Узники Кунгельва

1

Раздался влажный хруст, такой, от которого буквально свело зубы. Сначала подумалось: кости! Потом: очки, о боже! И, наконец, снова: кости! Какая боль!

Прямо перед собой Юра увидел паука, в ловушку которого (кроме молодого учителя) попалось когда-то минимум два десятка мух. Дальше всё превращалось в классический питерский блюр, коричневые пятна с примесью красного и охристого. Очки слиняли, оставив на переносице исчезающий отпечаток, но не они сейчас беспокоили Юрия. Медленно, но верно, он определил для себя, что верхняя часть туловища не получила повреждений. Голова вращается без скрипа и щелчков, руки, хоть и нещадно саднят, но исправно выполняют свою функцию. Ноги… вроде, целы. Только лодыжку немного потянул.

Вот теперь очки стали проблемой номер один. Когда-то давно, когда зрение только начинало ухудшаться, Юра подолгу размышлял о том, как влияет его острота на качество человеческой жизни. Если точнее, он размышлял о слепоте. Врачи не ставили серьёзных диагнозов, и всё-таки молодой человек, тогда ещё почти ребёнок, подсознательно готовился к тому, что когда-нибудь не сможет даже сходить за хлебом без посторонней помощи. И вот теперь старая подруга-паника захлестнула его с головой. Руки лихорадочно шарили в крапиве и лопухах, натыкаясь друг на друга и бросаясь в разные стороны, словно маленькие пугливые зверьки. Если приблизить лицо к самой земле, учуешь горький её запах.

Очков нигде не было. Хорь прекратил поиски, сел на землю (штаны к тому времени уже промокли насквозь) и прислушался — большей частью к окружающему эфиру и совсем немного к себе. В гостинице в жёстком кожаном чехле есть запасные. Только где теперь этот дом? За руль садиться, когда всё вокруг состоит из цветных пятен — гиблое дело, а пешком минут тридцать быстрым шагом. Для начала нужно выбраться из леса… и постараться не утонуть в озере. Нужно помнить про озеро.

Клуба почитателей глотки (что бы это ни значило) и ценителей висельного искусства не было слышно. Пока не было. Он провёл языком по губам. Хорошо бы выбраться отсюда до вечера. На наручных часах — восемнадцать минут седьмого, минутная стрелка едва угадывалась в лесном сумраке. Хорь поискал ещё раз очки, впрочем, без особой надежды, и пополз наверх. То, что он принял за надёжную опору, распадалось в его пальцах, ветхой тканью. Паутина! Везде проклятая паутина. Он нашарил в почти космическом пространстве древесный ствол, держась за него, принял вертикальное положение. Ещё раз прислушался. Где-то кричала сойка. Странный лес. Много сухих деревьев, несмотря на то, что совсем рядом водоём, а тех, что не высохли, хочется сравнить с мужиками из глухих сибирских деревень. Постаревшие раньше времени, но не одряхлевшие. Даже само это слово, дряхлость, здесь не в обороте. Если дашь слабину, впустишь в своё брюхо жуков-точильщиков, сразу погибнешь. Седые, со старыми глазами, в которых нет-нет, да и мелькнут яркие таёжные звёзды…

Всё это Юра сейчас восстанавливал по памяти. Чтобы пройти с закрытыми глазами по канату, нужно иметь представление о его фактуре, толщине, поперечном сечении. Потрогать его хотя бы босой ногой. А вот о пропасти… о пропасти лучше ничего не знать. Делать вид, что её нет.

Дорога — там. Скорее всего. Вот эти ветки он обломал при падении, от этих корней, твёрдых, как рога тура, теперь болят рёбра. Постояв немного, Юрий вновь опустился на четвереньки и пополз в сторону, кажущуюся ему верной.

Начиная в школе урок, он часто говорил: «Настройте свои локаторы на меня, пожалуйста». И сейчас Хорь настраивал свои локаторы на чужие голоса, на топот ног, но ничего не мог уловить. Как будто, падая, посчастливилось провалиться в дыру прямиком на другую сторону земли.

Тропы не было там, где он ожидал её найти. Юра выбрал направление наугад, доверясь шестому чувству, в то же время отдавая себе отчёт, что всегда Хорь был сыном больших городов… ну ладно, пасынком, но верным и любимым пасынком, а значит, лес и хитрая его наука была знакома ему только по приключенческим книжкам.

— Должно быть, я вылез на другую сторону оврага, — бормотал он, уже совершенно не таясь.

И тут страшная мысль заставила молодого учителя замереть на месте. Преследователи никуда не делись, и он не провалился сквозь землю прямиком в джунгли Южной Америки. Всё гораздо проще. Взрыв эмоций прошёл, и не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что сейчас не будет никакой охоты — в общепринятом её понимании, с криками загонщиков и лаем собак, с копьями и барабанами. Ну ладно, барабаны — это что-то из другой оперы, но всё-таки… В лучшем случае завсегдатаи «Лужи» постараются как можно быстрее вернуться к своим стаканам. В худшем — сами станут лесом, будут двигаться по тропинке бесшумно, как призраки, зорко глядя по сторонам и выслеживая сбежавший от них кусочек мяса. Ведь когда они вышли к поляне, что их с детективом поразило больше всего? Безмолвие.

Юра забрёл в колючий кустарник и затаился там, прислушиваясь и трогая языком пересохшее нёбо. Перед глазами покачивалась ягода шиповника. Преследователей должно быть много. Больше десятка. Способно ли такое количество ног ступать совершенно бесшумно? Может ли жадное клокотание в груди, случайные вздохи, урчание в желудке, и ещё десяток звуков, сопровождающих человеческий организм, стать нитками, что подойдут к равномерному зелёно-коричневому полотну? Только что была принесена жертва лесу или тому, что в нём обитает… снизойдёт ли он теперь до того, чтобы им помогать?

Даже тиканье часов казалось оглушительным. Юра посмотрел ещё раз время, а потом, подняв стекло, остановил стрелки. Попытался успокоиться. Сколько они шли, прежде чем увидели дуб в окружении частокола горбатых спин? Минут десять или двенадцать. Обратно он бежал чуть больше двух минут… значит, если бы он шёл в верную сторону, то уже, наверное, вышел бы к опушке. Но лес не стал менее густым. Древесные стволы зловеще жались друг к другу. Дупла выглядели разинутыми ртами; вряд ли в них кто-то жил.

Юра собрался с мыслями, поднялся на цыпочки, придерживаясь за один из стволов, принялся вертеть головой. Свет! В той стороне пространство между деревьями будто шире… Если бы не дождь, можно было бы сказать точнее, но даже этот влажный, тягучий свет вполне устроил молодого учителя.

Юра потянулся к этому светлому пятну, как ребёнок за мороженым, но, опустив глаза, остановился. Что-то шевельнулось в тенях прямо перед носом. Что-то большое и округлое. Замереть. Не двигаться. Не дышать. Закрыть глаза и представить что тебя здесь нет, что ты возносишься на крыльях из драповой ткани собственного пальто и падаешь в мягкое кресло возле окна в питерской квартирке… Нет, лучше не закрывать! Боже, как страшно.

Раздался хлопок, похожий на хлопок ладонями. Теперь Юра был уверен, что это не сгусток вечернего лесного тумана.

И тут же сзади, справа и слева, на некотором отдалении, послышались такие же хлопки. Они словно говорили: мы слышим твой зов, мы понимаем, что ты говоришь, мы идём. Задержи его немного — мы придём, чтобы заживо содрать с него кожу и вздёрнуть на ветке высокого дерева.

Силуэт двинулся к учителю, оформляясь в человеческую фигуру и протягивая руки. Ноздри штурмовала смесь запахов чеснока и горького алкоголя.

Юра ударил наотмашь, как умел, раскрытой ладонью: он никогда не дрался. Кроме того нелегко изображать героя, когда не видишь куда бить. А в следующую секунду почувствовал, как на горле смыкаются крупные мозолистые пальцы. Соперник был маленьким, коренастым, как гном, он сосредоточенно сопел и не говорил ни слова. Лицо, измазанное землёй, выражало крайнюю степень упрямства: оно вдруг оказалось совсем близко. Шея между стоячим воротником кожаной куртки совершала непрерывные глотательные движения, она выглядела скользкой и морщинистой. Синий шнурок на ней живо напомнил петлю, в которой нашёл своё последнее пристанище рыжий Тимофей.

Падая, Юра подумал о том, что противнику на вид, должно быть, лет шестьдесят. Ему пора нянчить внуков, а не шататься по лесам и не вбивать совершенно незнакомых людей затылком в землю — но разве ж ему объяснишь?.. Сделал попытку вырваться — бесполезно. Потом пальцы Юры сомкнулись на чём-то неправильной формы, судорожно дёрнули на себя. Противник икнул, а секунду спустя из него, как из рваного мусорного мешка, полилась вязкая вонючая жижа. Юра испугался, решив, что это кровь, но то был всего лишь желудочный сок напополам с пурпурного цвета напитком.

Вне себя от страха, он столкнул с себя противника. Тот не делал попыток подняться, только кряхтел и держался за горло. Кепка, венчавшая его макушку, слетела и пропала, слившись с хвоей. Кто-то ломился через заросли. То справа, то слева доносились хлопки в ладоши. Они так общаются, — леденея, подумал Юра и, не разбирая дороги, бросился бежать.

Этот последний рывок стоил ему зуба, который он потерял, врезавшись в древесный ствол. Стоил ушибленного пальца на правой ноге, а также изорванной одежды и многочисленных царапин на теле и лице. Юра позволил себе перейти на шаг только когда полностью выдохся. Он слушал насмешливый голос странно холодного разума: «Ты теперь в самом центре этой глухомани. Приближается ночь, твои часы стоят, а зрение ушло в запой. У тебя нет даже спичек. Если бы ты хотя бы курил, был бы огонь».

Юра нисколько не сомневался, что пробежал как минимум километр — погоня захлебнулась далеко позади — и очень удивился, когда вдруг вышел на большое открытое пространство, которое буквально кипело под проливным дождём. Он сел под деревом и стал ждать, втягивая в себя густой влажный воздух, наблюдая за пятнами исчезающего света на колючей поверхности воды.

2

Погоня так и не объявилась.

Он на берегу озера — никаких сомнений. Ведущую партию в общей симфонии здесь играло что-то похожее на лодку, привязанную к мосткам: сначала скрип, а потом гулкий стук дерева о дерево. При таком ливне ей немудрено пойти на дно уже ночью. Ветер, возникающий иногда над озером, шевелил осоку. До воды шагов десять, не больше.

Заставив онемевшие пальцы разжаться, Юра обнаружил кулон, который сорвал с шеи нападавшего. Грубая треугольная фигурка, изображавшая что-то похожее на человечка висящего кверху ногами. Краска кое-где слезла, обнажив потемневшее дерево. Шнурок продевался через дырку в объёмистом пузе человечка.

Хорь спрятал фигурку в нагрудный карман рядом с мобильником, который чудом не разбился и не потерялся во время одного из падений.

Позже учитель понял, что вышел из леса на северо-западной стороне озера, тогда как город начинался с южной. Собравшись с силами, он пошёл вдоль берега (решив, что таким образом обязательно доберётся до какого-нибудь жилья), перебираясь через упавшие деревья, прыгая по кочкам и иногда влезая ногой в лужу. Попадались брошенные дома, проваленными крышами напоминающие гниющие зубы. Кто-то следит за ним из чёрных окон? Юре не хватало духу проверить: чтобы что-то разглядеть, нужно подойти вплотную. Возможно, даже наступать на шаткое крыльцо. Хорь подумал о Доме отдыха для Усталых тех дремучих времён, когда он ещё располагался возле озера. Интересно, можно ли найти его руины?

— Эй! — окликнули его. Юра вздрогнул. Он не заметил, как развалюхи по сторонам тропы сменились жилыми домами, хотя слабый свет за зашторенными окнами явно на это намекал. Было уже почти темно. Дождь почти прекратился, и громада воды, теперь невидимая, перешла с рёва на вкрадчивый шёпот. Пахло тиной и гнилым деревом.

Мужчина завертел головой.

— Да вот я где! Что, не видите, дядь Юр?

Юра прищурился, глядя на маленькую фигурку, стоящую под деревянным козырьком на ступенях какой-то хибары. Голос показался ему знакомым. Поборов свой страх, он подошёл поближе и узнал, хоть и ни без некоторого труда, мальчишку, с которым они познакомились сразу по приезду. Он чистил картошку, ловко орудуя в угасающем свете серебристым ножом. Между ног был тазик для очистков.

— Вспомнили? — дружелюбно сказал мальчик. — Я Витя. Рад, что с вами всё в порядке.

— Да вообще-то не совсем, — пробурчал Юрий. — У тебя есть питьевая вода?

Мальчик на секунду задумался.

— Вода-то конечно есть… А знаете что? Вы пока заверните за угол дома Терентьевых, вон того, зелёного с красной крышей. Они уехали на неделю проведать бабку в Седых Камышах. Подождите там, на крыльце, а я сейчас приду… да нет, не сюда, вы что, слепой? Четыре шага влево, вот так. Теперь за угол.

Юра прошёл через чужой участок по дорожке, выложенной, кажется, посудными черепками (калитки здесь не было), к открытой веранде под козырьком, сел в продавленное кресло, переложив сонно мяукающую кошку себе на колени. Что задумал этот мальчик? Непонятное беспокойство поднималось в груди. Лучше бы не останавливался, не замедлял шага, пока не сумел бы разглядеть своими глазами зелёную вывеску Дилижанса. Хотелось поговорить с Алёной. Юра чувствовал злобу по поводу того, что она не торопилась звонить, чтобы узнать, где так задержался супруг. Потом напомнил себе: ты же её сам отшил.

Он решил набрать номер жены, но обнаружил, что телефон намок и выключился.

Витя появился будто из ниоткуда. Он перелез через перила веранды, потеряв один сланец. На нём были рабочие штаны на лямках и что-то шуршащее, похожее на комбинезон с капюшоном. Из кармана светил фонарик.

— Вот, пейте! — он протянул Юре большую жёлтую кружку с отколотым краем и потом внимательно следил, как при каждом глотке вздымается кадык на шее мужчины. Когда кружка опустела, сказал:

— Сегодня туманно.

— Туманно? Что-то я и не заметил. Дождь вот только… — сказал Юра. — Послушай. Видишь ли, я немного заблудился и потерял очки. Поэтому ты для меня сейчас как огромный кусок трафаретной бумаги.

Мальчишка засмеялся.

— Что такое трафаретная бумага?

— Бумага, по которой делают кальку. Хрустящая, как твоя одёжка. Можешь вывести меня отсюда? Куда-нибудь к шоссе, где я мог бы поймать такси.

— Такси-и? — корча рожи, протянул Витя. Кажется, обилие иностранных слов его рассмешило. — Это вряд ли, дядь Юр! Я бы попросил папу сходить к конопатому дяде Володе, чтобы он отвёз вас в город на своём уазике, но папа будет спрашивать, кто вы такой, и хоть вы мой друг, он никогда не согласится помогать чуди беспокойной.

— Беспокойной… чему? — Юре показалось, что они играют в какую-то мудрёную детскую игру, связанную с угадыванием слов.

— Чуди. Так папа людей вроде вас называет. Которые приезжают, чтобы бродить туда-сюда, повесив голову, и беспокоиться. Вы вот беспокоитесь о чём-нибудь, дядь Юр?

— О том, что сейчас почти ночь, а тёплая постель, душ и горячий кофе далеки, как звёзды. Прости за неуместную лирику.

— Ну вот видите! — мальчишка хлопнул в ладоши, заставив учителя подскочить на месте. Кошка встрепенулась и спрыгнула с колен, мгновенно растворившись в сумраке. — Вы тоже, значит, беспокойная чудь. Это от слова «чужак». Папа говорит, что вы появляетесь, как мошкара по весне, а потом исчезаете, чёрт знает куда. Ещё он говорит, что «вы ищете не там, где надо», но где надо, я, например, и сам не знаю.

— Не нужно беспокоить твоего папу или дядю Володю, — произнёс Юрий, поняв, что смертельно устал для того, чтобы ковыряться в образе мышления местных жителей. — Просто покажи мне, в какую сторону идти, чтобы выйти к дороге. Только мне не хотелось бы углубляться в лес. Боюсь опять потеряться.

— Не потеряетесь, — сказал Витя. — Нужно всё время вдоль берега. Только в воду не свалитесь. В дождь этого нельзя делать ни в коем случае. Когда дожди начинаются, папа даже рыбу ловить не выходит… а давайте я вас провожу.

— Ты серьёзно? Тебя же потеряют.

— Не потеряют. Здесь разные люди живут, и плохие и хорошие, но все меня знают. Если вдруг маньяк какой к нам забредёт, я могу в любой дом постучаться.

Он помолчал и прибавил:

— А вам, дядь Юр, тогда придётся бежать. Бегать-то умеете?

— Как оказалось, очень даже неплохо, — мрачно ответил Хорь. — С четырнадцати лет толком не бегал. А сегодня вот что-то захотелось. Ты знаешь, я лучше сам дойду. Спасибо, что дорогу показал.

Мальчик взгромоздился на перила и строго взглянул сверху вниз на учителя.

— Вы ж не видите ничего! А я уже родителям сказал, что пойду проверю как идёт торговля. Папа доверяет мне приносить деньги. А рыбу он сам вешает, я пока не достаю… ну что, обсохли немного? Вперёд!

Мальчишка взял Юру за мокрый рукав и потащил за собой. Ливня уже не было, но крупные капли продолжали падать, как авиационные бомбы. Грунтовая дорога раскисла, Хорь предчувствовал, что ботинки, покрытые грязью до самых щиколоток, придётся выбросить. Озеро похоже на сброшенную змеиную кожу, которая шевелилась, словно всё ещё жила своей прошлой жизнью.

Впрочем, это оказалась ещё самая лёгкая часть паломничества к цивилизации: после пары десятков шагов Витя увёл его с дороги на поросшую бурьяном и высокой травой тропинку, где каждый куст чертополоха норовил зацепиться за штаны. Справа плотным частоколом стоял лес, иногда без зазрений совести заходя на участки и высаживая там молодую поросль.

Вытянешь руку — и невозможно сосчитать количество оттопыренных пальцев.

— Как поживает ваша жена? — спросил Витя.

— Ты очень вежлив, — заметил Юра. Он не торопился отвечать.

Мальчишка смешался.

— Она очень красивая у вас. Вот я и вспомнил… и добрая — это по глазам видно.

— Спасибо, — сказал Юра, чувствуя, как его наполняет злость напополам с горечью. — Она ещё и фантазёрка знатная. Сочиняет сказки прямо на лету.

— А для кого?

— Для меня. Но тебе тоже, если хочешь, расскажет, — Юра не видел мальчишеского лица, но почувствовал его пристальный взгляд: — Её Алёной зовут. С ней всё в порядке. Сейчас, должно быть, в гостинице, ждёт моего прихода.

Витю, похоже, такой ответ удовлетворил. Он поспешил дальше, двигаясь с грацией коренного обитателя этих мест, перепрыгивая и огибая скрытые в листве преграды, о которых Хорь даже не подозревал. Когда они проходили позади пропитавшихся запахом тины халуп (те, что располагались у самой воды и были на сваях), Юра против воли прислушивался. Возле одной из стен можно было расслышать отрывок из телепередачи «Давай поженимся», за другой весело кричали дети. В деревянном туалете-будке ближе к озеру кто-то, посвистывая, переворачивал страницы. Мужчина почувствовал, как от сердца немного отлегло. Там живут самые обычные люди, занятые своими повседневными делами, которые, наверное, слыхом не слыхивали о банде маньяков в лесу.

Интересно, как там Виль Сергеевич? Удалось ли ему спастись?

— Ваши собаки, видно, не очень-то хорошие сторожа, — сказал он после того, как шумно влез ногой в кучу листьев. — Наверное, запах рыбы отшибает у бедняг всё обоняние. И со слухом тоже нелады.

— Собаки? — переспросил Витя и вдруг задумался: — Это такие смешные звери, что хвостами всё время крутят, да? Бывают большие и маленькие.

— Эй, погоди-ка, — Юра даже остановился. — Ты что, не знаешь, как выглядят собаки?

— Ну почему, — сказал мальчишка уверенно, — Знаю, конечно. По телеку видел. И в мультиках. Они ещё косточки любят грызть, и бегают за кошками. Нет, у нас бы они не прижились. Кошки уж очень боевитые.

— Не может быть! — воскликнул Юра. Потом задумался: — Мы с Алёнкой вообще-то не видели ни одной.

Хвостатые добродушные твари, что забрались с человеком даже на северный полюс, казались ему неотъемлемой частью российской действительности, такой же, как ларьки на каждом углу и неискоренимые бестолковые металлические горки, возле которых бродили укутанные в шарфы малыши с совочками. Всё произошедшее за последние сутки стало несущественным по сравнению с тем, что Юра только что услышал.

— Стёпке на той стороне озера родители один раз привезли щенка. Он говорил, что это овчарка, но я не знаю, может он сочинял просто, про породу то. Давно это было, я ещё сопляком совсем бегал. У мамки из шкатулки бусины тырил и в озеро кидал, — в голосе мальчика Юре почудилась улыбка. Помолчав, он продолжил: — Но эта овчарка у него не прижилась. Сначала носилась по двору и хвостом мотала, точь-в-точь как в кино, а потом заболела чем-то и издохла на четвёртый день. Мы с пацанами рядом крутились, всё посмотреть хотели на мёртвого щеночка, но Стёпкина мама не пускала нас ни в дом, ни к окнам. Даже Стёпке она не давала взглянуть, ни единым глазком. Зарыли собаку за домом. Мы хотели отрыть, да так и не отрыли.

Он прибавил, понизив голос:

— Я-то знаю — плохо это, могилы раскапывать, можно навлечь беду.

— Одна моя знакомая говорила, что здесь из лесу иногда выходят волки, — сказал Юра, не вдаваясь в подробности.

— Волки есть, собак нету, — флегматично ответил Витька. — Да и те давно уже не показываются. Я вот, например, живого волка ни разу не видел. Но воют иногда где-то, это верно…

— Удивительно, — пробормотал Юра, отметив, насколько у него охрип голос.

У мальчишки зажглись глаза.

— Волки-то, да собаки? Не, что здесь по-настоящему удивительно, так это вот!

Он ткнул пальцем в сторону озера.

— Что там? — спросил Хорь, занятый своими мыслями. — Неужели сокровища?

— Настоящий клад на дне! Бомбы, снаряды, оружие, даже танк есть. Во время войны здесь, неподалёку, был немецкий склад. Знаете, сколько там всего? А потом, в сорок четвёртом, всё утопили в озере.

Мальчик перевёл дыхание и продолжил:

— Папка говорит, что я плохой рыбак. Мол, за поплавком не слежу. Но я и правда рыбак не очень, потому что смотрю всё время вниз, под воду. Пытаюсь разглядеть, где там это оружие свалено. Иногда, в ясную погоду, можно увидеть дно! Везде, кроме самого глубокого места, голубого пятна.

— И как, есть успехи? — спросил Юра.

— Нет, оружия я не видел, — голос мальчишки упал до едва различимого шёпота. — Но вот что я вам скажу, дядь Юра: были ещё и трупы. Пленники фашистского режима! Когда советская армия вела контрнаступление в этих лесах, немцы отступили, а склад и убитых пленников утопили. Папка один раз проговорился — мол, его отец, то есть мой дед (он тогда был мальчишкой), видел, как вместе с ружьями тонули тела — но каждый раз, когда я просил повторить эту историю, говорил, что мне послышалось. Что не было никаких тел. Но я-то знаю, он врёт!

— Тела должны были всплыть, — сказал Юра. Ему не нравился этот разговор. Всё, что он сейчас хотел — поскорее добраться до отеля.

— Только не эти. Они были тяжёлыми…

— Послушай, тела в любом случае всплывут, какими бы тяжёлыми они не были. Со временем человеческое тело теряет в своём удельном весе и приобретает положительную плавучесть…

— Вы не дослушали, — терпеливо прервал его мальчишка. — Все они были облачены в водолазные костюмы.

— Костюмы? — Юра почувствовал интерес. — Зачем?

— Старики говорят, что то ли в сорок втором, то ли в сорок третьем фашисты оцепили озеро, выгнав отсюда всех местных, и развернули целую поисковую операцию под водой. Что они искали, никто не знает. Факт, — веско сказал Витя, — что для этого и привезли сюда водолазные костюмы. А ныряли в них пленные советские солдаты или, может, кто-то из местного населения. Они продолжали изыскания, пока было возможно, а когда наши пошли в контрнаступление, убили пленников прямо в водолазном снаряжении. И я лично видел одного водолаза. Позапрошлым летом, когда мы с папой рыбачили на голубом пятне, я, как обычно, смотрел под воду. Было солнце, но я ни на что не надеялся. А потом облако солнце закрыло, и я увидел, прямо внизу, под нами, один из этих костюмов. Будто он светился под водой, ну или на него светили. Не знаю, был ли в нём человек, но костюм я видел точно. Когда я собирался показать его отцу, снова вышло солнце. Он мне так и не поверил. Говорил, что это всё игра воображения. С тех пор я себе пообещал, что когда вырасту и сумею совладать с лодкой, я подниму этого водолаза при помощи крюка, троса и катушки для буксировки сетей. Думаю, теперь я уже справлюсь, и это случиться до того, как выпадет снег. Папа собирался в Питер, проведать бабку, мама ездит на работу в город, а мне прогулять школу не составит никакого труда. Сотни раз уже так делал!

— Один, в лодке, посреди озера… — Юра покачал головой. — Как думаешь, может, мне стоит зайти и познакомиться с твоими родителями?

— Бросьте, — сказал мальчик излишне поспешно. — Возьму с собой Петьку. Или Серёгу Лопатного — смотря с кем буду больше в тот день дружить.

Юра попытался состроить недовольное лицо, но понял, что для этого он слишком устал. Далеко не всё, что говорят мальчишки, следует воспринимать всерьёз. Прихвастнуть — самое милое дело в этом возрасте.

— Вот мы и пришли! — сказал Витя.

Юра скорее почуял, чем увидел шоссе. Запах сырого асфальта осел неожиданной сладостью на языке. Место, где они с мистером Бабочкой входили в лес следом за обитателями «Лужи», находилось метрах в четырёхстах отсюда, там, где город примыкал к тайге почти вплотную. Юра не горел желанием туда возвращаться. Он предпочёл дорогу, которой ехали они с Алёной. По ней предстояло идти пешком приблизительно двадцать минут, и Хорь надеялся поймать попутку.

— Спасибо тебе за всё, — сказал он мальчику. — Теперь беги домой. Знаешь, ты самый дружелюбный и отзывчивый человечек в этом городе, даром, что не очень взрослый.

— Рад был помочь, дядя Юра! — торжественно сказал мальчишка и, отсалютовав, растворился в темноте, где тускло мерцали окна оставшихся позади домов и, в отдельных местах, их отражения в озере. — Пожалуйста, будьте осторожны. Помните, что я вам сказал в прошлый раз.

А, ну да. У Юрия перехватило дыхание: со всей этой чехардой из головы начисто вылетели обстоятельства их прошлой встречи с маленьким шустряком. «Здесь, бывает, пропадают люди, — так он сказал. — Или случается что-то страшное, но все держат языки за зубами»… Возможно, он даже знал, что происходит в лесу под самым носом у нескольких семей рыболовов.

Учитель остался в одиночестве. Он хотел окликнуть мальчишку, но побоялся, что на голос может выйти кто-то из местных. Незачем его подставлять. Дождь, переведя дыхание, зарядил с новой силой. Рыба, развешанная на самодельной сушильне, была накрыта полиэтиленом; он шуршал так, будто под ним совокупляются влюблённые парочки. Не придумав ничего лучше, Юра стянул полиэтилен с одного из лотков и накрылся им.

На много километров вокруг, кажется, ни одной заведённой машины. Никто не путешествует здесь дождливыми ночами. Далёкий свет ночного города, отмечая дорогу, уплывал в пустоту. Юра вздохнул и доверил себя этой электрической путеводной звёзде.

3

Юра добрался домой ближе к полуночи, не встретив ни одной живой души.

Два раза он останавливался, чтобы стряхнуть с себя воду. Один раз под навесом автобусной остановки, второй — под козырьком телефона-автомата. Немного постояв, Хорь повернулся и снял трубку. Забросил в монетоприёмник пять рублей, набрал номер жены. Короткие гудки. Бросил ещё монету, некоторое время, грея в руках ледяную трубку, слушал гудок, пытаясь вспомнить номер гостиницы. На всякий случай он занёс его в память сотового телефона, но, конечно, не потрудился выучить наизусть. Наконец, чертыхнулся и набрал «02».

— Диспетчер, — сказал женский голос. Он отливал металлом, и Юра подумал, что это вполне может быть автоответчик.

— Это полиция Кунгельва? Или вы в другом городе находитесь?

— Диспетчер, говорите.

Учитель прерывисто вздохнул.

— В лесу около озера мы видели странных людей. Там… там был большой раскидистый дуб, и на нём, прямо на наших глазах один из них повесился. Остальные просто наблюдали. Потом нас заметили, и пришлось бежать. Мы разделились. Мой друг может быть в опасности. Не знаю, пришёл ли он… — Юра запнулся, сообразив, что чуть не сказал «в гостиницу», — домой, или нет.

— Представьтесь, пожалуйста.

Юра повесил трубку, поправил на голове полиэтиленовую плёнку и побрёл дальше.

4

Алёна не спала. Она сидела на полу под окном, подтянув к животу колени. Сначала Юра решил, что её вовсе нет в номере, хоть свет горел, и неожиданно для себя почувствовал облегчение. Потом в тени подоконника что-то зашевелилось.

— С тебя течёт, — сказала она.

— Там жуткий дождь.

Мужчина постоял на пороге, обозревая комнату. Когда зрение оставляет желать лучшего, достаточно снять очки, чтобы почувствовать себя чужаком даже в доме, где ты родился. Словно частично выпадаешь из реальности, к которой так привык: пол ходит ходуном, как палуба корабля, но это меньшая из проблем; большая — то, что граница между твоим телом и окружающими предметами становится размытой, они могут как укусить, так и позволить тебе раствориться в пространстве и нагромождении предметов, словно щепотке соли в стакане воды.

— Я потерял очки.

— Да, я вижу, — в голосе супруги слышалась вымученная ирония.

— А я — нет, — ответил Юра. — Так значит, с тобой всё в порядке?

— Я этого не говорила.

Хриплый её голос звучал в четырёх стенах как заблудившееся эхо. В воздухе — затхлый, тёплый запах. Юра ощущал присутствие жены, но почти не видел её, различая только тёмные полутона брючного костюма. На полу разбросаны какие-то предметы, настольная лампа с молочного цвета абажуром, прежде ютившаяся на прикроватном столике, теперь перекочевала в ноги женщине. Она была включена, в круге света что-то влажно блестело.

Хорь стянул пальто, с отвращением бросил его прямо на пол. Из складок шуршащей дряни, которой он укрывался от дождя, выливалась вода. Рубашка мокра насквозь. Штанины липли к ногам. Из бумажника, который он бросил на полку возле двери, торчали купюры.

— Ты мне можешь объяснить, что происходит? — сказал он, стараясь быть рациональным. — К чему все эти истерики? И где мои запасные очки? Мне пришлось бросить машину, но это, конечно, ничего, завтра заберём…

— Сейчас уже всё нормально. Я справилась сама, одна. Знаешь, это очень неприятное чувство, когда близкого человека нет рядом.

Наступая на пятки, Юра сбросил обувь, выставил её за дверь. Устало, держась рукой за стену, прошёл в комнату и рухнул в кресло. На тумбочке возле телевизора стояла косметичка, где вместе с одноразовыми бритвами, прокладками, тушью для ресниц и таблетками парацетамола обычно путешествовали запасные очки. С трудом справившись с замком, Юра рассыпал всё это у себя на коленях.

— Так значит, с тобой всё в порядке, — сказал он. — Когда ты пыталась устроить по телефону скандал, мы с Вилем Сергеевичем находились в непростой ситуации. Откровенно говоря, я мог бы быть уже мёртв. Едва спасся, а что с детективом не знаю. На твоей совести самый грандиозный концерт, на котором мне довелось присутствовать, и занавес поднялся в самое неудобное время. В последнее время я не узнаю тебя, дорогая.

Алёна молча всхлипывала. По подоконнику барабанил дождь. Странный запах усилился; Юра в очередной раз с раздражением подумал: что это может быть? Очки всё не находились. Ледяные пальцы, только-только начавшие отогреваться, едва слушались.

— Я не пыталась устроить скандал, — с расстановкой сказала она, уделяя каждому слову по одному выдоху. — Мне было ужасно плохо. Я ходила к местному врачу, а потом, когда вернулась домой, Чипса заговорила. Она говорила странные вещи, и я всё записала, вот тут, посмотри. Тебя не было, и только это помогло мне справиться…

— Прекрати, — сказал с раздражением Хорь. — Твой Валентин — всего лишь психопат, который давно уже смылся из города.

— Юра…

— Ну что «Юра»? Я очень тебя люблю… откровенно говоря, до безумия, но больше так продолжаться не может. Я всю жизнь пытаюсь угнаться за тобой, и когда выдыхаюсь настолько, что ломит в груди и я не в состоянии больше сделать ни шага, вижу, как ты разворачиваешься впереди, словно реактивный истребитель, и — вжжжж! — проносишься мимо. Мимо моих распахнутых для объятий рук, мимо моей жизни.

Трясущиеся пальцы наконец нащупали чехол с очками в одном из боковых карманов сумки. Юрий чувствовал, как текстура ламината изгибается под ножками кресла, как там появляется огромная чёрная дыра, что затягивает его вместе с его мелочной злобой в пучины безысходности. Это тот крутой поворот, который разрушил жизнь не одной семьи, и вираж, который приходится заложить, поистине приводит в ужас.

— Юр, мне нужно тебе кое-что рассказать. Я не…

— Ты не можешь выносить ребёнка.

— Так ты знаешь?

— Конечно, — сказал Хорь, водружая на нос очки. Он ходил в них почти семь лет назад, учась в институте. С тех пор зрение ухудшилось на одну диоптрию, но в остальном старые были гораздо легче и удобнее тех, что он потерял. — Боже, что ты тут натворила?

Алёна была похожа на загнанного в угол зверька, бледную девицу, которая, в меру своих знаний о всякой нечисти, почерпнутых из приключенческих книжек и телефильмов, попыталась защититься пентаграммами и символами, подсмотренными в учебнике по латыни.

Она босая, в подвёрнутых почти до колен брюках, в чёрной водолазке с длинным рукавом. Волосы забраны в хвост и стянуты резинкой. Лицо тёмное от усталости, волнения и какого-то другого, едва сдерживаемого чувства. У ног, прямо на полу, валялся цилиндрик губной помады тёмного вишнёвого цвета. Алёна никогда не была приверженцем дорогих косметических брендов и покупала помаду и пудру у бабушек с лотка на рынке, а красилась неброско и скромно. Сейчас она использовала губнушку совсем не по назначению. Пол вокруг ступней был исписан размашистыми фразами, которые, по мере того как она писала, становились совершенно неразборчивыми. Повторяясь и чередуясь с новыми, они сплетались между собой, образуя подобие ажурной вышивки. Иные слова были подчёркнуты, иные зачёркнуты и даже наполовину стёрты, другие взяты в жирный круг. Одна помада у Алёны закончилась, и она продолжила другой, гигиеничкой, которая была едва различима. Капсулу от неё девушка теперь вертела в пальцах.

— Чипса, — она подняла взгляд на мужа и продемонстрировала ему испачканный в помаде подбородок. — Я же сказала — она начала говорить. И говорила столько, что я едва успевала записывать.

Она провела раскрытой ладонью над вязью слов.

— «Стой на пороге», «По вьюнку прямо и вверх», «Эта река унесёт тебя туда, откуда не выбраться». Вот ещё: «Вспомни, что спишь». «Мошку в слезе зрачок не видит».

— Похоже на долбанный Твиттер.

— Всё это должно что-то значить, — её зрачки метались в глазах как бешеные, перебегая с одной фразы на другую. — Ты прав, это послания… кому? Нам? Мне? Чипса говорила весь день и замолчала только час назад. С тех пор я сижу здесь. Просто не могу пошевелиться.

Попугай в клетке на окне сидел без движения и казался ярко раскрашенной фарфоровой фигуркой.

Алёна повела головой, созерцая разруху, которую она учинила в номере, словно не слишком понимая, куда делась одержимость, что вырвала из её рук блокнот и ручку, и превратила в тетрадный лист пол спальни. Подняла глаза, чтобы взглянуть мужу прямо в лицо.

— Как ты узнал о моём… недостатке?

Юра пожал плечами. Он только теперь понял, что за запах разносится по комнате: это воняло блевотиной, которой окатил его тот тип в лесу. Она жёлтыми пятнами засохла на рубашке; с пальто её большей частью смыл дождь.

— Видел медицинские бумаги. Ты не больно-то пыталась их спрятать. Пришла и швырнула на кровать. Кроме того, я слышал, как ты записывалась к врачу по телефону. Помнишь, я тогда пытался тебя расспросить, а ты молчала как рыба.

Юра ещё раз оглядел комнату, носящую явные отпечатки безумия. Ему было почти физически неприятно здесь находиться. Под кроватью валялись ножницы и кухонный нож, заброшенные туда словно какой-то потусторонней силой, незнакомая книжка в потрёпанной обложке лежала на подоконнике рядом с птичьей клеткой. На ближайшей к Алёне стене желтело несколько квадратиков-«стикеров»: видно, первое время она пыталась обойтись ими, но затем всё вышло из-под контроля. Обои на уровне головы висели лохмотьями. Такое впечатление, что в один момент комната начала качаться, и девушка как бешеная кошка впилась ногтями в стену.

— Пора прекратить это безумие, — решительно сказал Юрий. Он встал, шагнул к жене, не слишком-то понимая, что именно собирается делать. Стереть голой ступнёй (промокшие носки он стянул и кинул рядом с обувью) надписи на полу? Поднять её за волосы и парой оплеух привести в чувство? Юра почувствовал во рту горькую слюну. Этот приём из драматических фильмов не вызывал в нём ничего, кроме тошноты. Но с другой стороны…

Он остановился. Лицо женщины, глядящей на него снизу вверх, сделалось жёстким и незнакомым. Эта складка возле губ… откуда она? Она отсутствует во всех двенадцати томах справочника, озаглавленного «Алёна». Будто точка восприятия слегка поменялась, и ты, заказывая в очередной раз в любимом кафе морской салат, пробуешь его и понимаешь, что всё по-другому. Вот и сейчас: если бы он увидел её в канун нового года на запруженной праздным народом улице — вряд ли узнал бы. Только при ближайшем рассмотрении начинают проявляться знакомые черты. Родинка на шее. Отметина под нижней губой, которую она получила в детстве, упав с качелей. Набор колец на пальцах…

Алёна была другой. Оставалась прежней и в то же время была другой. Это было видно в глазах, заключённых в круги усталости: они превратились в два сливных колодца, куда, закручиваясь воронкой, утекает дождь. В движении языка, что с какого-то времени начал беспрестанно ползать по губам, как голодный слизень — нижняя губа даже слегка припухла. Кто-то говорил, что в зрелом возрасте приобрести новые вредные привычки так же тяжело, как избавиться от старых…

Хорь сделал шаг назад, пробормотав:

— Нужно выяснить, вернулся ли Виль Сергеевич.

Он повернулся и бежал с поля боя, на ходу надев белые казённые тапочки. За спиной мягко закрылась дверь.