Запах был настолько резкий и мерзкий, что я рывком сел, и открыл глаза. У моего носа водил вонючей ваткой пожилой мужик, с длинными седыми волосами, одетый в черное. Я отшатнулся, прижавшись спиной к стене, и огляделся.
Тусклая лампа, забранная решеткой, зарешеченное оконце под потолком, да и седой мужик сидел напротив меня на шконке, присобаченной к стене. Как и я.
Старик увидев, что я полностью очнулся, некоторое время меня пристально разглядывал. Потом усмехнулся, встал, прошел в угол, и выкинул аммиачную ватку в парашу. Вернулся, и уселся снова напротив. Несмотря на полутьму, я его узнал, и воскликнул:
— Профессор Гершензон! Где это мы?
— Отдел Милиции на Большой Дмитровке — ответил профессор, продолжая меня изучать взглядом.
Я вспомнил, как мне прилетело стулом по голове, и не удивился. Но вот присутствие профессора, со значком депутата, сильно диссонировало с вонючей камерой.
— А вы что здесь делаете?
— В твоих документах, Смайли, стоит отметка спецучета. О всех происшествиях с носителями этого литера, немедленно докладывают в мой департамент.
— Зачем?
— Дело в том, Боб… я могу тебя так называть?
— Конечно, профессор.
— В твоем случае, в мой департамент пришло сообщение, что «м» — одаренный, с даром, исключающим любое агрессивное воздействие, избит до потери сознания.
— Ну, не то чтоб прямо избит… — я подвигал рукой челюсть, и прислушался к себе. Болел затылок, но, с учетом того, что именно по нему прилетело стулом, не так уж и болел. Еще, кажется, под левым глазом у меня будет синяк. Но самочувствие, вполне сносное, ващет.
— Я вижу — снова усмехнулся старик — но твои должностные обязанности в НКВД, определены исходя именно из твоей одаренности. И я обязан понять, что произошло. И, по необходимости, принять меры.
— И какие же меры теперь нужно ожидать?
— Да никаких — пожал Гершензон плечами — все с тобой, и твоей одаренностью в порядке. Просто нужно меньше пить.
— Это как?
— Это так, что стоит тебе напиться, и твоя одаренность идет вразнос. Сама решает, что есть агрессивное воздействие, а что нет.
— То есть, когда Ваня Петрухин, получил от меня коленом по яйцам — он был бухой? — я вспомнил, как меня испытывали на полигоне НКВД методом обстрелов и взрывов, и поежился.
Иван Петрухин, — тот самый могучий сотрудник охраны, один из немногих, о чьей одаренности я знал. Что то типа «каменная кожа» из комиксов, ничем не пробивается. Про остальных мог лишь гадать, не сталкиваясь лично. А спрашивать — это вроде как не приветствовалось.
— Везде своя специфика, Боб — профессор вздохнул — Петрухин тебя зафиксировал, и решил что ты безопасен. Вот так это у него работает.
Он встал, я тоже. И мы пошли к выходу из камеры.
— А ты куда собрался? — спросил меня Гершензон.
— А что мне здесь делать? — удивился я.
— Боб, ты доставлен в отделение милиции, после участия в драке, в центре Москвы. Драки, которую ты, как я понял, сам и спровоцировал. Так что жди, когда милиция и суд решат, что с тобой делать.
— Вы серьезно?! Сотрудника Первого Отдела ГУГБ, будут судить?!
— Ты нарушил закон, Боб. И это требует правовой оценки и принятия мер.
— А если бы это были вы?
— И меня бы судили — пожал плечами он — только наказание, вступило бы в силу по истечение депутатских полномочий. Закон один для всех.
— Обалдеть… — эта реальность меня изумляет все больше.
— Не переживай, Смайли. Я не думаю, что тебе сунут реальный срок.
— Срок?!!!
— Ну, на какого судью нарвешься. Но, я думаю, изолировать от общества тебя нет смысла. — он похлопал ладонью по железной двери камеры. Она тут же открылась.
— До встречи, Боб — он надел шляпу, и вышел. А я уселся обратно на шконку…
Человек в ботинках без шнурков, выглядит откровенным сбродом.
Меня повели к дознавателю спустя минут пятнадцать, после ухода Гершензона. Я успел лишь понять, что где-то остались мои шляпа, галстук и пиджак. На мне лишь брюки, ботинки без шнурков, и рубашка.
Но не успел я толком начать упорядочивать кашу в голове, как меня повели на допрос. Выводящий, на мои заложенные за спину руки, сообщил, что можно не напрягаться, да и вообще, был скорее добродушен.
Из подвального коридора с железными дверьми по сторонам, мы поднялись на первый этаж. С уже солидными деревянными дверями. В одну из них мы и вошли.
Парень за столом, лицо имел не сильно обезображенное интеллектом. Впрочем, я чувствовал, что у меня наливается синяк под глазом. Так что, мы вполне соответствовали друг другу.
— Борисов! — воскликнул он, — наконец то.
Словно я где то загулял, пока он грыз ногти, меня ожидая.
— Садись, Борисов — он кивнул на стул у своего стола — Я лейтенант Сидоров, дознаватель отдела. Сейчас мы тебя быстренько опросим, и покончим уже с этой дракой.
— Покончим? — я не очень понимал, что происходит, и как себя вести.
Большой кабинет тонул во мраке, лишь мы с Сидоровым, сидели в круге света от настольной лампы.
— Остальных судья уже отоварила. Ты последний остался. — лейтенант Сидоров всем своим видом выражал удовлетворение сделанной работой. Выдернул из пишмашинки лист бумаги — на вот, ознакомься. Если есть возражения, или уточнения, вот тебе листок, вот ручка, пиши. А я чайку соображу. Ты будешь?
— Не откажусь. Быстро тут увас.
— А чего тянуть? — он воткнул в розетку вилку электрочайника, и снял с настенной полки две кружки, сахарницу… Тут я увидел, лежащие чуть в сторонке свою ксиву, пропуск в Кремль, и паспорт.
— А вдруг я у психиатра наблюдаюсь? Или болею чем, сознание вот теряю.
— Дежурный психиатр, профессор Гершензон, всех освидетельствовал. Среди задержанных нет больных, психов и невменяемых. А ты напился, и стулом по башке получил, вот и сомлел. Ты читай давай, и так с ерундой весь вечер вожусь.
Документ называется «Обвинительное Заключение». Я поморщился. Дознаватель?! И обвинительное заключение?! В остальном — обычный милицейский протокол.
Гражданин Борисов Р. О., находясь в пьяном виде, в кафе по адресу… со сцены оскорблял посетителей, и пел про них оскорбительные песни. Чем спровоцировал драку, в которой принял участие. В процессе драки, нанес легкие побои гр. Пуляеву П. С… действия Борисова подпадают под ст…Исходя из вышеизложенного — передать дело в суд.
— Все верно написано, — сказал я — у меня пара вопросов.
— Давай — Сидоров налил кипятку в кружки, сыпанув в них же по щепотке чая и по две ложки сахару.
— Со мной девушки были, они здесь?
— Сдурел что ли? Кто же женщин за драку закроет?
Эвона как у них!
— А где они, не знаешь?
— Их мой напарник опрашивал, ушли наверное — лейтенант пожал плечами, и отхлебнул одуряюще пахнущего чая. — они, поди уже дома спят. Ты часа три в отключке валялся.
— А я-то как здесь оказался? — чай оказался вполне себе дарджилинг.
— Администратор кафе наряд вызвал. Ну, они и приехали, с дружинниками. Всех построили и загнали в автобус. И тебя привезли.
— Со мной еще парень был, Гриценко. Его тоже закрыли?
— Во-первых, все свидетели, показали, что он лишь защищался. Вдабавок, он рабочий. Так что, он наверное, девушек твоих по домам и отвел.
— И что же мне светит?
— Остальные получили по году. Только эти двое — он глянул в список, что лежал отдельно — Пуляев, и Федоров, что тебя стулом отходили, на полтора года присядут. Вот же, бля! На них пахать можно, а туда же, — поэты! Так что, можешь уже морально готовится.
— А ничего что я, типа потерпевший?
— Если бы ты только отбивался, то и разговора не было. Пятнадцать суток, и гуляй. Но ты активно участвовал в драке, которую и спровоцировал. Так что — поедешь вслед за ними, лес валить.
— И что, так запросто коллегу к зекам кинешь?
— Да какой ты коллега? Носишь за руководством тапочки. Тебе бы выехать хоть раз в адрес, на бытовуху. Тогда б еще… А так… в тепле, сыт, пьян и нос в табаке. Даже драки устраиваешь. Совсем вы там, в ГБ берега потеряли. Милиции что, заняться нечем, по-твоему?
Так дальше и перебрасываясь фразами, мы попили чаю, и он сказал:
— Ну что, напился? — спросив это, он складывал в картонную папку бумаги, мои документы, и подписанное мной Заключение.
— Да, было вкусно — поблагодарил я.
В кабинет зашел выводящий, что меня сюда привел. Сидоров протянул ему папку с документами, и напутствовал:
— Ну, удачи.
— Куда меня?
— К судье, она поди заждалась — пожал плечами лейтенант. — бывай.
Длинный коридор, с солидными, двустворчатыми дверьми по обеим сторонам, упирается в стену, и сворачивает налево. Выводящий, или как тут его называют? был флегматичен, и шел не за спиной, а рядом. Я мысленно чесал репу, и размышлял о том, что как не крути, но срок мне, похоже, впаяют. Условный, ясно дело. Гершензон зря болтать не будет. Но социалистическое правосудие мне нравилось. Набуровил? Пожальте бриться. Невзирая, и вопреки.
Тем временем, мы свернули в коридор, ведущий к залу суда. И я подумал, что пожалуй, лучше бы мне получить реальный срок.
На скамейке у высокой двустворчатой двери, с табличкой «Судья», сидела Александра Илларионовна Воронцова, собственной персоной. Длинные ноги трогательно поджаты под скамейку, прямая спина, хрупкие плечи, нежная шея и гордый поворот головы, с заложенной за левое ухо тяжелой прядью волос. Увидев нас она встала, и уставилась на меня. Потом нахмурилась, и сказала:
— Я просила скандал, а не оскорбления и драку, Борисов.
Точно. Нужно садится реально, мелькнула у меня мысль. Иначе наверняка пришибу я ее. От немедленного осуществления, меня удержало присутствие мощного выводящего рядом. Еще мелькнула мысль, что это молодое туловище, что мне досталось, набито всей этой молодой хренью, что так подстегивает эмоции. Сам-то я, уже давно не реагировал на такие вещи так бурно. Хотя и злился, конечно.
— Я, товарищ Воронцова, и подумать не мог, что у суровых борцов и воинов, души трепетных ланей.
— Вы, это — заговорил мент-сопровождающий — подождите, я щас.
И собрался толкнуть высокую дверь.
— Не боишься, что сбегу? — все же удивился я.
— Зачем?! — тоже удивился он — только, потом весь суд, будешь сидеть в наручниках. Оно надо?
И он скрылся за дверью.
— Ты то что здесь забыла? — меня немного отпустило. Я не ожидал ее здесь увидеть. — решила позлорадствовать?
— Я свидетель — задрала Сашка нос — мои показания будут небесполезны суду.
— Боже мой, ну и обороты ты используешь. Расслабься, так ты вернее сформулируешь суду мой преступный облик…
Мы чуть было не начали выяснять отношения немедленно. И чем бы это закончилось — кто знает?
Но дверь открылась, показался мент, и сказал:
— Заходите.