Урарту

14

История, рассказанная писцом Мар-Зайей.

Двадцать второй год правления Син-аххе-риба

В месяце симан в Русахинили приехали Хава и Ашхен с многочисленной свитой.

Я встретил их, как и надлежало мар-шипри-ша-шарри, представил царю Русе и его сестре. Чем-то особенным эта аудиенция не запомнилась. Разве что тем, как Ануш и Хава бесцеремонно рассматривали друг друга, оценивая достоинства и недостатки.

— А она действительно красива, — прощаясь, поделилась со мной своими наблюдениями урартская принцесса. — Умные глаза. Сильный характер, но вспыльчива и неуправляема, словно необъезженная кобылица…

— Уродина! — рассмеялась дочь Арад-бел-ита, когда мы покидали дворец. — Не хочу о ней даже говорить.

Она припала к моему уху и прошептала:

— Когда ты меня навестишь?

Был ли я рад нашей новой встрече? Даже не знаю. Но возобновить нашу связь было бы в высшей степени опрометчиво с моей стороны.

— Увы, я сегодня же уезжаю в Ассирию.

— Как? Ты сбегаешь, едва увидел меня? — улыбнулась Хава. — Надолго?

— Я собираюсь вернуться до конца лета.

— Вот и замечательно. Думаю, к этому времени местные красоты перестанут меня удивлять и я заскучаю. Жду тебя сразу, как только вернешься…

Я невольно посмотрел в спину Мар-Априма, который о чем-то говорил с Адад-шум-уцуром.

— Нет, нет, мы давно уже не вместе, — угадала мои опасения Хава. — С начала зимы. И теперь мое сердце свободно…

Она заигрывала со мной, расставляла силки, а я пока не знал, как их обойти.

Успокаивало, что в запасе у меня было три месяца.

Я дал принцессе надежного проводника до Ордаклоу. Стал прощаться. И тут Мар-Априм взял меня под руку, отвел в сторону.

— Кажется, тебя можно поздравить. Слышал, ты нашел доказательства против Саси, что он причастен к смерти наследника Арад-бел-ита.

Его осведомленность меня удивила.

— Вряд ли это можно назвать доказательствами, — покачал головой я.

— Вот как? — усмехнулся Мар-Априм. — Значит, Саси снова выскользнет?

В ответ я лишь неопределенно пожал плечами.

Мы играли с ним в какую-то странную игру. С того самого дня, как я узнал, что он хочет моей смерти, наши пути разошлись. А теперь все выглядело так, как будто мы по-прежнему друзья. Он был дружелюбен, улыбался, даже заискивал. И вдруг поделился:

— Саси скрылся. Он упросил Син-аххе-риба дать ему время, чтобы справиться с болезнью, хотя бы на год, а сам после этого исчез. Где он, никто не знает… Кроме меня… Его прячет у себя Зерибни. Надеюсь, это тебе поможет.

Саси действительно нашелся в Руцапу. Я арестовал его и привез в Ниневию.

Тогда же я в последний раз видел Диялу.

Свадьбу ее брата и наложницы из Тиль-Гаримму сыграли в моем доме. Дияла весь день светилась и порхала вокруг меня словно мотылек. Потом празднование переместилось в дом ее отца.

Когда веселье было в самом разгаре, в какой-то момент мы с Диялой оказались наедине в одной из отдаленных комнат.

Там все и произошло…

— Когда ты уезжаешь? — обнимая и положив голову мне на грудь, со счастливой грустью спросила она.

Я поцеловал ее в лоб, провел рукой по волосам.

— Принц торопит меня. Завтра на рассвете.

Я еще не знал, что это наше последнее прощание…

Пленник Ашшуррисау, скиф по имени Сартал, не обманул меня. В конце лета в Эребуни появился скифский купец Радассар с большим караваном, который охраняли не меньше пятисот кочевников. Он не входил в город, хотя его хозяин и наведался на рынок. Здесь мы и встретились с Радассаром. Золото он взял охотно, нас — без особого желания.

Что-то было в нем от моего дяди Ариэ. Уверенность в себе, надтреснутый голос и длинный крючковатый нос на худом вытянутом лице.

— И вы хотите увидеть царя Ишпакая? — как мне показалось, с насмешкой в голосе переспросил Радассар.

— Да. Ты объяснишь ему, что моими устами с ним будет говорить царь Ассирии, самый могущественный царь ойкумены, что это переговоры о мире, — объяснил я.

Он снова усмехнулся.

— Отправимся завтра на рассвете. Сколько вас будет?

— Четверо.

Кроме Ашшуррисау я собирался взять с собой Касия и Тарга.

— Все ассирийцы? — уточнил купец.

— Один киммериец.

— Нет, нет, — покачал головой скиф. — Я ведь, кажется, должен поручиться за ваше возвращение? А с ним так не выйдет.

Тарга пришлось оставить дома.

Потом были долгая дорога через горные перевалы, долинами рек, переправа через многоводный Аракс и бесконечно длинные переходы, когда в конце дня хотелось только одного — побыстрее преклонить голову хоть на сырую землю, лишь бы уснуть: сон уже казался царской роскошью.

В долине Аракса скифские стойбища стали встречаться нам по нескольку раз в день. Еще издали, завидев караван, кочевники отправляли в нашу сторону отряд конных лучников. Наблюдая, как стремительно они приближаются к нам, Касий не раз хватался за меч, Ашшуррисау показывал свое смирение судьбе и опускал глаза, ну а я внимательно наблюдал за происходящим. Купец обычно подъезжал к кому-то из своих воинов и, доставая немного серебра, говорил ему: «Это ведь твое стойбище? Встреть своих сородичей. Скажи, что Радассар низко кланяется номарху и в знак дружбы просит взять эту небольшую плату за безопасный проезд». У купца непременно кто-то да был из каждого племени, по чьей территории мы проезжали.

Царское стойбище мы заметили еще издали. Я мог оценить его размер, потому что насчитал там пятьдесят четыре шатра, сотню домов каменной кладки, двести пятьдесят восемь землянок и тысячу четыреста сорок повозок. Здесь жили не меньше десяти тысяч мужчин и женщин. Счет лошадям в табунах шел на десятки тысяч. Но помимо этого там были козы, коровы, овцы, птица и сотни рабов для продажи в загонах.

К царскому шатру мы подошли в сопровождении Радассара и нескольких его людей.

— Ждите, — предупредил нас купец, отправляясь в гости к царю.

Отовсюду слышались смех, громкие голоса, к общему гомону примешивались лай собак, доносившийся из степи, где паслись табуны, и ржание лошадей. При этом скифы почти не обращали на нас внимания. А это означало только одно — чужаки не были здесь в диковинку.

К тому времени, когда Радассар вернулся, вокруг уже зажглись костры.

— Царь встретится с тобой, — сказал он мне. — Твои слуги останутся здесь. Хочу дать тебе несколько советов. Забудь обо всем, что ты знаешь о царях. Ваш Сенахериб^[28] слишком высоко взлетел, чтобы знать о том, как живет простой люд. Тогда как Ишпакай остался таким же кочевником, как и его соплеменники. Проявляй к нему уважение, не дерзи, не отвечай отказом на его просьбы, чтобы не обидеть, не открывай уста, прежде чем тебя спросят. Но если заговорил, будь тверд и рассудителен. Трусов и глупцов царь не любит.

Около шатра стояли двое стражников, но они даже не взглянули на меня. Я подумал, что будь у меня такая же сноровка, как у Касия, скифы бы уже лишились своего царя.

Ишпакай поразил меня. Его глаза излучали глубочайший ум и проницательность. Это был высохший жилистый старик. Просторный трон под ним сгодился бы для троих таких, как он. В ногах лежали две большие собаки, оскалившиеся, едва я вошел внутрь. Рядом с царем находились его сыновья Ариант и Партатуа (как я выяснил позже). Первому было около тридцати, второму — лет двадцать.

Приложив руку к сердцу, я низко поклонился номарху, и замер, не смея распрямить спину, ожидая, когда Ишпакай обратит на меня внимание.

— Подойди ко мне, ассириец, — заговорил наконец он.

Однако стоило мне сделать всего шаг к трону, как собаки грозно подняли головы и посмотрели на меня так, словно им поднесли желанный ужин.

— Гула! Кингу!^[29]Лежать! — прикрикнул на них скифский царь. — Они не тронут тебя, пока ты не преступишь черту дозволенного… Мой добрый друг Радассар сказал, что ты именуешь себя мар-шипри-ша-шарри — посланником ассирийского царя. Чем ты можешь доказать, что это действительно так?

— Позволь мне преподнести небольшой подарок, который передает тебе Сенахериб? — произнес я на родном языке Ишпакая, на что царь довольно зацокал языком и закивал в знак согласия, готовый принять подношение.

Я достал кинжал великолепной работы, однажды переданный мне Арад-бел-итом для подобных целей. Рукоять была выточена из слоновой кости, а навершие венчал огромный красно-пурпурный рубин превосходной огранки. При виде подарка глаза повелителя всех скифов вспыхнули. И хотя он справился с волнением, скрыв его за напускным равнодушием, и велел передать кинжал одному из сыновей, было видно: доволен.

— Что заставило прийти тебя сюда тайно и без должной охраны? — спросил после этого Ишпакай.

— Известие о том, что твои враги замышляют недоброе — хотят стравить тебя с царем Русой, нарушить тот хрупкий мир, что установлен между скифами и Урарту.

Ишпакай неожиданно расхохотался и посмотрел на сына, стоявшего от него по правую руку.

— Ариант, а ведь прав был Партатуа, когда говорил, что этот щенок, царь Руса, обо всем узнает и поднимет вой, дескать, мы его предали.

Успокоившись, он повернулся ко мне:

— Хрупкий мир, о котором ты говоришь, нужен не мне, а ванскому царю. Скифам же безразлично, кто будет сидеть на троне в Русахинили и будет ли между нами мир.

— Война хороша, когда приносит щедрую добычу и наслаждение от битвы с сильным соперником, которого ты всегда одолеешь. Что толку топтать выжженные нивы и брать города, в которых нет ничего, кроме полудохлых рабов? Разве не для того мы откармливаем наш скот, ходим за ним и оберегаем от волков, чтобы потом взять с него побольше мяса?

— Какая трогательная забота о верном союзнике Урарту, — смеялся царь. — Так, говоришь, сначала лучше дать им передышку?

— Мне ли советовать могущественному номарху, как поступать…

— А ты хитер, посланник… Не хочешь пойти мне в услужение?

И хотя царь шутил, я видел, что он искренен. Я почтительно поклонился, показывая, как я польщен этим предложением, но затем предпочел вернуться к разговору, с которого началась наша встреча:

— А если я скажу, что в царе Русе заинтересован царь Ассирии Сенахериб? Это повлияет на твое решение, владыка?

Ишпакай задумался, а я не смел прервать его размышления и долго стоял в ожидании ответа.

— Ты прав, посланник, — после затянувшегося молчания сказал царь. — Это может повлиять на мое решение, но только при условии, что я встречусь с кем-нибудь, кто стоит выше, чем ты. Кому из двух братьев ты служишь? Арад-бел-иту? Или Ашшур-аха-иддину?

Это был выпад, от которого я не мог защититься. Ишпакай не оставил мне выбора.

— Арад-бел-иту, единственному и первому наследнику трона.

— То есть старшему из братьев?! Тому, что в опале у своего отца?! Проигравшему битву киммерийцам под Тиль-Гаримму?! Кажется, его поддерживает военная знать, не любят наместники и не желают жрецы. Но ты прав, посланник, его притязания на трон отца кажутся более серьезными, нежели младшего брата… Я хочу встретиться с ним, и если он окажется достойным моей дружбы, то мы заключим соглашение. И дабы доказать ему, что значит для меня этот союз, я скажу вот о чем: до следующей весны Завен не получит от скифов поддержки. А что случится после этого — зависит лишь от Арад-бел-ита.

На прощанье Ишпакай перепоручил меня одному из своих сыновей: «Партатуа, посели нашего высокого ассирийского гостя в шатре рядом с твоим. Утром дай ему охрану и проводи до границ Урарту».

Царский шатер я покидал окрыленным и озадаченным. Окрыленным — потому что все складывалось как нельзя лучше для моего господина. Озадаченным — из-за возникших подозрений, опасений и непонятных тревог. Кто мог предположить, что царь кочевников так напряженно следит за борьбой, идущей между наследниками Син-аххе-риба за ассирийский трон? Мне было непонятно, откуда он черпает свои сведения и кто их источник.

— Не доверяй моему отцу, — неожиданно сказал сопровождавший меня сын царя Ишпакая. — Все, чего он хочет, — в который раз доказать, что он самый могущественный номарх изо всех живущих. Ему все равно, кому предлагать союз. А в итоге он отрубит твоему господину голову и станет показывать ее своим друзьям и врагам, чтобы от одного ее вида у них подогнулись колени и они пали перед ним ниц. Он не пощадил бы даже Сенахериба.

Мы проходили мимо шатров, стоявших вперемежку с огромными кострами, вокруг которых пировали мужчины, женщины и дети; вино лилось рекой, на вертелах жарились туши быков, отовсюду слышались странные завывания, похожие на вой волков.

По-видимому, на моем лице отразилось изумление, и Партатуа улыбнулся:

— Не удивляйся, волк — самый почитаемый зверь у скифов. Поэтому когда мы идем в бой, воздух содрогается от волчьего воя, который издает каждый воин…

Он стер улыбку с лица так же быстро, как и надел ее.

— Арад-бел-ит найдет здесь только смерть. Поверь мне.

Я все же усомнился в правдивости его слов:

— Отчего один чужеземец должен верить другому чужеземцу, когда третий чужеземец сказал, что верить надо ему?

— А отец прав, ты, несомненно, пригодился бы ему…. Но можно было догадаться о твоей осторожности. На нее я больше всего и уповаю. То, что месяц назад в стан моего отца приезжал Завен, дядя царя Русы, с предложением о союзе против его племянника, ты знаешь. Но известно ли тебе, чем все закончилось?

— Я слышал, что после возвращения Завен поехал куда-то на север, в Колхиду. Значит, ни о чем не договорились?

— Да, слух такой пустили, мол, расстался он со скифами плохо, но на самом деле помощь ему была обещана. Однако отец в конце концов обманет и его. Потому что Завен слишком слаб.

Я не стал повторять ему, что нужны более веские доказательства коварства царя Ишпакая.

Ставка царевича располагалась обособленно, на вершине холма, с трех сторон ее защищал крутой овраг, с четвертой, откуда пришли мы, стояла охрана, куда более многочисленная, чем у царя. Шатров было пять, повозок — значительно больше, повсюду горели факелы, вокруг паслись стреноженные кони. Прокрасться сюда незамеченным было крайне трудно. Я не знал, что и подумать. Партатуа настолько осторожен по своей природе — или он кого-то боится? Его шатер охраняли четверо скифов, встречавшие своего господина поклонами и сдержанными приветствиями. С одним из кочевников царевич перебросился парой слов, спросил о его дочери, как ее успехи в стрельбе из лука…

— Сегодня подбила куропатку с пятидесяти шагов, — похвастал скиф.

— Скажи ей, что я горд за нее, — ласково улыбнулся Партатуа, откидывая полог и пропуская меня вперед,

Из вежливости я спросил, сколько лет девочке.

— Всего семь, а из лука бьет не хуже взрослого мужчины, — совершенно серьезно ответил царевич.

— От этого она не станет воином, — отшутился я и поприветствовал сидевших в шатре мужчин.

Их было трое. Они расположились на толстом ковре, поджав под себя ноги, и играли в кости.

Один был определенно кочевником, двое других, судя по одежде, — нет.

— Привел нашего ассирийского друга, — сказал Партатуа, представляя меня своим друзьям и советникам. — Это мар-шипри-ша-шарри Мар-Зайя из Ниневии.

Товарищи царевича отложили игру и поднялись, чтобы оказать мне должные почести. Скифа звали Парлаксай, это был номарх из рода Колаксая. Второго представил сам Партатуа:

— Мой друг Агафон, эллин из далеких Афин, купец, каких мало. Радассар извелся от зависти, подсчитывая его доходы...

Когда передо мной встал третий товарищ царевича, я утратил дар речи…

Я почти не помнил его… Мои детские сны… Та ночь, в которую все началось…

Нет… нет… Я не поверил своим глазам, подумал о проклятии богов и чудесном превращении…

Но он обнял меня; и сказал — все тем же голосом, что и десять лет назад:

— Сын… Мой дорогой сын…

Мы проговорили с ним всю ночь. Нам так много надо было рассказать друг другу! С того самого дня, когда нас разлучили, прошло восемь лет… Восемь долгих лет…

Отец пробыл на рудниках больше года, пока однажды среди ночи его не забрали из барака по требованию Арад-бел-ита. «Я позабочусь о твоей семье, а ты будешь служить мне, находясь вдали от родины, — сказал он тогда моему отцу. — На севере Урарту появилось новое племя — скифы. Даже киммерийцы, о которых ходят слухи, что они непобедимы в чистом поле, спасаются от их коней словно от чумы. Пока скифов немного. Говорят, они осели за Араксом. Что случится со всеми нами, когда численность этих кочевников сравнится с населением Ниневии? Разве от саранчи есть спасение? Ты станешь тем тайным оружием, что поможет Ассирии избежать большой беды».

Арад-бел-ит приказал моему отцу отправиться в Урарту, там пристать к какому-нибудь каравану, что идет на восток через Гирканские ворота, а затем поселиться среди скифов, предложив себя в качестве толмача. Так все и сложилось. Через год с небольшим он оказался среди авхатов, служил номарху Тугату из рода Липоксая, пока об ассирийце не прослышал Ишпакай.

И все эти годы отец ждал из Ассирии человека с известиями о семье.

«Арад-бел-ит предупредил меня, что это будет кто-то, кого я хорошо знаю… Но разве я мог помыслить, кого приведут ко мне боги», — со слезами на глазах говорил мой сильно постаревший родитель.

Он плакал, когда я рассказал ему о смерти матери. То, что для меня давно стало зарубцевавшейся раной, для него оказалось ударом. Он ведь верил, что когда-нибудь увидит свою Марьям и скажет, как любит ее.

Он измучил меня расспросами о сестре и брате, заставляя помногу раз повторять какие-то смешные истории из их детства, задумчиво улыбался, глаза его увлажнялись, а руки дрожали.

И очень удивился, когда я упомянул дядю Ариэ.

— У твоей матери никогда не было такого родственника. Я это знаю совершенно точно.

— Тогда кто он и откуда? Зачем ему надо было так заботиться о чужих детях, тратиться на нас, поднимать, как своих родных?..

— Арад-бел-ит, — подсказал отец. — Уверен, этот Ариэ выполнял приказ принца.

Увы, я вынужден был согласиться.

Когда мы заговорили о скифах, снаружи уже светало.

— У них есть три племени: паралаты, которые ведут свой род от Колаксая, авхаты из рода Липоксая, а также катиары и траспии из рода Арпоксая. Однако царская власть может принадлежать только первым. Я рядом с Ишпакаем пятый год, заручился его доверием, и он к моим советам прислушивается. Однако же переоценивать мое влияние на него не стоит. Он терпеть не может, когда что-то делается без его ведома, невероятно упрям, тугодум, но не глуп, редко дает волю эмоциям. У него пять взрослых сыновей, и каждый из них мечтает сесть на скифский трон.

— И у кого больше шансов? — поинтересовался я.

— Власти здесь у царя столько же, как у Син-аххе-риба, но когда речь зайдет о наследовании, свое слово скажут старейшины и военный совет. В царское стойбище тогда съедутся не только паралаты, но и авхаты, катиары и траспии. У кого больше всего сторонников будет, тот и станет вождем всех скифов.

Я рассказал отцу о моей встрече с пленным скифом, которого год держали на цепи.

— По его словам, между сыновьями Ишпакая идет грызня. Но царем после смерти родителя все равно станет Ратай — старший из них. Что скажешь на это?

— Ратай? Никогда. Он слишком прямолинеен, дерзок, своенравен, ни во что не ставит седую старость. Ратай — первый воин и всегда бездумно бросается в бой, совершенно бесстрашен. В нем уважают силу, но не мудрость. Да, его любит отец, но умри завтра Ишпакай, против Ратая выскажутся все, от кого зависит это решение.

Номархом станет или Ариант, второй сын Ишпакая, или тот, кто по старшинству идет следом, — Хорраскай. Голоса старейшин между ними разделились бы примерно поровну. Что до раздоров — даже не знаю… Стычки между скифами, и правда, происходят, и кровь проливается нередко, но лишь до тех пор, пока не столкнулись интересы крупных родов. В этом случае Ишпакай не медлит, вмешивается в конфликт и никого не щадит. Его сыновей это тоже касается. Первый, кто из них выкажет неуважение к своему брату, поплатится за это головой.

Я спросил отца о Партатуа, нашем хозяине. Мой родитель задумался и ответил не сразу.

— Скользкий как угорь… Он самый младший из сыновей Ишпакая. Силы немного, а надежд, что царем после смерти отца объявят его, — еще меньше. Но он может быть полезен, потому что к нему прислушивается Хорраксай. С этими двумя дружен и еще один сын Ишпакая, Ариапиф, а его как никого другого поддерживает жречество.

В любом случае, скифский царь умирать пока не собирается. Готовится что-то великое, оттого и союзников ищет повсюду. Сначала решил выдать одну из своих дочерей за Теушпу, киммерийского царя. Потом стал тянуть время, свадьбу переносили уже дважды. Теперь вот назначили на весну. Чтобы задобрить будущего зятя, шлет ему дорогие подарки. Но поговаривают, Ишпакай просто ждет, что Теушпа либо откажется от этого брака в пользу своего любимого сына, либо умрет, не от старости, так от болезни, и тогда зятем станет все тот же Лигдамида.

Полгода назад вдруг появились мидийцы. Затем еще дважды приезжали.

А сейчас Ишпакай завязал дружбу с Завеном, что приходится дядей царю Русе. Скифов в долине Аракса уже больше, чем саранчи в самые засушливые годы. А они все прибывают и прибывают через Гирканские ворота.

Под конец я решился спросить отца о его здоровье.

Отец усмехнулся:

— Не осталось у меня его совсем. Иногда ноги с трудом передвигаю, в прошлом месяце долго болел. Думал, уже не встану. Ишпакай меня навещал, посадил около моей постели лучших знахарей, приказал вылечить, иначе обещал всех казнить …. А ведь он на двадцать лет старше меня….

С восходом солнца мы простились. Расставание было тягостным. Нехорошие предчувствия терзали мое сердце: вдруг мы больше не увидимся, что, если после стольких лет разлуки снова потеряем друг друга!

Стойбище было уже далеко, а лицо отца все еще стояло у меня перед глазами.

Партатуа, который вызвался провожать нас до границ Урарту вместе с двумя десятками конников, придержал своего коня, когда мы поднялись на возвышенность. Внизу нас поджидала почти сотня скифов. Я подъехал к нему, чтобы узнать, кто это.

— Мой брат Ариант. Хотел бы я знать, чего он от нас хочет. На всякий случай держись позади меня — и чтобы никто из твоих слуг не вздумал хвататься за оружие.

Пока мой знатный провожатый спускался с холма, навстречу ему выехали двое скифов: один на гнедом жеребце, выделяющемся среди остальных особенной статью, другой на обычной пегой кобылке.

— Будь я проклят, — пробормотал вдруг Касий, который держался сразу за мной вместе с Ашшуррисау, — да ведь это наш скиф с ними!

Я присмотрелся внимательнее и, к своему огорчению, был вынужден согласиться с моим лазутчиком. Появление здесь Сартала не сулило нам ничего доброго.

Два брата и проводник, бывший когда-то у нас в плену, говорили между собой недолго.

Партатуа вскоре повернул назад вместе со своим братом.

— Это и есть твой ассириец? Его что, собаки рвали? — глядя сквозь меня громко сказал Ариант.

— С тобой хочет поговорить гость моего брата, — скупо сообщил мне о результатах переговоров Партатуа. — Спустись к нему. Это ненадолго. Мы скоро тронемся.

— Ждите меня здесь, — предупредил я Ашшуррисау и Касия. — И чтобы ни случилось, ни во что не вмешивайтесь.

Я медленно спустился с холма, подъехал к Сарталу на расстояние вытянутой руки и выжидающе посмотрел на него. Он осклабился и сказал:

— Наверное, не ожидал увидеть меня живым?

— Я рад, что ты пережил ту ночь, — спокойно ответил я. — Ты хотел со мной поговорить. Слушаю тебя.

— Я знаю, что привело тебя в стан Ишпакая. Арад-бел-ит повсюду ищет союзников — среди киммерийцев, урартов, скифов. Однако время идет, а все, что у него есть, — пустые обещания.

— Чью помощь ты хочешь предложить моему господину? И кому ты служишь? Арианту?

— Нет. Не ему. Но ты прав, мне пора раскрыться, иначе разговор теряет смысл… Я говорю от имени мидийского царя Деиока.

— Мидийцы? — я был искренне удивлен. — Разве ты не скиф?

— Только по матери, обучившей меня своему языку.

— Деиок всего лишь один из многих мидийских царей, чья власть распространяется на несколько племен. Какая польза Арад-бел-иту заключать с ним союз?

— Взгляни на это иначе. А есть ли какая-то польза Деиоку от ассирийского принца, если его права на трон сейчас похожи на мираж? Так, может быть, они оба заинтересованы друг в друге?

Я попытался опустить его на землю.

— Мидийцы не способны сегодня выставить войско, которое сумело бы на равных биться с ассирийцами. Во всех ваших городах стоят ассирийские гарнизоны. Но даже если Деиок поднимет мятеж, за ним пойдут немногие. Вы грызетесь как собаки, только власть Ассирии и удерживает вас от междоусобицы.

Но Сартал умел проявить настойчивость.

— Деиоку и не надо браться за оружие, к чему оно, если у него есть золотые копи. Есть у него и могущественные друзья. А среди них Ариант, сын Ишпакая, и киммерийский царь Теушпа.

Я уже слышал от Ашшуррисау о готовящемся союзе между киммерийцами, скифами и мидийцами. Теперь эти сведения получили веское подтверждение.

— Допустим, Арад-бел-ит согласится встретиться с твоим господином. Что хочет Деиок?

— Стать не одним из многих, а единственным царем Мидии. Для этого не понадобится армия. Для этого нужна тайная служба. А она подчиняется Арад-бел-иту.

— Как мне сообщить тебе о решении Арад-бел-ита?

— Я сам найду тебя со временем.

— Я сожалею о причиненной тебе боли, как и о том времени, что ты провел в плену.

— Не стоит просить у меня прощения, ассириец. Мой обидчик уже поплатился за свое рвение. А ты ни в чем не виновен…

Его слова насторожили меня. Я понял: случилось что-то непоправимое. Сзади заржала приближающаяся лошадь. Обернувшись, я увидел Арианта: у его седла болталась привязанная за длинные волосы голова Касия.