Уральский следопыт, 1979-03

ТАТЬЯНИН ДЕНЬ

Фото А. Нагибина

Тракторист заглушил мотор (сразу стало слышно ручеек в канаве) и взобрался на крышу кабины. Помахал шапкой над головой. Потом повернулся в другую сторону и снова помахал. И так – четыре раза, на все стороны света.

– А придет?

– Придет, если увидит, – сказал он с крыши, и остался стоять…

Как на загадочной картинке: поле слева, поле справа – на все стороны – до кромок синего леса на закраинах. На поле – россыпи горожан, – приехали на прополку. В центре – мы. Задача – отыскать бригадира Широкореченского отделения Свердловского овощесовхоза.

Бригадир появился незаметно. По тропке в борозде привихлял мотоцикл, и с заднего сидения спрыгнула молодая женщина.

– Кто спрашивал бригадира?

Пока редакционные «Жигули» по дороге на покосы (нам было назначено туда) осторожно пробирались узенькой колеей дамбы, Татьяна Петровна Субботина, или просто Таня, подсчитывала что-то в блокноте, шевеля губами.

Я посматривал на ее руки и удивлялся про себя своему удивлению: здорово же въелись в нас старые представления о сельском труде. Раз земля – значит и сам человек в старой отслужившей одежде, и руки его – бороздки с въевшейся в трещины чернотой… Таня одета легко, даже не без элегантности, в модной, хоть и рабочей, куртке и брюках. И руки у нее гладкие, маникюр – по самой последней моде на данный день, яркий, густокрасный, словом, руки из тех, что знакомы и с кремом и с лосьоном. («Не употребляю», – сказала она позже).

Когда-то, скажем, в относительную старину, сын или дочь, подрастая в семье, видели изо дня в день только тот труд, которым занимались родители, и постигали смысл и свойство этого труда как естественную часть и своей жизни. В представление о будущем краеугольным камнем укладывалось представление о главном деле жизни – дающем хлеб ремесле отца или матери.

Теперь юноша или девушка задолго до часа выбора уже знает о жизни намного больше, чем его сверстники пятьдесят или сто лет назад, и често больше, чем его родители, поглощая информацию из десятков источников – книг, газет, школы, телевидения, кино. Он, современный подросток, знает, что не только из заводов и станков, или учительства и тетрадей, больницы и врачей, поля и фермы ли, как у отца или матери, состоит выбор. Он знает больше, и знает, что может больше. И никому не странно, что сын рабочего становится программистом, дочь швеи – хирургом, сын доярки – инженером.

И все-таки и в наш электронно-вычислительно-энтээровский разборчивый век с его безбрежной дробностью занятий, множественностью специализаций остаются главные профессии – строителя, рабочего, крестьянина, остаются и крепкие привязанности к ремеслу отцов.

Ни о чем этом, конечно, Таня не размышляла, выбирая себе работу. Но и в этом «невыборе» была своя традиция. Отец – хлебороб, один из первых комбайнеров. Мать – колхозница. С детства родные ей запахи поля и тракторов (синий несамоходный комбайн отца двигался за трактором). И она узнала сперва труд хлеборобский в поле, на току.

Овощеводом же стала случайно…

Вышло так, что десятилетку Таня не сразу осилила, ушла из девятого. Но дома отсиживаться не пришлось. «Баловство это без дела слоняться», – сказал отец и велел идти работать. О том, чтобы ослушаться отца, и в мыслях не было.

Жили они тогда в Курганской области, в селе Мартино, названном так по имени первого поселенца… Пошла Таня работать – зерно перелопачивать, да в мешки ссыпать. Почелночила так с полгода, поняла, хоть никто и не учил уму-разуму, надо к какому-то знанию прибиваться. Подала документы в Китайское сельскохозяйственное ПТУ. Потом уже сообразила, что профиль-то у училища плодоовощеводческий. Закончила, получила аттестат мастера-плодоовощевода, назначение в Свердловский овоще-совхоз. Перед дорогой подала документы в Шадринский совхоз-техникум, и тоже на овощеводческое отделение, на заочное. В совхозе послали ее работать в теплицу. Так и определилась Танина линия.

Разве что с высоты птичьего полета, да из окна бегущего мимо поезда теплицы на полях покажутся пасторальными картинками благостного сельского быта. Дело тепличное трудное, а порой изнурительное. На улице двадцать, а внутри – жара под сорок, а при влажности 96 – пятьдесят. Как в бане. Ну, в бане попарился и ушел, а тут семь часов отработать, да подвигаться. Поспел урожай – ящики тридцатикилограммозые таскать.

Сейчас автокары в совхозе, а тогда – тащи до подвесной тележки своим ходом. И не в короткую страду на две-три недели, а как на конвейере, знай снимай через день поспевающие плоды.

Но есть в этом труде радость, а то чего бы ходить сюда… Не зря ни разу за много лет не явилась мысль сменить работу. Когда своими руками просто дерево посадишь, совсем другое отношение к нему, не то что из окна вагона, а тут – целый урожай, не дерево. Особенно когда войдешь зимой, с мороза вбежишь, а тут, как в кино, – зеленые пупырчатые, в слезе, дары перед тобой. К 8 марта, к женскому дню, первый урожай. Не зря покланялись, не зря по тридцать пар резиновых перчаток сменили за сезон. (Женщины, что постарше, не принимают эту моду – в перчатках работать, а молодые тепличницы приучили себя, работают споро, но руки берегут, чтоб все честь-честью – кожа гладкая была и маникюр, хоть в городском автобусе, хоть в театре покажись – не стыдно.)

Вот когда вспомнишь теплицу! Когда носишься по полю да поглядываешь на небо – смилостивится или нет. Там, под стеклом, ни мороз, ни сушь не помеха, какой климат надо, такой сотворим. А здесь… Когда, проучившись заочно четыре года, Таня закончила техникум (заодно и десятилетку) и ее назначили бригадиром, не думала, не гадала она, что обьявится у нее такой вредный союзник, союзник-враг: погода. Ни отменишь, ни приноровишься – выкручивайся, как знаешь. В те годы еще куда ни шло. В это же лето погода будто мстила полям и людям за что-то. Дождь за дождем сочился сутками, изнуряя землю и выматывая души. Старожилы говорят, такое было только один раз, то ли в тридцать шестом, то ли в тридцать седьмом. А тут еще поле трудное, привязано к поливу, к трубам, без отдыха шестой год рожает подряд одну капусту, устало поле. Жадно ловили просветы, подсохи. В один из таких погожих дней город-шеф, индустриальный Свердловск как опустел – все, кто мог, двинулись за город – на субботник.

Сушью ли, распутицей ли начинается утро – бригадиру всегда одна дорога – в поле. В страду дни похожи как близнецы, но от этого не становятся легче, каждый надо прожить наново. А есть и особенные, авральные, как этот. Встает бригадир в шесть утра и по дороге с центральной усадьбы проигрывает мысленно день, который предстоит по этим вешкам-наметкам прожить. В 7.45 в конторе, за столом, в 8.00 – разнарядка. Бригада в сборе, все двадцать пять. Двух трактористов – на покос, возить сено, одного – с «ДТ» – на «дэдээнку» – дождевальную установку, это трое, четвертого – подвозить и наращивать трубы на поливе. Уходчиц, всех шестнадцать, на парники, разнорабочих – на погрузку сена, подноску труб.

Разнарядка подошла к концу, когда за окном загудели машины – стали подъезжать горожане. Сегодня их много, и когда бригадир сделает отметку в блокноте, то окажется – только к ней из города приехали с 36 предприятий и учреждений. В половине десятого подкатили последние, Таня подсчитала-прикинула: около двух с половиной тысяч. Быстро, на ходу разбираясь с прибывшими (многих уже знает в лицо с прошлых встреч), прикидывает, кого куда поставить. Вон там большой массив обещает хороший урожай, по нынешним временам вот так важно сохранить, и она посылает на прополку бригады из Уни-хима, мединститута, института экономики – эти работают добросовестно, не подведут. Ну, а вот здесь, у дамбы, морковка не задалась, хоть сколько бы собрать, сюда можно и тех, кто не шибко хваткий…

Теперь можно и на покос с тракторным порожняком. Покос ей сейчас в особинку. Обычно на заготовку сена посылают до двухсот человек. А нынче шефы в райкоме (над совхозом шефствует Верх-Исет-ский район) решили: чем каждый год посылать случайных малообучен-ных людей, не сколотить ли постоянную бригаду, ведь есть же среди горожан умельцы. Таких оказалось человек серок. И они, сорок, стали справляться с заданием, которое было иногда не по силам случайным двумстам. Косари подобрались ловкие, среди них – и второй секретарь райкома на удивление Тане отмахивал косой так, что любо-дорого смотреть… Поставила Таня тут несколько рабочих из совхоза – косы отбивать, инвентарь чинить. Сейчас едет – не надо ли какую помощь.

Вернувшись с сенокоса, приняла работу, отпустила людей, выдала справки тем, кто справился с нормой. С четырех засела в конторе – закрывать наряды.

Дома вечером ждали контрольные работы, для института…

А на другой день, в который раз за это лето, зазудил нудный, по-осеннему беспросветный дождь.

Снова встретились мы с Таней несколько месяцев спустя. На поля в борозды зима бросала первые снегинового своего урожая. Отгуляла Таня все свои заработанные отгулы и ездила теперь ежедневно в УРАЛНИИСХоз на курсы повышения квалификации.

Трудной была уборочная страда. К осени дожди наподдали еще больше, многие поля были залиты водой, уборка давалась на редкость. тяжело. По телевидению выступил секретарь обкома, говорил проникновенно, трудностей не скрывал, и люди с новым упорством шли в поля – убирать прихваченную морозом картошку, собирать зерно. Трудно. И все-таки так нелегко доставшийся урожай дошел до закромов. Танина бригада с планом – по сенажу, сену, моркови, огурцам- справилась, а вот капуста уродилась неудачная, много пошло в цвет, много пустокочанной.

Близилась зимняя сессия в сельхозинституте, где Таня учится заочно.

– На овощеводческом, конечно? – спросил я.

– Ну!

– А специальность-то плодо-овощеводческая,- я сделал ударение на слове «плодо».-Разве не тянет сады сажать, фрукты выращивать?

– Нет, не тянет.

– Ну уж… Вон романтики-то сколько в этом, в кино белопенные сады снимают, художники картины пишут, и песни поют ведь не про овощи, а про то, как «сады стоят зеленые, а в них идут влюбленные».

– Пусть,- сказала Таня.- Пусть южане обеспечивают страну фруктами, побольше садов разводят, им сподручнее. А нам, уральцам, овощи нужнее. Медицинская норма овощей на человека в год 146 килограммов, а у нас пока приходится по 135. Еще работать и работать.

Сказала серьезно, без пафоса, как о понятном. Спор с тем, кто в чем-то сильно убежден, обречен. Я и не собирался спорить, а «подначивал» так, все-таки интересно – почему не сады.

…В жизни человеческой, говорят, есть свое утро, день и вечер. Он только-только начинается Большой день Тани Субботиной, агронома, бригадира, вчерашнего комсомольского секретаря, члена КПСС, студентки института. И сам он состоит из тысяч дней, полных всем, чем полна жизнь человека работающего.