Глава 7

Ночью я просыпался. Но, сквозь сон, сил достало лишь раздеться. Поэтому, пройдя казарму на выход, я не стал мешкать, а поинтересовался у дневального удобствами.

Сортир расположен не в казарме, а на отшибе. Он — монументален, сложен из кирпичей, и мест на двадцать посадочных. Изнутри выглядит и пахнет как сортир, который одновременно посетило человек пятьсот.

Ну да, подумал я, народ, после подъема, забежал, и теперь познает радости физкультуры. Вдали, меж бараками, виднелся спортгородок, где энергично махали руками-ногами военнослужащие с голым торсом.

Закурив «Лакки Страйк», я пошел обратно, размышлял о том, что реципиент похоже, был не очень курящим. И что чувствую я себя — очень сносно.

У казармы меня уже ожидал капитан Чашников. Выбритый, наглаженный, тускло сияющий сапогами, и отвратительно свежий. Глядя на него, я сполна ощутил, что небрит, неумыт, мят, и расхлябан.

Но я решил наплевать. Я не понимаю что происходит, я не понимаю где я, и категорически не могу даже предположить, что меня ожидает. Мятые брюки, на этом фоне — фигня.

— Здравствуй, Боб — поздоровался капитан, когда я остановился рядом с ним.

Кивнул, не открывая рта. Думаю, он мне сейчас расскажет, что меня ждет.

И он не подвел. Медкомиссия займется мной после восьми утра. Все мероприятия, связаные с моим трудоустройством займут дня три, а то и больше. На это время, мне нужно переодеться. Не дело какому-то гражданскому по части слоняться. И вообще, тебе нужно привести себя в порядок. Пойдем, Боб. Получишь форму, сапоги, заберешь бритву с зубной щеткой. Твои вещи уже привезли.

На складе, куда мы пришли совсем скоро, было оживленно. Человек пять заполняли какие-то бумаги, а за перегородкой, отделявшей собственно склад от мира, стоял совсем не высокий, но какой то квадратный мужик за сорок, с тремя треугольниками в петлицах.

— Вот, старшина, ваш клиент — сказал ему Чашников. — И саквояж, что вчера принесли, тож несите. Забрать туалетные принадлежности. Еще что-нибудь тебе нужно забрать, Боб?

Старшина смотрел на меня лишь мгновение. Потом, не сказав ни слова, развернулся и ушел. Вернулся спустя еще мгновение, умудрившись нести стопку одежды, дорожный саквояж, видимо мой, сапоги, и плечики — вешалку.

— Переодевайтесь — сказал он, и снова скрылся между стеллажей. Показавшись обратно опять же спустя мгновение, с фуражкой в руках.

Старшина — он и есть старшина. Все оказалось более чем впору. За исключением широченных синих галифе. Если их прям растянуть — метра два в поперечнике я получаюсь.

Оказавшись посреди океана, в лодке, после кораблекрушения, с парусом у меня проблем не будет. Но ходить — в этом?!!

И я, вешая на плечики брюки, рубашку, пиджак, сказал старшине, что, нет ли у вас форменных штанов поуже?

Он пожал плечами и снова скрылся, вернувшись с другим штанами. Забрал у меня вешалку с одеждой, спросив:

— Привести в порядок?

— Буду признателен — ответил я, снова наматывая портянки. Галифе осталось. Но уже не столь грандиозное. Подошел к ростовому зеркалу, и впервые увидел себя, нынешнего, в полный рост.

Не перетягивая, затянул офицерский ремень, надел фуражку. Из зеркала на меня смотрел молодой НКВДшник, в еще не обмятой форме, но исполненный суровости.

Полез в саквояж, достал, немного поковырявшись, несессер с туалетной приблудой, и взглянул на Чашникова. Типа, что дальше?

Дальше мы вернулись в казарму, где я ночевал, и я пошел умываться. Больше всего мне понравилось, что мое появление всем было до фонаря. Ну, ходит какой то чувак мимо оружия, ну и пусть.

Неторопливо шагая с капитаном в офицерскую столовую, на завтрак, я получил от него замечание. Отдав честь встречному кренделю с кучей шпал в петлицах, он увидел, что я не снизошел. И строго указал мне, что не дело.

Я пояснил, что ни в Красной Армии, ни в НКВД не служу, присягу не принимал, так что нефик. Обсуждая этот вопрос, мы и пришли в столовую. Неожиданно уютную и небольшую.

Уселись за свободный стол, и принялись за гречневую кашу с маслом, и чай с булочкой. Поданные, официантом-бойцом в белой куртке. Вокруг было с десяток командиров — НКВДшников. Никому до нас не было дела.

После завтрака, капитан привел меня к кирпичному зданию, возле которого было запарковано с десяток авто. Я было решил что это штаб. Но, как выяснилось, это гарнизонный клуб. А медицинская служба, расположена в противоположном от входа в клуб торце здания.

Подведя меня ко входу, Чашников попрощался до завтра, и я заподозрил неладное.

Но медицинская комиссия, оказалась именно медицинской.

Для начала меня сфотографировали анфас/профиль/три четверти. Откатали отпечатки пальцев. И понеслась. Рост, вес, давление, объем грудной клетки, и прочее и прочее.

Медсанчасть гарнизона, где я оказался, сравнительно небольшая. Но, для этого времени, весьма неплохо оборудована. И даже есть допотопный рентген.

Я был не один. Вместе со мной слонялись по кабинетам еще пара молодых бойцов. Забавно, но ни я, ни они желания общаться не демонстрировали. Им, похоже, приказано не болтать. А я просто не знаю, о чем с ними стоило бы поговорить. Так и бродили, общим коридором, из кабинета в кабинет.

После фотографирования и антропометрии, со мной долго беседовала группа товарищей в форме. Все они были очевидно гражданскими, а военная форма для них — лишь дань правилам. А возглавлял эту компашку пожилой еврей с пейсами, и вовсе в костюме-тройке.

Я было заподозрил психиаторов. Но, по характеру вопросов, понял, что это скорее предварительное собеседование. Впрочем, и психиаторы с психологами тоже очевидно присутствовали. И все это продолжалось до обеда. На обед я пошел уже один. В офицерской столовой меня без вопросов накормили.

После обеда пошло, как я подозреваю, уже другое обследование. То, что про магию. Я даже приблизительно не смог бы сказать что значат, и зачем все эти странные приборы и предметы. И заняло это все время до вечера. Оглушенный непониманием происходящего, я был милостиво отпущен до завтра, и пошел ужинать.

Вспомнив, после ужина, о клубе, туда я и пошел. И не ошибся. Библиотека в наличии. Пару часов листал подшивки «Правды», «Известий», «Красной Звезды». Окончательно запутался. Товарищ Орджоникидзе возглавляет Народный Комиссариат Гражданского Строительства. То то повсюду стойка.

И еще удивил очень спокойный тон газет. Никакого «Даешь!».

В «Красной Звезде» — короткое сообщение, что прославленный герой, выдающийся военачальник, товарищ Блюхер, покинул пост командующего ДальВО по состоянию здоровья.

Встык к нему — пространная передовица в «Известиях». Там говорилось о том, что приходит время выдвигать молодых руководителей, на смену героям, отдавшим здоровье во имя дела Революции, героям гражданской войны и становления советской власти.

И никакого Сталина. Короткая заметка об успешных переговорах товарища Калинина с делегацией английских парламентариев.

В Германии — Гитлер до предела милитаризует экономику. САСША, выбравшись из кризиса, расширяют сотрудничество с СССР, в области машиностроения. Охренеть.

Я бы еще почитал, но милая женщина-библиотекарь, сообщила что закрывается, приходите завтра, товарищи. Кроме меня, за столами сидело еще с десяток бойцов, что-то писали, изучали какие-то книжки, и вообще, производили впечатление студентов, а не военных.

Прошелся в густеющих сумерках по гарнизону, подсознательно все время ожидая окрика. Никому до меня нет дела. Судя по всему, я — в расположении какого-то отдельного, специализированного подразделения, скорее всего батальона.

Со всеми атрибутами отдельности. Плац, спортгородок и, угадываемый за ним в темноте, стадион. Мимо здания Штаба, забрел в автопарк. Техника храниться в боксах, лишь гараж-мастерская подавал признаки жизни. Заглянув в него, с удивлением увидел на яме мой, как я понимаю, мятый Кадиллак. Почти разобранный.

Появившийся сержант представился механиком. Рассказал, что машину притащили ночью, приказали привести в порядок. Но тут, в основном, для жестянщика работа. И, одно стекло треснуло. В остальном все в порядке. По большому счету, вставить плексиглас вместо стекла — и уже сейчас можно ехать.

Глянув на плексиглас, попросил разрешения, и нарезал себе медиаторов. Посмеиваясь объяснил, что думаю петь песни под гитару…

В казарме чистили оружие! Я не вкурсе, может так заведено в Красной Армии, или в НКВД, перед сном чистить ствол. Но винтовки меня заинтересовали. Присел к группе бойцов, и попросил разрешение изучить винтовку.

Народ, кстати, в казарме, был далеко не бойцы-первогодки. Вполне, судя по виду, состоявшиеся военные. Спокойные и уверенные в себе. Мне охотно сунули оружие в руки, и рассказали, что это автоматическая винтовка Симонова.

Разбираясь с ней, рассказал бородатый анекдот, о том, что чистка оружия начинается с проверки его номера. Чтоб случайно не почистить чужой ствол.

Не знаю, как здесь с боевыми кондициями личного состава. Но мой анекдот зашёл так, что ржала вся казарма, простодушно пересказывая его друг другу.

Засыпая после команды отбой, я размышлял о том, что сбегать нужно будет через КПП. Но и через гараж, тоже можно. Серьезная охрана только на внутреннем периметре. Но и она в рутинном режиме, так что, если чо, шанс есть.

Следующим утром, сбегал на зарядку с ротой. Чисто посмотреть, что мне досталось. Досталось мне крепкое от рождения туловище, хоть и чуждое спорту, но еще не испорченное пивом и стейками. Я и сам не бог весть какой спортсмен-боец. Уверенно отобьюсь и убегу от пары-тройки гопников. Или настучу одному, не самому опытному агрессору.

Но, мотая круги по стадиону, я от личного состава не сильно отличался. И это опять же говорило в пользу кого-то спецподразделения. Нормальный солдат, как не мотивируй, все делает спустя рукава. Здесь народ старался.

Капитан Чашников не появился ни на завтраке, ни после. Ко мне подошел сержант — замстаршины роты, и сказал, что после развода мне нужно будет с ротой идти на стадион. Там меня будут ждать. Шагая с ним в конце строя, узнал, что у них занятия по рукопашке, а за мной подойдут.

Инструктор по рукопашной подготовке меня впечатлил невероятно. Крепкий мужик лет сорока, с лицом, как будто по нему пробежалась футбольная команда в шиповках. Характерно прижатые уши. С твердыми мозолями по всем рабочим поверхностям организма. А взгляд…

Тот, кто сказал бы мне про холодный и пустой взгляд убийцы, ничего не понимает в жизни. Чтоб увидеть такой взгляд, в моей реальности достаточно было в семь утра прийти на остановку общественного транспорта. Или сказать какой девушке, что фильм «Красотка» — про тупую шлюху и психически неадекватного перца.

Нет, здесь во взгляде была такая доброта, что было очевидно — перерезав мне горло, он меня нежно погладит по голове, и успокоит сообщением что уже все. Скоро отмучишься.

Он между тем, приступил к теоретической части занятий.

Бойцы, произвольно рассевшиеся на молодой траве, услышали от него о том, что главное зло — разговоры. Если и когда вы, товарищи, решили кого то убить, то не откладывайте. Не нужно вот этой всей болтовни. Она ведет к суете, и перепачканной в крови одежде. Потому что за разговорами клиент начнет метаться, дергаться и, может быть даже вас оскорблять. Что толкнет вас из равновесия к ненужной жестокости.

Дослушать мне не дали. Наконец появился Чашников, и увел меня на, как он пояснил, полигон.

Уводя меня сосновым бором от стадиона, он похвастался, что инструктор, Бертольд Язепович Лапиньш — лучший в стране боец. Ради схватки с ним приезжают даже из-за рубежа. Но никто не преуспел.

На полигоне, открывшемся нам за сосновым лесом, было оживленно, и я сразу же попал в лапы товарища Дыбенко, встретившего меня как родного. В военной форме он выглядел даже интеллигентно.

Потом он, и группа, судя по всему ученых, швырялись в меня разными предметами. С применением подручных военных и средств. Тщательно все записывая, и вообще, судя по всему, соблюдая неведомый мне протокол.

Под это дело, нам всем, выделили целый сектор полигона, где надо мной и измывались. Если очень упрощать, магия, что у меня была, не обращала внимания на безопасные для меня вещи.

Медленно летящий теннисный мячик, я просто ловил рукой. А вот если его сильно бросал Чашников, то мячик зависал недолетев до меня. Ну, там потом швыряли камни, ножи и другие тяжести. Как я понял, швыряться в меня бесполезно.

Я не успел додумать эту мысль, потому что капитан Чашников достал из кобуры наган, и высадил в меня весь барабан. Появившийся непонятно откуда, рядом с ним, тот самый громила два на два метра, из охраны Калинина — сделал то же самое, но из двух наганов, с двух рук.

Все пули зависли в нескольких метрах от меня, а потом осыпались.

Тут уж я начал мыслить очень и очень быстро, и ринулся на Чашникова и Громилу. Куда бежать с полигона в другую сторону, я просто не знал. И я решил что, миновав вооруженных чуваков у меня есть шанс. И, все поначалу складывалось удачно. Потому что, набежав на капитана, я съездил ему в подбородок, и его свалил. А вот с громилой это номер не прошел. Сходу сунул ему левой по печени, и согнулся сам, чуть не теряя сознание от боли.

Если представить, что я левым кулаком, со всей силы, засадил по броневой плите, весом в пару тонн… Сломал я себе кисть, напрочь. Лишь, подвывая от боли, на остатках сознания, когда громила, лишая подвижности, обхватил меня руками, коленом засадил ему по яйцам. Чисто на автомате.

И, неожиданно преуспел. Потому что гигант отпустил меня и согнулся. И я, все еще будучи не в себе от боли, бросился к тропинке среди сосен.

Но там меня встретил инструктор по боевой подготовке товарищ Лапиньш. И, к полнейшему моему изумлению, его удар просто завяз в моей магической защите. А нефик, меня мгновенным ударом не взять!

Я было решил, что шанс всеж есть. Да не тут то было! Сзади набегали Чашников и громила, а Лапиньш разорвал дистанцию, судя по всему прикидывая, как меня паковать.

А потом, вокруг, раздалось три взрыва. Настоящих. Я совершенно зримо увидел вокруг себя сферу из осколков. Не навредивших ни мне, ни этим моим противникам. Тут Бертольд Язепович, небрежно, и не очень торопясь, поддел ногой мою ногу. А когда я упал, навалился сверху, и нажал мне куда то на шее. Сознание погасло…

Пришел в себя я быстро. Справа меня поддерживал под руку громила. Слева убийца Бертольд. Глянув вокруг, я понял, что был близок к успеху. От места моего расстрела я отбежал прилично, метров триста. Там толклись Чашников, ученые, незамеченная мной кинокамера с оператором и обслугой, товарищ Дыбенко, и еще какие — то военные.

— Зря ты бегал — сказал мне громила. — куда здесь убежишь?

— Не слушайте его — сказал товарищ Лапиньш — все правильно, нужно пытаться до последнего.

И мы пошли. Точнее, меня повели обратно. Но мы прошли всего метров пять. Как под ногами рвануло.

Может быть, я уже пришел в себя. А может и наоборот, оттого что я пребывал в некоем ступоре. Но я, во-первых — не испугался. Точнее, вообще никак не среагировал. Во-вторых увидел, что взорвалось рядом с моими ногами что то серьезное, с килограмм взрывчатки. И что ни взрывная волна, ни звуковой удар меня совершенно не коснулись, несмотря на то, что я был в эпицентре. Как и моих спутников — сопровождающих. Когда я сказал:

— Да вы здесь все е@нутые!

На это Лапиньш покачал головой, и тихо проронил:

— Проверка должна быть всеобъемлющей.

— А что ты хотел? — добавил громила — к нам на работу так просто не берут.

Мои размышления о том, что молчаливые до этого военные, вдруг со мной заговорили, прервал товарищ Дыбенко, к которому мы подошли. Рядом с ним стоял давешний старик-еврей, внимательно и оценивающе меня разглядывающий.

— Поздравляю вас, товарищ Смайли! — сообщил Дыбенко — вы прошли обследование на право работы. Решение о вашем трудоустройстве будет принято в ближайшее время.

— Я внесебя от радости, Павел Ефимович — буркнул я. — и лучше называйте меня Роман Олегович.

Пожилой еврей усмехнулся, развернулся и пошел с полигона.

А Дыбенко добавил что до завтра я могу отдыхать, завтра собеседование. И принялся командовать сворачиваться, пошевеливаться и прочее. Ко мне подошел Чашников, и с минуту молчал, а потом сказал:

— Ничего личного. Просто приказ.

— Тоже ничего личного — ответил я — просто рефлекс.

Он протянул руку:

— Меня Виктор зовут.

— Я уже говорил, называй меня Боб.

Потом ко мне подошел невысокий парень-рядовой, и тихо попросил для осмотра мою левую руку. Она выглядела ужасно, и я снова начал втягивать воздух сквозь зубы от боли. Боец, легким поглаживанием, успокоил боль. А потом куда то исчезло и покраснение, и начавшаяся было опухоль. А потом я понял что левая кисть у меня в порядке. В чем я убедился сжав-разжав несколько раз кулак.

С тем я, снова в одиночку, пошел к казарме. Размышляя о том, что после обеда засяду в библиотеке и выясню наконец, куда же меня занесло, и что мне стоит ожидать.

Вернувшись в казарму, я некоторое время чистил форму и сапоги — мне выдали яловые. Мелькнула мысль, что это, похоже, зашквар здесь. Все вокруг были в хромовых. Потом решил прилечь, и подремать. Потому что утро выдалось, уж больно захватывающее. И задрых столь глубоко, что когда меня растолкал Чашников, за окном было темно.

— Вставай, Боб. С тобой хотят поговорить.

Я сел на кровати:

— Решил меня попробовать сжечь? Раз застрелить не выходит…

— Нет. И так ясно, что не сгоришь. Пойдем быстрее.

Но я сходил умылся. Оделся, и лишь потом мы пошли к столовой. Капитан в помещение входить не стал. Только кивнул какому то шкафу у входа.

В столовой было пусто, лишь за столом у стены сидел и уплетал щи какой-то мужик. Когда я вошел, он поднял голову, вытер салфеткой рот, и сказал:

— Здравствуйте, мистер Смайли. Проходите. Присаживайтесь. Выпьете со мной?

— Почту за честь, Лаврентий Павлович, — ответил я подходя к столику.

Загрузка...