Ушедший Род. Книга 1: Чужак

Глава 12

На обед действительно вербовщик притаскивает одну из тех двух упаковок, которые мы сбросили у него в купе. Вскрывает и раздаёт нам по упакованной коробке.

— Ваш обед, шантрапа, — забирает остатки упаковки с коробками. Я мысленно делаю себе зарубку, узнать у него, можно ли подобные вещи выкупить дополнительно. Всё-таки ближайший месяц-два мне надо бы питаться очень усиленно.

Сами обеды ничего из себя такого не представляют. Неопределённого вида мясо, разваренная перловка, какая-то сладкая хрень вроде булочки, опять же, неопределенной консистенции. Пару кусочков масла, и небольшая плитка, напоминающая шоколад, но только с каким-то фруктовым вкусом. В принципе, довольно много и даже вкусно. Так что на какое-то время я даже наедаюсь. И это, в общем-то, не удивительно, всё-таки данный комплект скорее всего рассчитан на действующего военного, а не на мелкого шкета, которым я пока являюсь.

«За» эту идею говорит то, что мои попутчики пайки не доедают. Но и выбрасывать они их не собираются. Упакованные кусочки масла, плитку чего-то, да и саму коробку хозяйственно приберегают для другого времени.

Вечер подходит даже в каком-то смысле незаметно. Единственное событие, которое выделяется до ужина, это въезд поезда на вокзал какого-то довольно большого города. По крайней мере, это заметно по виду огней, высокой платформе и количеству народа на ней.

Поезд замедляется, и мимо нас в окне проплывает очень красивая девчонка лет пятнадцати, с сопровождающей её матроной. Взгляд цепляется за барышню, и даже не имея чего-то лишнего ввиду, буквально заставляет поворачивать голову вслед девушке. Удивительно, но девушка с матроной почти совершенно без багажа, два небольших чемодана даже не считаю. И, странным образом, эти довольно аристократичного вида дамы отправляются именно к нашему вагону.

Что ж, одно из купе видимо, их. Кто занимает второе купе, и занимают ли его вообще, я уже не обращаю внимания, ибо сразу после начала движения поезда имперец приносит нам и ужин.

Тот не сильно отличается от обеда, но его плотность значительно больше, и там уже присутствует кроме всего остального, что-то вроде фруктовой кашицы, видимо для разбавления водой, и пресные крекеры. Те, конечно, просто так и не разгрызешь, но с получившимся из кашицы напитком, да еще и с постоянным легким голодом мне они кажутся пищей богов.

Нет, приоритеты сразу же меняются. Мне совсем не нужен теперь дополнительный обед. Мне нужны армейские пайки ужина и как можно больше.

Наевшись, забираюсь на верхнюю полку. Я собираюсь на некоторое время отключиться. Но на всякий случай проверяю, работает ли глиф «предчувствие». Все-таки пацанов на соседней полке никто не отменяет. И уже успокоившись, почти мгновенно ухожу в себя. Только краем внимания отслеживаю перемещения у нас в купе.

Ночью просыпаюсь от легкой тревоги. Глиф ведёт себя довольно спокойно, но какое-то некомфортное состояние обеспечивает. Такое ощущение, что он слегка подрагивает, посылая неровные сигналы мне в разум.

Тихо спускаюсь вниз. Аккуратно открываю дверь купе и чуть выглядываю в неожиданно темный коридор.

В голове тут же будто орет тревогой даже больше, чем было в больнице. Мгновенно падаю на пол, и скорее всего, очень не зря. Рядом раздается щелчок и над головой что-то жужжит. Тут же бросаю так себя хорошо зарекомендовавший «ужас» в сторону шевельнувшейся тени. И Тень совершенно не разочаровывает — тихо замирает, и, вроде бы как не слышно, падает на пол. Медленно выползаю в коридор. Весь контакт занимает пару мгновений, но сердце стучит так, будто я пробежал километров пять и оно готово выскочить из груди. Непорядок. Глубокий тихий вдох, выдох. Еще раз, повторить. Всё происходит в совершеннейшей тишине. И никто на тихие звуки падения даже не реагирует.

Тихо крадусь к началу вагона и, не доходя до середины, начинаю слышать сдавленные звуки борьбы. Медленно, очень медленно перемещаюсь дальше, замирая у каждой полоски света.

Рядом со вторым купе почти спотыкаюсь о лежащее тело.

Тут поезд проезжает несколько фонарей, и я замечаю рядом с телом в чёрной одежде отблеск оружия. Поднимаю и его.

Неожиданно удобный маленький пистолет. Никакого следа глушителя. Странно, но не важно. Значит здесь так.

Крадусь дальше. Опускаюсь на карачки и аккуратно заглядываю в купе на уровне коленей.

На правой лавке лежит без движения матрона, что сопровождала девчонку на перроне недавнего города. Саму же девчонку уже заканчивают упаковывать двое деятелей в такой же чёрной одежде, как и первая встреченная тень.

Испытываю острое чувство дежавю. Но, к черту рефлексию! В ближайшего кидаю все тот же «ужас», а в дальнего, одновременно, стреляю из пистолетика-игрушки.

Первый ожидаемо валится в судорогах на ноги девчонки, а вот вокруг второго на секунду возникает радужная пленка, отражающая выстрел.

Второй мгновенно разворачивается ко мне. Его рука сразу же окутывается разрядами, как у вербовщика недавно, и, кажется, только то, что он не сразу замечает меня в проеме двери, спасает меня.

Тревога уже почти оглушающе орет, и я бросаю в мага еще один «Ужас».

Вокруг мужика опять возникает пленка щита, мой знак будто чуть притормаживает, мужик даже успевает ухмыльнуться, но тут глиф прорывается и влетает в тело мага. Тот удивленно замирает, и тоже в судорогах валится на девчонку.

Все происходит в нереальной тишине, очень быстро, и только сквозь кляп раздаются сдавленные звуки. Девчонка дергается, пытаясь сбросить с себя лишнюю тяжесть. Надеюсь она не осознала пока, что на ней трупы лежат, а то неудобненько получится.

Поднимаюсь на ноги и быстро выглядываю в тамбур. Тревога тут же унимается, и глиф «предчувствия» просто снова уходит в фон. И ведь не рассеивается, что отмечаю особенно. Даже минимального неудобства больше нет. Скорее всего, унимается после смерти мага — так то я отметить и не успел. Что ж. Значит трое. Хорошо.

В тамбуре тоже никого нет. Похоже все. Разворачиваюсь и натыкаюсь взглядом на имперского вербовщика, рассматривающего лежащий труп в свете некстати выглянувшей луны.

Имперец бросает на меня взгляд, вообще не понимаемый мною в этом неровном свете. Перешагивает труп у входа, обходит меня и заходит в купе. Следую за ним.

Вербовщик наклоняется над матроной, быстро проверяет пульс. Чему-то кивает, и снимает с девчонки одного из мертвецов. Споро, со знанием дела обшаривает, кидая на приоконный столик обнаруженные деньги и вещи. Потом так же приступает и ко второму трупу.

— В тамбур, — показывает жестом на уже обшаренного. Пожимаю плечами и вытаскиваю черного в тамбур. Возвращаюсь, беру следующий и тащу туда же. Третьего мне в руки вручает уже в коридоре сам имперец. Снова в тамбур.

Иду обратно в купе. Имперец отходит к себе, но почти сразу же возвращается следом со мной.

— Твое, — разделяет найденное на две неравные кучки. Какие-то амулеты остаются в его кучке, немного побольше денег — в моей. Ну, по мне так даже лучше — собираю оставленное себе в карман.

— Помоги, — кивает на девчонку.

Вместе мы усаживаем девушку на лавку. Связанная, она начинает брыкаться с новыми силами.

— Спокойно, уже все прошло, — развязывает глаза девчонке вербовщик. — Орать не будешь?

Спасенная смотрит на него дикими глазами. Имперец встряхивает ее снова.

— Твоя сопровождающая жива, просто в отключке. Ты меня понимаешь? С кем мне говорить? — девчонка заторможено кивает. — Так, запрешься в купе, потом разбудишь свою сиделку, вот тебе нюхательная соль. Это понятно?

Девушка неуверенно кивает.

— Как разбудишь, вот тебе успокоительное. Выпьешь, отключишься ненадолго. Дальше делай что хочешь. Вопросы есть? — девчонка мотает головой. — Орать не надо. Мы не знаем, были ли у этих ребят соратники. Не гневи богов. Ближайшая остановка через два часа. Вход в вагон на эти два часа я запру намертво, понятно?

Девушка кивает.

— Хорошо. Развяжи, — это уже мне. Достаю охотничий нож, и быстро разрезаю ремни, возиться с застежками мне совсем не хочется. Снимаю завязку с кляпа.

Девушку начинает сильно трясти.

— Спокойно! Соберись! — шепчу. Встряхиваю девчонку тоже. — Истерить будешь потом. Займись своей матроной.

Тихо встаю и выхожу из купе.

— Минут через десять будет мост. Пойдем, — кивает мне вербовщик. Следую за ним в тамбур.

Имперец прислоняет трупы к стене вагона рядом с выходной дверью, видимо чтобы была возможность оперативно вытолкнуть их наружу.

— Подержи, — тихо обращается ко мне. Пожимаю плечами и держу тела. Вербовщик отходит к двери между вагонами и начинает, ругаясь через слово, выписывать что-то руками. Для меня его действия выглядят как вязание какой-то золотистой нити. Соединения вспыхивают, и тогда имперец ругается, или проникают друг в друга, и тогда вербовщик начинает новый цикл движений. Наконец, имперец заканчивает, и вязь, вспыхивая, ложиться на весь периметр двери. Возвращается ко мне.

Молчим.

— Максим, — заполняю паузу я, может и зря.

— Я знаю, — замолкает мужик. Минуту о чем-то думает, и продолжает. — Петр Васильевич, — я киваю.

Тут поезд начинает замедлять ход. Вербовщик сразу же отщелкивает что-то на двери, и отталкивает ее вбок.

— Готовься, — выглядывает он наружу. — Сейчас будет мост.

Поезд медленно забирается на насыпь. Я вижу как в свете луны блестит огромная река, и мы забираемся куда-то в высоту над ней. Еще минута, и начинаются железные фермы моста. Одна, вторая.

— Давай! — имперец вместе со мной начинает выбрасывать трупы один за другим. Тела заканчиваются, я останавливаюсь, внезапно не зная, куда деть руки. Мужик оглядывает меня, чему-то кивает. — Все, иди. Я покурю тут.

Я киваю в ответ, и, только разворачиваюсь в сторону коридора, как вербовщик меня останавливает.

— Стой! Давай сюда, — требовательно протягивает руку. Я мгновение соображаю, потом лезу в карман, и отдаю ствол. Мужик кивает. — Все, теперь иди.

Тихо ухожу в свое купе, закрываю дверь и аккуратно влезаю на свою полку. Все попутчики спят, и я тихо выдыхаю. Закрываю глаза.

В гробу я видал такие приключения.

В мертвецкой небольшого уездного центра бывшей северной Германии, над очередным трупом работает легко узнаваемый старик. Смена его только началась, так что описывать для дальнейшей бюрократии нужно еще полдюжины тел. Но Коштева это совершенно не пугает. Старик любит свою работу, и в морге чувствует себя как дома.

Неожиданно резко открывается дверь, и в мертвецкую заходят два плотных таких, лысых бандюгана и с ними еще один, седоватый, лет сорока, в военной форме и чуть пониже. В фигуре и лице мужика присутствует что-то волчье, а от его сутулости не остается ни следа.

Коштев даже не вздрагивает. Спокойно поднимает голову, откладывает инструмент и снимает перчатки.

— Здравствуй, старик, — начинает мужик в военной форме. — Дело у меня к тебе.

— И тебе здоровья, мил человек. Чьих ты будешь? — Коштев неторопливо накрывает простыней тело, с которым только что работал.

— Иволгиных я порученец. Называй меня Василём, — мужик в военной форме тихо хлопает в ладоши, — а ты герр Коштев, правильно? — старик спокойно пожимает плечами, как бы говоря «ну сам ведь знаешь!», — раз с представлением закончили, старик, где «дурачок»?

— В цирке, надо полагать. Ты местом ошибся, Василь, порученец Иволгиных. Тут мертвецкая, — делает слабый жест рукой Коштев. — Тут больше трупы, да я.

— Не хочешь понимать, да? — согласно кивает назвавшийся Василём.

— Бугор, давай мы объясним, а? — басит один из мордоворотов, хлопая по кулаку ладонью, — мы аккуратно, он даже не помрет сразу.

— Погоди, Рома, — поднимает руку Василь, — герр Коштев же сейчас подумает, подумает, и обязательно вспомнит про Дурачка. Правда ведь? Мы-то точно знаем, что он жив, герр Коштев?

— Неожиданно, — хмыкает старик. Отворачивается к стене, — а откуда у вас столь точное знание, вы конечно не скажите?

— Конечно нет, господин Коштев. Это вообще не ваше дело, — пожимает плечами седой, — зато мы точно знаем, что после попадания к вам, тело Дурачка исчезло, и, по официальным бумагам, он был сожжен в крематории. При этом, он точно жив. Объяснить не хотите?

— Нет, — хмыкает старик. — Не хочу. Ошибки, думаю, случаются.

— Случаются, — согласно кивает Василь. — Рома, Гена, — тут же обращается к своим подручным. — Я считаю, что все уважение к старости мы оказали. Приступайте.

— Знаете, а я ведь вспомнил один недавний случай, — старик на секунду поворачивается к седому. Тот сразу же поднимает руку, а мордовороты тут же замирают. — Вы куда-то спешите, господин Василь? Тут нужно немного истории, знаете-ли.

— Если только совсем немного, старик. Мы и так задержались в этом городишке, — нетерпеливо соглашается седой.

— Ну да, ну да. А вы знаете, господин Василь, я ведь служил тридцать лет назад в «черном отряде», хе-хе. Вам, конечно же, это ни о чем не говорит. И войска нынешнего Императора нашего, Михаила Александровича, моих соратников не оставляли в живых, не считаясь с потерями. Хотите знать почему? Ведь даже злодейств за отрядом замечено не было, а?

— Нет, старик, это не имеет отношения к Дурачку. Все, мне надоело. Где наследник? — значительно грубее говорит седой, и снова машет подручным. — Твое время закончилось.

— Интересно-то как. Наследник, значит, — хмыкает, — ну, что-то подобное я и подозревал. История стара, как мир, понятное дело. Еще две минуты и вы узнаете про него, молодой человек, — согласно кивает, а потом мелко хихикает старик, — терпение, господин Василь, это все-таки добродетель, да еще в моем возрасте, — делает пару шагов к сплошной стене Коштев. Мордовороты спокойно поворачиваются вслед за стариком. Стена сплошная, старик еле ходит — что может пойти не так?

— И вы уверены, что он пропал здесь? — старик разворачивается к бандитам.

— Да, мы прошлись по ниточке, и я точно знаю, что конечный пункт дебила-наследника в этом здании. Говорите уже герр Коштев, и мы уедем отсюда, и даже оставим вас в живых, и это последнее предложение, я от вас устал.

— Меня оставите в живых, — качает головой Коштев. — Щедро. Но не наследника, не так ли?

— Тебе-то какое дело, старик, что там с ним будет? — Василь хмыкает.

— Да привязался я к нему, знаешь ли. Но тебе это не важно, ведь так? — седой, с удивлением для самого себя, кивает головой. И тут же активирует амулет щита. Хотя опасности никакой вроде как нет.

Мордовороты тут же выхватывают стволы, и резко начинают ими водить из стороны в сторону.

— Хорошая у тебя интуиция, Василь, — снова мелко хихикает «Кощей». — Так вот, про терпение, — старик неторопливо вновь отворачивается к стене. — Все-таки узнать, почему нас не оставляли в живых, тебе придется.

В мертвецкой внезапно полностью гаснет свет.

— В старика! В старика стреляйте! — кричит седой.

В резком свете выстрелов, на месте, где стоял старикан, никого не оказывается и выстрелы замолкают. На морг буквально падает тишина.

— Рома? Гена? Проверьте старика, — бросает в воздух Василь. В ответ тишина, и какие-то хлюпающие звуки издалека. Седой быстро достает из кармана тонкий фонарь. — Рома? Гена? Да, что ж ты не зажигаешься! — Василь бьет фонарем о ствол пистолета. Фонарь наконец вспыхивает и дает хороший конус белого света.

— Рома? — Василь резко поворачивается туда, где должен быть его подручный. Никого. Отступает на шаг к стене, и резко поворачивает фонарь в другую сторону. Действует грамотно, ствол пистолета движется вместе с фонарем. Но второго подручного на месте тоже не оказывается.

— Гена? — отступает еще на шаг. — Ребята, вы где? — делает еще шаг назад и натыкается на кого-то живого. Мгновенно отпрыгивает, разворачивается, падает на колено и еле успевает убрать пистолет от выстрела. — Ффух, Гена, ты идиот что-ли, так подкрадываться⁈ Быстро за стариком!

Гена молча делает шаг к своему боссу и жестко схватив за руку поднимает его на ноги. За другую руку Василя тоже хватает похожая жесткая хватка.

— Ребята⁈ Вы что делаете⁈ — Василь непонимающе вертит головой и пытается вырваться. Но мордовороты держат железно.

Медленно разгорается свет.

— Ну так вот, — доносится со спины, — нас уничтожали потому, что вступая в «черный отряд», заметь, Василек, добровольно вступая! Вступая в «черный отряд», боец переставал быть человеком, — в поле зрения седого появляется старик. Только сейчас он выглядит не как старый доктор. Его глаза понемногу меняют форму зрачка от вытянутой, к нормальной, от уголка губы тянется вниз тонкая дорожка красно-черной крови, а в челюсть довольно быстро втягиваются тонкие иглы белейших верхних клыков. — Моему Роду так нужна была магия, я был готов пойти на все, ради Неё. Жаль, что это тоже оказалось бесполезным. Да и мага, который нас делал, убили, не считаясь с потерями. Так что, да, я последний. С другими ты теперь и не встретишься, но знаешь, тебе это уже и не нужно.

Старик неожиданно прекращает втягивать клыки, и почти мгновенным движением склоняется над шеей Василя.

Через некоторое время, в мертвецкую заходит бледный молодой парень, в котором Максим бы точно узнал Шныря.

— Так, ты вроде бы умеешь водить мобиль? — тихо спрашивает герр Коштев. Бледный Шнырь кивает. Старик оглядывает мордоворотов, которые так же безучастно держат потерявшего сознание своего босса. — Подгонишь их мобиль внутрь грузового терминала. Возьмешь вот этот труп, и еще вон тот, — показывает на тела, примерно близкие по комплекции мордоворотам. — Оденешь вот в их, — кивает на мордоворотов, — тужурки, со всеми вещами. Посадишь на заднее сиденье их мобиля. Потом вернешься сюда. — Шнырь кивает еще раз и быстро уходит.

— Так, теперь посмотрим, что у тебя с зубами, — подходит к седому. — Встань на ноги и открой рот.

Седой, получив команду, тут же встает на ноги и сильно открывает рот.

— Угу, две золотые коронки. Хорошо, — старик отворачивается к холодильнику. — Где-то у меня тут есть похожий на тебя неопознанец, — задумывается, и выдвигает один из столов. — Ага, вот. Ну чуть пополней, но это не важно. Так, — выдирает две коронки у Василя, и прямо так, не сильно заморачиваясь, накладывает на те же зубы трупу. — Ну вот, почти как родные. Закончил? — обращается к вернувшемуся Шнырю. Тот кивает.

— Хорошо, теперь берешь куртку вот этого, — показывает на Василя, — и одеваешь на этот труп. Кости можешь ломать, это уже не важно. Сажаешь на переднее сидение. Потом, выезжаешь из города, и едешь ровно до границы уезда. Ровно между нашим и данцингским уездом, запомни, ровно на границе, вплоть до метра*, понял? — Шнырь кивает, — так вот, останавливаешься там. Смотришь, чтобы никого рядом не было. Если кто есть, то едешь дальше и потом возвращаешься. Съезжаешь на обочину поглубже в лес. Далее, сажаешь этот труп на место водителя, сам садишься на заднее сиденье между двумя телами. Потом разбиваешь вот этот бутылек, — бережно выдает довольно большую бутыль с жидкостью Шнырю, — точно над водителем. После чего, я разрешаю тебе умереть, — в глазах парня на секунду даже зажигается какая-то радость. — Всё, выполняй. И не забыть бы жидкость для кремации алхимику заказать, что-то быстро кончаться стала, — поворачивается к Василю, — а вот с тобой, мил человек, мы теперь будем общаться долго.

Глаза Василя на мгновение загораются каким-то торжеством — он будто на секунду возвращает свою Волю, и в то же мгновение окончательно обмякает трупом в руках своих подручных.

— Неожиданно, — недовольно произносит старик.

*в свое время немного нашумела история про труп, которые разные смены полиции раз восемь таскали через границу района, пока о нем газетчики не пронюхали, а труп не стал разлагаться. Никому не нужен лишний «висяк». А выгоревший дотла мобиль с четырьмя вряд ли полностью сохранившимися скелетами — это как раз он. В сороковые на авто не ставили оттиски номеров кузова, так что это бог знает кто, бог знает где. Пусть лучше соседи разбираются. Ну пока что Коштев так думает, да и интересов тут у него минимум три.