Урарту

11

Лето 683 г. до н. э.

Столица Ассирии Ниневия

Последняя неделя растянулась для Саси на целую вечность, в которой не осталось ничего, кроме мук, унижений и отчаяния.

Придя в себя, он понял, что связан по рукам и ногам. Его завернули в огромный ковер из тонкой овечьей шерсти и вывезли из города. Кормить пленника не стали, но, чтобы он не умер в пути от жажды, каждое утро поливали водой, как растение.

Так его и доставили в резиденцию Арад-бел-ита. Волоком протащили через длинные коридоры в темницу, там развязали, с глаз сорвали повязку, изо рта вынули тугой кляп, и бросили пленника в каменный мешок.

Здесь Саси наконец вздохнул полной грудью, расправил затекшие руки и ноги. Но больше всего он был рад тому, что мог почесать искусанные насекомыми живот и спину.

Отдыхал он недолго.

Наверху со скрежетом открылась дверь. Послышались шаги. Затем чей-то сиплый голос приказал:

— Эй, там! Вылезай!

Вниз полетела веревочная лестница.

Саси вздрогнул, прижался к стене, как будто это могло его спасти. Замер. Подумал, что по своей воле он ни за что не поднимется.

Его предупредили:

— Не вылезешь сам — поднимем баграми...

Еще и посмеялись:

— Небось видел, как таскают мясные туши?

Он сдался.

Наверху с него сорвали последнюю одежду и заставили помыться — заботливо поставив у ног воду, бросив в чан мочалку, не забыв о мыле. Стражники сидели в сторонке и, посматривая на пленника, его белое, сытое тело, перебрасывались шутками.

Саси не торопился, тщательно намылился, долго тер бока, старательно отворачиваясь от насмешливых взглядов.

Ему дали полчаса.

Затем его бросили на скамью, поставленную под углом в сорок пять градусов, развели руки и ноги цепями в разные стороны и оставили наедине со своим страхом.

Саси провисел так до полуночи, задремал и погрузился в глубокий сон: участвовал в гонках на колесницах, обгонял лидера и приходил к финишу первым.

«Не открывай глаза», — уговаривал он то ли себя, то ли своего любимца, полуторагодовалого огненно-рыжего жеребца Нуску, последнее приобретение в той жизни, где ему было все дозволено.

Такое удовольствие было целовать его, гладить по загривку! Но жеребец отфыркивался, стучал копытом и повизгивал, так, словно рвался овладеть молодой кобылой… От этих звуков Саси и проснулся. С трудом оглянувшись через плечо, он увидел позади себя стражников, державших под узду разгоряченного Нуску, готового к спариванию…

Когда крики Саси преодолели каменные своды, пронеслись по длинным коридорам и витым лестницам и достигли резиденции Арад-бел-ита, принц уже прощался со своим лазутчиком:

— К Зерибни тебе возвращаться опасно. Что тебя ждет дальше дам знать в самое ближайшее время… И последнее… Твою просьбу, мой верный Арица, я исполнил. Признаюсь, я и сам бы не придумал лучшего наказания этому ублюдку за все его преступления.

В жаркие дни народу на рынке Ниневии было немного. Торговля лучше всего шла в ранние часы — или ближе к вечеру, когда спадал зной. Однако самые ловкие купцы только в полуденное время и открывали свои лавки. Важные особы, сановники и военачальники редко выбирались из дому раньше полудня, к тому же они всегда приходили семьями, с женами и детьми, каждый раз устраивая из этого целое представление собственной состоятельности, красуясь богатыми одеждами, дорогими украшениями. Порой, соревнуясь в щедрости, они могли поднять цену на сущую безделицу, понравившуюся одному и совершенно не нужную другому, до небес, чтобы потом рассказать всем своим друзьям, знакомым, завистникам и недругам о том, что у соседа не хватило ни духа, ни золота побороться за эту вещицу.

Бальтазар же появлялся здесь, прежде всего, для того, чтобы оценить, насколько внутренняя стража справляется с возложенными на нее задачами: нет ли где воровства, не завышает ли кто из торговцев цену товара, много ли недовольных шепчется по углам и нет ли поблизости нищих, дабы они не мозолили глаза царственным особам. Ну а то, что в последнее время его всегда сопровождала молодая жена, — неудивительно. Ведь каких только диковинок, а еще — сладостей и вкусностей не продавалось на этом самом большом в мире рынке!

— Ты только посмотри, какая она замечательная! — Ани подбежала к птичьим клеткам. — Ты еще не слышал, как она поет!

Его жена и сама была похожа на маленького воробышка. Бальтазара переполняло счастье. За год он почувствовал, как за спиной у него вырастают крылья, перестал раздражаться по пустякам и нередко в течение всего дня хотел лишь одного — побыстрее вернуться к домашнему очагу. Но это получалось далеко не всегда: то о нем вспомнит Син-аххе-риб, то потребует к себе наместник, то придет кто-нибудь от Арад-бел-ита, то случится еще что-нибудь.

Может, потому он так и ценил эти короткие часы, когда ему удавалось видеть жену при дневном свете. На рынок они шли всего с двумя-тремя стражниками, но зато с целой свитой слуг, чтобы было кому нести покупки. Ему нравилось баловать любимую.

«Кажется, сегодня в доме появится клетка со щеглом», — усмехнулся своим мыслям Бальтазар.

Ани не торговалась, однако стоило торговцу показать других птиц, засомневалась в своем выборе и стала бросаться от одной клетки к другой.

— Ну кого же мне взять, милый! — почти плача просила она о совете.

— Бери всех, — великодушно ответил муж, понимая, что иначе они будут приходить сюда каждый день.

Один из стражников, сопровождавший начальника в этой полуденной прогулке, наклонился его к уху:

— Мой господин, здесь Шумун. Торгуется у ювелирной лавки.

— Решил какой-то из своих шлюх подобрать украшение, — усмехнулся Бальтазар, зная, что начальник охраны царя не обременен семейными узами. Он посмотрел на жену, которая вступила в спор с торговцем, желая снизить цену.

— Дорогая, я покину тебя ненадолго, мне надо поздороваться с Шумуном.

Ани на мгновение отвлеклась от своего разговора и как бы невзначай обронила:

— Ты, между прочим, давно не дарил мне таких дорогих украшений.

— Дорогих? — смутился Бальтазар. — По-моему, он покупает совершенную пустышку. Никогда не видел у Автандила на прилавке ничего стоящего.

Жена рассмеялась ему в лицо.

— Это он только на прилавке держит всякую мелочь, зато для таких, как твой Шумун, у него всегда найдется самое вкусное. Если пришел к Автандилу, значит, за дорогой покупкой... Не веришь — пошли убедимся вместе…

Ани быстро оглянулась на торговца птицами и резко сказала:

— Или будет по-моему и тогда я беру всех птиц, что выбрала, или я ухожу и больше к тебе не вернусь!

Пожилой ассириец вовремя спохватился, понял, что перегнул палку, и, коря себя за неуступчивость, сразу сдался.

Шумун не торопился. Он долго присматривался сначала к одному колье, затем к другому, велел ювелиру принести что-нибудь подороже, с темно-синими каменьями, осторожно подметил «под ее глаза».

И сразу почувствовал, что Бальтазар встал у него за спиной. Оглянувшись и увидев начальника внутренней стражи вместе с женой, Шумун успокоился, но при этом излишне суетливо взял с прилавка первую же вещицу, которая действительно стоила недорого.

Обменялись любезностями, справились о здоровье.

— Ты без охраны, дорогой Шумун?! — с наигранным удивлением спросил Бальтазар.

— К чему мне охрана, когда город находится под твоей защитой, — усмехнулся телохранитель царя.

— А разве не на тебя примерно год назад покушались, пока ты отдыхал с какой-то красавицей на постоялом дворе?

— Пустое, — отмахнулся Шумун. — Обычные воры. Решили, что могут легко поживиться, если зарежут спящих постояльцев. Такое случается, — и, желая уйти от этого разговора, обратился уже к женщине: — А вы, как всегда, неразлучны.

Ани игриво улыбнулась:

— И что ты присматриваешь? Какую-нибудь безделицу, перстенек?

Шумун не успел ответить. Вернулся Автандил, протянул колье с темно-синими изумрудами. Царский телохранитель смутился, чувствуя на себе ироничные взгляды и Бальтазара, и его жены, однако отступать было поздно, теперь он хотел только одного — побыстрее с этим покончить.

Шумун снял с пояса изящную золотую цепочку, на которую были нанизаны пять или шесть десятков кружочков из желтого металла, отсчитал нужное количество и поспешно забрал колье.

Бальтазар пощадил его:

— Как чувствует себя царь? Слышал, ему стало лучше?

— Две недели не вставал, — пряча подарок за широкий пояс, сдержанно ответил Шумун. — Сейчас пошел на поправку, боли остались, и суставы все такие же распухшие, но понемногу ходит.

— Не вспоминал обо мне?

— Думаю, он тобой доволен, — польстил собеседнику Шумун, всем своим видом показывая, что ему пора уходить.

Попрощались. Бальтазар проводил царского телохранителя долгим взглядом и, повернувшись к жене, прочел в ее глазах ироничное «А что я говорила?!». Дать ей возможность заявить об этом вслух не получилось: словно из-под земли возник Нинурта.

— Мой господин, госпожа, — поклонился он.

— Что еще случилось? — сурово посмотрел на него Бальтазар.

— Здравствуй, здравствуй, дорогой Нинурта, — с улыбкой перебила мужа Ани. — Ты так помолодел за последнее время.

Нинурта растерялся. Такое внимание со стороны жены командира и льстило, и пугало одновременно.

— Дорогая, выбери себе что-нибудь на свой вкус, — настойчиво попросил ее муж.

Сердить его она не решилась.

— Так что у тебя? — повторил Бальтазар.

— Ашшур-дур-пания просил тебя найти. Он хочет с тобой немедленно встретиться.

Год назад Дияла решила шить и продавать платья для женщин, чтобы иметь с этого дополнительный доход. Долго расспрашивала старую рабыню, обшивавшую всю семью Шимшона, от мала до велика, что для этого понадобится и во сколько обойдутся покупки. Больше месяца искала помещение под мастерскую в квартале, где жили ткачи и портные, долго торговалась, сбивала цену и наконец добилась своего — купила то, что хотела. Это был добротный двухэтажный дом с просторным двором, складами, бараками и огромным бассейном для технических нужд. Затем она купила шесть ткацких станков, медные и бронзовые иглы, завезла пряжи на несколько месяцев работы, стала искать ткачих, портных, выкупала их за немалые деньги. Но когда все было готово, вдруг поняла, что новое занятие потребует куда больше времени, чем она полагала. Виноградники, давильни, торговля вином и прочее, прочее, требовали от Диялы постоянного внимания и частых отъездов. Ставить во главе дома ткачей человека со стороны она не хотела, и тогда ее выбор пал на Шели. Тем более что ее молодая мачеха и сама все чаще интересовалась, как продвигаются дела на новом поприще.

Идею взять под свое начало мастерскую Шели восприняла с энтузиазмом, впрочем, не только потому, что для нее это было действительно увлекательно.

С некоторых пор встречи с Шумуном стали редкостью. Но вовсе не потому, что влюбленные охладели друг к другу, напротив, казалось: чувства между ними с каждым днем разгораются все сильнее и сильнее. Иногда Шели даже пугалась этого, понимая, что когда-нибудь это пламя испепелит их обоих. Однако после того случая, когда их чуть не зарезали во сне на постоялом дворе, они стали намного осторожнее. Теперь, прежде чем подойти друг к другу, они подолгу высматривали, нет ли поблизости кого подозрительного. Шумун хотел купить дом для их встреч, но Шели воспротивилась:

«Кто-нибудь когда-нибудь обязательно увидит, как я вхожу в чужой дом, и что я тогда скажу?»

Предложение Диялы было идеальным выходом. Теперь Шели всегда могла свободно покинуть дом, сказав, что идет посмотреть, как продвигаются дела в цеху, а главное — получала место для тех самых встреч, которого так ей не хватало.

Шели, к удивлению Диялы, оказалась не просто хорошей приказчицей: у нее обнаружились способности, которые позволили новому семейному делу быстро пойти в гору. Она нередко сама вмешивалась в производство тканей, любила набросать рисунок орнамента платья, подсказывала мастерам, как оно будет лучше сидеть на заказчице. Очень скоро здесь стали появляться жены царских сановников, готовые расплачиваться золотом за то, чтобы выглядеть красивее в неповторимом наряде.

«И как тебе удается заманивать таких важных особ?!» — восхищалась Дияла.

Они сблизились и стали почти подругами.

У Шели вообще появилось много подруг — ассирийские женщины были такими модницами! Но чаще всего у нее бывали Элишва, сестра Мар-Зайи, и Ани, жена Бальтазара.

Оставшись одна, Ани направилась в дом ткачей, которым управляла Шели. Он стоял всего в одном квартале от Большого рынка. Но как это часто бывает, путь, который у мужчины занял бы четверть часа, у женщины превратился в долгое путешествие. Разве могла она пройти мимо лавки с благовониями или вывешенного на столбах огромного ковра!

Подбирая себе сандалии, Ани увидела Сурию, жену первого министра Таб-цили-Мардука, подошла к ней, ласково обняла. Между ними тут же завязался долгий и витиеватый разговор: делились слухами, обсуждали жизнь общих знакомых, семейные неурядицы, хвастали домашним уютом, мужьями, драгоценностями и новыми нарядами.

— Я как раз иду к Шели, — вспомнила Ани. — К портнихе Шели. Пойдем вместе? Она шьет замечательные платья.

По пути им встретились Батья, дочь казначея Нерияху, и Талия, внучка министра двора Мардук-нацира. И снова были теплые объятия, любезности, осторожные сплетни. К портнихе они пошли уже вчетвером.

Вместо Шели их встретила черноокая смуглянка Эдми, жена Ниноса. Провела в комнату для гостей, где по периметру были расставлены скамейки с мягкими подушками и навевал прохладу небольшой бассейн с золотыми рыбками, велела рабыням принести холодные напитки и фрукты.

— Как твой малыш? — ласково спросила ее Ани, показывая подругам, насколько она здесь своя.

Полгода назад Эдми родила мальчика.

— Здоровенький, очень сердится, когда я отбираю грудь у него раньше времени, — гордо сказала молодая мама.

Это зернышко упало на благодатную почву. Ани тут же стала хвастать подвигами своего сына, которому недавно исполнилось год и четыре месяца, Талия вспомнила, какой переполох поднялся в доме, когда ее ребенок сказал первое слово, а Батья поделилась смешной историей о том, как ее маленькая Сара училась ходить, держась ручками за домашнего гуся.

Однако как бы весело они ни проводили время, Ани понимала, что все эти разговоры не могут продолжаться бесконечно — обидятся чего доброго и уйдут, ее же потом во всем и обвинят, мол, зря потратили время. Поэтому вскоре она сама отправилась искать Шели, незаметно выскользнув из комнаты для гостей.

В доме было больше десятка комнат, повсюду сновали люди, все работали не покладая рук. Ани спросила у одного работника, где найти хозяйку, у другого, кто-то в ответ испугано смотрел на знатную госпожу, кто-то отнекивался, кто-то советовал найти Эдми.

«Это я и без тебя знаю», — подумала молодая женщина.

Она вышла из дома, пересекла двор, где рабы вымачивали пряжу, заметила отдельно стоящую пристройку с живой изгородью из виноградной лозы — и решила поискать там. Подойдя ближе, вдруг услышала звонкий смех, а затем и голос Шели:

— Все, все уходи! Я буду ждать тебя сегодня ночью. У меня много работы, и мне придется ночевать здесь.

Последние слова она сказала уже на выдохе, полушепотом.

«Бесстыдница», — с озорством и совершенно без осуждения подумала о подруге Ани.

Эта тайная встреча с любовником среди бела дня позабавила жену Бальтазара.

— Шели! — позвала она. — Шели! Я обыскалась тебя!

С той стороны изгороди внезапно наступила тишина, затем заскрипела и хлопнула калитка: кто-то выскочил на улицу; послышались быстрые и легкие шаги, и перед Ани появилась сама хозяйка дома. Как же ее выдавали и раскрасневшееся лицо, и сильное смущение, и довольная улыбка, которую она даже не пыталась скрыть!

— Ничего не говори. Даже не смей делать из меня дуру! — веселилась Ани.

Она хотела спросить, кто он, нисколько не рассчитывая на честный ответ, а лишь ради того, чтобы понаблюдать за тем, как будет выкручиваться ее подруга. Но тут глаза сами наткнулись на дорогое колье с темно-синими изумрудами на шее у Шели, то самое, что сегодня купил Шумун.

Ани улыбнулась:

— О боги! Какая прелесть! Тебе очень идет! — и, чтобы не смущать Шели, сразу перевела разговор в иное русло: — Пойдем же скорей! Мы уже заждались тебя. Там Сурия, Батья и Талия… Ты обязательно должна показать им мое платье. Когда ты его закончишь?

И она болтала, болтала без умолку, словно эти простые слова могли успокоить ее безумное возбуждение. Шели спала с Шумуном! Простая портниха, да еще замужняя — и царский телохранитель! Как же ее распирало хоть с кем-то поделиться этим удивительным открытием!

В последнее время Ашшур-дур-пания чувствовал, что царь больше не доверяет ему так, как прежде.

«Ты ошибаешься, конечно же ошибаешься, — уговаривал себя кравчий. — Будь это так на самом деле, ты давно бы лишился и места, и головы».

Но потом он вспоминал историю своего предшественника, который пять лет верно служил Син-аххе-рибу, а закончил тем, что умер в темнице Арад-бел-ита, несправедливо обвиненный в измене царю. Та же участь постигла и предшественника его предшественника — и тоже по истечении пяти лет. Так, что Ашшур-дур-пании, занимавшему этот высокий пост седьмой год, было о чем тревожиться. А вдруг царь решит, что пора сменить кравчего. Не потому что он плох и не справляется со своими обязанностями, а потому что пришло время.

Особенно скверно было то, что Син-аххе-риб потерял аппетит. Если царь ничего не ест, довольствуется самой малостью либо вкушает дары своего сада, и тем обходится в течение всего дня — разве это не вина кравчего?

Всего за месяц Ашшур-дур-пания трижды менял поваров, думая, что все дело в этом: кого-то забил до смерти палкой, кого-то просто выгнал с позором. Пытался расспросить царя — осторожно, издалека, — Син-аххе-риб отвечал вяло, говорил, что все пройдет и не стоит зря беспокоиться, даже отшучивался: «Тебя на прочность проверяю». Затем кравчий принялся расспрашивать Шумуна, надеясь услышать добрый совет. Но и тут Ашшур-дур-панию ждало полное разочарование. Царский телохранитель долго отмалчивался, не обращал на него внимания, пока не сказал с насмешкой: «Опасается, что отравишь». И хотя это явно смахивало на шутку, кравчий после этого три дня не мог спать, ничего не ел и бросался на всех точно цепной пес.

Мало было ему одной головной боли, так вскоре появилась другая. Он случайно рассердил Закуту, когда в ее присутствии, подыгрывая настроению царя, остро пошутил касательно Ашшур-аха-иддина — о том, что дела в Табале идут из рук вон плохо.

Было это еще в начале лета, и после этого Закуту не хотела ни видеть, ни слышать ничего о своем верном стороннике. Поэтому неожиданное известие от доносчика, что Саси схвачен и тайно доставлен в Ниневию, как ни странно, не расстроило, а скорее, воодушевило Ашшур-дур-панию.

«Ну, может, это и к лучшему, по крайней мере, будет повод встретиться с царицей», — подумал он.

Царский кравчий немедленно послал за Бальтазаром. С некоторых пор между ними не было того доверия, что раньше, но они по-прежнему оставались союзниками и нередко помогали друг другу.

Прошлой весной Ашшур-дур-пания поручил Бальтазару избавиться от ненужных свидетелей в Урарту. Но что-то пошло не так: Мар-Зайя уцелел, а урартский писец Анкар исчез. Закуту это взбесило, и она нашла слуг, готовых подтвердить, что Бальтазар отравил свою первую жену. Тогда его спасло только вмешательство Ашшур-дур-пании.

Ответная услуга не заставила себя долго ждать. Как и почему — неизвестно, однако несколько месяцев назад Арад-бел-ит без соизволения Син-аххе-риба открыл охоту на Саси. Бальтазар шепнул об этом Ашшур-дур-пании, а тот успел предупредить раббилума.

И все бы хорошо, не случись новая беда. Поимка Саси ставила под удар всех: Закуту, Ашшур-дур-панию, Набу-аххе-риба — и расплатой для них могла стать погибель.

Начальник внутренней стражи Ниневии нашел кравчего, когда тот распекал нового повара за плохо проваренное мясо:

— Это баранина, а не молодая телятина! Или ты хочешь сам оказаться в этом котле?! — кричал он.

Повар, не смея оправдываться, стоял понурив голову и испуганно моргал.

Ашшур-дур-пания хотел было отвесить ему оплеуху, но, заметив Бальтазара, только обреченно махнул рукой, мол, на первый раз прощаю, и вместе со стражником тут же покинул кухню.

— Догадываешься, зачем я тебя позвал?

— Надеюсь, действительно что-то серьезное, — проворчал Бальтазар. — Ты же знаешь, что нам не стоит выставлять на всеобщее обозрение нашу дружбу.

— Саси, — хмуро сказал Ашшур, внимательно всматриваясь в лицо сообщника.

— И что? По-твоему, я должен задрожать от страха после того, как ты произнес это имя? — усмехнулся тот.

— Значит, ты ничего не слышал о нем?

— Мой добрый Ашшур, хватит ходить вокруг да около. Что случилось с нашим общим другом? Он умер? Схвачен? Во всем признался?

— Схвачен, и, думаю, сейчас его допрашивает Арад-бел-ит.

Они вынуждены были замолчать: навстречу им по галерее дворца семенил Мардук-нацир. За последний год он сильно сдал, и царь уже подумывал о том, чтобы отправить его на покой. Обычно словоохотливый, министр двора в этот раз на почтительное приветствие Ашшур-дур-пании и Бальтазара лишь неловко кивнул в ответ и, не задерживаясь, прошел мимо.

— Куда это он так торопится?

Во всем, совершенно во всем Ашшур-дур-пании сейчас виделись признаки надвигающейся беды.

— Прекрати трястись! — призвал его к хладнокровию Бальтазар.

— Ты так спокоен! — возмутился кравчий. — А что, если люди Арад-бел-ита уже выжидают момент, чтобы нас арестовать!

— Не думаю. Два дня назад в столице под видом торговцев коврами появились постельничий Зерибни и Мар-Зайя. Скорей всего, они и привезли Саси. Чтобы выбить признание из него, нужно время, и двух дней здесь явно недостаточно.

— О, великие боги! Так почему я узнаю об этом только сейчас?!

— О чем было докладывать? Мар-Зайя в тот же день появился во дворце, об остальном я догадался только сейчас.

— Саси должен умереть, пока ему не развязали язык.

Бальтазар не ответил, пристально посмотрел на Ашшур-дур-панию. И процедил:

— Скажи, чем он не угодил Арад-бел-иту? Меня и весной этот вопрос мучал, и сейчас покоя не дает. Что заставило принца спустить всех собак на нашего блистательного раббилума?

Ашшур-дур-пания и хотел бы уйти от ответа, но уже понял, что по-другому уговорить сообщника не удастся; оглянувшись по сторонам, опасаясь, чтобы его слова не услышали, сказал одними губами:

— Саси помог нам избавиться от наследника Арад-бел-ита.

— Так это правда?! — даже немного удивился Бальтазар. — А я-то, дурак, всегда был уверен, что принц помутился рассудком… Я попытаюсь сделать все, что в моих силах. Но давай подумаем, нет ли еще какого-то способа избежать обвинений.

Отношения между Закуту и Син-аххе-рибом переживали не лучшие времена.

Виделись супруги совсем редко. Раз или два в неделю в Ниневию наведывались послы из далеких и ближних стран, и тогда царь непременно посылал за царицей, желая показать гостям, что Ассирия живет в процветании и благоденствии, а в его семье царят мир и покой. При иноземцах Син-аххе-риб был приветлив с Закуту, не отпускал ее руку, но по окончании приема становился чужим. Иногда царь мог часами говорить о государственных делах с Таб-цили-Мардуком или слушать мудрые советы Набу-аххе-риба, который в отсутствие Адад-шум-уцура присматривал за здоровьем владыки. И все это время — и час, и два — царица находилась рядом, словно ненужная вещь. Син-аххе-риб, даже не взглянув в ее сторону, уходил, обычно опершись на руку Шумуна, насмехался над чужестранцами, их нарядами, трусливыми речами или непомерной важностью, когда им следовало бы помнить, перед кем они стоят и к кому пришли на поклон.

Впрочем, во всем остальном ее статус не пошатнулся. И двор, и жречество, и наместники по-прежнему видели в ней великую царицу, влияющую на судьбы этого мира.

Сегодня она принимала у себя купцов из Палестины. Подарки из их рук брала служанка. Колье, ожерелья и перстни покоились на мягких подушечках из черной как ночь ткани. Мельком взглянув на украшения, царица улыбалась, благодарила евреев за заботу, спокойно слушала лесть, не торопила. Когда же купцы перешли к просьбам, поманила того, что стоял впереди всех, благосклонно показала на скамеечку у своих ног.

Толстый пучеглазый горбоносый старик поспешно сел, шумно вздохнул, томно заговорил:

— Нам ведь совсем немного надо — чтобы Эгиби перестал требовать с нас непомерные проценты, или позволить нам посадить в Ниневии, Калху, Ашшуре, Арбеллах и Аррапхе своих тамкаров, с которыми мы могли бы вести дела ради всеобщего блага.

— И кто или что мешает это сделать сегодня, без моей поддержки?

— Наместники, — с этими словами проситель, нарушая все правила, стал осторожно доставать из-за пояса еще один подарок, который он хотел вручить царице лично. Стражники попытались ему воспрепятствовать, но Закуту остановила их взмахом руки.

Старый еврей, держа на своей потной ладони деревянный ящичек, бережно открыл его. Внутри лежало колье с массивным камнем чистого зеленого цвета.

— Моя царица! Чтобы найти для тебя этот заргун^[25], мне пришлось обойти полмира. Второго такого нет ни в Палестине, ни в Египте, ни в Ассирии. Это символ истиной власти, мудрости и силы.

Закуту, взглянув на колье, не смогла отвести от него глаз. Старый хитрец знал, как и чем, а главное — когда нанести главный удар.

— Я поговорю с Эгиби.

Она взяла подарок и хотела еще налюбоваться им сполна, но служанка, наклонившись к ее уху, доложила о просьбе кравчего принять его.

— Передай, что я слишком занята, чтобы уделить ему время, — раздраженно ответила Закуту.

— Он просил сказать, что дело касается горной форели, — опасливо добавила служанка.

Закуту побледнела, сверкнула глазами, заставив бедную девушку задрожать от страха, и неожиданно поддалась, что с ней бывало крайне редко:

— Зови его немедленно.

Купцам было приказано удалиться. Страже — охранять снаружи. Закуту не доверяла никому. Даже служанке, которая привела Ашшур-дур-панию:

— Сходи к Набу-аххе-рибу и передай, что я буду ждать его в своем саду, как только начнет темнеть.

Оставшись с кравчим наедине, Закуту спросила:

— Ты, наверное, совсем из ума выжил — передавать подобные слова через служанку?

— Не гневайся, моя госпожа. Иначе ты бы не приняла меня, а дело срочное. Саси схвачен, и, возможно, его уже допрашивает Арад-бел-ит.

— Как это могло случиться? Ты ведь уверял меня, что он в безопасности и нам ничего не угрожает.

Когда год назад Ашшур-дур-пания сообщил ей об исчезновении всех доказательств относительно участия Саси в деле, связанном со смертью наследника Арад-бел-ита, Закуту с облегчением вздохнула и поверила, что эта тайна так и останется тайной. В замысел были посвящены всего несколько человек. Царица была его душой и сердцем, Набу-аххе-риб — мозгом, Ашшур-дур-пания — глазами и ушами, и только Саси пришлось замарать при этом руки. И это могло его выдать. С каким удовольствием она избавилась бы от такого свидетеля, если б не уверенность, что раббилум предвидел этот шаг и обезопасил себя! Оставалось лишь надеяться, что все позади… И вдруг этот гнойник прорвало.

— Это все дело рук Мар-Зайи, — вынужден был признать Ашшур-дур-пания. — Уж не знаю, как он выяснил, где скрывался наш раббилум, но два дня назад его привезли в Ниневию и отдали в руки палачам.

— Мар-Зайя?! Сколько раз ты обещал мне, что его дни сочтены?! — взвизгнула Закуту.

— Мои люди уже дважды пытались его убить, и каждый раз он уходил от смерти, словно его берегут сами боги. Но сейчас не время горевать о прошлом. Я знаю, как нам спастись, — почтительно, но и с металлом в голосе произнес кравчий.

Закуту переборола свою гордыню и примирительно сказала:

— Ну же… Ты не смеешь обижаться на свою госпожу. Ты знаешь, как я тебя ценю…

Ашшур-дур-пания с каменным лицом смотрел на нее. Сейчас царица была полностью в его власти, и он хотел насладиться этим моментом до конца. Это доставляло ему немыслимое удовольствие.

А царица уже сдалась окончательно. Ее голос дрожал:

— Говори.

— Бальтазар попытается закрыть рот Саси раньше, чем тот успеет заговорить. Однако надежд на это немного. Он предложил другой выход.

— Ты рассказал ему все? — поморщилась Закуту.

— Пришлось… У реки, где ловили форель для Шарукины, всего три или четыре селения. Они небольшие, по два-три десятка человек в каждом. Их придется сжечь. В Маннее у Бальтазара живет знакомый купец по имени Шабаб. Он все и сделает. Отряд у него для этого достаточно большой — справится без труда. И тогда что бы Саси ни сказал, у Арад-бел-ита не будет никаких доказательств его словам.

Закуту улыбнулась. Тучи рассеивались.

— Ты предугадываешь все мои желания… Не знаешь, как мне вернуть благосклонность мужа?

Это прозвучало как невинная шутка, но Ашшур-дур-панию она покоробила. Неужели царица снова начнет подводить его к самому страшному — склонять к убийству царя.

Впервые Закуту заговорила об этом, когда Син-аххе-риб выразил недовольство их сыном, неспособным навести порядок в Табале. Казалось, кому, как не царскому кравчему, она могла доверить эту непростую задачу; ему не составило бы труда привести приговор в исполнение. Но Ашшур-дур-пания неожиданно воспротивился желанию царицы, проявив завидное упорство. Он вдруг вспомнил о долге и чести, о том, что многим обязан царю, как его чтит, что будет проклят и изгнан из Ассирии, несмотря на самое высокое покровительство. Закуту, поразмыслив, поняла, что стояло за этими высокопарными фразами: ни Арад-бел-ит, ни Ашшур-аха-иддин никогда не простили бы убийцу своего отца, об этом она как-то не подумала. Но чем дольше продолжалась война в далеком Табале, чем меньше успехов было у ее сына и чем сильнее гневался Син-аххе-риб, тем настойчивее становилась царица в своем стремлении избавиться от мужа, встав на путь заговора. На этот раз Закуту решила избрать другой способ.

— Я одна вижу в плохом настроении Син-аххе-риба дурное влияние Шумуна? Кстати, тебе не кажется, что он сильно сдал в последние месяцы? Выглядит усталым, глаза красные, а стоя рядом с троном, пытается подавить зевоту. И чем он только занимается по ночам?

— Поговаривают, что он обзавелся постоянной любовницей и почти не расстается с ней.

— Как бы сердечные дела не заслонили для него службу. Может, пора найти ему достойную замену? Тем более что его есть кем заменить. Вчера я общалась с молодым Таба-Ашшуром, который в отсутствие Ашшур-ахи-кара командует царским полком. Вот более чем достойный кандидат на то, чтобы охранять царя…

Каждый из них прекрасно понимал, что подразумевалось под такими обыденными словами — «пора найти ему достойную замену». Ашшур-дур-пания был благодарен царице, ведь она не стала попрекать его за последний промах — когда посланные им убийцы сами пали от чужого меча. После этого Закуту приказала не трогать Шумуна. Если один случай выглядел как нападение грабителей, то два могли вызвать ненужные кривотолки. Теперь о том покушении все успели забыть.

— И я хочу, чтобы в его убийстве обвинили Мар-Зайю, — прямо сказала Закуту. — Выясни, где могут пересекаться их интересы.

— Шумуна и Мар-Зайи? — Ашшур-дур-пания был искренне озадачен такой постановкой вопроса. — Это будет нелегко.

Кравчий встретился с Бальтазаром тем же вечером, придя к нему в гости. За ужином осторожно поведал хозяину о замысле царицы относительно Шумуна; стал советоваться, как свалить его убийство на Мар-Зайю, а когда понял, что ничего путного не получается, сокрушенно вздохнул:

— Ну как их вместе свести?! Ума не приложу!

— Мне бы хоть несколько дней подумать над этим, — попросил Бальтазар.

— Подумай. Что там Саси? Разузнал о нем что-нибудь?

— Боюсь, он недолго продержится. Вчера из конюшни Саси забрали молодого жеребца и кобылку. Доставили в резиденцию царевича. Долго держали их вместе, не давая возможности спариться, затем жеребца куда-то увели… И после этого из темницы такие крики доносились, что даже стены не смогли их сдержать.

— О боги, — содрогнулся Ашшур-дур-пания. — Не хотел бы я оказаться на месте Саси. Как ты собираешься избавить его от пыток?

— Есть у меня пара людей, которые имеют туда доступ. Но получится ли не знаю.

На этом разговор о делах закончился. Ашшур-дур-пания попросил Бальтазара не прятать от него молодую жену. За ней тотчас послали рабыню. В комнате для гостей Ани появилась в платье, купленном сегодня у Шели, и с новым колье — подарком мужа. Польщенная тем, что ее пригласили для знакомства с царским кравчим, молодая женщина сияла, улыбалась, шутила, стала делиться с мужчинами чисто женскими сплетнями:

— И главное, самое главное, что я сегодня выяснила, — я узнала, с кем спит Шумун…

Она и не сомневалась, что это имя вызовет у мужчин интерес. Ашшур-дур-пания отставил в сторону кубок с вином, а Бальтазар глядел на жену во все глаза.

— С Шели, моей портнихой. Кстати, это платье пошила она… И не говорите, что это случайная связь. Колье, что сейчас на мне… — Ани задиристо посмотрела на мужа. — Не стоит и половины того золота, что отвесил Шумун хитрецу Автандилу за колье для своей любовницы.

Ашшур-дур-пания внимательно посмотрел на молодую женщину:

— Шели? Кто она?

— Жена Шимшона, сотника царского полка.

— Это отец Арицы, постельничего Зерибни, — вставил Бальтазар, переглянувшись с гостем.

— Ах, вот оно как?! — расплылся в улыбке Ашшур-дур-пания. — Того самого, что приехал в Ниневию вместе с Мар-Зайей? Но это же замечательно!