Успеть. Поэма о живых душах

14

Таксист, молодой парень, стоял у машины и курил. На вышедшего Галатина, на его наряд и гитару посмотрел с веселым любопытством, хотя обычно таксистов ничем не удивишь.

— Концерт давали? Кантри?

— Знаете, что такое кантри?

— Я все знаю!

Они сели в машину, Галатин устроился сзади, кофр уложил туловищем на сиденье, длинной шеей на своих коленях. Таксист, видя, что Галатин в маске, натянул на нос свою, до этого висевшую на шее, весьма, надо сказать, грязную. Одновременно завел двигатель и музыку. Это был рэп. Громко булькала простая мелодийка в ритме тиканья часов, она булькала одна не меньше минуты, потом начался долбеж чего-то гулкого и бухающего, потом возникла скрипка, которая именно скрипела, потом тонкий, гнусавый, подростковый голос агрессивно начал что-то выкрикивать. Галатин аж морщился — не от громкости, а от непонимания, он не мог разобрать ни одного слова.

— Угадали, кто поет? — спросил таксист.

— Я должен был угадать?

— Это я, моя запись. Нравится?

— Ну… А на каком языке?

— На русском! Неужели непонятно? Это вы к такой музыке не привыкли. Надо раз десять послушать, тогда въезжаешь.

— Хорошо, запусти еще раз.

— Да хоть два!

Галатин прослушал еще три или четыре раза и сдался.

— Не въезжаю.

— Совсем?

— Какие-то слова отдельные. Ну-ка, еще разок. Первый куплет, или как это у вас называется? С паузами, по строчке.

Таксист запустил трек, то и дело ставя на паузу, Галатин воспроизводил:

— Дека басдан чутя нать… Ябру сечо чу зять… Дека омагад монетой за… Нижу тесак якорю сне косяк… Дверкой суясь беби айнсори… Нене дала эта история. Все, хватит.

Таксист хохотал, бил рукой по рулю. Отсмеявшись, спросил:

— Хотите текст посмотреть?

И, не отводя глаз от дороги, поднял над плечом и показал Галатину дисплей телефона, где, кроме трека, был текст:

— Целых два слова угадал, — сказал Галатин. — Косяк и история.

— Это просто не ваше, — утешил таксист. — Не вашего поколения. И тут понимать не обязательно, все вместе идет — музыка, драйв, подача. В комплексе.

— Может быть, — сказал Галатин. — Я не очень много слушал, но все-таки слушал. И мне показалось, что это на порядок ниже рока. Однообразней. Все работают друг под друга, под одну моду, под один шаблон.

— Да ладно! У каждого свое!

— Свое всегда есть. Но общего больше. Вы будто боитесь нарушить правила.

— И я тоже?

— И вы тоже.

— Да нет у меня никаких правил, где вы их увидели?

— Могу перечислить. Обязательно все вставляют английские слова. У вас это есть. Обязательно немного мата или хотя бы легкой похабщинки. У вас это есть. Обязательно у всех какая-нибудь детка. У вас — в наличии. А в целом позиция такая, что весь мир дерьмо, а я красавчик. И максимум невнятности. Потому что внятным человек становится только тогда, когда ему есть что сказать. А вам, извините, сказать пока нечего. Отсюда ощущение, что вам всем навсегда пятнадцать лет. Мне смысла не хватает.

— Я эмоцию выражаю, а не смысл! Это ассоциации! — грамотно и, похоже, привычно, защищался таксист. — В вашем роке были тупо стихи на музыку, у нас не так. Смысл есть, но он зашифрованный. И рифмовка у нас сложнее! Мы весь язык по-новому переворачиваем.

— Уверены?

— А то!

— Только не обижайтесь, но я человек начитанный, а вы, предполагаю, не очень. Я не вас имею в виду, а всех рэперов вообще. Ничего нового в языке у вас нет, за сто лет до вас была заумь, были ничевоки, были обэриуты, много кого было.

— И они все это делали? — недоверчиво спросил таксист.

— Еще как.

— Надо в Вики глянуть. Как вы говорите? Ничевоки?

— Ничевоки.

— Крутое слово. Интересно с вами, даже жаль, что приехали. Всего вам доброго, с наступающим! Хоть бы он получше был, правда?

— Правда!