В глубине тебя

ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ПЯТАЯ «Жестко»

Я могла бы и должна была бы шарахнуться после таких эксцессов и наверно, лучше бы мне было слечь.

Но мне некогда болеть, ведь я — того. Нужна. Раньше мне казалось, что я просто и тупо востребована на работе, потому что на работу дурная. Но теперь до меня доперло: я — пожарная. Да-да, так говорят: Feuerwehr spielen. Играть в пожарную. Спасать кого попало от чего попало. Когда попало.

Чем и занимаюсь в настоящее время. На работе спасаю от завалов и катаклизмов, подругу спасаю от психоза. Бывшего любовника… да просто так, от моего же собственного безразличия спасаю. Спасала. Он не признается ни за что в жизни, что ему это необходимо, но… зовет. Вызывает.

Вот так:

как ты там

не болеешь?

И:

ты жестко нужна мне Кать

Затем, когда не реагирую:

ТЫ ЖЕСТКО НУЖНА МНЕ КАТЬ

— Чего?

Заметив у меня не лице неконтролируемую ухмылку, Рози на мгновение приостанавливает свою болтовню о затянувшемся перестраивании ДольчеФреддо и пихает меня локтем.

— Ничего. Я теперь девушка по вызову.

— А-а-а… — понимающе тянет Рози. — Бедный Франк… Так вот, привозят нам, значит, второй прилавок…

Вряд ли удастся долго скрывать от нее, кто на самом деле меня вызывал, но я попробую.

Я решила, что хватит мне уже парить подруг моей взбесившейся личной жизнью.

Они предостерегали, они за меня болели, пытались наставить на путь истинный, даже у меня за спиной поколдовать, но увы — это не пошло мне впрок.

Мне кажется, я расправляюсь со всеми встрясками и неурядицами в моей жизни подобно антибиотику, которым ширанулась намедни, чтобы вытравить симптомы взбрыкнувшего было гриппа или, может быть, не гриппа.

Поначалу я по некой причине, из-за которой тут же запретила себе париться, вздумала было «ничего не пить», но вскоре резко и решительно забила на это странное намерение. Мне некогда болеть, решила я — и от принятых суровых мер «грипп-не грипп» за три дня как рукой сняло.

Да, я не могу болеть, и я нужна ему, этому дебилу и он сам мне об этом пишет, но… Ладно, прекращаю паясничать.

Если по-серьезке, то я не собиралась к нему возвращаться и назад его не звала. Я в очередной раз пошла на поводу у своих эмоций. В очередной раз вдохнула сладкий аромат, который источал этот отравленный букет — наше с ним черт те что. Теперь в этом букете появилась еще одна нотка: эта… ну… она, короче. Безмозглая стерва на букву Л.

Не знаю даже, с чего все началось. Может, с извечно женского «жалею», мне вообще-то столь чуждого. До меня потом, поздненько этак, доходит, что не хотел он моего жалейства, что он — не тот совсем, кем был и кого, возможно, следовало когда-то жалеть, но не дожалели. Доходит, но сердцу ведь не прикажешь.

Я даже до того дохожу в своем жалействе, что непродолжительное время меня голодным, яркоглазым зверем гложет бескомпромиссность моих же собственных принятых решений: не бежать сломя голову детей ему рожать, не зашиваться в его бизнесе до полуобморока, не терпеть его кошмарный стиль работы и полное отсутствие нормального общения в ведении дел. Не прогибаться под него (кроме постели, что тоже свести на «нет»). Не жить с ним. Не быть с ним.

Итак, я шифруюсь перед Рози и тем паче — перед Каро. Перед самой собой шифроваться бесполезно, поэтому просто пытаюсь забыть: с кем не случаются припадки.

Кстати, о припадках: у Каро довольно сложно проходит беременность. Я бы даже сказала, что протечение это выводит ее недуг на новый уровень жесткости.

Это поначалу я заставила себя обрадоваться за них и даже прикольнуться, мол, рисковые ребята. Теперь же про себя не раз уже костыляла ее, но больше — Симона. Он-то должен был знать, что ее ждет. Тут не один только токсикоз, хоть и он тоже, родимый, а полная жесть: физическая слабость, психическая неуравновешенность, дезориентация, мигрени, очень уж участившиеся, спазмы живота. И это только то, что происходит у меня на глазах.

Симон, которому, нет-нет, предъявляю, внешне почти не переживает. Мне не понять этого расслабона. Я не врач и теперь, как никогда, убеждаюсь в правильности того, что я не врач. Он же попросту выписывает ей особые препараты, жесткучие, как я понимаю. Препараты симптоматически снимают с нее на время ее жесть. Из-за них она то и дело пребывает в успокоившемся полу-трансе, а я — в новоявленном стрессе, поскольку такое ее успокоение меня, естественно, не успокаивает.

Лишь один раз пытаюсь легонько ткнуть Симона — а как же, мол, ребенок, чем провоцирую категоричное:

— Значит, с ребенком будет то, что будет!

Мать ему важнее. Он тут же извиняется за свою вспышку гнева и тем самым обнаруживает передо мной, насколько и сам переживает.

Отчасти «прощаю» ему, когда из-за подозрений в сердечной недостаточности у плода проводят «сердечное» УЗИ. Я осознаю наконец, насколько теперь, по факту бесполезны мои переживания, и больше его не достаю.

Случается у Каро и такое, что она проповедует собственные глубинные размышления, но проповедует без временного контекста, проще говоря, бредит.

Пребывание в такой момент в ее компании тем более жутко, что держится она при этом нормально и спокойно.

— Представь, — говорит она мне, — что уже не будешь молодой. Красивой.

В нормальном, не помешавшемся состоянии она «забыла» бы признать, что я красива.

— Это наступит, Кати. Наступит неизбежно. Неумолимо, как морщины.

У Каро такой тип кожи — гладко-матовый и чистый в школьные годы, но, как скоро выяснилось, склонный к ранним морщинам. У меня и кожа не такая матовая, и вообще свои «проблемки», которых нет у Каро и из-за которых я никогда не думала ей завидовать. А вот она из-за того, что у меня не было морщин ни в двадцать пять, ни в тридцать, что нет и после тридцати, всегда отчаянно завидовала мне.

Но она права, конечно.

— Сейчас ты не ощущаешь одиночества, ведь ты и Рик — любовники. И ваша страсть не поддается описанию. Ты будто на крыльях летаешь. Ты молодая, свежая. Ты привлекательная и красивая. Ты чертовски сексуальна и будешь оставаться такой еще годы. Но и это пройдет. Готова ли ты к той бездне, что ждет тебя тогда? К пустоте и глухоте? И к одиночеству?

Она не дожидается, что я отвечу, а я и не спешу с ответом. Я должна слушать ее, и я буду слушать ее еще. Пусть выговорится. Пусть выскажет мне все, над чем так долго думала. Мне кажется, ей это полезно и за время собственной терапии она приобрела обширные психоаналитические навыки.

— Конечно, не готова. Тут дело даже не в том, что у тебя этот твой новый трип. Что ты живешь сегодняшним днем, берешь от жизни все, что захочешь. Но даже не будь его — сейчас ты не можешь быть к этому готова. Никто не может. Природой так устроено. Как ни готовься — заранее не получится. Оно и к лучшему. Узнай я раньше про токсикозы эти…

Ее рассуждения — суть производное того, что выпало на долю ей. Когда она думала о моем, то думала не только обо мне, а меня, наверно, лишь позже подключила. Пусть — так даже аутентичнее.

— Я просто хочу, чтоб ты задумалась. Чтоб хотя бы в теории представила. Ты не почувствуешь, но хотя бы… хотя бы… Вот я и представить не могла, когда жила одна в Милане… сидела в четырех стенах… маялась… после той свинг-вечеринки… не знала, от кого… не знаю, от кого…

У нее словно заедает пластинка.

Все, понеслось. Хуже всего эта дикая спонтанность, когда даже переключиться не успеваешь. Каро, да у тебя все прям, как в жизни, е-мое.

Блин, жутко как. Все-таки не специалист я, иначе, наверно, научилась бы реагировать спокойно. От этой вспышки диссоциации у Каро, такой спокойно-рассудительной, за мгновения меняется взгляд — он устремлен теперь куда-то вдаль и видит то, о чем она рассказывает и чего не было на самом деле.

«Она сумасшедшая».

Нет. Нет. Я не должна так думать.

Соображаю, каково есть и будет отцу ее ребенка, пока сама наспех набираю ему сообщение.

Мгновенно получаю ответ — он просит:

Пусть говорит, не препятствуй. Дай ей выговориться, она потом забудет.

Не каждый способен удержаться, чтобы при виде безумия самому не стать безумным.

Подавляю в себе надвигающееся головокружение и безотчетное беспокойство, как если бы она могла меня этим заразить. Призываю на помощь чувство ответственности за Каро, чувство сострадания и даже своеобразную сестринскую любовь. Наказываю себе быть сильной и делать, как он говорит.

Срабатывает — Каро снова видит меня и «забывает» досказать про мнимое происшествие в Милане, где кто-то из тех якобы сделал ей ребенка.

— Прости, Кати, если тебе неприятно это слышать, — продолжает Каро — теперь не о «Милане», а о своих заботах на мой счет. — Но — или это, или же ты отпустишь Рика…

— …я его не держу… — говорю я в сто-первый раз, — …ты не понимаешь…

— …отпустишь эту жизнь и начнешь устраивать себе новую. Настоящую. Как я.

Когда она так говорит, я, как правило, киваю и напускаю на себя задумчивый вид. Будто взвешиваю ее слова, рассматриваю указанные ею альтернативы.

Сейчас в ДольчеФреддо я киваю Рози, будто соглашаюсь с тем, что она там мне впаривает про прилавки и ресторанно-концептуальные новшества.

жестко

жестко жестко

ты жестко нужна мне Кать

Каро — она права, хоть и безумна. Мне нужно думать о себе, но и о нем я теперь тоже немножко думаю. Так сказать, поворачиваю мое жалейство в конструктивное русло.

В ответ на «вызов» я шлю ему нагло ухмыляющегося смайлика и выключаю у себя вай-фай.

Я ж не говорила, что после того раза будет еще раз.

Он теперь, наверно, обиделся — пусть обижается. Я, может, в тот момент вообще больная была — гриппом, отчаянием и жалейством. Я не отвечала за свои поступки.

В конце концов, думаю — и это совсем уже шизофрения получается — если сильно ему приспичит, он же как — приедет и возьмет сам.

«Раньше ты не особо вырывалась» — говорю себе. «Будешь ли теперь?»

И, как и раньше, уже сам вопрос повергает меня в состояние взбудораженного возбуждения, в котором сама себе отвечаю:

«Поживем — увидим».

Через неделю после «карточного домика» мы вновь встречаемся с Каро у нее в Райникендорфе. На вид ей как будто получше. Она встречает меня обедом из пяти блюд, зачем-то заказанным в кейтеринге. Я тут же подозреваю, что это очередной заскок и вовсе не так уж ей хорошо, но виду не подаю.

Вместо этого восклицаю:

— Слушай, первый раз вижу у тебя намек на пузо!

— Ну, как-никак, седьмой месяц. А я скоро буду уже не Копф, а Херц! — заявляет Каро.

— Апгрейд, — киваю я, потому что «копф» значит «голова», а «херц» — это «сердце».

Интересуюсь:

— Ты или Симон?

— Сим — умный человек. Мне даже намекать не пришлось.

— Думаю, он просто действительно захотел на тебе жениться. Поздравляю, — улыбаюсь я.

А про себя недоумеваю, зачем им, таким несентиментальным, это понадобилось. Хотя брак и сантименты — это две большие разницы. Плюс — доселе я не муссировала этого момента, но будем откровенны: с самого первого момента их интимного сближения Симон реально рискует потерять лицензию, быть привлеченным к административной ответственности да черт его знает, что еще… Внешне он, может, создает видимость, будто «давно уже» не является лечащим врачом Каро да кто знает — может, его тупо любят, ценят и уважают все знакомые и коллеги, никто в жизни не сольет его, а женитьба на Каро и рождение совместного ребенка, а после — блин, как же я на это надеюсь — стабилизация-таки ее обострившегося ныне состояния повлияют смягчающе, если буде к ответственности его все же привлекут, но — да к чему врать: он ходит по краю пропасти. Я могла бы и должна была бы радоваться за Каро — ведь как он ее, видно, любит. И я бы радовалась, вот честно, если бы в определенные моменты это не было так чертовски сложно…

Сейчас, когда у Каро визуально все почти «в порядке», справляюсь только:

— Так вы планируете «до» или «после»?

— «До», и как можно скорее. И представляешь, мы даже не начинали планировать… М-м, как вкусно…

Мы основательно налопались и перешли к десерту, которым оказывается мусс-о-шокола. Наконец-то беременная Каро показывает свое истинное лицо: лицо сладкоежки. Она наслаждается тем, что сейчас ей категорически запретили держать себя в руках, и с блаженством облизывает ложечку.

— Решено: в этом кейтеринге и закажем, а это — на десерт. На микро-веддинг, — поясняет она, когда я не сразу догоняю.

Ума не приложу, почему она не называет свадьбу свадьбой.

— Кстати, Кати, я хотела попросить тебя об одолжении. О маленьком одолжении. Мне нужна свидетельница. Я бы хотела, чтобы ею стала ты.

Я говорила уже, что, несмотря на собственную предысторию, нормально переношу беременных, грудных детей и материнство. Однако свадеб сторонюсь с тех времен, как не стало «нас с Михой».

Благодаря короне избегать свадебных торжеств было не сложно — все откладывали свадьбы, а в моем окружении свадеб попросту не было. Когда Каро просит меня стать, как говорится по-русски, дружкой на ее свадьбе, я тронута, хоть в первый момент просьба и кажется мне… жесткой.

В ответ на высказанные мной опасения относительно свадебного стресса Симон уверяет, что трудно ей не будет. Напротив — если ее желание исполнится, это добавит позитива его «микро-невесте» и поспособствует благоприятному протечению ее терапии и — как знать — ее беременности тоже.

Доверяюсь мнению специалиста и добросовестно бросаюсь на заказ цифровых пригласительных с опцией распечатки и рассылки в последний момент, бронь слота в штандесамте районной ратуши в Райникендорфе и кейтеринга с опцией перезаказа доставки всего банкета на дом.

Даром что «микро» — организовывать все равно нужно, а у меня нет на это ни времени, ни — будем откровенны — желания. К тому же у нее тикает срок и мне предстоит выполнить амбициозную установку: чтобы молодые успели «до». Просрочек дедлайнов я ведь никогда не допускаю.

Волей-неволей краешек меня окунается и в цифровую жизнь нашей микро-невесты, потому что Каро не просто разрешает, а просит вести организацию микро-веддинга от ее имени и ради такого дела передает мне доступ к наименее интересному — своей электронной почте. Я не то, чтобы польщена или как-нибудь обрадована, но таким образом, когда в очередной раз к ней залезаю, обращаю внимание на рассылку, пришедшую от некоего адресата, именующегося «LieBeDich», то есть, ЛюБиСеБя.

ЛюБиСеБя оказывается чем-то вроде общества анонимных алкоголиков, точнее, платформой для людей с психическими расстройствами.

Не удерживаюсь и захожу на платформу, запросив для этого дела якобы позабытые данные. Таким образом узнаю, что на этой платформе меня, то есть, Каро зовут Ultima.

Ультима. Л‘ультима чена, она же Тайная Вечеря Леонардо да Винчи, которая находится… да все там же, в Милане.

Со мной редко бывает, чтобы я почти физически ощущала собственное влияние на то или иное решение в жизни другого человека, и чтобы мне от этого ощущения было почти физически дискомфортно. Теперь именно так.

Оправляюсь от этого дискомфорта, впрочем, довольно скоро и пускаюсь бродить в лабиринтах ЛюБиСеБя.

У ЛюБиСеБя любопытные группы и рассылки тоже небезынтересные.

«Голосам — право голоса».

«Не мы странные — они странные»

«Мой каминг аут — как это было»

«Суицидникам на заметку»

«Всё хорошо»

«Все — козлы»

«Любовь без секса»

«Секс без любви»

«Без секса и без любви»

Ума не приложу, почему нет группы под названием «И секс, и любовь», но видимо, хорошего понемножку. Тут вам, в конце концов, не про лайфстайл.

Не успеваю опомниться, как шарюсь уже вовсю по этому форуму и обнаруживаю массу тем, которые в той или иной форме толкала мне Каро и которые, наверно, распространяла в своих лайфхаках. Так вот откуда она их брала.

Замечаю, что Ультима-Каро пока не оставила на форумах платформы ни единого поста, а только читала. Может, не успела, а может, просто не собиралась показывать себя.

Незаметно для себя погружаюсь в это варево из человеческих извилин, а когда вылезаю на поверхность, чувствую, что от всего этого меня немного мутит — варева перепила, наверно.

А сентябрь потчует нас своим варевом — пронизывающе-холодными утрами и мерзким дождем после обеда.

Глоссарик

трип — путешествие, здесь подразумевается припадок или состояние наркотического опьянения

кейтеринг — ресторанно-банкетная служба приготовления еды на заказ и с доставкой

микро-веддинг — минималистичный тип свадебного торжества, устраивавшегося в особенности во время пандемии

штандесамт — ЗАГС

каминг аут — процесс открытого и добровольного признания человеком своей принадлежности к сексуальному или гендерному меньшинству, либо результат такого процесса, здесь подразумевается признание у себя перед другими наличия психического заболевания