и самосовершенствования. В 1976 г. в возрасте пятидесяти двух лет он буквально потряс издательский мир, уйдя в отставку с поста президента журнала «Неограниченный успех», чтобы посвятить все свое время написанию книг и чтению лекций, и теперь он является одним из самых популярных ораторов в стране.

Многие тысячи читателей и слушателей в семнадцати странах мира — от руководителей американских корпораций до рабочих японских фабрик, от мексиканских уголовников до голландских домохозяек, от тренеров Национальной футбольной лиги до монахинь на Филиппинах — подтверждают в своих письмах, насколько многим они обязаны Огу Мандино за то чудо, которое его слова принесли в их жизнь.