Узники Кунгельва

1

Пробуждение в кресле — не всегда приятно. Значит, ты или изрядно перебрал накануне и не был достаточно удачлив, чтобы не разбудить жену, которая выселила тебя из собственной постели, или случилось нечто из ряда вон выходящее. Юрий протёр воспалённые глаза, бросил неприязненный взгляд на монитор, где по-прежнему бежали чёрные буквы на синем фоне. Хорь вспомнил, как рано утром к нему пришло чувство, будто он путешественник, что стоит на берегу, на мысе под названием «И я уж постараюсь не сорваться, обещаю вам», на самом его краю, и смотрит на уходящие к горизонту воды. Он чувствовал себя так, будто пересёк пустыню.

Алёнкин голос, переплетающийся с запахом варёного кофе, доносился из кухни: она довольно аутентично напевала Джеймса Бланта. Проверил телефон: два пропущенных звонка от Василины Васильевны. Она из тех, кто звонит дважды… однако если на второй раз ты не ответил, то знай, что добиться новой аудиенции будет ой как не просто.

— «Просто считай, что ты в отпуске», — пробубнил Юрий слова из песни какого-то барда. Он крикнул: — Мне кажется, у меня кофе уже вместо крови по венам течёт.

Нет ответа. Ну и ладно.

Солнце отогрело глыбу замёрзшего воздуха, по её гладкой поверхности водой из-под крана побежали звонкие ручейки. Юрий обнаружил, что спал в очках, водрузил их глубже на переносицу. Потрогал языком потрескавшиеся губы. Мебель сгрудилась у стен. Ковёр в центре комнаты, в котором как в траве тонули ночью их босые ноги, пошёл морщинами. Ничего не изменилось, и глаза ты закрыл пять минут назад на удивительный отрезок времени, в течение которого ночь дала течь и пошла на дно, окружённая сиянием умытого, как лицо смеющейся малышки, утра.

Почёсываясь, Юрий вышел на кухню.

Остановился в дверях, распахнув рот. Голос жены, напевающей Бланта, растаял в воздухе, как мягкое мороженое. Алёны не было. Остался только голос певца. «Привет, Джеймс», — пробормотал Юрий, потрясённый, что мог перепутать Алёнку с каким-то парнем, пусть даже вполне сладкоголосым. Приёмник никто так и не выключил с ночи. Запах кофе, казавшийся таким свежим, исходил от кофейника на плите. Струйка воды стекала в мойку, разбиваясь о край тарелки.

— Алёна? — спросил Юра.

Страшные подозрения роились в груди, как в улье. Алёна… она будто перестала существовать в тот момент, когда он отключился в половине пятого утра. Никто не закрыл окна — а ведь жена отличалась мерзлявостью. Никто не укрыл его ноги пледом, не убрал с подлокотника кресла пустую чашку (кажется, именно её падение и разбудило мужчину).

Он заглянул в ванную. На негнущихся ногах проверил спальню. Кровать оставалась не разобранной. Стул, на котором Юрий шутливо предлагал вырезать: «Собственность Алёны Хорь. Только для личного использования! Да прибудет на этой спинке только её одежда, отныне и вовеки веков!» по-прежнему ломился от мягкого груза лифчиков, платьев, рубашек, штанов и юбок. Пару раз Юра буквально видел, как у многострадального предмета мебели подкашиваются ножки.

Встав на колени, Хорь заглянул под кровать. Он не мог себе объяснить, для чего так сделал — уж конечно, жена не стала бы играть с ним в прятки. Пыль, да пара потерянных носков. Юрий почувствовал себя обворованным…

А потом ужасная, почти невыносимая мысль пришла ему в голову. Ветер ворвался в раскрытые окна, зашелестел в бумагах, Алёнкиных и Юры вперемешку, разбросанных на письменном столе. Он всегда держал свои записи в порядке, но Алёна, стоило ей усесться за рабочее место, одним своим присутствием открывала двери в мир хаоса. «У тебя не две руки, а восемь, — по-доброму ругался муж. — Неважно, насколько занята пара тех, что растёт из плеч, мои тетради всегда оказываются не в том порядке, в котором я их сложил».

Учитель вскочил с колен, метнулся к двери, едва не уронив с носа многострадальные очки. Алёнкиных любимых кроссовок на было на полке для обуви. Пропала её жёлтая куртка с капюшоном; ключи от квартиры были на месте, и это взорвало в голове Юрия маленькую атомную бомбу. Она не могла так со мной поступить, — сказал он себе, едва не усевшись прямо на пол, на резиновый коврик с мордой тигрёнка, хобби которого было коллекционировать пыль, тополиный пух и облетевшие листья.

Он добрых пять минут в ступоре смотрел на дверь. А потом, как пущенная стрела, сорвался с места. Сунул ноги в ботинки, даже не потрудившись завязать шнурки. Сообразил что без рубашки, и метнулся в комнату. Вернувшись, набросил на плечи пальто, карман которого оттопыривался от трамвайных билетов. Пошарил на верхней полке, где лежали ключи от машины… Пусто. Чёрт!

Хорь выскочил из квартиры, захлопнул дверь, запинаясь о болтающиеся шнурки и на каждом пролёте рискуя полететь кверху тормашками, побежал по ступенькам вниз. Напугал женщину с коляской, что ждала лифта. Лёгкие кучевые облачка с копьями солнечного света наперевес ринулись в атаку на его глаза. Увидев прямо у парадной знакомый задний бампер с характерной вмятиной, не смог сдержать крика ужаса и облегчения. Казалось, колёса машины вращаются и она стремительно удаляется, но на самом деле — Юрий понял это, когда оцарапал руку о решётку радиатора — у него просто кружилась голова.

Алёнка, копавшаяся в бардачке, оглянулась на звук и помахала рукой.

Силы оставили Юрия и он опустился на стоящую рядом скамейку. Помассировал себе виски, кое-как поднялся и открыл дверцу машины.

— У тебя нет кофейных таблеток? — деловито спросила жена. — Или хотя бы аспирина от головы? Нужно заехать в аптеку.

— Ты сбежала… без меня сбежала.

— В ванной, в шкафчике над стиральной машиной, я уже смотрела… погоди, что ты сказал?

— Ты хотела уехать без меня, — Юрий почувствовал, как голос перекатывается в носоглотке обещанием грома, глубокой, дикой обиды, и попытался приглушить в себе эти чувства. Он был уже большим мальчиком и знал, что ни к чему хорошему это не приведёт. И точно… вдруг явственно увидел — сквозь пол автомобиля, сквозь рессоры и амортизаторы — как дрожит земля.

Алёнка бросила копаться в бардачке и засмеялась, будто бы через силу. Её глаза были похожи на отверстия в картонном лице из музея восковых фигур:

— Я же здесь, верно? Мы собирались ехать вместе. Правда же, собирались?

— Да… — сказал Юрий, пытаясь осознать, чувствует ли он облегчение. На крышу автомобиля приземлился воробышек, запрыгал, громко стуча коготками. — Да. Прости меня. Просто когда я проснулся и понял, что один в квартире, я подумал: с тебя станется просто взять и пропасть из моей жизни, так же просто, как появилась. Конечно, это всё глупости…

Алёнка уже не слушала. Она достала из сумки перекидной блокнот и что-то старательно писала огрызком карандаша.

— Я взяла наши с тобой карточки и всю наличность из комода. Зальём сейчас полный бак. Я поведу первой, а ты пока поспи. По твоему лицу как стадо слонов прошлось.

Юрий забрался в машину, откинулся на продавленное сиденье и закрыл глаза. Он подумал, что сказали бы его ученики, те, которым он преподал короткий урок по устройству мира, увидев, как установленный порядок вещей в жизни их уважаемого Хоря рушится на глазах. Кто-нибудь из них непременно бы поднял руку чтобы спросить: «Ну, и где теперь ваша осторожность, дядь Юр? Вы всю жизнь смотрели в оба и тихо ждали… чтобы однажды вас так вот просто одурачили и увезли, перекинув через седло, словно девицу на выданье».

— Нужно бы собрать кое-какие вещи, — сказал он вслух, но когда открыл глаза и посмотрел в окно, оказалось, они уже сворачивают с Севастопольской на КАД. Он дремал около получаса.

— Заедем в торговый центр за городом, — сказала Алёнка, вращая руль двумя пальцами, легко, как штурвал корабля, бороздящего её красочные сны.

Она одета в удобные брюки и майку без рукавов. На заднем сидении валялась синяя кофта с капюшоном и жёлтая куртка. Волосы наспех закручены в «шишку» на затылке. Юрий оглядел себя: домашние штаны, под лёгким пальто футболка с удобно расположившимся в кресле мультяшным псом, закинувшим ногу на ногу так, как это никогда не дано сделать псам, и надписью «Только попробуйте меня отсюда вытащить». Хорошо, что выскочил наружу не в одних трусах. Кто знает, изменилось бы Алёнкино лицо хоть на йоту, но дама с коляской возле лифта совершенно точно бы шлёпнулась в обморок.

— Как ты себя чувствуешь? Что-то мне подсказывает, что ты спала не больше меня.

Неразобранная кровать. Открытые вкладки в браузере, коллекция грязных кружек на столе… если бы она пошла спать, то, конечно, растолкала бы и его.

— Конечно я выспалась. Мне нужно немного времени для сна. Как дельфинихе. Ты знаешь, у них полушария мозга спят по очереди.

— На ночь ты отправила спать левое, — утвердительно сказал Юрий. — Ответственное за логику.

Не отрывая взгляда от дороги, она сделала в воздухе пасс рукой, мол, «ты видишь меня насквозь».

Город по обеим сторонам шоссе сходил на нет. Побежали придорожные кафешки, рынки, на которых можно купить сушёную балтийскую корюшку, пыльные банные веники да уголь для мангала, затем — большие замусоренные площадки, служившие стоянками для большегрузов. Погода что надо, и, расслабившись на сидении, можно легко представить, что тебе снова десять лет и что ты мчишься с родителями в деревню. Старая отцовская «четвёрка» пыхтит и воняет бензином, и ты, надышавшись за два с половиной часа дороги, почти умираешь. А потом воскресаешь в объятьях деревенских друзей, лепишь на тело пластыри — языки бродячих псов, — собираешь раннюю землянику и до мурашек купаешь руки в молодой, ещё не щипучей, крапиве.

— Я всё ещё не могу поверить, что ты подбила меня на эту затею, — услышал он свой голос. — Ты бы уехала одна, если бы я отказался?

Вопрос прозвучал прежде, чем Юрий успел себя остановить. Он выругался про себя. Это всё проклятый недосып — хуже перепоя. Ты отрубаешься, а за тебя живёт, говорит и действует кто-то другой.

— Этот парень, — Юрий намеревался высказать жене всё про неприятного незнакомца, который, наверное, сидит на его левом плече и в минуты слабости пользуется ухом, как люком в голову. Но неожиданно для себя закончил совсем не так, как собирался:

— видно, сам господь Бог, раз ты оставила свои занятия, оставила наш дом и вот так просто пошла за ним.

Слова прозвучали, и нелепо было приносить за них прощения. Солнце больше не грело; оно, как болезненный волдырь, просто висело над головой. Затаив дыхание, Юра ждал, что будет дальше.

Но Алёна, обычно являющая в такие моменты взрывной темперамент, жгучую, как уксус, обиду и острый язычок, не сказала ни слова. Они ехали довольно долго — достаточно, чтобы Хорь, вернув себе власть над дрожащими пальцами, включил радио, и под бессвязное его бормотание (словно вещали с Марса) сказал: «Извини». Только тогда она ответила:

— Это приключение, Юр, приключение, которого мне недоставало. Времена сейчас не те, понимаешь? Приключения не торопятся находить себе героев. Подчас нужно приложить значительные усилия, чтобы привлечь их внимание к свей персоне. Да, наверное, я бы уехала без тебя. Но зачем думать о том, чего не случилось — ведь ты был рядом, всё видел своими глазами и согласился разделить его со мной.

Учитель задумчиво исследовал складки кожи между пальцами правой руки. Непрошенный гость, вломившийся несколько минут назад в голову, спрятался в чулане, чувство тревоги утихло. Не исчезло, нет — но стало почти незаметным, словно запах крови, въевшийся в стены скотобойни. Внутренним зрением, таинственным органом, которым почти не мог управлять, Юрий он отыскал приоткрытую дверь в чулан, разглядел там бесстрастный взгляд и ухмылку, словно говорящую: «Я здесь… и всегда буду здесь. Рано или поздно ты снова отвлечёшься, и я буду ждать этого столько, сколько потребуется».

Загипнотизированный этим оскалом, Юра сказал:

— Нам с тобой не помешал бы мальчишка. Такой же непоседливый как ты. Или девочка. Одним словом, кто-то, для кого ты могла бы создавать приключения. Тот, кому не нужно отпрашиваться с работы и даже выезжать из города, чтобы поучаствовать в одном из них. Чтобы проникнуться хорошей историей и почувствовать себя её участником. Мне кажется, у нас с тобой получилось бы создать идеальное детство для одного или двух ребятишек. А? Что думаешь?

Заканчивая фразу, Юрий чувствовал себя настоящей сволочью. Мужчина видел на своих коленях тень Алёнкиного профиля. Пытался определить, как на ней отразились его слова. Алеет ли там румянец, похожий на багровый след от оплеухи? Но тени — довольно сдержанный народ, а поднять глаза не было сил.

— Не думаю, что ты готов в нагрузку ко мне получить ещё и одного-двух младенцев, — отрезала она. Рессоры скрипели, распределяя возросшую скорость — они наконец вырвались из города. По салону летали оглушённые потоком ветра насекомые. — Так же как и я не готова ни с кем делиться своим временем. Зачем нарушать такую чудную гармонию?

Юра подумал, что гармония — слово недосягаемой высоты. Словно придумано специально для поэтов и живописцев. В реальной жизни её и не встретишь. Кто-то из двоих всегда любит меньше, и всегда находятся незначительные на первый взгляд проблемы, которые грозят перерасти в настоящую катастрофу.

Но что стоит жизнь, если за недосягаемой этой гармонией не тянуться? Не более чем дырявый рубль, висящий на шнурке на шее.

2

Когда стрелка часов на приборной панели перевалила за три, Юра сел за руль. Алёна была против, но он настоял, апеллируя к тому, что ей тоже необходим отдых.

— Всё нормально, — попробовала протестовать Алёна, но в конце концов подчинилась. Пересев на пассажирское сиденье, она словно перестала чувствовать пальцами минорно-мажорную ноту всех песен о путешествиях. Хотя музыка, которую она слышала, музыка шуршания шин, кочек, рёва проезжающих мимо грузовиков и жужжания шмелей ей импонировала. Что-то важное пропало. Казалось, только её интуиция, вынуждающая подчиниться тому или иному повороту, приведёт их к Кунгельву. Только семя, давшее в её разуме первый робкий побег, способно отделить настоящее шоссе, быть может, ведущее в никуда, от потустороннего, сумеречного шоссе, словно сошедшего со страниц романов Стивена Кинга или сценариев Дэвида Линча.

Но она не знала что муж способен ехать по этой дороге, пусть и не подозревая о её существовании, на любом транспорте, и даже идти пешком.

Юра, едва сев за руль, начал думать о километрах. Девяносто два их оставалось до последнего крупного населённого пункта, семьдесят пять — до Зеленогорска, но туда им не нужно. Приблизительно пять километров до залива, ветер преодолевает это расстояние за десять минут, принося просоленный свежий запах, и ещё — почему-то — запах мокрого бетона.

Двести четыре километра до границы с Финляндией. А где-то чуть раньше — старинное поселение, мелькающее за окнами настоящих путешественников, которые отправляются смотреть Европу или, напротив, дикую, позабытую Христом Русь. Юрий не знал точных цифр, что могли бы привести его к Кунгельву, и это по-настоящему его злило. Он перестроился из второго ряда в первый и ловил глазами каждый указатель, каждый информационный щит, надеясь увидеть там заветное сочетание букв и рассуждая про себя: «Что, если всё это окажется одним большим мифом?»

Он сидел за рулём мрачный, нахохлившийся, как ворон под дождём. Ожил телефон — староста одного из классов звонила узнать, не уволился ли он (кто-то из ребят оказался вчера поблизости и подслушал их разговор с Василиной Васильевной). Но то, что подопечные помнят о нём и волнуются, не принесло в его сердце радости.

Казалось, что Алёнка спит мертвецким сном, как сошедший на берег матрос после двух лет в плавания, но, повернув голову, Хорь каждый раз видел, что это не так. Она смотрела в окно, жевала кофейные таблетки или читала, включив лампу у двери и бесшумно переворачивая страницы; от неё не исходило тепла — совсем как от камня. Хотелось протянуть руку и потрогать лоб, но отчего-то Юра не решался это сделать. Лицо её чернело и съеживалось к вечеру, словно кто-то подносил зажигалку всё ближе к плотной бумаге.

Они перекусывали в придорожных забегаловках в совершенном молчании или обмениваясь ничего не значащими фразами. Цыганки, бродящие между грузовиками, бросали на них подозрительные взгляды и не торопились приближаться; Юрий нервничал, Алёна же их вовсе не замечала. Когда наконец срывались в путь — по обоюдному согласию они решили, что будут двигаться без остановки на ночлег, — Юра вспоминал Алёнку, которая танцевала с ним ночью медленный танец, и раз за разом находил рядом с собой совершенно другую женщину.

— Не хочешь немного поспать? — почти враждебно спросил он.

— Кажется, мы с ним окончательно рассорились, — отвечала она. — Со сном. Странно. Он усвистал и больше не появляется. Значит ли это, что кто-то теперь спит в два раза больше?

Вдоль дороги зажглись огни. Они терялись на изнанке простыни, в которую так хотелось зарыться лицом и перестать беспокоиться и гадать, чем окончится их поездка. Безымянные срубовые домики казались кусочками тростникового сахара, раскиданными чьей-то неловкой рукой по поверхности стола. В жилищах горел свет, и Юра спрашивал себя: «Как эти люди могут оставаться всю жизнь на одном месте, глотая дорожную пыль из-под колёс тех, кто проезжает мимо? Как они подавляют в себе этот зуд?». Ощущение, будто ты не участвуешь в гонке, к которой готовился всю жизнь, что ты — старик в инвалидном кресле, а воздушный хвост от проносящихся болидов спутывает твои длинные волосы раз за разом всё сильнее, и ворчащей, как обычно, дочери придётся провести добрых полчаса, чтобы их расчесать.

— Слушай, — Хорь тронул жену за локоть. Произнёс это довольно тихо, и дотронулся едва-едва, но она, конечно, не спала. — Помнишь, вчера ночью ты рассказывала про лестницу?

— Помню.

Она смотрела на мелькающие за стеклом огни, словно видя в них текущее в обратную сторону время.

— Расскажи, что было потом. Почему ты никогда об этом со мной не говорила? Как выкарабкалась?

Пожатие плечами. Быть может, не говорила, будучи уверена, что ты не в состоянии понять? Потому что у нас нет того, что романтики называют родством душ? Потому что пытаться передать такие вещи словами — всё равно, что пытаться пересказать мимолётную грусть, пронзившую сердце, когда проходишь мимо высохшей берёзы, которая была совсем юной и зелёной, когда ты ребёнком носился по двору и клеил на заборах фантики от жвачки?

Юрий почувствовал этот возможный внутренний монолог: он с равными шансами мог происходить и не происходить в Алёнкином сознании. Он сказал, нарочно копируя нагловато-задорную интонацию, которой девчонка с чуть-чуть азиатской внешностью, студентка, только-только поступившая в архитектурный (в то время как он заканчивал учёбу в педагогическом) и сумевшая влюбить его в себя:

— Я за рулём, подруга, а для того, кто за рулём во всех цивилизованных странах принято делать всё, чтобы он не заснул. Особенно, если ты не королева Британская. Ты, вроде, не похожа… а это жаль, на самом-то деле. Она же добрая. Она бы обязательно рассказала историю-другую об этих надутых аристократах и их маленьких тайнах.

Алёна смотрела на него добрых десять секунд: она могла ожидать подобной болтливости от себя самой, но никак не от мужа, всегда спокойного как удав. Неуверенно хмыкнула. Юрий был рад и такому звуку. Похоже на первый удар изнутри яйца, из которого может родиться смех.

— Я провалялась в больнице почти неделю. Это оказалось большой удачей, потому что даже если бы я не получила серьёзных ушибов, всё на что я была годна — лежать ничком и рыдать в подушку. Родители думали, что мне больно, и закатывали врачу грандиозные скандалы. Ну, это в первые дни… потом слёзы иссякли, и у меня волей-неволей появилась возможность размышлять. Я не могла больше убегать. У моей фантазии, видно, ножной привод: пока я срезала дорогу через поля, лазала по деревьям и кидалась яблоками, она выдавала очень реалистичные картинки. Но в тот момент, когда я осталась наедине со стенами палаты и давно прочитанными книжками, я вынуждена была сказать себе: да, я здесь живу. Может быть, тайны и чудеса в этом мире тоже существуют, только их нужно очистить от шелухи в виде всякого рода гадалок и балаганных фокусников, от того, что с помпой вещают по телевизору про приведений, инопланетян и загадочные явления, и если так, то я непременно найду их. Кажется, так я себе сказала. Может, не так красиво, но всё же.

Юрий был рад, что ему удалось её разговорить. Чтобы это отпраздновать, он открыл упаковку готовых бутербродов, купленную накануне. Предложил жене, но та покачала головой.

— Когда я встала на ноги, у меня уже был готов план. Это всё школа, которую ты так любишь. Школа, про которую все говорят: если ты не пройдёшь этот ад и не выйдешь оттуда с отметками хотя бы «удовлетворительно», вся твоя жизнь пойдёт наперекосяк, — она откинулась на сиденье и смотрела на потолок, будто ожидая, что он вот-вот станет прозрачным. — Мои воздушные замки растаяли, и я решила, что первой мишенью, в которой я должна выбить «десятку», должна стать школа.

— Попробовать выкрутить руки системе образования? — уважительно присвистнув, спросил Юрий. Он знал, что в голове жены иногда бродят поистине наполеоновские идеи.

— Нет, что ты, — сказала она без улыбки. — Я была всего лишь маленькой девочкой. Но достаточно взрослой для того, чтобы знать, что чтобы посмеяться над горой, нужно сначала забраться на её вершину. Я приложила колоссальные усилия, чтобы стать лучшей ученицей класса, а затем, уже в средней школе, выиграть подряд несколько олимпиад.

Юрий захохотал.

— Что ещё я о тебе не знаю? Нет, на самом деле очень символично, что я выбрал жену, как настоящий учитель, даже не изучая её дневника.

Алёна оторвалась от созерцания потолка и кисло посмотрела на мужа. Потянулась через рычаг переключения скоростей, чтобы стряхнуть крошки с его колен.

— Это не имеет значения. Там, наверху, ничегошеньки не было. Только прекрасный вид на соседские горы, ещё монстроузнее, ещё огромнее. Страх божий. Однажды я подумала, что при рождении угодила немного не в ту вселенную, и эта мысль не даёт мне покоя до сих пор.

3

Больше за вечер она не произнесла ни слова, да и Юрий не знал что сказать. Они проехали Зеленогорск, затем поворот на Выборг и ещё пару посёлков городского типа, названия которых миновали голову водителя как проходящие поезда. Иногда по стёклам начинал стучал дождь, а у горизонта грохотал гром, освещая всю округу вспышками молний. И тогда деревья были похожи на бегущих людей, в отчаянии хватающихся друг за друга, пытающихся укрыться от неведомой опасности. Юрий подумал, что неплохо было бы отдохнуть, но не допускал и мысли, чтобы посадить за руль жену. Её лицо затянуло тёмной вуалью. Пытаясь схватить глазами до боли знакомые складки у рта, форму губ, блеск передних зубов в тот момент, когда розовый язык проходится по ним, мужчина понимал, что она больна.

Он отобрал у неё кофейные таблетки и смаковал их, словно мятные леденцы, запивая колой.

Около двух часов ночи «Хёндай» на минуту замедлил свой бег, чтобы посадить двух автостопщиков, парня и девушку, которые дежурили у дороги, мужественно держа над головой один на двоих полиэтиленовый пакет. Хорь никогда бы не назвал себя альтруистом, но ребята не выглядели кем-то, кто может организовать разбойное нападение на дороге — скорее, воробьями, которые совершили побег из воробьиного рая только потому, что там невыразимо скучно, выбрав для этого самый неудачный день. Они ввалились в салон, хохоча и пихая друг друга, обдали сидящих впереди настоящим веером брызг. Каждому не больше двадцати лет, на лицах лихорадочный румянец, будто в ожидании попутной машины эти двое только и занимались тем, что растирали друг другу щёки. Из вещей по рюкзаку да наспех скатанная палатка.

— Спасибо! — вопили они, перебивая друг друга. — Спасибо!

— Куда вам, уважаемые господа? — спросил Юрий тоном потомственного кучера и надавил на клаксон. Ребята взвыли от восторга.

— Нам по этой дороге — прямо, — сказал парень, утирая текущие из носа сопли. — А дальше неважно. Мы знаете, что хотим? Проскочить границу, чтобы никто нас не увидел, и разбить палатку на площади большого города. Что там поблизости? Хельсинки? Таллин? Да плевать! Вас как зовут? Меня — Гоша, а это Молли.

— Молли? — переспросил Юрий.

Ребята одновременно состроили загадочные лица (у них очень хорошо это получилось), и Хорь сдался:

— Очень плохая идея, ловить машину ночью и в такую погоду. Любой встречный может принять вас за порождения своего больного разума или за парочку оленей, переходящих дорогу, но никак не за юных путешественников. Сколько вы стояли?

— Около полутора часов, — ответила девушка. Очень миниатюрная, с выразительным, не слишком красивым, но запоминающимся лицом; мокрые волосы иглами торчали во все стороны. — У нас не раскрылась палатка.

Они переглянулись и прыснули. Юрий улыбнулся и скосил глаза на жену. Она не спала; разглядывала гостей в зеркало заднего вида. В первую очередь, конечно, эти двое здесь для Алёнки. Она обожает таких людей. Ну, то есть обожала совсем недавно. Неделю назад она бы уже болтала с ними как с родными, а Юрию оставалось спокойно вести машину. На этот раз она осталась равнодушной.

Разозлившись на неё и на себя за то, что такая простая приманка не сработала, Юра сказал довольно резко:

— Это не ваша палатка, верно?

Ребята перестали улыбаться. Глядя в их настороженные глаза, Юрий продолжил:

— Иначе вы бы умели ею пользоваться.

Гоша сказал, тщательно подбирая слова:

— Нам просто не положили центрального шеста для каркаса. Знаете, без него палатка превращается в дождевик на толстячка из «Остаться в живых».

Теперь улыбнулся Юра. Видя блеснувшие в зеркале заднего вида зубы, ребята тоже расслабились. Гоша серьёзно сказал:

— Спасибо вам что остановились. Люди путешествующие в одиночку обычно остерегаются таких как мы.

Молли стянула куртку и тщательно вытирала ею свои волосы. Потом прибавила довольно пренебрежительно:

— Они думают, что оставаться людьми можно только в одном случае: если ты каждое утро начинаешь с «новостей на первом» или кулинарной передачи, если ты здороваешься в подъезде с соседями и если выезжаешь из родного города от силы пару раз в год. А все остальные, видимо, медленно деградируют до лесных чудовищ. Таких, знаете, поросших мхом и с длинными когтями.

Она бросила взгляд на свои ногти, ахнула и достала из поясной сумки маникюрный набор.

— Ничего не имею против такого взгляда на жизнь, — сказал Юрий.

— Правда? — парень, хитро прищурившись, разглядывал затылок водителя, — мама учила меня не принимать во внимание всё, что идёт до местоимения «но».

— Междометья. Но. Если ты настаиваешь, я скажу, что сейчас начало учебного года и не лучшее время для таких поездок (кто бы говорил, — тут же прибавил про себя Юра). Вы учитесь?

Ребята одновременно пожали плечами.

— Я, типа, от армии кошу, — сказал Гоша.

— А я на первом курсе юридического, — Молли засмеялась. — Родаки пристроили. Не представляю, для чего мне эта мура. Я планирую побывать на занятиях, наверное, раза четыре. По одному на каждый зимний месяц, и один раз в мае, чтобы сказать…

Они взялись за руки, как герои диснеевского мультфильма, и закончили хором:

— Сайонара!

Юрий подготовил уже нравоучительную тираду по поводу важности знаний в дальнейшей жизни (по здравому размышлению он сказал бы себе, что дети могли бы, глядя на его лицо в зеркало заднего вида, так же хором пересказать её содержание), которая начиналась бы с фразы «когда я был молодым», когда рука Алёнки преодолела расстояние между сиденьями и коснулась колена мужа.

— У нас осталась вода? — чуть слышно, почти одними губами спросила она.

Хорь покачал головой.

— Закончилась. При первой же возможности остановимся, чтобы обновить запас. — Он не сразу обратил внимание на парочку на заднем сидении. Их лица одновременно побелели. В зеркале заднего вида линия чёлки на лбу девушки показалась Юре ровным, почти хирургическим разрезом.

— Кто это там у вас? — едва слышно спросила Молли.

— Что? — учитель убавил радио. — А, это? Это моя жена, Алёна. Меня, кстати, зовут Юрой.

— Очень приятно, — пробормотал парень. Со своего положения за спиной водителя он мог видеть фигуру на переднем сидении пассажира и задавал себе вопрос, почему до этого её не замечал. Казалось, что на кочках и неровностях дороги она начинает подрагивать и рябить картинкой в телевизоре с неустойчивым сигналом.

Ошибочно отнеся повисшее в воздухе напряжённое молчание на счёт своего брюзжания, Юрий сказал миролюбиво:

— Мы едем на север. Городок под названием Кунгельв. Слышали о таком? Можете прокатиться с нами. Ты же не против, дорогая? У меня есть мнение по поводу того, чем должна заниматься в это время года молодёжь, но я ведь могу держать его за зубами, правда? — он кивнул сам себе. — Уверен, что могу. Видите ли, я работаю с детьми, и жена говорит, что я, забываясь, приношу работу с собой в карманах.

Он засмеялся, а потом, обескураженный тем, что Алёна всё глубже уходит в себя, как хозяйка старого викторианского дома, чопорная леди, что вышла к гостям в исподнем и начала декламировать Евангелие, замолчал. Молли и Гоша взялись за руки; девушка при этом до онемения сжимала ручку двери.

Позже, на рассвете, когда молодые люди выберутся из машины в какой-то сырой деревушке о пяти домах, где Юрий остановится чтобы набрать в колонке воды (среди облаков робко показалось солнце, на редкость цыплячьего цвета, будто успело за ночь помереть и народиться заново), Молли скажет своему другу:

— Этот тип что, вёз тело своей жены?

— Ну почему тело, — промямлил Гоша. Он всё ещё смотрел вперёд, надеясь заглянуть за поворот дороги и увидеть там стелящийся по асфальту дым из выхлопной трубы «Хёндая», мешающийся по краям дороги с утренней дымкой. — Ты же видела, она двигалась.

— «Ты зе видела, она двигалась», — передразнила девчонка, обняв себя за плечи. Убеждённо сказала: — Это были верёвки, вот что. Верёвки, за которые дёргал он. На случай если они въедут в город или им встретятся мусора. Он прекрасно знал, что я его раскусила. Смеялся надо мной, когда заставил её коснуться своего колена, понял?

Парень с сомнением сложил трубочкой губы. Молли, конечно, наблюдалась у психиатра и сбежала от чокнутого отчима, который хотел её изнасиловать, но всё же частенько подмечала вещи, которые обычные люди пропускали сквозь себя, как сито пропускает воду. Она всегда заранее могла сказать, стоит садиться в ту или иную машину, или нет. Что ж, если то, что она говорит, правда, похоже, эта её сверхъестественная наблюдательность дала сбой.

Но он в это не верил.

— Конечно, с той женщиной всё в порядке, — сказал он, прихлопнув на шее комара и подумав при этом: «Придётся привыкать, они теперь в глуши, стоит пройти сотню шагов в любую сторону, углубиться в лес, и обнаружишь себя по уши в тайге; кусачие насекомые здесь — обычное явление; так же как и заблудившиеся, пропащие души».

— Может, она чем-то болеет, но живая.

Он огляделся, потянулся с удовольствием, думая, что они сделали правильно, что не поехали с этими людьми дальше. Отошёл в сторону, чтобы помочиться. Бессонная ночь давала о себе знать крошечным метрономом, стучащим где-то в лобной доле. Срубовые дома стояли мокрые и нахохлившиеся, как куры, сложно было сказать, обитаемы они или давно заброшены. Сосны скребли небо, пытаясь очистить его от копоти и грязи ночной грозы.

Гоша обернулся, услышав странные звуки. Молли сидела на обочине дороги, вытянув ноги и явив взору облепленные грязью подошвы кед. Она держалась за горло и кашляла. Когда он подбежал, на ходу сам не зная для чего засучив рукава куртки, девушка подняла на него страдальческий взгляд и сказала:

— Этот подонок… он накинул мне на шею удавку.

Она оттянула двумя пальцами воротник, но Гоша не увидел ничего, кроме нескольких родимых пятен, знакомых ему, как собственные пальцы. Они с Молли были вместе уже почти шесть лет.

— Боже, как тянет, — прошептала она. — Он говорил: Кунгельв. Это страшное слово, противное место. Он хочет утянуть меня за собой туда, как лошадь. Он…

Или она? Или, возможно, сам город, с непривычным для уха русского человека названием?

Молли откинулась навзничь, ударившись головой. Ей казалось, что кто-то тащит её, как упирающуюся собачонку, что голова то и дело попадает в ухабы, а волосы намокают и тяжелеют, всё больше напоминая канат корабля, борющегося со штормом. Гоша завопил: «Помогите!», и этот крик эхом отозвался в пустых деревянных коробках, вибрируя в пружинах кроватей, ставших последним пристанищем для стариков, доживших здесь свой век почти десятилетие назад.

4

В двенадцать часов этого же дня Юра заглушил мотор. Со вздохом склонившись к рулю, забарабанил по нему пальцами. Всё тело ныло, боль — заблудившаяся в лесу девчонка — бродила по нему от икр ног к мышцам шеи, и обратно; её шаги гулко отдавались в животе.

За всё время после того, как высадили Гошу и Молли, они останавливались всего несколько раз — и только один на довольно продолжительное время: Хорь не смог вспомнить, во сколько это случилось, хоть точно помнил, как смотрел на часы.

Передышку сделали у одноэтажной замызганной гостиницы, возле которой своеобразным рекламным щитом и напоминанием о бренности бытия громоздилась покорёженная кабина от КаМАЗа. По парковке катались скомканные бумажки, полиэтиленовые пакеты и пластиковые бутылки, от надписи над дверью «Душ, постель» веяло какой-то заплесневелой безысходностью.

— Переночуем здесь, — сказал Юрий жене, хотя ночь уже давно миновала. — Не знаю как тебе, а мне нужно хотя бы два часа поспать.

— Я могу сесть за руль, — невозмутимо сказала Алёна.

— Ты не смыкала глаз ни на минуту, — Юра показал пальцами на свои глаза. — Уж я-то видел! Скажи, милая, неужели ты думала, что я увезу тебя в другую сторону? Куда-нибудь за край мира?

На её лице промелькнуло смущение.

— Конечно, нет. Мы едем в отпуск, правда? А отпуск мы проведём в маленьком уютном городке, как на тех старых брошюрах. Кстати, хотела бы я подержать хоть одну в руках. В детстве я обожала запах старых газет и особенно советских рекламных проспектов.

— Ты в порядке? — спросил Юра, всматриваясь её лицо. За сеточкой набрякших морщинок в глазах пульсировала темнота.

— Конечно, я в порядке. Просто бессонница. Мы же в дороге! Какой тут спать? Мне кажется, я свалюсь, как мёртвая, когда мы приедем. Но не раньше.

Юрий пообещал себе после короткого отдыха наверстать упущенное время, увеличив скорость. Впервые за всю поездку ему пришла в голову мысль, что по возвращении домой стоит отвести жену к врачу. Здесь, в глуши, из специалистов можно рассчитывать только на всякого рода шаманов да бабок-повитух.

Алёна вдруг положила свою ладонь ему на затылок и прижалась к его лбу своим.

— Мой принц, тебе, конечно, нужно отдохнуть. Я буду рядом. Я дочитала эту книгу, но может у них найдётся какое-нибудь чтиво.

Хозяйка отеля оказалась женщиной с тусклым взглядом человека, который точно знает, что весь мир ограничивается пятачком перед его домом. Полная, с тяжёлыми бровями, она долго не открывала, украдкой разглядывая их через немытое стекло слева от входа (Юра прекрасно видел шевеление занавески, но не подал вида).

Комнатушка, куда их поселили, была грязной, с мёртвыми мошками на подоконнике и огромной бестолковой мухой, что вилась вокруг лампы без абажура. Мужчина отбросил надежду найти в продаже что-нибудь приятное желудку, доел половину последнего бутерброда, чуть не силой заставив жену проглотить другую, и прямо в одежде улёгся спать. Почти неосознанно он оставил ключи от машины при себе, крепко сжав их в кулаке и спрятав руку под подушку. Все два часа ему снилось, как Алёна уходит от по разбитому асфальту, как грузовики обгоняют её, отчаянно сигналя, а учитель, силясь открыть рот и закричать, не может этого сделать, скованный ватной усталостью. Когда он проснулся, Алёна была рядом — как и обещала.

— Мы правильно едем в Кунгельв? — спросил Юра хозяйку, расплачиваясь за гостиницу.

— Понятия не имею где это.

Они останавливались ещё несколько раз, чтобы спросить дорогу и перекусить в придорожных кафе, пока наконец не проехали под облезлым щитом, который обещал двадцать пять километров до границы и таможни, а также информировал о возможности посетить краеведческий музей в городе Маркс. Супруги одновременно с облегченьем вздохнули. Юрий даже закашлялся: воздух здесь, вдали от цивилизации, был свежим, влажным и каким-то убаюкивающим, будто кто-то большой и пахнущий сосновыми иголками выдыхает его тебе прямо в лёгкие.

— Маркс, это же… — сказала Алёнка.

Юра кивнул. Как следовало из электронного дневника, именем великого идеолога коммунизма Кунгельв нарекали при советской власти.

Хорь дотронулся до запястья супруги, радуясь, что она немного ожила.

Через два часа езды по разбитым дорогам путешественники наконец увидели ржавые исполинские буквы на бетонном постаменте: «Маркс» (кажется, когда-то они были выкрашены в цвет благородного металла). Ниже мелким шрифтом — «Кунгельв, 1694». Над всем этим — огромный щит с изображением ели, простирающей ветви над водной гладью, установленный, видно, значительно позднее. Проехав этот монумент времён советской власти и остановившись, чтобы сделать на валявшуюся в бардачке «мыльницу» пару фотографий, Хорь увидел, что за щитом скрываются рыжие, под стать буквам, серп и молот.

Время будто приостановило здесь свой бег. Оно со спокойным превосходством взирало на новое название — как на ругательное слово, составленное из кубиков ребёнком.

— Смотри, Юра, — прошептала Алёнка после того, как они одолели ещё полкилометра. Она припала к окну, как маленькая девочка. — Озеро! Это же то самое озеро.

Водная гладь походила на гигантскую ложку, полную ртути.

Водоём обладал удивительно правильными очертаниями, разве что дальний берег, подёрнутый туманом, не торопился предстать взгляду целиком, но Юрий отчего-то был уверен, что он такой же ровный, как и этот. Ему пришло в голову, что, возможно, когда-то здесь образовалась карстовая воронка, которая потом заполнилась водой из подземных источников. Но… воронка таких размеров! Удивительно вдвойне, если учесть, что местность здесь совсем не гористая и не подвержена движению земных пластов.

— Надо будет заглянуть в местный краеведческий музей, если, конечно, он здесь есть, — сказал себе Юрий, продолжая изучать местность и поглядывая на дорогу, пустынную, словно все, кто имел в своём распоряжении четыре или два колеса, уехали отсюда на поиски лучшей жизни.

Вдоль берега ютились деревянные постройки — они цеплялись за твёрдую землю тонкими ногами, как пауки, при этом дальние сваи были погружены в воду. На той стороне улицы тоже были какие-то деревянные строения, больше похожие на склады или бараки, одна их сторона неизменно тонула в колючем кустарнике. Ягоды шиповника краснели среди ярко-коричневой листвы, а где-то нет-нет, да и проглядывала гроздь красной смородины. Дальше — метрах в восьмистах, насколько позволял оценить глаз, — чернели городские строения. Мошкара облачками вилась над рыбацкими лодками. Берега были отмечены полосой иссиня-черного леса; Алёна вдруг очень ясно представила, как к вечеру оттуда срываются одна за другой стаи ворон и кружат над водой, издавая призывные крики. Ни намёка на набережную, бетонные кандалы, в которые так любят заковывать естественные водоёмы провинциальные градоначальники. Воды были настолько спокойны, что, казалось, любое усилие способно пустить по ним трещину.

Юра остановился на обочине, чувствуя, что выжат как лимон. В голове шумело. Пахло водорослями, размокшей древесиной, болотом и солёной рыбой: её кто-то продавал, установив прямо у дороги каркас из веток. Самого продавца не было видно; его заменял большой ценник (окуни шли очень дёшево по городским меркам, а сомы — и того дешевле) и пластиковый таз, в который полагалось складывать деньги, прижимая их от ветра камнем. Владелец бизнеса, похоже, целыми днями торчал посреди озера и появлялся только по вечерам, чтобы забрать деньги и обновить ассортимент.

Юра увидел босого мальчишку, который шёл по другой стороне дороги. Махнув рукой, он вылез из машины.

— Эй, привет!

— Здрасьте, — беззаботно ответил парнишка.

На вид ему около десяти лет. В обрезанных до колен джинсах, в растянутой кофте с длинным рукавом. Нестриженные светлые вихры свободно падали на переносицу. В одной руке он держал сандалии, в другой — сразу два велосипедных колеса, с которых капала вода.

— Не подскажешь, как отсюда в город проехать?

Мальчишка разглядывал их, приложив ко лбу козырьком ладонь, хотя солнце пряталось за облаками. Во рту у него ходила ходуном травинка.

— Вы ведь только приехали, да?

— Точно! Меня зовут Юрой, а это моя жена, Алёна.

— Есть короткая дорога в центр. По основной трассе надо было проехать между двумя зелёными столбами, а вы свернули на грунтовку. Ну и кругаля же вы дали, дядь Юра!

Юрий помнил эти столбы; дорога меж ними выглядела старой и заброшенной.

— Что поделать, — он улыбнулся, чувствуя как дёсны, которые он расцарапал сосательными конфетами «для водителей», начинают кровоточить. — Так отсюда можно проехать в город? Нам нужна гостиница… или, может, домик у озера? Так будет даже лучше.

Мальчишка оглянулся. Откуда-то с мяуканьем прибежали две кошки, и он, опустившись на корточки, потрепал их по головам. Алёнку что-то заинтересовало, она любопытно выставила лицо из окна машины, но по-прежнему не произносила ни слова. Выглядела она неважно, но всё же лучше чем несколько часов назад.

— Нет, дом у воды не подойдёт, — сказал мальчик. — Здесь кто живёт? Рыбаки да старухи, которые сети чинят. Смотрите, как меня вчера комары покусали!

Засучив рукава, он показал локти, и даже на расстоянии Юрий смог заценить красную сыпь на коже.

— У меня отец рыбак, стало быть, и я тоже, я привычный, — с удовольствием сказал мальчик. — А вы, городские, тут не сможете. Езжайте вот по этой дороге, а на первом повороте свернёте направо. Въедете в город. Там вам любой подскажет, гостиница у нас всего одна, — он улыбнулся. — Я бы проводил, да по мне видно, что я не городской. Поколотят ещё. Только у местных мальчишек не спрашивайте. Они все злющие, как бешеные лисы.

Он отпихнул от себя морду наглой рыжей кошки, закинул на плечо колёса и, махнув рукой, зашагал дальше. Потом вдруг остановился — Юрий как раз садился в машину. Повернулся и рысцой подбежал к ним. Стукнул кулаком по багажнику, привлекая к себе внимание, и громким, свистящим шёпотом сказал:

— Эй, дядь! Слышите меня? Вы это, ухо востро держите.

— Из-за городских мальчишек? — спросил Юрий.

— К чёрту мальчишек… хотя они тоже не сахар. Ваша жена, тётя Алёна, она… — он помолчал, переминаясь с ноги на ногу, а потом выпалил: — Глаз с неё не спускайте! Хорошо? Здесь, бывает, пропадают люди. Приезжие. Или случается что-то страшное, но все держат языки за зубами. И я буду. Потому что иначе…

Он оборвал себя, характерным жестом застегнув на замок рот, повернулся и побежал прочь. Юрий хотел его окликнуть, но глядя, как мелькают икры ног, как бьются в бок надоедливые покрышки, промолчал.

— Ты слышала? — спросил он, не глядя на жену. — Мне велено глаз с тебя не спускать.

— Да нет, я уже в порядке, — сказала Алёнка, рассеянно дёргая себя за мочку уха — один из «фирменных» её жестов, как бы говорящих: «Я тебя не слышу — я целиком на своей волне». — Я и правда была сама не своя. Но знаешь, что-то начало происходить. Словно кто-то рисовал всё это время мой портрет, и сейчас только поставил заключительные штрихи.

5

У города были большие ладони в латексных чёрных перчатках, которые он клал на плечи гостям, говоря обволакивающим грудным голосом: «Я рад вас здесь приветствовать». А если кто-то заикался о том, что он проездом и вообще ненадолго, мягко возражал: «Ну как же… я посылал вам открытки. И вот — вы здесь».

Ни у кого не находилось больше возражений. «Действительно, мы здесь, — думала Алёнка, пытаясь справиться с головокружением. — Просто чудо!»

У города была шляпа-цилиндр, слегка примятая от неосторожного обращения, но носимая с шармом. Поля этого цилиндра были застроены в классицизме, с карнизов второго и третьего этажей, и ещё выше — с крыш — сверху вниз смотрели голуби. Кустарник за низкими, часто деформированными оградами, казался неуёмно разросшимся и запущенным, но и в нём была какая-то завершённость: стоит раздвинуть ветви любого из них, и увидишь живое, бьющееся сердце. Как будто таинственные садовники, сами как тени, выходили по ночам на работы и, вплетая щёлканье садовых ножниц в чуткий сон горожан, приводили в порядок растительность, предавая положению ветвей лёгкую неряшливость. Эту растительность населяли воробьи и коты. «Хрущёвки», которые раньше попадались по дороге, здесь не встречались совсем — они были бы не к месту. Хотя вряд ли Юрий мог назвать какое другое место, где они соответствовали бы людским чаяниям и надеждам.

Город состоял из десятка улиц и улочек, которые сближались под прямым углом друг к другу, а потом в какой-то момент (может быть, когда наблюдатель смаргивал случайную слезу или тёр покрасневшие от усталости и дорожной пыли глаза) начинали непредсказуемо переплетаться.

— Неплохо было бы взглянуть на его план, — сказал Юрий и купил в небольшой букинистической лавке путеводитель.

— Только прибыли? — спросил их продавец, представительный мужчина в старом, потрёпанном жилете. Воротник рубашки у него был замят, зато выражение лица, обрамлённое седыми бакенбардами, преисполнено такого благородства, что хотелось если не поклясться ему в верности, то по крайней мере спросить, далеко ли до его фамильного замка.

— Уже почти полчаса как, — сверившись с часами, ответил Юрий. — Не считая времени проведённого у озера. Очень мило пообщались там с местным мальчонкой. Я ополоснул руки в воде.

Мужчина подмигнул; серые губы, обрамлённые усами и неряшливой бородкой, растянулись в улыбке, открыв пожелтевшие от никотина зубы.

— Будьте начеку, всегда. Я не буду спрашивать, что привело вас в Кунгельв, без сомнения, это стоит дальней дороги и потраченного времени, но…

Он ткнул пальцем в раскрытый на городской карте путеводитель, лежащий на прилавке:

— Улицы здесь имеют свойство менять свои названия. Более того, они запросто могут поменяться друг с другом домами. Для нас, местных, такие фокусы составляют привычный ход вещей, но неподготовленного новичка могут напугать. Я тут не шутки шучу, я серьёзен, как сам господь бог. Всегда держите голову на плечах. Считайте, это дружеское напутствие.

Он засмеялся.

— Спасибо, — пробормотал Юрий. — У вас здесь что, что-то вроде Хогвартса?

Продавец нахмурил брови.

— Не представляю, о чём вы. У нас здесь тихий провинциальный городок с хорошей экологией и лечебными комарами, каждый приезжий в котором — крошечное, но всё же событие. Поэтому отдыхайте. Зачем бы вы не пожаловали, желаю приятного времяпрепровождения. И кстати, — палец его заскользил по карте к почти идеальному круглому синему пятну, — озеро испокон веков считалось частью города, пусть и кажется что это другой мир. Оно — наша гордость. Обязательно его осмотрите внимательней.

Поблагодарив продавца и выспросив дорогу к гостинице, Юрий поплёлся обратно. Усталость давала о себе знать.

— Там должен быть указан дом Валентина, — сказала Алёна, глядя на свёрнутый трубочкой журнал в руках мужа. Она выбралась из машины и, держась за дверь, оглядывалась по сторонам, втягивая носом воздух — ну точно хорёк, готовый при малейшей опасности юркнуть в нору (по крайней мере, кому-то фамилия Хорь подошла на все сто, — с удовлетворением подумал Юра). — Улица Заходящего Солнца, семнадцать, квартира девять. В домофон не звонить, он не работает.

— Мужчина в лавке хотел за этот прекрасный путеводитель две сотни, но мы сторговались на полторы, при условии, что сразу последуем советам из него и поедем отдыхать, — сказал Юрий. — Я говорил ему, что нам очень важно найти парня из интернета, автора полоумного дневника, но он был непреклонен.

Алёна слабо улыбнулась. Что-то похожее на большую чёрную пиявку отлепилось от неё и вернуло возможность спокойно дышать. Юра почувствовал облегчение.

Расстояние до гостиницы на карте можно было закрыть подушечкой одного пальца. Они ехали медленно и глазели по сторонам. Людей немного, машин, едущих или стоящих во дворах — ещё меньше. Мальчишки, совсем не похожие на тех, кого описал их первый в этом городе знакомый, сидели возле парадных и играли в какую-то мудрёную игру с пластиковыми фишками. Люди в пыльных пальто останавливались на охраняющих пустые улицы светофорах, чтобы перекинуться парой слов. Бабульки, словно толстые ленивые наседки, выползали из дворов, сжимая под мышками раскладные столы и стулья, и рассаживались вдоль дороги, раскладывая семечки, жареный арахис и потрёпанные томики бульварных романов. Семечки! Юрий не видел такого с начала двухтысячных. Толстые коты отдыхали на перилах, ступенях и декоративных элементах домов. Жидкое небо было подёрнуто низкой облачностью. Воздух влажен и тяжёл, но местные жители, кажется, точно знали, что сегодня дождя можно не ждать: они вольготно расхаживали без зонтов.

Спустя двадцать минут, немного поплутав, супруги добрались до гостиницы. Юра вытащил ключ из замка зажигания и сказал с удовлетворением: «Сегодня ты мне больше не понадобишься». Это было самое длинное путешествие, что молодому учителю приходилось проделать на автомобиле. Возможно, водители-дальнобойщики и ребята, которых он подвёз по пути, посмеялись бы и повертели перед его лицом своими квадратными задницами — Хорю было всё равно.

Отель представлял собой большое здание в три этажа с почти готическим фасадом. Он располагался на углу двух улиц и напоминал по форме букву «Г». Во внутреннем дворе был небольшой сад с укромными, увитыми плющом беседками и с каналом со стоячей водой шириной всего в несколько шагов. Выгнувшие спины мосты напоминали разбитых ревматизмом, сгорбленных стариков; когда по ним кто-то проходил, от краёв отваливались и с гулким всплеском падали в воду мелкие камешки. Массивные двустворчатые двери со стороны улицы Витых Оград, там, где была парковка, открывались только при значительном усилии. Над ними висела почерневшая от времени вывеска, должно быть, когда-то она отливала медью, но сейчас буквы были зелёно-коричневого цвета. «ДИЛИЖАНС» — гласила вывеска. И ниже: «Нумера и еда».

На парковке — и это в некотором роде Юрия даже не удивило — было пусто. Только канализационные люки бахвалились затейливым литьём.

— Приветствую, — церемонно сказал метрдотель. По-другому этого импозантного, хоть и низенького седоусого пожилого мужчину называть не хотелось. Есть в местных жителях, не важно как высоко по карьерной лестнице они забрались, какая-то белая кость, — отметил для себя Юра. Он легко мог представить, как эти двое — метрдотель, который сейчас смотрел на них с терпеливым ожиданием, смешанным с чувством собственного превосходства, и продавец из букинистической лавки — могли запросто проводить вечера за приятной беседой, раскуривая трубки в гостиной одного из этих джентльменов.

— И вам здрасте, — сказал Юрий. — Надеюсь, у вас найдётся комната на двоих? Прошу прощения, что не позвонил и не забронировал номер, но я не догадывался, сколько у вас гостей.

Пересекая пустую парковку, он надеялся произнести эту фразу с сарказмом, но гостей действительно хватало. В фойе пили чай, где-то катали шары в бильярде. Хлопали окна, скрипели половицы в коридорах. Они что, на автобусе все сюда приехали? — спрашивал себя Юра.

Чуть ожившая жена пихала его под бок, мол, «что ты лебезишь?» В обычное время она бы коршуном набросилась на портье, требуя комнату и еду, много еды. И доставить в номер багаж немедленно и осторожно, чтобы не разбились многочисленные, ненужные в путешествии, но приятные мелочи, вроде хрустальной фляжки, прикупленной за углом, или любимой солонки в виде поросёнка, которые непоседливые девушки берут с собой в путешествие.

— Ничего страшного, — оглядев гостей поверх позолоченных очков внимательными вороньими глазами, метрдотель раскрыл массивную книгу. На нём была безупречно отглаженная форма цвета свежей, брызжущей крови (Юру так и тянуло назвать её церемониальной) и красная крошечная шапочка без козырька, которая мистическим образом держалась на блестящей залысине. — Как вы, наверное, заметили, гостиница большая. Мы открыты с одна тысяча девятьсот десятого года. Когда-то это была городская больница, построенная великим человеком, Ларсом Йоханссеном в тысяча девятисотом году, но потом переехала в более современное здание. Нашему доходному дому достался настоящий замок, который за всю историю своего существования ни разу не заполнялся больше чем наполовину.

Он позволил себе улыбку, сверкнув золотым зубом.

— Так что я, если позволите, не буду предлагать вам номер с привидениями, а предложу один из восемнадцати других свободных.

Алёнка тихо засмеялась и захлопала в ладоши. Мужчина взял массивную затёртую ручку: с неё давно уже слезла вся позолота, осевшая на мозолистых, на вид неуклюжих, но удивительно ловких пальцах метрдотеля.

— Меня зовут Пётр. Почти как Пётр-первый, только я, конечно же, не он. Пётр Петрович. Я старший портье. Пожалуйста, ваши документы. У нас свободен прекрасный номер на втором этаже с видом во внутренний двор. Утром там включают фонтан, так что, если вас не раздражает звук плещущей воды, я запишу вас туда. По ночам и иногда днём меня замещает Лев — мальчонка старается, но если что не так, пожалуйста, делайте скидку на его молодость. И уж конечно, говорите мне. Так… уверен, вы не сможете назвать дату выезда, поэтому оставлю в этой графе пустое место.

— Всего на пару дней, — вставил Юрий. Сначала он хотел сказать «на сутки», но, почувствовав внезапную слабость в ногах, решил смягчить условия. В школе вряд ли будут ждать его раньше следующей недели.

— Как пожелаете, — пожал плечами Пётр, тем не менее оставив строчку, в которой значилась дата выезда, пустой. Пока муж разглядывал лепнину на стене, Алёна, вытянув шею, заглянула за стойку и заметила, что из-за незаполненных строк раскрытая книга посетителей походит на шкуру тигра. Метрдотель встал с намерением проводить гостей до номера, но Юрий вежливо отказался, у него ключи.

— Мы не держим большого штата, — извиняясь, сказал Пётр Петрович. — Последний наш коридорный мальчишка, к несчастью, давно уже вырос и сейчас священник в храме святой Елены. Ему уже за сорок, подумать только!

Супруги оставили качающего головой старика возле стойки; в профиль его голова напоминала голову грифа, а стоячий воротничок словно состоял из перьев с острыми, как бритва, краями.

— Он говорит так, будто сам лично был здесь сто пять лет назад и заполнял первые строки той огромной книги, — сказала Алёнка. Она поднималась по широкой лестнице, держась за перила. Юрий подумал, что нужно было бы вернуться за багажом в машину, но потом вспомнил, что болтающаяся у него на плече дорожная сумка и есть весь их багаж.

Коридор прямой, как полёт стрелы, свет из большого обзорного окна в конце его, там, где была небольшая гостиная с несколькими диванами и круглыми деревянными столиками, проникал в каждую щель; он заиграл на пряжке Юриного ремня уже когда они достигли верхней ступеньки.

В гостиной сидели люди, они помахали руками вновь прибывшим. Алёнка махнула в ответ. Их комната была за номером двадцать четыре, приблизительно в середине коридора, прямо под большой хрустальной люстрой на изгибающемся дугой потолке. Рядом с каждой дверью висели карандашные рисунки, изображающие природу или городские окрестности. Дверь открывалась наружу, краска на стене в том месте, которого касалась дверная ручка, обилась и осыпалась. По полу стелилась красная ковровая дорожка, считавшаяся в старых, особенно советского типа гостиницах писком моды, в здешних интерьерах она смотрелась весьма органично.

Бегло оглядев номер, они вышли. Ноги сами понесли супругов в конец коридора. Юрий и Алёна были хорошим уловом для рыбаков, что сидели здесь; Хорю мерещилось, что он слышит, как жужжит, накручиваясь на барабан, леска.

— Доброго дня, — церемонно поздоровался он. Казалось, старинное здание вынимает из головы простые, всем понятные жаргонные словечки (вроде «хай», «трям» или «йо», которыми перебрасываются ученики старших классов; Юра был совсем не против от них избавиться), взамен складывая туда слова и выражения, от которых несёт едкой пылью. Не пылью пирамид, но всё же.

— Приятно видеть новые лица, — обнажив редкие зубы, сказала женщина в мешковатом костюме для бега. Рукава закатаны, открывая коричневые локти, а на груди белыми нитками вышита милая овечка в окружении крупных синих горошин. Она выглядела так, будто вышла сюда в восемь утра перекинуться парой слов с другими ранними пташками, да так и осталась не в силах преодолеть притяжение мягкого кресла. Пятьдесят лет было для неё красным возрастом, но пышная кудрявая причёска, похожая на облако взбитых сливок, делала её старше. — Как там, в большом мире?

Юрий пожал плечами.

— Путин всё ещё президент.

Женщина подняла глаза к потолку.

— Этот милый мальчик казался таким робким по телевизору. Откуда вы?

— Из Питера.

Другая женщина, молодая и печальная, размешивающая ложкой эспрессо, вдруг встрепенулась:

— «Ладога!» Прогулочный кораблик. Ходит по Невскому, от речпорта до Васильевского. В девяносто восьмом там работал мой отец, — она говорила так, будто это было полтора года назад. — Не обращали внимания, возит ли он ещё туристов?

Алёна смущённо пожала плечами.

— Простите. Питер — огромный город.

— Но… — кажется, какая-то безумная мысль глодала женщину изнутри. Пустые глаза распахнулись, однако стоило кудрявой приветливой соседке положить ей руку на плечо, любительница кофе расслабилась и смущённо пробормотала: — Ну конечно. Мегаполис, да? Простите.

— Жаль, что не смогли помочь, — сказала Алёна.

Отвечая на вопросы, Юрий оглядывался, останавливая взгляд на каждом лице и вежливо кивая. Алёнка улыбалась, взяв мужа под локоть. Он видел двух мужчин, играющих в шахматы за одним из круглых столов, причём ладья в руке одного из них приближалась к вражеской королеве, но застыла на полдороге, когда они вошли. Его оппонент, тощий казах с тонкими губами — на вид ему могло быть как тридцать пять, так и глубоко за сорок, — глядя одним глазом на гостей, другим лихорадочно шарил по доске, гадая, как ему спасти положение. Чёрных на доске оставалось мало. Белыми играл толстый лысый мужчина, одетый с иголочки в белую рубашку и пиджак, который явно был ему мал. Он был похож на посла какой-то далёкой, солнечной и доброй страны. Несколько человек, сидя на диванах напротив телевизора, повернули лица к Юрию и Алёне так, словно они были их любимыми артистами из сериала, продолжившегося после долгой рекламы. Было над всеми этими людьми что-то, что так же трудно описать, как объяснить родившемуся без ног человеку, как мы умудряемся не падать с этих долговязых, кривых костылей, ненадёжной точки опоры. Лица подёрнуты лёгкой дымкой. «Просто тень от дерева за окном», — сказал себе Юра, но тревожащее ощущение не отпускало.

Все они смотрели на супругов Хорей, будто ожидая какой-то безумной выходки. Или откровений, вроде тех, что, случись они две тысячи лет назад, достойны были занесения в одно из Евангелий.

— Вы, наверное, хотите знать, зачем мы сюда приехали? — спросил Юра, и тут же получил чувствительный тычок под рёбра от жены. Он и в самом деле не знал, зачем задал этот вопрос: его мучила почти физическая боль в затылке, хотелось сделать саму эту ситуацию, как-то неуловимо абсурдную, более естественной. Они спрашивали о чём угодно, но не о главном. О вещах, вопросы о которых молодой учитель сам себе ежечасно задавал.

Собравшиеся совершенно одинаковыми движениями покачали головами. У кого-то в глазах мелькнул страх. Юра не видел у кого. Лишь краем глаза уловил, как эта сильная эмоция, возникнув на одном из обращённых к ним лиц, метнулась через всю комнату и исчезла в тенях на потолке. Кончики пальцев покалывало, хотелось сунуть их, все сразу, в рот.

— Конечно, нет, — искренне возмутился казах. Юрий заметил, что к подбородку у него прилипла кожура семечки.

— Даже за деньги…

— …нам весело и без ваших нудных рассказов…

— А давайте лучше поиграем в «Эрудита»! — голос, сказавший это, балансировал на грани истерики.

Мужчина, стоявший под логотипом телеканала «Культура» на телевизоре (а что ещё могли смотреть эти почтенные люди?), прокашлялся в кулак, утёр пот с лысины и, кажется, тоже сказал что-то нелицеприятное.

— Молодой человек, — прибавила женщина в спортивном костюме (Алёна назвала её про себя председательницей общества синих горошин), — неужели мы выглядим в ваших глазах настолько невоспитанными, что могли бы позволить себе совать носы в чужие дела?

Остальные закивали. Бледная девушка с короткой стрижкой и наушниками в ушах, кажется, вовсе не слушала свой плеер. Она утопила лицо в ладонях, искренне чему-то расстраиваясь.

Не было ни переглядываний, ни обмена мнениями, но у Юрия сложилось впечатление, что все они каким-то образом общаются. Как дети, которые хранят одну большую на всех тайну, и каждый, засыпая, точно знает, о чём думают все остальные.

— Простите моего мужа, — сказала Алёна. Её голос был таким, каким нужно: испуганным голоском маленькой девочки, пёс которой чуть не угодил в медвежий капкан. Он попадал точно в нужные пазы, возвращал сбившуюся было с ритма машину сознания этих людей к нормальной работе. — Он никого не хотел обидеть. Это всё, знаете, свежий воздух и близость по-настоящему чистого водоёма. Он сегодня в нём умывался. Смотрите, вот и результат!

Все сочувственно закивали. Женщина с вышитой овечкой на груди потянулась и дотронулась до локтя Хоря.

— Не расстраивайтесь так. Вы просто устали с дороги. Слушайте, вам нужно обязательно попробовать местную рыбалку! Или побродить по лесу в поисках грибов: сейчас самое время для опят, последний дождь был неделю назад. Если надумаете порыбачить, попросите Ильяса (щуплый казах, не придумавший ничего лучше, чем втихомолку убрать королеву с линии огня, застенчиво улыбнулся), а по грибным местам вас с удовольствием проведёт Софья. Конечно, если это будет не вторник и не четверг — в эти дни наша Соня занята в кружке по вышиванию в центре социализации молодёжи. Нет, она не просто балуется, она его ведёт!

Женщина окинула долгим взглядом сначала Юру, потом Алёну.

— Меня зовут Александра. Для вас — просто Саша. Я с удовольствием покажу вам гостиницу и окрестности. Поверьте, её история насыщенней, чем у Вестминстерского дворца, и здесь есть на что посмотреть.

— Мы будем очень благодарны, если вы устроите для нас экскурсию, — сложив руки на животе, как воспитанная девочка, сказала Алёна.

Саша покачала головой.

— Если только позже. Ты же с ног валишься, милочка. Единственное, что вам сейчас нужно — это лечь в постель и поспать десять-двенадцать часов. И проснуться ближе к ленчу совершенно другими людьми. Коренными обитателями Маркса, которых никто никогда не спросит, зачем они приехали и как много времени здесь провели. Это всё здешний воздух, ты права — и за ночь он напитает вас как следует.

Супруги ушли к себе в номер и, быстро раздевшись, устроились на широкой кровати.

— Странные люди, — сказал Юра.

— Да.

— Откуда ты знала, что говорить?

Алёна пожала плечами. Белые округлости её грудей под тонкой тканью майки казались удивительно заманчивыми, но Юрий, памятуя, что пережила жена за время поездки, не мог заставить себя к ним прикоснуться. Да что там — он не был уверен, что способен поднять руку. Всё тело болело, икры ног свело судорогой.

— Я и не знала. Просто извинилась и всё. Знаешь, мне кажется у них здесь какой-то тайный кружок. Они меня приняли туда сразу, как увидели. Наверное, запрет на такие вопросы — одно из правил этого клуба.

Алёнка улыбнулась и прильнула к нему всем телом, обхватив его шею руками.

— Не засыпай, — сказала она. — Мы пойдём на улицу Заходящего Солнца и всё выясним. Сумел ли Валентин выбраться? Почему его дневник оборвался так внезапно? Наверное, Мария ему помогла. Я с самого начала чувствовала, что она добрая…

Не прошло и половины минуты, как она уже спала, и этот сон был самым глубоким, что Юрий видел в своей жизни. Словно со скалы — и в пропасть.

Несколько минут спустя уснул и он, уснул как совсем маленький ребёнок, которого в семь вечера уложили в постель, уснул, закусив краешек одеяла и безнадёжно пытаясь удержать утлое судёнышко своего сознания на плаву. Он видел там, за бортом, бездну, а потом, закрывая глаза, увидел её прямо перед собой.