В поисках красного

Глава 15

Толстый, изрядно поседевший человек стоял у небольшого окна и смотрел в окно. Комната, освещаемая тремя большими свечами, явно не соответствовала своим скромным убранством высокому положению находившегося в ней человека. Лет пятьсот тому назад двадцать шестой император из династии Голдуенов выстроил в этой части Табара резиденцию для всех трех Владык, отведя дальний флигель под имперскую канцелярию. С тех пор эта часть дворца именовалась Обителью канцлера. Здесь располагалась святая святых империи, сюда сходились все нити управления государством, в этом месте принимались судьбоносные для всей страны решения.

«Да, так было до меня и будет после», — думал Торберт Лип, вглядываясь в темные провалы улиц, где изредка сверкал фонарь ночного сторожа. Тридцать восемь моих предшественников, и если позволит Триединые, не меньшее число преемников будут сидеть здесь, не давая развалится империи, оберегая ее как от врагов внешних, так и внутренних. Холодало. Канцлер закрыл тяжелый свинцовый ставень, состоящий из мутных стеклянных кругов, подошел к камину и разжег его. Рука машинально теребила тяжелую золотую цепь с тяжелым кулоном на конце. «Надо отучить себя от этой привычки», — в который раз мелькнуло в голове и Торберт Лип направился к стоящему рядом с окном креслу. День выдался тяжелый, и накопившаяся усталость давала о себе знать.

Много привычек, быстрая утомляемость и вечером пронзительная боль в пояснице — старость подкрадывалась незаметно, но неотвратимо. Конечно, он далеко еще не развалина. Но бремя государственных забот все сильнее сказывалось на его теле. Уже много лет назад заброшены ежедневные тренировки, а сидячая жизнь превратила когда то могучие мускулы в дряблый кисель. Поединки на мечах давно сменились шахматными дуэлями. Однако посидеть в любимом кресле и подумать над очередной партией он еще успеет. Канцлер подошел к огромному поясному зеркалу в серебряной раме и начал перебирать в уме события прошедшего дня.

Прием послов эрулов занял целое утро, потом состоялся сложный разговор с императором. Очень сложный поправил он сам себя. Его Величие Водилик X — это недоразумение на троне всем обязанное ему и только ему, ни как не желает понять всю опасность положения, в котором оказалась Торния. Кровь Старшего проявлялась в императорах по разному. И, кажется, в нынешнем она совсем не чувствуется.

Человек горько усмехнулся. И тут же скривился от нахлынувшей боли. Виски привычно заломило. В последнее время он плохо спал. Сны были неприятные и тревожные, оставлявшие липкие ощущения надвигавшейся и неизбежной беды. Торберт Лип машинально провел ладонью по лбу.

«Нужно обратиться к целителю». Впрочем, понятно, что дело вовсе не в снах, не в постоянной усталости и даже не в надвигающейся старости. Болит не голова, а сердце, душа. Все рушилось прямо на глазах. Перед Торнией маячил призрак войны, той самой, что могла окончательно погубить тяжеловесное и изрядно подгнившее тело тысячелетней Империи.

— Все-таки она начнется, — тихо прошептал Торберт Лип, вглядываясь в пляшушие по стенам тени. — Внезапно нахлынуло гнетущее и все нарастающее раздражение.

— Проклятье! Двадцать четыре года службы, службы верной и честной чтобы там не шептали за спиной. Несмотря на заговоры, интриги и происки недругов. А скольких пришлось ублажать, скольким довелось угождать, льстить и лгать. Канцлер громко и скверно выругался. Выругался теми словами, что покрывают друг друга уличные шлюхи или наемная солдатня. Однако легче не стало. В своем нынешнем состоянии империя не выдержит войны. Не просто не выдержит, а рассыпится, развалится как карточный домик. Рот открылся, что бы произнести очередное ругательство. В зеркале отразилось перекошенное лицо, налитые кровью глаза. «Так можно и удар получить», — промелькнуло в голове. — «Хватит, расклеился. Тряпка. Империя превыше всего». Слова государственной присяги, знакомые любому жителю Торнии, неожиданно успокоили.

— Мы еще поборемся, — зло бросил канцлер своему отражению. — Посмотрим кто кого.

В дверь тихо постучали.

— Заходи Миго, — произнес хозяин кабинета. — Ты как всегда вовремя дружище.

Вошедший — высокий худой человек выглядел полной противоположностью хозяина комнаты. Длинное лицо с жидкими, тронутыми сединой усами и острой бородкой, тонкие, бледные губы и неожиданно большие, на выкате глаза придавали Миго Гарено вид утонченный и аристократический. Впрочем, родословная Гарено, насколько было известно канцлеру, не блистала благородством. Однако это обстоятельство волновало мессира Липа меньше всего. Лет двадцать назад кто-то в случайной и пустой беседе упомянул в его присутствии имя молодого, но подающего надежды легиста. Канцлер уже не помнил ни содержание разговора, ни имени собеседника — это были малозначащие детали. Какое-то дело о наследстве, давняя тяжба, семейные склоки. Однако восторженный отзыв о блестящем юристе в память запал. Он вытащил Гарено из затхлой атмосферы провинциального захолустья, сделал своим советником и не прогадал. Третий сын мелкого судейского чиновника, оказался не просто хорошим законоведом, он был необыкновенно, поразительно талантлив. Его помощь в раскрытии заговора Смелых была бесценна, а собранные улики позволили обвинить, примерно наказать Магистра и всех членов Капитула. Суровый вердикт был встречен без воодушевления, однако голоса недовольных заглушил тяжкий груз представленных общественности доказательств вины. Торберт Лип до сих пор с восхищением вспоминал виртуозно подобранные Гарено показания свидетелей и признания обвиняемых. При этом мэтра Гарено совершенно не волновало то обстоятельство, что большая их часть выбита под пытками, а остальные сочинены в имперской канцелярии. Поразительная смесь беспринципности и профессионализма.

Пять лет назад канцлер повысил советника до должности начальника тайной полиции, и ни разу еще не пожалел о своем решении. Ежевечерний доклад мэтра Гарено стал для него уже почти психологической потребностью. Партия в шахматы и разговор по душам с человеком, который, как и он был предан не человеку, но империи всегда успокаивали мессира Липа.

— Ты сегодня задержался Миго. — Канцлер уже давно тыкал своей правой руке и даже однажды предложил и ему перейти на «ты», по крайне мере в приватных беседах. То давнее предложение Гарено вежливо отклонил, что, по мнению Торберта Липа, лишь свидетельствовало в его пользу.

— Дело не терпело отлагательств Ваша Светлость. — Гарено нервно прошелся по кабинету канцлера, сцепив за спиной руки и не желая замечать заранее придвинутый к шахматному столику второй стул. Обращение «Ваша Светлость» насторожило канцлера, так как единственную вольность, которую позволял себе Гарено, когда они оставались наедине, это обращаться к нему просто «мессир», без официального титулования.

— Сегодня мы нашли тайное святилище Падшего. В Табаре. — Привычно спокойный и деловой тон докладов начальника тайной полиции на этот раз ему отказал. Было заметно, что он не просто взволнован, а потрясен новостью.

— Где именно? — Лип уже понял, что на этот раз сыграть в шахматы не удастся.

— На пересечении улиц Ювелиров и Перчаточников. Большой угловой дом.

— Это в двадцати минутах ходьбы отсюда.

— Даже немного меньше, если идти быстрым шагом.

— О Триединые! — Канцлер встал так резко, что расставленные на шахматной доске фигуры вздрогнули, зашатались и посыпались на пол. Возбужденный, он не обратил на это ни какого внимания. Темные уже в Табаре! Задавать следующий вопрос смысла не имело, но он все же спросил — Твои источники не могли ошибиться?

— Нет. Со стражей был мой человек. Доверенный и надежный. И он рассказал мне про…Темный Зов.

— Волна боли, — прошептал канцлер.

— Именно. Поэтому им удалось уйти. Больше того, если бы не мой человек, стражники поубивали бы друг друга. Он был вынужден вмешаться, что бы разнять их. Использовал свой Дар. По его словам, они начисто забыли про свой долг и служебные обязанности. Тряслись от страха и боли, но при этом лезли друг на друга с мечами.

Последние слова окончательно вывели Торберта Липа из равновесия. Стакан из тяжелого стекла, который он сжимал в руке, неожиданно лопнул, и кровь из порезанной ладони щедро смешалась с выплеснутым на пол дорогим вином.

— Проклятье! Он подошел к шкафу вытащил из выдвинутого ящика батистовый платок. Ругаясь в полголоса, канцлер быстро обмотал вокруг ладони полупрозрачную ткань и затем вновь повернулся к Гарено. — В прошлый раз, ты мне говорил, что святилище Падшего обнаружено в Мистаре. Ладно, там пограничный город. Торгуют с эрулами, которые, как мне передавали, в дальних фольках продолжают тайком поклоняться этой своей Гуле. Но Табар! От этого не отмахнешься. — Он сжал ладонями стремительно тяжелевшие виски. Кровавый след отпечатался на его правой щеке, придавая канцлеру пугающий и зловещий вид.

— Это Враг. Миго ты слышишь. Он пришел. Наступает время Четвертого. — Лип тяжело опустился в кресло и застыл, пытаясь привести в порядок спутанные мысли.

— Это не все мессир. Мне донесли, что эрулы снова зашевелились. В прошлый раз мы с трудом остановили их около Банчинга. Две недели назад состоялся тинг, на который прибыли годары большинства боевых фирдов. Думаю, через пару декад можно ждать очередного нападения.

Канцлер понимающе усмехнулся. — А в Сторфольке делают вид, что они ни при чем?

Мэтр Гарено кивнул. — Фриэксы как всегда осторожничают. На таких собраниях никогда не присутствует фирдхера. По крайней мере, она публично не выступает.

Торберт Лип помрачнел еще больше. — Эти две старые кошелки Вейна и Нея не зря едят свой хлеб. Смерть Матрэлов они использовали, как предлог для разрыва отношений. Теперь их однорукая Анудэ постоянно взывает о мести. — Он раздраженно сдвинул брови. — И все понимают, что это только повод. Мой прадед, — канцлер кисло улыбнулся, — Владыка Войнот, — отбил три крупных похода эрулов. Сто лет назад благополучие потомков Младшего не настолько беспокоило боевые фирды, чтобы не поддаться искушению пограбить наши пограничные города. Этим ушлым северянам просто нужен предлог, чтобы отнять у ослабевшей империи пару ее провинций. Братство распущено, сопредельные командорства опустели, и наши рубежи на севере почти беззащитны.

— Мне казалось, что тамошние гарнизоны при поддержке армии и Стражей успешно отбиваются от элуров. На юге ситуация сложнее.

— Мы везде в полной заднице. — Канцлер подошел к камину и подбросил в него еще дров. Пламя вспыхнуло, жадно пожирая новую добычу. Треск и шипение влажных поленьев сразу же заполнил пространстве небольшой комнаты. Какое-то время Торберт Лип стоял около камина, наблюдая за сине-желтыми языками, а затем со вздохом вернулся в кресло. — Нам катастрофически не хватает людей. Ты помнишь, мы предложили амнистию сержантам из Братства при условии их возвращения на службу. Почти все они отказались и закончили свою жизнь на плахе. Согласились единицы и, разумеется, что среди них почти не было красных. Армия не справляется. В последнее время, — канцлер откинулся на кресле, — элуры откусывают от наших северных провинций по приличному куску почти ежегодно. Это не похоже на их прежние походы. Они целенаправленно отвоевывают Приграничье и уже почти вплотную подошли к Мистару. Даже с аэрсами легче. Там все по-прежнему. Набег, захват добычи и обратно в свои жаркие степи. А элуры постепенно, но верно подминают под себя наш север. И мы ни чего не можем с этим поделать. — И вновь раздельно и с горечью. — Ни-че-го.

— А что говорит посол Альянса?

— Ооо! С ним я общаюсь не реже чем с тобой. Хольдер Скарр Стигсон заверяет, что тоже не хочет большой войны и намекает, что Приграничье можно разделить полюбовно.

— Вы ему верите?

— А мне ни чего больше не остается. Торния не в том положении чтобы диктовать элурам свои условия. Поэтому приходится сцепить зубы и терпеть, когда уважаемый посол, ухмыляясь обещает в очередной раз образумить фолькхеров южных фольков. Я улыбаюсь в ответ и делаю вид, что верю ему. Но мы оба знаем, что за всеми этими нападениями торчат уши Совета верховных фриэкс.

— Я не завидую эрлу Рантейлу, — мэтр поскреб ногтем переносицу. — Нашему представителю при Альянсе приходится высказывать трем грымзам бесконечные протесты.

— Да, ему приходится не сладко, — эхом откликнулся Лип. — В самом деле не легко, продолжать делать вид, что силен как и прежде, хотя давно уже слаб и немощен. — Канцлер сцепил руки за выпуклым затылком. — Ты же знаешь про красный Зов?

— Разумеется. — Мэтр вопросительно взглянул на Торберта Липа. — Говорят, что ни один красный теперь не способен усилить свой Дар.

— Ни один, — повторил канцлер. Он покосился на мэтра — А ты понимаешь, что это значит? И не дожидаясь ответа, раздраженно бросил: — Это означает, что все наши красные теперь всего лишь простые обделенные. Да таких вояк в любом гарнизоне как грязи.

— Обделенные? — недоверчиво переспросил Гарено. — Мне кажется мессир Вы преувеличиваете.

— Не намного. Поверь. Да они чуть сильнее и быстрее, чем окружающие их люди, но не более того. Стена Ярости — вот что делало всех красных бесстрашными, кровожадными ублюдками. Лишь воззвав к своему Дару они могли разрывать голыми руками аэрсовских перевертышей или с легкостью крушить порядки боевых фирдов. Дети Анудэ такого никогда не могли. Сила их Дара, а значит и Зова всегда уступала нашему. Но это все в прошлом. Теперь же, — он печально усмехнулся, — мы на равных.

Гарено молчал, давая высказаться своему высокопоставленному собеседнику. Какое-то время канцлер молчал, затем повернулся к мэтру и печально произнес: — Беда не приходит одна мой дорогой друг. Эта гадина, будь она неладна, почему то всегда ходит большой компанией. — Гарено улыбнулся уголками тонких губ и осторожно спросил.

— Вы полагаете, что расправа над Младшим Владыкой была ошибка?

— Нет, Миго тут ты заблуждаешься. Если бы мы совершили одну ошибку, все было проще. В том то и дело, что ошибок там понаделано столько, что нам боюсь их уже ни когда не исправить. Начнем с того, что покойный император полагал, будто бы плохое отношение к Братству распространяется и на Младших Владык. Смелых действительно недолюбливали особенно в крупных городах, где у них в должниках была половина торговцев, но Матрэлы оказались сделаны из другого теста. — Он горько усмехнулся. — Этих бездушных гордецов, конечно, не любили. Но их боялись, перед ними преклонялись и благоговели. — Канцлер внимательно посмотрел на своего помощника. — Ты ведь тоже трепетал и одновременно восхищался ими? — И не дожидаясь ответа, понимающе хмыкнул. — Знакомое чувство. Они по природе своей хищники. Как эти их корокотты — грациозные, величественные, сильные, но, по сути своей смертельно опасные и свирепые убийцы. Благодаря потомкам Старшего и Среднего Матрэлов удалось, — он на мгновение задумался, — нет, не приручить, но заставить сотрудничать. Их способности были поставлены на службу империи. И это было приятно осознавать не только зеленым и фиолетовым, но и всему населению Торнии. Поэтому суд и роспуск зазнавшихся Смелых нам не просто простили, нас еще и одобрительно похлопали по плечу. Ну, может быть за исключением Приграничья и юга, где почтение перед Братством впитывается с молоком матери. Но Магистр и Первый Рыцарь, — это уже другое дело. Здесь пришлось так лгать, столь сильно изворачиваться, что заболел язык и заломило шею. Впрочем, что я тебе говорю, ты сам прекрасно все помнишь. Но и это не помогло. Шила в мешке не утаишь. Расправа над Матрэлами? — Он повторил по слогам. — Ра-спра-ва. И ты туда же. — Канцлер поднял глаза на своего собеседника, который тотчас понял допущенную оплошность. Однако его извинения быстро оборвали.

— Прекрати, мы не на заседаниях Имперского Совета. Это Водилик до сих пор слюной брызжет при упоминании о потомках Младшего. Пойми, в народе считают, что это была именно расправа, самосуд, а не справедливое наказание бунтовщиков, стремившихся уничтожить законную власть. Наши, — он тут же, улыбнувшись, поправился, — преимущественно твои усилия, ни к чему не привели. Попытки выставить их чуть ли не адептами Падшего вызывают уже не скепсис и недоверчивые ухмылки, а ропот и общее возмущение. Мы сделали из них мучеников, этаких невинных страдальцев. Рейну хватило ума отказаться от идеи публичной казни Младшего Владыки. Боюсь, что тогда бы нас просто снесли. Всех и почище любого заговора. Многие из Конклава, и я, признаюсь, был в их числе, считали, что всенародное и демонстративно жестокое наказание Матрэлов укрепит империю, сплотит ее. И как оказалось, здесь мы тоже ошиблись. Система Троевластия оказалась мудрее, чем нам представлялось.

Глава тайной полиции внимательно следил за утомленным выражением лица Его Светлости, стараясь понять скрытый подтекст неожиданных откровений.

— Вы думаете, потомки Младших нужны Торнии?

Взгляды двух мужчин скрестились. Несколько мгновений Торберт Лип напряженно вглядывался в голубые глаза мэтра, затем отвернулся и нехотя произнес: — Нужны не они, а их Дар. Точнее то, что он дает всем нам. Упорство, воля, бесстрашие и даже гнев необходимы человеку не меньше, чем милосердие или ум. Я далек от мысли приписывать покойному императору стремление к тирании, но когда ему стало известно про заговор Смелых он, конечно, тут же ухватился за него. Рейн IV надеялся использовать его как повод ослабить Младших Владык настолько, насколько это было возможно. Его можно понять. Эти бесконечные распри между потомками Старшего и Младшего, неловкие попытки Матриархов примирить их хотя бы на время. Но это была ошибка. Младшие оказались незаменимы и наши предки это прекрасно понимали. Своей неуступчивостью, упрямством, гордыней они создавали тот эмоциональный фон, что служил для императоров Торнии оселком для принятия правильных решений. И вот, извечный раздражитель исчез. Думаю, когда Рейн это понял, было уже поздно. Что же до Водилика, то он до сих пор продолжает уверять всех, что исчезновение Младших Владык — это лучшее, что случилось в Империи с момента ее создания. Болван! — Канцлер уже еле сдерживал себя. — Какой же он император, если не способен отказаться от своей замшелой ненависти и признать очевидное.

— Мне кажется, что Вы недооцениваете Водилика X. Его Дар не столь уж и ничтожен.

Канцлер отмахнулся. — Понятно, что Его Величие не дурак. Но он более хитрый, чем умный, излишне склонный ко лжи и интригам. Иногда мне кажется, что императрица Бинди прижила его от какого-нибудь сельского учителя. Дар Старшего, как ты понимаешь, это не только интеллект, но и интуиция, способность подчинять себе других, умение прислушаться к чужому мнению, даже если оно противоречит твоему. И, к сожалению, всего этого в нашем дорогом императоре откровенно не достает. — Последние слова канцлер произнес с горьким смехом, потом быстро взглянул на своего собеседника.

Мэтр Гарено замер. Никогда еще Торберт Лип, человек, которого он искренне уважал и высоко ценил, не говорил с ним столь откровенно. Может это проверка? Едва ли. Слишком давно они друг друга знали. Видимо, в самом деле, наболело. — Вы говорили обо всем этом прежнему императору, — осторожно спросил он.

— О скромных возможностях своего сына он знал и без меня. Дело не в этом. Рейн IV был другой. Он умел признавать свои просчеты, но главное при всех своих недостатках Его Величие оставался истинным потомком Старшего. Его Дар, пусть не ослепительный и эффектный, горел ровно и достаточно ярко.

— То есть он понял, что с Матрэлами следовало поступить по-другому? — Мэтр Гарено задумчиво пригладил и без того зализанные усики.

— Да. Мы говорили об этом только один раз. Почти перед самой его смертью. Тогда он признал, что был не прав, а заговор Матрэлов и вообще конфликт с Младшим Владыкой нужно было разрешить как то иначе.

— Как? Простить, забыть?!

— Нет, дорогой мэтр, конечно, нет. Заговорщиков нужно было наказать и наказать жестоко. Но допустив гибель Эверада мы совершили серьезную ошибку. Оплошность, которая может стоить нам всем слишком дорого. Мы шантажировали Магистра жизнью его сына и переиграли самих себя. Жизнь Эверарда следовало хранить как зеницу ока. Хотя бы не ради него самого, а из-за его крови и семени. Теперь же, кровь Младшего для нас потеряна. Надежды на меня и мое потомство не оправдались. — Последние слова дались канцлеру нелегко. — Триединые наказали меня. И мои дочери не унаследовали моего Дара. Мне больно об этом говорить, но ни одна из них даже не прошла ритуал Обретения. Их отвергли.

Канцлер застыл, прислушиваясь к гулко потрескивавшим дровам. — То, что я сейчас скажу, — он на мгновение замолк и глубоко, как перед прыжком в воду, вздохнул, — должно остаться только между нами. — Канцлер говорил тихо, но его слова вызвали у мэтра Гарено ледяной озноб и настойчивое желание побыстрее убраться из жарко натопленной комнаты.

— Ваша Светлость, поверьте, я никогда и не смел распространялся о том, что имел честь услышал от…

— Знаю, знаю, — Торберт Лип нетерпеливо прервал собеседника. — Помолчи и хватит меня уверять в собственной лояльности. Уверен, что для тебя все наши разговоры носили конфиденциальный характер.

Мэтр поспешил низко поклониться, однако канцлер, погруженный в собственные мысли этого даже не заметил.

— Мои слова, это не просто секрет, — он поднял голову и пристально взглянул на Гарено. — Я отдаю в твои руки собственную жизнь, ибо если об этом узнает кто-либо еще, то, — он фыркнул, — не сидеть нам с тобой больше тогда по вечерам за партией в шахматы. В общем, красного Дара в Торнии больше нет. С момента смерти Матрэлов не было ни одного приобщения к милости Младшего. Ни одного дорогой Миго. — В его глазах бились отчаяние и печаль. — Вот так.

Эти слова ошеломили мэтра Гарено. Он озадаченно посмотрел на канцлера. — Как это? Вообще ни одного? За шестнадцать лет? — Привычная выдержка мэтру отказала. В его голосе сквозило сердитое недоверие. — Простите, но я слышал и не раз о красных неофитах. Все знают, что число Обретений резко уменьшилось, и винят в этом, — Гарено на мгновение запнулся, — главным образом меня и Вас.

Канцлер откинул голову и громко захохотал. — Вот как? — Смех оборвался столь же внезапно, как и начался. — Не льсти себе Миго. Нет мой верный и исполнительный мэтр Гарено, простонародье обвиняет не тебя. Эти людишки тебя просто не замечают. Кто ты для них? Ни кто. Всего лишь исполнитель. Мелкая сошка. Нет, все шишки приходится собирать мне. Ведь я, — Торберт Лип криво усмехнулся, — недостойный потомок Младших Владык. Отродье подлой змеюки Аделинды. — Последние слова он произнес с отвращением и ненавистью. — Воистину злой рок преследует дочерей Матрэлов. За всю эпоху их было всего лишь две. Но одна стала верховной фриэксой элуров, а другая выдала их заговор императору. Полагаю, Младший на небесах хохочет во все горло, видя как его потомки неистово уничтожают друг друга.

— Не богохульствуйте мессир, — лицо Миго Гарено побледнело и вытянулось. Ему никогда не доводилось видеть канцлера в таком нервном возбуждении, состоянии одержимости, почти сумасшествия.

Слова мэтра, казалось, отрезвили Липа. — Он закрыл ладонями лицо и опустил голову. В комнате воцарилась тяжелая, гнетущая тишина, которую нарушал лишь шум лизавших почерневшие поленья языков пламени. — К несчастью, это далеко не все неприятности. — Канцлер тоскливо посмотрел на Гарено. На его щеках горел лихорадочный румянец. — Всё гораздо хуже, чем ты думаешь. Действительно, в первые несколько лет после гибели Младшего Владыки и его сына количество Обретений серьезно уменьшилось. Немного фиолетовых, чуть больше зеленых. И, разумеется, ни одного красного. Но за последние пять лет, ни один человек, насколько мне известно, не был выбран Триедиными. Даже самые способные подростки, те, кому предрекали большое будущее, ими отвергались.

— Простите, Ваша Светлость, — мэтр Гарено мучительно пытался переварить услышанное. — А как же ежегодные списки новых обладателей Дара. Их зачитывают Владыки. Там упоминаются даже красные.

— Это всё мистификация. Спектакль, разыгранный актерами, которые и не догадываются про свою истинную роль. — Канцлер замолчал и задумался. — А может, и догадываются, но предпочитают молчать. — Он снова залился смехом, в котором проглядывало легкое безумие. — Раньше, ежегодно через церемонию Обретения проходили десятки парней и девушек. Десятки! А сейчас нет ни одного. Это катастрофа! Надеюсь, хоть ты это понимаешь Миго.

— Никто… никто не догадывается? — мэтра Гарено выцеживал из себя слова по капле. Казалось, он не знал, о чем еще спросить.

— Уверен, что покойный император это понял. Не сразу, конечно. Ни кто поначалу на уменьшение числа приобщенных к Дару особо и не обращал внимание. Но потом он просто разложил всё по полочкам. Водилик, думаю, тоже о чем-то догадывается. Даже наш император способен заметить, что количество его обожаемых фиолетовых за последнее время как-то сильно уменьшилось. Ее Милосердие молчит, но, полагаю, она знает. Если не всё, то многое.

— Но Владыки продолжают зачитывать списки!? — мэтр был готов схватиться за последнюю соломинку.

— Я же сказал — это надувательство. Их составляю я, — в голове канцлера ощущалась чудовищная усталость и мрачная безысходность. — Я их подделываю уже несколько лет. С тех пор как заподозрил неладное. И рано или поздно все об этом узнают. И тогда…, - Торберт Лип не договорил, а лишь тяжело вздохнул.

— Но почему? — трагизм и ужас случившегося понемногу стал доходить до Миго Гарено.

— Спрашиваешь почему? — воспаленные глаза канцлера беспорядочно шарили по лицу собеседника. — Почему!? Неужели не догадался? — Он почти кричал. — Мы уничтожили источник красного Дара. Я уничтожил его! Своими руками! Оказалось, что без Младших Владык он просто не работает. А значит, обречен и фиолетовый Дар и зеленый. Они не могут существовать по отдельности. Не могут! — Костяшки сжатых в кулаки ладоней побелели от напряжения. — Порой мне кажется, что Милость Младшего из Альферата уходит насовсем. Вытекает по капле. Люди не могут жить без отваги, жажды борьбы и решимости. В кого тогда мы превратимся?

Торберт Лип сжал руками голову и замолчал. Кровь с порезанной ладони, просачиваясь сквозь тонкую ткань повязки, стекала по руке и тяжелыми каплями падала на ковер. Молчание затягивалось. Мэтр Гарено понял, что встреча закончена. Он почтительно поклонился и медленно направился к дверям. Уже выходя из кабинета, он услышал тихий голос.

— Ты знаешь, что мне сказал император во время нашей последней встречи?

Гарено повернулся и наткнулся на внимательный взгляд. Он напрягся. Вопрос застал его врасплох.

— Что мне прошептал старый хитрец перед смертью? — Канцлер откинулся на кресле и перевел взгляд на пылавший камин. Огненные блики отражались в его глазах.

— Он сказал, что не всё еще потеряно.