Урарту

8

Лето 683 г. до н. э.

Ассирия. Столица провинции Руцапу.

Население не более 50 тысяч человек

Начальник дворцовой стражи в Руцапу встретил Арицу неприветливо, тем более — получив о нем не самые лестные характеристики от Шумуна; но будучи предупрежден, что о судьбе юноши так или иначе печется сам царь, спорить с судьбой не стал, зачислив новобранца десятником в личную охрану наместника Зерибни. Состояла она из тридцати человек, десять из них всегда и всюду находились рядом с наместником, остальные в это время отдыхали. Смена длилась сутки.

И хотя в сравнении с тем, что было в Ниневии, служба изменилась мало, Арица чувствовал себя иначе. Дело в том, что перед отъездом в провинцию его вызвал к себе Набу-шур-уцур, молочный брат царевича, и дал наставления, от которых приятно засосало под ложечкой.

«Отныне ты лазутчик на службе у Арад-бел-ита. Присматривайся к окружению наместника, слушай, кто и что говорит, выноси собственные суждения. Раз в неделю ты будешь навещать купца Давида, торговца тканями в Руцапу, и сообщать ему обо всем, что выведал. Если понадобишься немедленно, мои люди найдут тебя, и тогда ты обязан подчиниться воле того, кто покажет тебе перстень с сине-зеленым изумрудом в золотой оправе».

Это было то, о чем он и мечтать не мог. Служба под началом Шумуна, эта невыносимо пресная жизнь при дворе, давно ему наскучила.

Арица позволил тогда себе вольность, у него вырвалось: «Почему Руцапу?»

На что получил сухой, но вполне исчерпывающий ответ:

«Тебе не престало задавать вопросы, ты лишь получаешь приказы и слепо их исполняешь. Даже если тебе прикажут убить собственного отца».

Одно жалование он получал от Зерибни, второе — от Арад-бел-ита. Лишнее серебро позволило ему очень скоро купить в Руцапу небольшой дом, обзавестись рабами и слугами, приобрести колесницу с парой лошадей, а также заиметь многочисленных друзей, слетающихся на чужое богатство, как мухи на большую кучу навоза. Это было удобно: они расплачивались с ним слухами и сплетнями. Очень скоро Арица знал почти все о слабостях тех, кто окружал Зерибни, знал, кого и на чем можно подловить, чем попрекнуть, на что надавить.

И если бы не придирки со стороны начальника, все чаще проявлявшего свою неприязнь, Арица был бы вполне счастлив.

Летом двадцать первого года от начала правления Син-аххе-риба, когда Табал был уже охвачен пламенем, а Ашшур-аха-иддина объявили соправителем отца, к Арице пришел человек, о котором его предупреждал Набу-шур-уцур. Неизвестный скрывал свое лицо и был немногословен:

«Завтра утром, во время посещения наместником рынка, тебе предстоит спасти своего господина от стрелы», — сказал он.

«А если я не успею? Шутка ли — опередить стрелу», — Арица усомнился не столько в себе, сколько в своем бессмертии.

«Не беспокойся. Лучник будет целиться в тебя. Но когда ты накроешь своим телом наместника, все, и он в том числе, будут уверены, что ты совершил подвиг».

«Разве меня не могут убить?» — настаивал юноша.

«Этого не случится. Наконечник стрелы будет затуплен. Однако вторую кольчугу надевать не стоит. Лучше, чтобы тебя ранили — это внушает уважение».

«И что будет после этого?»

«Почет, слава, и даже зависть. Что также нам вскоре понадобится. Запомни: тебя ждет большое будущее».

«Как я узнаю, что мне пора действовать?»

«Как только в небо вспорхнут голуби — не мешкай».

На следующее утро все так и случилось. Каждый седьмой день — уж так повелось — Зерибни выезжал на рынок, чтобы самому проверить, бойко ли идет торговля, сколько стоят для простого народа фрукты и овощи, всякая живность и прочие продукты и товары.

Наместника во время его выезда сопровождали два десятка стражников, однако то, что Зерибни нередко шел впереди, всегда открывало злоумышленникам широкий простор для их действий. В этот раз Арица держался к наместнику ближе всех.

Голуби взмыли в небо, когда наместник уже заканчивал обход. Арица не задумываясь бросился сзади на Зерибни, повалил его на землю, рискуя пасть от мечей своих же товарищей, которые могли подумать, что именно он покушается на высокую особу, и только вонзившиеся в спину смельчака одна за другой две стрелы, остудили пыл стражи. Поднялась суматоха. Часть воинов окружила плотным кольцом Зерибни, часть бросилась на поиски лучника. Тот, кстати, словно сквозь землю провалился. Арицу на руках отнесли во дворец, где ему был оказана высокая честь остаться в покоях наместника.

Раны оказались не опасными. Через пару недель Арица окончательно выздоровел и по повелению Зерибни, в награду за свою доблесть, был назначен постельничим.

С этого дня жизнь Арицы в Руцапу пошла еще лучше. Единственным человеком, которому он теперь подчинялся, был сам наместник. Особенное же удовольствие доставляло то, что бывший командир скрежетал зубами, еще издали завидев его, и при встрече был обязан кланяться. Этому-то юнцу, в одночасье так высоко взлетевшему!

О нем стали ходить самые диковинные слухи, например — что он приходится Син-аххе-рибу едва ли не внебрачным сыном от одной из многочисленных наложниц.

Свободного времени у Арицы стало больше. Он появлялся во дворце ближе к полуночи, так как Зерибни ложился всегда очень поздно, спал в ногах у своего господина вполглаза, не расставаясь с оружием, но зато весь день был предоставлен сам себе.

По вечерам, перед тем как уйти во дворец, Арица играл в кости, облюбовав для этого ближайшую к рынку таверну. Иногда — если Зерибни покидал Руцапу без постельничего — выбирал самую бойкую шлюху, напивался вместе с ней и всю ночь предавался блуду.

Через месяц после смерти Гелиодора от руки писца Анкара в далеком Урарту, Арица узнал о появлении в Руцапу мар-шипри-ша-шарри, тайно приехавшего в город. Все началось с того, что знакомая шлюха поделилась с постельничим обидой: ее отвергли. Он же со смехом стал расспрашивать, кто и почему, — выяснилось: приезжий.

«Думала его подцепить, а он в мою сторону даже не посмотрел, хорошо хоть мелочь кое-какую дал», — жаловалась Сара, грудастая кривоокая молодая женщина, нередко страдающая от недостатка мужского внимания из-за своей ущербности.

Царский посланник появился в городе накануне в сопровождении четырех рабов, снял комнату на захудалом постоялом дворе, расположенном за городскими стенами, тщательно скрывал ото всех лицо, ни с кем не говорил, мало пил, днем не покидал своего жилища, на ночь куда-то запропастился, а вернувшись, встретился с Ахера-маздой, жрецом местного храма.

Арица знал, что старый жрец давно ни во что не вмешивается, не хочет примыкать ни к одной из сторон: ни к тем, кто поддерживает Арад-бел-ита, ни к тем, кто стоит за Ашшур-аха-иддина. Ахера-мазда слыл хорошим лекарем, что для семидесятисемилетнего Зерибни было куда более ценно. Так что все это показалось более чем странным.

Тайна раскрылась, когда Арица, напоив слугу Ахера-мазды, стал уговаривать его сыграть в кости:

«Поверь, тебе непременно повезет! Вспомни, сколько ты выиграл у меня на прошлой неделе!»

«Нет, нет, только не сегодня, — отказался слуга, переходя на шепот. — Сегодня мой хозяин встречается с мар-шипри-ша-шарри. Второй раз за два дня».

«Вот как, не знал, что в городе находится посланник царя», — удивился Арица.

«А этого никто не знает… кроме Ахера-мазды и… меня», — икая и тяжело ворочая языком, пояснил собеседник.

Арица решил проверить все сам, отправился за город вместе с друзьями, засел за кости, играл до поздней ночи, пока наконец не увидел спускающегося по лестнице неизвестного, по всем приметам похожего на того, о ком ему говорили. Казалось, сама судьба благоволит постельничему — его соперники к этому времени остались практически без средств и один за другим выходили из игры.

— Не хочешь испытать удачу, незнакомец? — обратился к постояльцу Арица.

Человек, даже сейчас тщательно скрывающий свое лицо, поднял на него черные спокойные глаза, едва видные из-под покрывала, и неожиданно согласился:

— Если ты не боишься остаться голым.

Первое время, чтобы дать новому игроку разогреться и поглубже заглотнуть наживку, Арица поддавался. Но когда решил, что пора возвращать проигранное, — к своему удивлению, исправить уже ничего не смог. За час с небольшим он спустил все, что у него было, и с неприязнью посмотрел на соперника.

— Я хотел бы продолжить игру.

Тот передернул плечами, словно не понимая, о чем можно говорить, когда у одного из них ничего не осталось, но все же спросил:

— Серебра у тебя нет… Чем еще ты можешь меня заинтересовать?

Арицей овладел азарт.

— Добротный дом в городе, неподалеку от рыночной площади.

— Зачем мне, путнику, дом в Руцапу?

— А колесница? Хочешь мою колесницу?

— У меня уже есть колесница…

С этими словами незнакомец встал из-за стола, намереваясь уйти, но Арица положил руку на рукоять меча и огляделся, призывая друзей его поддержать.

— Не стоит делать того, о чем ты потом пожалеешь!.. Я хочу отыграться! И ты дашь мне этот шанс.

Постоялец не успел сделать и шага, как за его спиной возникли две массивные фигуры стражников — бывших сослуживцев Арицы, еще трое готовы были поддержать товарищей, окажи незнакомец сопротивление.

— Хорошо, — сдержанно согласился он. — Во сколько ты оцениваешь свой дом?

— Для начала ты покажешь свое лицо. Кто знает, может быть, я играю с убийцей, которого разыскивает внутренняя стража. А затем договоримся о цене.

У незнакомца не было выбора: стражники усадили его силой на скамью, сорвали с головы покрывало.

— Мар-Зайя! — узнал писца Арица.

— Скажи своим друзьям слезть с моих плеч, — нахмурившись, приказал мар-шипри-ша-шарри.

— Все-все-все! Оставьте его в покое.

— Так он твой приятель? — с явным разочарованием в голосе спросил кто-то.

— Можно и так сказать, — уклонился от ответа постельничий.

— Нам надо поговорить. Наедине, — строго посмотрел на него Мар-Зайя. — Хозяин! Пива и мяса всем игрокам!

Под шумок, пока народ радовался нежданно-негаданно свалившемуся дармовому угощению, эти двое вышли из-за стола и поднялись на второй этаж.

«Что делает здесь царский писец? — размышлял все это время Арица, — И следует ли мне его слушаться, если я служу Арад-бел-иту, а он Син-аххе-рибу? А может быть, мне стоит допросить его с пристрастием, чтобы выведать всю правду?»

Все его сомнения были рассеяны, едва они уединились в комнате: Мар-Зайя показал ему сине-зеленый изумруд в золотой оправе.

— Слушаюсь и повинуюсь, мой господин! — с почтением поклонился Арица.

— Я ждал тебя. Хотел сам убедиться, что ты достоин тех похвал, которыми тебя осыпал Набу-шур-уцур.

— И что? Убедился?

— Мне хватит того, что ты так быстро узнал о моем прибытии.

— Для этого вовсе не надо было обдирать до нитки, — с обидой заметил лазутчик.

— Не переживай. Я верну тебе весь выигрыш… Я приехал сюда за раббилумом Саси.

— Не слышал, чтобы он был гостем Зерибни, — честно признался Арица. — Ты ничего не путаешь?

— А вот Ахера-мазда думает иначе. Говорит, что Саси вот уже несколько дней гостит в Руцапу.

— Не знаю, что и сказать. Саси не какой-нибудь мелкий торгаш, и уж кому-кому, а Зерибни о его приезде доложили бы.

— Саси здесь тайно, как и я… И он знает, что Арад-бел-ит идет по его следу.

— Чем он прогневил царевича?

— Приложил руку к смерти его новорожденного сына. Надо узнать, где Саси прячется, выкрасть его, а затем доставить пленника в целости и сохранности в Ниневию. Есть мысли, с чего начать?

— Если он здесь, то только во дворце наместника… Но меня сейчас не это волнует. Зерибни в городе нет, и когда вернется, я не знаю. К его возвращению я должен непременно быть в Руцапу. Я ведь все-таки его постельничий.

— За это не переживай: нам поможет Ахера-мазда. Ты скажешься больным. А жрец подтвердит, что ради собственного блага Зерибни лучше держаться от тебя какое-то время подальше.

— Ну да… Что есть, то есть — наместник только и думает о своем здоровье. Вот интересно, а с какой стати старый жрец так к тебе благоволит?

Мар-Зайя не стал посвящать Арицу в свои секреты. Мар-шипри-ша-шарри приехал в Руцапу к Ахера-мазде с табличкой от Набу-аххе-риба, где было высказано пожелание не отказать в помощи его молодому другу. Впрочем, ни о чем таком почтенный воспитатель царских внуков и знать не знал. В искусстве подделки Мар-Зайе не было равных.

— И как ты узнаешь, где скрывается Саси?

— Ну не зря же я все-таки постельничий наместника. Расспрошу кравчего за игрой в кости.

— Почему его?

— Зерибни вчера уехал. Сам, почти без свиты. Ни куда, ни на сколько — никто не знает. Зато кравчий все сегодняшнее утро провел на кухне. Не о Саси ли он заботится?..

— Будь осторожен. Вы с кравчим приятели?

— Почти. Положись на меня…

— Когда ты его увидишь?

— Завтра, во дворце. Приглашу к себе. Поверь, мне он будет рад…

— Кравчий настолько болтлив?

— Когда играет — просто невероятно. Не расскажешь, где научился так бросать кости?

Мар-Зайя усмехнулся в бороду:

— Я просчитываю, сколько раз обернется кубик, а следовательно, знаю, на какой грани он остановится. Надо лишь выбросить больше чем у тебя. А это несложно. Хотя, кому как…

— Мне бы это помогло.

— А я слышал, что ты и без этого неплох.

— Ну, ты-то меня обыграл. А кравчий… Я, конечно, пару раз поимел его, но для полной уверенности хороший урок не помешал бы.

— Скольких женщин ты можешь отыметь за ночь?

Арица, не понимая, к чему ведет мар-шипри-ша-шарри, гордо поднял голову и, немного приврав, сказал:

— Десять или двенадцать…

— Ну вот... А я всего трех, в лучшем случае — четырех, — спокойно заметил на это Мар-Зайя, — Не научишь, как это у тебя получается?

— Да причем тут… — возмутился было Арица, но затем догадался: — Понятно. То есть если не дано, то не дано… Да и двенадцать женщин лучше, чем четыре.

Постельничий после этих слов рассмеялся, но встретившись со строгим взглядом посланника, осекся.

— Думаешь, Зерибни и уехал потому, что здесь объявился Саси?

Мар-Зайя согласился:

— Да, чтобы никто не обвинил его в укрывательстве изменника, если до этого дойдет. Нам это на руку…

Кравчий Мардук-напал, сын всеми уважаемого жреца храма Мардука, никогда не любил женщин, так как всегда тяготел к мужчинам, другим его пороком было чревоугодие, третьим — игра в кости. Предыдущий кравчий Зерибни взял Мардука к себе в качестве первого помощника только потому, что хорошо знал его отца. Однако вскоре выяснилось, что на эту же должность ранее претендовал кое-кто другой, человек опасный, а главное — мстительный. И сдаваться он не собирался.

Сначала его конкурент, подложив под Мардук-напала пятнадцатилетнего юношу красивой наружности, сумел выведать некоторые тайны его начальства, например о том, что кравчий не раз сыпал в суп какой-то порошок мелкого помола. Затем обыграл в кости, причем настолько крупно, что Мардук-напалу впору было лезть в петлю. Но вместо того чтобы потребовать долг, его злопыхатель все простил, назвался другом, а когда втерся в доверие — посоветовал получше приглядеться к кравчему, мол, не травит ли он потихоньку наместника, тем более что и слухи уже такие поползли.

Мардук-напала словно осенило: а ведь и правда! Зерибни хотя и был человеком пожилым, никогда раньше не жаловался на плохой аппетит, но в последнее время его словно подменили.

«И как же мне проверить, что ты говоришь правду?» — поинтересовался Мардук-напал.

«А ты подсыпь тот же порошок, только побольше, чтобы долго не ждать, самому кравчему — и увидишь», — ответил его новый товарищ.

Новоиспеченный помощник так и сделал. Кравчего через час-другой после этого стало выворачивать наизнанку, он не переставал бегать по большой нужде, все время стонал, держась за живот. Вскоре на кухню пришел сам Зерибни, принялся расспрашивать, что и как. Мардук-напал, гордый собой, обо всем рассказал здесь же, при кравчем, за что тот, корчась от боли, обозвал его дураком и объяснил: причиной всему ревень, который в малых количествах повышает аппетит, а в больших ядовит…

Наместник, догадавшись, что злого умысла у Мардук-напала не было, стал расспрашивать, кто посоветовал да подсказал. Повелел подлеца, все это подстроившего, отыскать и накормить ревенем до отвала. А если кравчий до утра не доживет, значит, сам дурак, что окружил себя неучами и ненадежными людьми.

«А нет — тебе и быть моим новым кравчим. Только смотри, хорошо запомни этот урок».

Кравчий до утра не дожил.

Очень скоро Мардук-напал сменил всех слуг на кухне, набрал способных юношей на свой вкус — не старше двадцати лет, стройных, черноглазых, приятной наружности, — всех попробовал, рассчитывая таким образом держать их в узде, кроме того вчетверо усилил охрану и за малейшее неповиновение… кормил ревенем.

С тех пор прошло 15 лет. И если кравчий изменился внешне — раздался вширь и стал похож на юлу — то в душе остался прежним. При этом вечно приподнятые брови, округленные глаза и почти не сходящая с широкого лица улыбка придавали ему самый добродушный вид. Большинство его так и воспринимало…

На следующее утро после встречи с Мар-Зайей Арица появился во дворце и сразу пошел к Мардуку.

— Раньше, когда Зерибни не было в городе, тебя в покоях наместника и не увидишь. А сейчас — глянь-ка, все время здесь пропадаешь, — удивился Арица.

Надо заметить, что он был не до конца честен с Мар-Зайей. Такой уж характер был у сына Шимшона: всегда любил прихвастнуть, либо чтобы показать себя в лучшем свете, либо, напротив, из упрямства, когда хотелось всего добиться самому. Если когда-то между ним и Мардук-напалом и были теплые отношения, то однажды они закончились, и только высокое положение обоих удерживало сановников от серьезной ссоры.

— Наместник оставил много поручений, — невозмутимо ответил Мардук-напал.

— А скоро ли он собирается назад, не знаешь?

— Ничего не сказал. Но готовым надо быть ко всему. Вдруг завтра объявится или послезавтра, а я не успел управиться.

— Надеюсь, это не помешает тебе сыграть со мной в кости? Скажем, сегодня ночью. Когда еще представится такая возможность?

— В последний раз ты передумал? — сухо сказал Мардук-напал.

Арица предпочел бы вовсе не вспоминать тот случай, когда, опьянев, кравчий стал его ласкать, гладить по бедру, жадно смотреть во все глаза. Постельничий не смог тогда сдержаться, грубо оттолкнул его, резко встал, сказал, что гостю пора домой и, недолго думая, выставил за дверь. Каждый из них хотел бы забыть об этом по своим причинам: Арица — разумно не желая наживать себе врага, Мардук — из опасений, что постельничий пожалуется их господину.

— О чем ты говоришь? — Арица сделал вид, что вовсе не понимает сановника.

Мардук был далеко не глуп и сразу сообразил, что за всем этим стоит что-то другое, нежели невинное предложение приятно провести свободное время. Однако вместо того чтобы послушаться здравого смысла, кравчий решил затянуть эту петлю потуже. Он неожиданно расцвел:

— Почему бы и не сыграть. Тем более что ты должен мне немало золота с прошлого раза. Сегодня, говоришь?

— Да, ближе к полуночи у меня дома.

— Нет, нет, на этот раз давай у меня.

— Как скажешь.

Ответив на приторную улыбку легкой усмешкой, Арица попрощался и поспешно удалился, затылком чувствуя на себе липкий взгляд Мардука.

Несколько часов спустя все в той же таверне, где они накануне играли в кости, постельничий встретился с Мар-Зайей.

— Как все прошло? — спросил мар-шипри-ша-шарри.

— Отлично. Считай, что кравчий-ассорти у нас на блюде, — весело сказал Арица.

— Не переусердствуй. Просто выясни, что он знает. Если Саси во дворце, то кого к нему допускают, чем кормят.

— Кажется, ты уже решил, что делать дальше?

Мар-Зайя кивнул:

— Есть у меня одно средство. Если подсыпать его в суп, человек впадает в долгую спячку, но по всем признакам можно подумать, что он мертв. Остается только вывезти его из дворца.

— Тогда все просто. Когда Зерибни уезжает, за кухней особого присмотра нет, а тех, кто Мардука ненавидит, хватает. Если скажу, что порошок для него, — только обрадуются, а вот как вывезти потом спящего мертвеца? Это же не яблоко украсть.

— А теперь представь, как напуган будет Мардук, если высокий гость внезапно умрет в отсутствие Зерибни.

— Понятно, — быстро смекнул Арица. — Надеешься, что кравчий нам сам в этом поможет?

— Да, потому что Мардуку легче будет соврать, что Саси сбежал, чем признаться в своей оплошности.

Во дворце наместника кравчий занимал пять комнат, как раз между кухней и теми покоями, где обычно обедал Зерибни. В первой — длинной и узкой — стояли два стражника; обычно Мардук-напал встречал здесь тех своих поставщиков, кому даже не кланялся и только приказывал, а не просил. Дорогих гостей он принимал во второй комнате, квадратной, с гранитными колоннами по периметру. Отсюда же можно было пройти к его спальне с широкой кроватью, на которой при желании могли улечься человек десять. В четвертой находился бассейн. А в пятой — личный кабинет со стеллажами, где хранились важные таблички. Повсюду были ковры, на стенах — фрески с изображениями не охоты или сражений, а диких зверей и диковинных птиц, в углах стояли большие кадки, наполненные черноземом, с небольшими деревьями, с чьих веток свисали диковинные плоды. Потолки были высокие, комнаты — светлые (днем из-за солнечных лучей, проникающих сквозь длинные проемы под крышей, ночью — из-за большего количества светильников, заботливо укрытых в нишах).

Арица, как и обещал, пришел к Мардуку ближе к полуночи. Хозяин сердечно обнял его, повел за собой. Что-то говорил не переставая, на что постельничий только кивал, заранее со всем соглашаясь. Потом, словно опомнившись, он остановился и переспросил:

— Ты сказал, у тебя гость?

— Раббилум Саси. Проездом. И он надеется на твою помощь.

Когда они вошли в комнату для дорогих гостей, Саси поднялся с деревянного ложа, чтобы поклониться.

— Для меня большая честь познакомиться с отважным воином, заслонившим моего дорогого друга Зерибни от стрелы подлого убийцы.

Арица в ответ поклонился еще ниже:

— Как и для меня — встреча с уважаемым раббилумом, самым преданным слугой нашего царя Син-аххе-риба, — он показал, что удивлен: — Не знал, что ты приехал в Руцапу. И Зерибни ничего не сказал.

— Зерибни я сам об этом просил. Наш возлюбленный царь Син-аххе-риб просил меня навестить наместника, а после этого тайно отправиться в Урарту по делам Ассирии. И здесь я рассчитываю на тебя. Дорога предстоит дальняя, опасная. А мне как раз такой человек, как ты, и нужен — испытанный в боях, хитрый, ловкий и бесстрашный.

Арица был смущен и немного растерян. Что, если Саси говорит правду. Поди разберись, чьи интересы для него важнее — Син-аххе-риба или Арад-бел-ита.

Мардук-напал усадил гостей на мягкие подушки, щелкнул пальцами, вызывая слуг, те вынесли в зал низенькие деревянные столики, за считанные минуты их заставили десятком блюд с жареной бараниной, тушеной телятиной и запеченной дичью. Все мясо было приправлено душистыми травами, луком и огурцами. С особым почтением внесли полную корзину трюфелей. Осторожно, как настоящий запретный плод, подали молочного поросенка, фаршированного черносливом, курагой и маслинами. По кубкам разлили дорогое вино.

За трапезой сановники повели длинные беседы о здоровье царя, пошатнувшемся в последнее время, вздыхали, желали владыке Ассирии долгих лет жизни и благоволения богов. Затем снова заговорили о том, с чего началась их встреча:

— Так что скажешь, дорогой моему сердцу Арица, — повторил свою просьбу раббилум, — поедешь ты со мной в Урарту или нет?

— Не знаю, что и ответить тебе, уважаемый Саси. Как посмотрит на это мой господин, если я отправлюсь с тобой без его ведома?

— Как, разве я не сказал? — удивился Саси, двумя пальцами подбирая со стола мягкий как пух хлеб. — Я спрашивал о тебе, и он справедливо рассудил, что не вправе приказывать своему постельничему, если это путешествие несет опасность. Вот почему все зависит от тебя. Видно, он дорого ценит твою голову.

«Как бы там ни было, это прекрасный способ выбраться вместе с ним из дворца, а там посмотрим», — подумал Арица, и спросил после некоторой паузы:

— Надолго ли ты покидаешь Ассирию?

— Не знаю, — хитро улыбнулся Саси. — Скорее всего, на месяц или два. Вернешься к осени… А что, есть к кому спешить? — он подмигнул постельничему. — Мардук говорил, что твое сердце кем-то занято.

«Никого у меня нет, — хотел было ответить Арица, чувствуя, как тяжелеет голова. — А еще мне не нравится, когда эта потная, жирная свинья сует свой член во все, что шевелится».

Вовремя спохватился, сказал короткое «нет», не стал напрашиваться на ссору. Закрыл лицо руками, попытался собраться, понять, что с ним происходит.

— Может… начнем играть? Не пить же… пришли…

Арица едва мог ворочать языком, все его тело будто налилось свинцом, перед глазами поплыли круги. Юноша попытался встать, но ноги тотчас заплелись, и он рухнул на столик с яствами, услышал где-то вдали громкий отвратительный смех, а утратив последние силы, вдруг почувствовал, как кто-то сел ему на спину.

— Так кто тебя прислал, постельничий? Кому ты служишь, кроме моего друга Зерибни? Что ты тут вынюхивал, шелудивый пес? — спрашивал его Саси.

— Бесполезно. Он сейчас и двух слов не свяжет, — ответил за гостя Мардук-напал.

— Но ведь он меня слышит?

— Скорей всего.

— Тогда пусть слушает. Сначала тебя отымеет Мардук — уж очень ты ему нравишься, за ним настанет черед его стражников, потом мы вспорем тебе живот и будем наворачивать твои кишки на горячий вертел, до тех пор, пока ты сам не станешь умолять меня о смерти. Но если ты расскажешь, кто тебя подослал, я избавлю тебя от мучений.

Первым, как и обещано, был Мардук, совсем быстро; затем, с диким хохотом, по очереди двое стражников, когда Арица уже ничего не чувствовал от боли; снова Мардук — на этот раз бесконечно долго и жадно, с громкими стонами; и опять стражники, после чего пленник лишился чувств.

Под утро все устали. Стражники вернулись на пост. Саси и Мардук, объевшись так, что трудно было дышать, опьянев от выпитого вина, которое мешали с пивом, все-таки сели играть в кости, но не на золото, а на Арицу. Победа досталась раббилуму, чей мочевой пузырь был давно переполнен. Чтобы опорожнить его, понадобилось больше минуты. Пока он мочился пленнику на лицо, тот пришел в чувство, попытался приподнять голову, но даже на это ему не хватило сил.

— Смотри, смотри, да он ожил! — смеялся царский сановник. — Не вспомнил, кто тебя послал?

— Ничего он тебе не скажет, — зевая, откликнулся на это Мардук.

— На следующий кон ставим, кто отрежет ему мизинец.

И они снова сели играть, оставив Арицу без присмотра, уверенные, что юноша не жилец, что боги оставили его и впереди его ждут одни страдания. А он лежал на ковре, в разорванной окровавленной одежде, и думал лишь о вертеле, случайно попавшемся ему на глаза, который лежал на расстоянии вытянутой руки. Голова была уже ясной, боль же отступала перед клокочущей в нем ненавистью.

Его мучители давно перебрались на ковер: здесь было удобнее бросать кости. Мардук сидел совсем рядом, вполоборота к Арице и лицом к Саси. Пили, без особого азарта играли и говорили о том, как быть дальше.

— Что ты скажешь наместнику? — поинтересовался раббилум.

— Я полагал, что ты встретишься с ним и все объяснишь. Разве наместник не друг тебе? — удивился Мардук-напал. — Я ведь помог тебе.

— Помог, не спорю. Но Зерибни не захочет ничего и слышать об измене постельничего, как только поймет, что за ним может стоять Арад-бел-ит. Так что об этом лучше забыть.

— Тогда ему придется исчезнуть. В Руцапу всегда пропадают люди. И бедные, и богатые.

— А если Зерибни начнет его искать? У тебя есть способ заткнуть рот всей дворцовой страже? Слишком много человек видели, как он пришел сюда. С одной стороны, постельничий не последний человек в свите Зерибни, а с другой — тебя тут не очень любят. Так что желающих потопить тебя будет предостаточно.

— К чему ты клонишь? — прямо спросил Мардук.

Саси улыбнулся, но не ответил, взял кости, начал трясти их.

— Сколько, говоришь, у тебя было? Восемь? Хорошая попытка. Но я все равно выброшу больше.

Кости, отзвенев в пустом кубке, полетели на пол, покатились по толстому ковру. Шесть — четыре — один… Три — пять — один…

То, как Саси замер с открытым ртом, вызвало у Мардука довольный смех. Действительно, более неудачный бросок трудно было придумать. Однако за этим оцепенением на самом деле стоял страх. За спиной у кравчего, пошатываясь, стоял Арица…

В следующее мгновение вертел вошел Мардуку в шею слева, проткнув ее насквозь.

Горлом тотчас хлынула кровь — кравчий схватился рукой за рану, попытался встать, оглянуться на своего убийцу, но вместо этого завалился точно мешок с овсом на правый бок, содрогаясь всем телом в предсмертных судорогах.

Саси, на которого словно нашло затмение, наконец пришел в себя и стал искать ножны с мечом, сброшенные куда-то на пол. Но пока озирался, Арица уже прыгнул на него, повалил на спину и ударил изо всех сил, свернув своему обидчику нос.

— Стража! — воскликнул Саси, пытаясь сбросить с себя Арицу.

Но тот все бил и бил, превращая его лицо в одно сплошное кровавое месиво.

Когда за спиной появились стражники, Арица схватился за меч — тот самый меч, что потерял Саси, — одним прыжком оказался на ногах, продырявил живот первому ворвавшемуся в комнату воину, несколькими ударами в щит заставил отступить второго, прижал его к стене, вынудил бросить оружие и последним взмахом почти напрочь отсек ему голову.