Урарту

10

Лето 683 г. до н. э.

Столица Ассирии Ниневия

Сначала Агаву купали.

В самой настоящей ванне из глины, покрытой тонким слоем асфальта^[22], наполовину врытой в землю. Воду привезли с реки.

Принесли туалетные принадлежности: ложечку для чистки ушей, пинцет, ножичек и зубочистку — что-то из дерева, что-то из кости, что-то из бронзы. Старая рабыня показала, как надо чистить зубы: обернуть указательный палец тканью, обмакнуть в зубной порошок из пемзы вперемешку с винным уксусом.

Душистое мыло, лепестки роз и два часа наслаждения…

Несмотря на возражения брата, Дияла подошла к свадьбе основательно, а если сомнения и были, то встреча с Мар-Зайей отмела их окончательно и бесповоротно.

— А как же иначе, — советовалась она с Хемдой, — мы ведь не нищие, да и хочется, чтобы праздник был настоящий.

— Тоже мне праздник, — ворчала старшая подруга, — рабыню замуж выдаем и радуемся. Вон выкуп — и тот некому заплатить.

— Будто кто знает, что она рабыня. В нашем доме она была недолго, да и давно. Соседи о ней и не вспомнят…

Дияла осеклась, испытующе посмотрела на Хемду и вдруг выпалила:

— Я видела Мар-Зайю. Уговорила его помочь. В их доме и свадьбу сыграем, как в ее собственном. Скажем, что она их семье приходится дальней родственницей. Дядя Мар-Зайи, его зовут Ариэ, будет ей вместо отца.

— Мар-Зайя, говоришь, — улыбнулась Хемда. — Ну тогда понятно.

— Так и знала, что ты о своем подумаешь, — вспыхнула Дияла.

Затем рабыни насухо ее вытерли, принялись умащивать молодое упругое тело и волосы кипарисовым маслом, которое Дияла привезла из Дамаска.

Шели поделилась с будущей невесткой косметикой. Принесла глиняные баночки с сурьмой, хной, красной краской для губ, черной — для ресниц и бровей. Никому не доверяя, стала лепить из гадкого утенка прекрасного лебедя…

— Наш дом сегодня прямо как разбуженный улей, — пошутил Рамана, брат Мар-Зайи, присевший у постели Варды.

— Все пришли? — спросил он.

— Да. Хемда, Шели, Дияла, Элишва, Сигаль, Эдми… Полный дом женщин.

— А Мар-Зайя где?

— У Арад-бел-ита. Но скоро будет.

— Скажи, Мар-Зайя вернулся в город вместе с моим братом?

— С Арицей?.. Не знаю, — соврал Рамана.

— Знаю, с ним. Слышал, как Дияла с Хемдой разговаривали. Как брата увидишь, передай, чтобы сказал Арице, мол, хочу с ним поговорить.

Мужчины — соседи, знакомые, и даже случайные прохожие — готовились по-своему: собрались во дворе жениха, сели в круг, пили вино, говорили о непрекращающейся войне в Табале, женщинах, надвигающейся засухе, плохом урожае.

Потом ее стали одевать.

Элишва, сестра Мар-Зайи, подарила невесте белое платье с кружевами, с множеством оборок и складок. Шели — настоящий «воротник» из лазуритовых бус. Эдми — тяжелые серебряные серьги из нескольких соединенных колец, одно больше другого.

Распустили волосы, сделали прическу, вплели ленты, завили локоны.

Поверх головы набросили праздничную накидку, чтобы скрыть лицо от посторонних взглядов, а еще — уберечь от порчи.

Невеста заплакала.

— Ну, ну, еще не время лить слезы! — прикрикнула на нее Хемда.

Всю дорогу до Ниневии они молчали. Арица не стал рассказывать о том, что с ним приключилось во дворце Зерибни, а Мар-Зайя, о многом догадавшись сам, решил не тревожить свежую рану, да и выглядел его спутник не лучшим образом.

Встреча с девушками была и неожиданной, и приятной.

Дияла, конечно, удивилась — и тому, что молодые люди едут вместе, и тому, как небогато они одеты, и роду их занятия (ведь они везли в Ниневию ковры и ткани), но вовремя сообразила: за всем этим кроется тайна, о которой лучше не знать.

Мар-Зайя обрадовался Дияле совершенно искренне, но потом сказал невпопад:

— Я уж думал, ты давно замуж вышла, — и сам смутился, и молодую женщину заставил покраснеть.

Арица засыпал сестру вопросами: как дома, все ли живы, не болеют ли, услышав о Варде — огорчился.

— Ранен?! Тяжело?..

Агаву не узнал вовсе. Всю дорогу она сидела как мышка, не смея поднять глаз.

Арица изредка посматривал на нее, пытаясь вспомнить, откуда ему знакомо это лицо, а прощаясь, спросил у сестры с показным безразличием:

— Новая рабыня?

— Совсем память тебе, что ли, отшибло, братец? — одним губами, с укоризной, ответила Дияла. — Агава это! Та самая! Забыл?!

Расстались они сразу, как только въехали в город. Одна повозка повернула к дому сотника Шимшона, другая направилась в царский дворец, прямо к резиденции Арад-бел-ита.

Саси, спрятанного в один из ковров, тут же передали сотнику, которому Мар-Зайя доверял, так как знал лично.

Арад-бел-ит говорить со своими верными лазутчиками сразу не стал, дал им возможность отдохнуть до утра. Пленением кровного врага принц был доволен.

Идти домой Арица не решился и заночевал у Мар-Зайи. Уснуть пришлось без хозяина, тот пришел поздно.

А уже утром выяснилось, что в доме Мар-Зайи состоится свадьба.

— С сестрой твоей вчера еще раз встречался. При тебе говорить не хотела. Но раз такое дело, то и скрывать нечего. Девушка, что с ней ехала, выходит замуж за Варду… Это ты из-за нее с семьей рассорился?

— Да. Она и есть. И как мне теперь быть? Покаяться перед братом? Так ведь все равно не простит.

— Может, и простит. Дияла вчера тебе не сказала, не смогла… Не жилец он. Так или иначе, а мы с тобой сейчас отсюда уйдем. Свадьба в моем доме будет.

Тут Мар-Зайя вспомнил и, чтобы хоть как-то отвлечь товарища, ухмыльнулся:

— А выкуп дядя Ариэ заберет.

Отца в этот праздничный день Варде заменил Тиглат, двоюродный брат Шимшона, ради такого случая специально приехавший из Калху.

Это был огромный, очень тучный человек самого благодушного нрава. На жизнь Тиглат зарабатывал плотничеством, а еще тем, что превосходно играл на флейте, из-за чего его нередко приглашали на свадьбы. В армию ему идти не довелось из-за сильной хромоты, зато служили его сыновья. За десять лет пятеро из них погибли. Последнее такое известие пришло из-под Маркасу. Его младший служил в коннице Юханны и пал от киммерийской стрелы.

Тиглат три дня пил, горевал. Но потом взобрался на молодую жену, на которой недавно женился несмотря на разницу в тридцать лет, и не слезал с нее почти неделю. Спустя месяц жена понесла. На каждую смерть он только так и отвечал. Девочек же в роду у него испокон веку не было.

В Ниневии Тиглат бывал нечасто, но если случалось — обязательно навещал родственников. Все в доме знали, что он тайно влюблен в Хемду. Все, кроме Шимшона.

В комнату к жениху дядя вошел с астрологом, которого привез из Калху: доверял только его предсказаниям.

— Что скажешь, — усмехнулся Варда при виде жреца, — хороший сегодня день для того, чтобы жениться умирающему?

Астролог посмотрел на распростертое тело, в котором поселилась хворь, присел на краешек постели и глухо заговорил:

— День сегодня хороший. Лучше и придумать нельзя. А проживешь ты больше, чем думаешь. Девушка, которая сегодня станет тебе женой, через девять месяцев родит сына, ему дадут твое имя, пройдет время — и он станет во главе этой семьи.

— Кого ты мне привел, дядя, уж не мошенника ли? — горько рассмеялся Варда, с трудом приподнимаясь на подушке.

— Помолчи, мальчик, — осадил его Тиглат; потом, помявшись, спросил: — Идти сможешь?

— А то. Смогу.

Варда свесил ноги с постели, попробовал встать, но если бы его вовремя не подхватили под руки, упал.

— Оставь-ка нас вдвоем, — попросил жрец.

Тиглат с почтением поклонился и вышел из комнаты.

— Ты не думай, я смогу, — заупрямился Варда. — А то какой же из меня будет жених.

— Выпей это снадобье, — жрец вытащил из-под одежды небольшую глиняную баночку. — Это рвотный орех^[23]. Он опасен, но порой даже мертвых воскрешает. Выпей, отдышись, соберись силами и вставай. Сегодня, я обещаю, ты будешь крепко стоять на ногах.

Арад-бел-ит встретился с Мар-Зайей и Арицей утром в своей резиденции.

Выслушал одного и другого, но порознь.

Наставлял Мар-Зайю:

— Царь Руса хитрит. Не хочет ссориться ни с братом, ни со мной. Затея с Завеном мне нравится. Неплохо бы его обнадежить. Я подумаю, как это лучше устроить. А теперь о скифах. Когда ты собираешься в стан Ишпакая?

— Купец, о котором мне рассказал пленный скиф, будет в Эребуни в начале осени. Договорюсь с ним и сразу поеду.

— Поезжай. Союз со скифами для меня важнее всего. В стане Ишпакая с тобой должен встретиться преданный мне человек. У скифов он живет долгие годы, пользуется среди них большим уважением, знает все подводные течения. Он редко давал о себе знать, чтобы не выдать, кому служит на самом деле.

— Как мне его узнать?

— Ни о чем не волнуйся, — хитро подмигнул принц.

Арицу похвалил за Саси, спросил, какую он хочет награду, выслушав — удивился, но сказал, что все сделает, и добавил:

— Пока отдыхай, набирайся сил. Как быть с тобой, решу позже.

Из царского дворца Арица и Мар-Зайя вышли вместе.

Около самых ворот они повстречались с Шумуном.

— Арица?! — удивился царский телохранитель. — И на кого же ты покинул старика Зерибни? — Сказал так — и отвернулся от постельничего, как будто забыл о нем. И с куда большим почтением обратился к мар-шипри-ша-шарри:

— Искренне рад видеть тебя в Ниневии, Мар-Зайя! Развей мои сомнения: в твоем доме свадьба? Твоя сестра выходит замуж? И кто этот счастливчик?

— Нет, дорогой Шумун. Я просто помогаю одному из своих друзей. Женится брат нашего многоуважаемого Арицы. А почему невеста собирается в моем доме — это долгая история.

— Неважно! В любом случае, я отправляюсь с вами, мои юные друзья. Сегодня у меня выдался свободный день, и я хочу повеселиться, — настоял Шумун.

Ближе к вечеру из дома Шимшона шумной веселой толпой вышли мужчины. Впереди музыканты, затем старики вместе с Тиглатом, за ними Варда в окружении друзей, а дальше — все остальные. Пока добрались до дома Мар-Зайи, толпа выросла втрое.

У ворот ждал отец невесты. Женщины выглядывали изо всех щелей. Дядя Ариэ, скрестив на груди руки и нахмурив брови, грозно спросил, кто они такие и что им надо.

От толпы отделился отец жениха. Тиглат шел не спеша, ковыляя, оглядываясь на гостей, подмигивая и широко улыбаясь под одобрительные возгласы собравшихся. Потом он низко поклонился дяде Ариэ и громогласно объявил, что пришел в дом невесты, чтобы взять жену для своего сына.

— А хватит ли у тебя денег? За овцу на рынке — и то денег просят, а тут родная дочь, — с показной неприязнью спросил дядя Ариэ, вызвав своей речью смех по обе стороны.

— А как же, — развел руками Тиглат. — Стал бы я напрасно тратить твое время, дорогой Ариэ! За твою дочь я готов заплатить пять сиклей серебра.

Дядя Ариэ от негодования затопал ногами, позеленел и положил руку на меч.

— Пошел прочь! Грязный мошенник! — вскричал отец невесты. — Или, клянусь, за свою дерзость ты заплатишь кровью! Пять сиклей за красавицу дочь! Да ты рассудком тронулся!

Толпа ревела от восторга.

Сошлись на двадцати.

Договорились о приданом. Небогатом, но для девушки весьма существенном — нескольких платьях и одеялах.

После этого наконец распахнули ворота, и все увидели за ними накрытые столы. Жениха посадили на почетное место. Стали ждать невесту.

Когда ее вывели из дома, Варда побледнел, а посадили рядом — задрожал, словно безусый юнец, впервые попробовавший девушку.

Женщины стали восхвалять красоту молодых, желать им счастья, приговаривать, что мир еще не знал такой красивой пары.

Подошел Тиглат, взял руку жениха, руку невесты, сложил вместе, перевязал их шерстинкой, и объявил, что отныне Варда и Агава перед всеми богами и людьми — муж и жена.

Брачный акт на глиняной табличке составил Мар-Зайя. Он же пригласил свидетелей поставить свои печати, и уж тогда объявил новобрачных семьей по всем законам.

Шели сразу заметила в толпе Шумуна, а потеряв из виду, стала молиться богам: «Только бы он не подошел, не заговорил! И себя выдаст, и меня, и тогда все непременно узнают о нашей связи».

Шумун поймал ее, когда женщина шла на задний дворик, чтобы раздать поручения рабам, которые не покладая рук готовили еду для прибывающих гостей. Он ждал в узком проходе, загодя вытолкав слуг из комнаты, где хранились продукты, и все лишь в угоду собственной страсти, только бы на миг остаться с Шели наедине.

Зажав ей рот ладонью, затащил в потаенное место, припал горячими шершавыми губами к шее, затылку, растрепал волосы. Она часто и глубоко задышала, ногой толкнула дверь — оказались почти в темноте — поймала его рот и, наслаждаясь долгим и головокружительным поцелуем, пока Шумун срывал с нее платье, развязала бечевку, поддерживающую его штаны.

Он вошел в нее и через минуту вынужден был снова зажать ей рот, чтобы подавить крик, а она от страсти прокусила ему руку.

Остановились на полпути, когда услышали за тонкой стенкой рассерженный голос Хемды, спрашивавшей у рабов, куда подевалась Шели.

Затаились.

— Нас сейчас поймают, — прошептала молодая женщина.

— Ну и пусть. Устал прятаться.

— Ты с ума сошел?! — прыснула Шели.

Она оттолкнула его и принялась приводить себя в порядок.

— Я почти месяц тебя не видел. Ты стала меня избегать? Решила от меня избавиться?

— Дурашка, — улыбнулась Шели. — Я занята была с утра до вечера, пыталась устроить наше будущее. Скоро мы сможем встречаться хоть каждый день. Дияла открыла мастерскую по пошиву платья. Предложила мне там всем управлять. Это неподалеку от рыночной площади. Поспрашиваешь на улице, где тут новый дом ткачей, тебе и покажут. Приходи через шесть дней, после полудня.

— В праздник?

— Да. На улицах будет столько народу, что никто и внимания не обратит на твои расспросы.

Когда флейта затянула пронзительно грустную мелодию и ей тихо ответила арфа, гости замолчали, стали призывно оглядываться по сторонам и с готовностью расступились, давая дорогу жрицам храма богини Иштар^[24].

Одежды на молодых женщинах почти не было, просвечивающаяся ткань едва прикрывала грудь, живот и ноги, на бедрах плотно сидел широкий пояс, скрывавший от мужчин самое сокровенное.

Танцовщицы закружились в медленном танце, бросая на гостей манящие взгляды. Этот размеренный ритм неожиданно нарушил барабан, ускоряющийся с каждым тактом, и тогда флейта и арфа словно проснулись.

Жрицы закружились быстрее, еще быстрее, толпа исступленно ревела...

Варда незаметно подозвал астролога из Калху. Тот подошел, внимательно выслушал жениха, мотнул головой, твердо сказал нет, насупился, отошел.

Дияла тут же встала у жреца за спиной:

— Чего он хотел?

— Я дал ему средство, чтобы он смог продержаться до конца свадьбы, но, похоже, действие этого снадобья уже закончилось. У твоего брата нет сил, и теперь он хочет еще.

— Так дай.

— Это его погубит.

— Как будто он выживет, если ты будешь его беречь, — с горечью усмехнулась Дияла. — Он умирает, неужели не видишь?

— Он может умереть прямо здесь, на свадьбе.

— Ты это наверняка знаешь? Или сомневаешься?

— Не уверен, но убить его я не готов.

— Ну а раз не уверен, давай свое средство, и будем надеяться на благосклонность богов. Уж лучше так, чем умереть от стыда. Что будет, если все увидят его немощь!

Астролог, скрепя сердце, согласился.

Когда стемнело, гости и новобрачные при свете факелов пошли через весь город в дом жениха. Там веселье продолжалось, а затем Варда и Агава встали из-за стола, чтобы уединиться в своих покоях.

Едва они остались вдвоем в небольшой комнате, где Варда жил с тех пор, как стал совершеннолетним, время остановилось.

Кровать была застелена в честь праздника дорогим покрывалом. Оружие и доспехи украшали стены. В углу — светильник, прикрученный оловянной проволокой к балке. Под самым потолком — узкий проем, через который Варда не раз мальчишкой сбегал от отца, чтобы избежать наказания.

Он взял ее за руку, повел к постели, осторожно посадил рядом с собой, тяжело вздохнул, сказал:

— Ну вот, мы муж и жена.

Его снова знобило, кружилась голова, больше всего хотелось лечь и уснуть. Но он боялся, что если закроет глаза, то навсегда.

Агава же молчала. Все думала: и зачем он женился, если все говорят — не жилец? Зачем ввел в свою семью, если знает, что она достанется после его смерти следующему по старшинству брату? Зачем мучает ее — разве не проще было бы расправиться с ней как с рабыней и не доводить дело до свадьбы? А если что и смущало — то, как он смотрел на нее весь вечер. С нежностью и горечью, будто заранее прощаясь. Но, так или иначе, а она думала только о том, чтобы побыстрее все закончилось, только бы лечь в мягкую постель и выспаться — этот день казался ей бесконечным.

Когда Варда упал на спину и глаза его закатились, она не на шутку испугалась, подскочила словно ужаленная, хотела позвать на помощь, но потом передумала. Осмотрелась, заглянула под кровать, нашла там глиняный тазик с водой, брызнула мужу на лицо, чтобы привести его в чувство. Нашла кусок ткани, намочила, положила на пылающий лоб.

Варда открыл глаза, сначала не понял, что с ним, и где он, и кто эта женщина, а когда взгляд его стал осмысленным, попросил пить.

Через какое-то время ему стало легче.

Он даже попытался сесть, но не хватило сил, отшутился:

— Ну и муж у тебя, первая брачная ночь, а он валяется в беспамятстве.

И столько горечи и боли было в этих словах, что она беззвучно заплакала, так ей стало жаль его.

Агава отстранилась, на шаг отступила от кровати и, не сводя с мужа глаз, стала медленно раздеваться, словно их близость могла что-то исправить, прогнать смерть, заглянувшую в эту комнату…

Через час или два они уже лежали на постели обнявшись и тихо разговаривали. Агава рассказывала, как она жила в Тиль-Гаримму. Варда — о том, как охотился в горах на дикого вепря. Она — о своих подругах. Он — о дальних странах, где воевала армия Син-аххе-риба. Ели одно яблоко на двоих, пили из одного кубка, целовались.

Он чувствовал себя так, будто родился заново, стал строить планы, мечтать о детях.

А Агава, надо же, как все повернулось, почувствовала себя счастливой. Все, чего она теперь хотела, — это быть рядом с ним, потому что знала: ее любили! Так, как могут любить только в песнях и преданиях, и это казалось чудом.

Когда жена уснула, Варда встал, оделся и вышел во двор. Уже светало. Закружилась голова, и он едва не упал. Кто-то успел подхватить его под руки.

— Ну, тише, тише! Ты держись давай, — узнал он голос Арицы.

Варда не удивился, только усмехнулся:

— Да уж, не сносить тебе головы, будь я сейчас покрепче.

— Сам же просил прийти.

Добрались до скамейки, сели.

— И что ведь странно, я же никогда не боялся умереть, — заговорил Варда. — Сколько раз был в самой гуще боя, сколько раз смотрел смерти в лицо, терял товарищей, видел их мертвые искромсанные тела… А теперь закрываю глаза, и страшно становится. Трусом стал… Я — и вдруг трусом стал.

Смеюсь над собой… А потом смотрю вокруг и вдруг понимаю: всего того, что меня окружает, в одночасье не станет. Ни неба над головой, я, знаешь ли, подолгу теперь стал смотреть в небо; ни вот этой старой яблони; ни этой скамейки, на которой мы сидим; ни отца, ни братьев, ни моих шумных племянников… Даже тебя не станет!

Пытаюсь надышаться, наглядеться впрок, а знаю, что не получится, что это конец. И ничего не поделать, какие бы жертвы ни принес. И такой меня ужас охватывает, что хоть кричи. И ведь кричу. И всегда почему-то под утро…

Потом думаю: может, все это — расплата. Ведь скольких я убил своими руками…

А обидно-то как, только-только счастье свое нашел, и вдруг помирать…

Ты позаботься об Агаве. Я знаю, ее после моей смерти должны отдать Гиваргису. Прошу тебя, возьми ее в жены. Ты на своем настоять умеешь. Ну а если будет у нее сын от меня, воспитай как своего. Обещай, братец...

Через шесть дней Варды не стало.