В стране марабу

В Хартум через Баюдские степи

В конце старого года, 30 декабря, через полчаса после восхода солнца Брем и Мюллер во главе небольшого каравана двинулись на юго-восток, направляясь в Хартум. Далеко впереди над равниной темнела горная цепь, вокруг простиралась пустыня, постепенно переходившая в степь. Путешественники полной грудью вдыхали чистый, словно прозрачный воздух пустыни, на небе не видно было ни облачка. К полудню палящий зной стал невыносимым, казалось, что песчаное море покинуто всеми живыми существами. Ни один человек, ни одно животное не попадались навстречу. Когда жара достигла высшей точки, караван расположился на отдых. Снова в путь двинулись лишь тогда, когда стало значительно прохладнее. Здесь в пустыне Альфред впервые понял, что такое настоящая жажда. Фляжки давно опустели, солнце жгло немилосердно, горло пересохло, внутри у Альфреда все горело. Он с тоской ожидал появления верблюдов с багажом, увидев их, бросился навстречу, спеша достать бурдюк с водой и немедленно утолить жажду. Долго не мог юноша оторваться от воды, которую пил крупными глотками. Это принесло ему, однако, страшные мучения. Вскоре у Альфреда появились рвота и такая острая, схватывающая боль, что он, потеряв сознание, упал с верблюда. Придя в себя, он еще в течение нескольких часов испытывал мучительную боль и временами не мог удержаться от стонов и слез.

Навсегда запомнил Альфред этот урок. В дальнейшем, как бы ни мучила его жажда, он всегда проверял доброкачественность воды, которую собирался пить.

Вода в бурдюках с каждым днем становилась все хуже. В первые дни в нее подливали вино и различные спиртные напитки, в дальнейшем эту воду стали кипятить и варить на ней кофе, но и этот напиток отдавал отвратительным привкусом. За все время движения через Баюдскую пустыню караван должен был пройти единственный оазис, расположенный примерно посередине пути. К этой желанной цели караван устремился с возможной быстротой. Когда же путешественники добрались до оазиса, оказалось, что в колодцах стоит грязная с подозрительной зеленью вода. Кроме всего прочего, пришлось очищать воду и от козьего помета, так как у колодца происходил водопой многочисленного стада коз. Несмотря на все это, истомленным жаждой путешественникам вода показалась достаточно хорошей, а когда позднее появилось и свежее козье молоко, Альфред почувствовал, что он обрел рай на земле.

Пустыня, представшая путешественникам как необъятное волнистое песчаное море, грозила караванам и другой опасностью. Горе тем, кого заставали в пути жестокие песчаные бури. Такие бури начинались обычно появлением облака мелкой пыли, зной и жара еще более усиливались. Раскаленный обжигающий ветер с юга крепчал с каждой минутой. Все окружающее исчезало за непроницаемой песчаной стеной, поднявшийся в воздух песок закрывал солнечный свет, ветер переходил в ураган. Застигнутым бурей путешественникам оставалось только ложиться на землю и ждать улучшения погоды. Грузы, навьюченные на верблюдов, использовались как укрытия, за которыми прятались люди, накрывавшиеся всеми имеющимися у них тряпками и тканями для защиты от песка. Но песчинки проникали сквозь самую плотную ткань, попадали в горло и легкие, причиняя острую боль. Дыхание становилось тяжелым, наступала сильная головная боль, а затем и полное истощение.

Если буря утихала через несколько часов, караван мог продолжить путь; если же ураган затягивался надолго — гибель животных и людей становилась неизбежной. Бурдюки давали течь и выпускали воду на землю, верблюды задыхались и умирали, кожа у людей высыхала и лопалась, в образовавшиеся раны проникал мелкий песок, губы трескались, нечем становилось дышать. Даже в тех случаях, когда люди, укрывшиеся платками и тканями, оставались живы, гибель верблюдов и отсутствие воды обрекали их на долгую мучительную смерть.

Альфред часто с ужасом замечал рядом с караванной тропой высушенные жарой и солнцем трупы людей и животных, большей частью уже почти занесенных песком. Иногда на поверхности виднелась лишь рука или нога. При виде мертвецов арабы совершали короткую молитву и, не оглядываясь, продолжали путь.

Наступил 1848 год. В южной части Баюды исчезли последние остатки пустыни. Высокая, тонкая трава покрывала землю, караван проходил мимо рощ мимозы, населенных многочисленными птицами с оперением самой различной окраски. Богатейшая фауна степи предоставляла путешественникам неисчерпаемые возможности для охотничьих приключений.

Когда в ранний утренний час караван трогался в путь, Альфред, Мюллер и один из проводников-арабов уходили вперед на быстроходных верховых верблюдах, оставляя далеко позади медленно шагавших вьючных животных, нагруженных тяжелым и объемистым багажом. В полдень оба немца располагались на отдых в наскоро установленной палатке, а к вечеру снова пускались в путь. В высокой траве всегда на почтительном расстоянии от людей важно и степенно, словно на ходулях, выступали крупные марабу. При виде этих птиц, столь знакомых Альфреду еще с детских лет, он снова вспоминал кабинет отца и стоявшее там огромное чучело. Теперь ему представилась, наконец, возможность увидеть на воле этих диковинных птиц с темнозеленым, глянцево-металлического отлива оперением на спине. Грудь и шея птицы покрыты белыми перьями, голова окрашена красновато-розовым цветом. Марабу вызывали симпатии исследователей не только необычайно высоким ростом, но прежде всего своим умом и преисполненными достоинства манерами. Их гордая самоуверенная осанка невольно напоминала Альфреду какого-нибудь почтенного немецкого тайного советника. Темно-зеленая спина и белая грудь на расстоянии создавали полную иллюзию надетого на марабу фрака, поэтому Альфред и барон прозвали марабу «птицей во фраке».

Марабу отличались непоколебимым спокойствием. Заметив приближение охотника, птица не металась лихорадочно в разные стороны, а уходила в определенном направлении с такой же скоростью, с какой двигался и ее преследователь. Когда охотник останавливался, останавливалась и птица, когда он пытался подкрасться ближе, птица снова начинала уходить от него. При этом расстояние всегда оставалось одинаковым, не допускавшим возможности верного выстрела.

Путешественников поразила исключительная прожорливость марабу. Пищей для них служат крысы, мыши, крупные насекомые, рыбы и даже маленькие детеныши крокодилов. Особенно любят марабу мясную пищу, которую они могут поглощать в огромных количествах. Обнаружив где-либо падаль, марабу жадно набрасывались на нее и в случае необходимости смело вступали в бой с коршунами и шакалами, нанося им крепкие удары своим большим клювом.

Великолепны степи ночью. После изнуряющей дневной жары наступает долгожданная прохлада, и путники могут, наконец, освежиться и отдохнуть. Укладываясь спать в палатке, Альфред испытывал невыразимое блаженство. За время продолжительного путешествия по степи он и Мюллер по нескольку раз страдали от приступов лихорадки. Оба они плохо переносили непривычный и тяжелый африканский климат.

Вокруг костра, который должен был отпугивать от стоянки каравана многочисленных хищников, расположились полуголые нубийские проводники и слуги, готовившие на огне свой скудный ужин. Невдалеке, тесно прижавшись друг к другу, лежали верблюды и мерно жевали жвачку. Передние ноги у них были связаны — необходимая предосторожность, так как испуганные хищными зверями верблюды могли бы сорваться с места и затоптать людей. Никогда еще Альфред так остро не воспринимал потрясающую красоту ночи, никогда еще не видел он такого роскошного, усыпанного необычайно яркими звездами неба. Каждый вечер при свете лампы Альфред записывал впечатления прошедшего дня, мысли и наблюдения в дневник, который он начал вести по приезде в Африку.

После десятидневного путешествия караван прибыл в столицу Судана Хартум. Город, один из наиболее значительных торговых центров страны, стоит у слияния Белого и Голубого Нила. В то время Хартум служил резиденцией паши, управлявшего страной от имени правительства Египта.

Брем и Мюллер остановились в доме близ базара. Соседство базара с его шумной жизнью и непонятными обычаями, с расположенной в центре громадной виселицей, на которой почти всегда висели казненные, не доставляло им особого удовольствия, однако вокруг базара располагались самые удобные и благоустроенные здания города. В основном Хартум был застроен низкими одноэтажными глиняными лачугами. Большинство населения города составляли темнокожие суданцы. На пыльных и зловонных улицах нередко можно было увидеть разлагающиеся трупы животных.

Нанятый путешественниками дом прежде всего нужно было очистить от паразитов. Гадюки, скорпионы, ядовитые пауки и другие незваные гости были изгнаны или уничтожены. За несколько месяцев пребывания в Африке Альфред научился принимать меры предосторожности против этих опасных паразитов. Вечером он никогда не входил в комнату в темноте, не осветив ее предварительно фонарем или лампой. И все же однажды Альфред оказался в большой опасности: в один из первых же вечеров пребывания в Хартуме он наступил в емкой передней на ядовитую, очень опасную гадюку. К счастью для Альфреда, змея в этот момент не могла кусать, так как она заглатывала двух задушенных ею ласточек.

В доме появились и другие, более полезные гости. Среди них были ночные охотники за насекомыми, гекко, маленькие, робкие существа, которые во время охоты издавали легкий звук: «Гек! Гек!» Они старательно преследовали и истребляли крайне надоедливых насекомых, от которых больше всего страдали непривычные европейцы.

Базар, около которого жили исследователи, как и в большинстве африканских городов, служил центром местной общественной жизни. Здесь можно было приобрести все что угодно, включая и живой товар — рабов. На базаре, где находилась также и самая большая мечеть Хартума, почти ежедневно происходили казни. Лишь после того как Судан подпал под владычество управлявшегося турками Египта, здесь начали устанавливаться какие-то правовые порядки. До этого в стране существовало единственное право — право силы. До появления турок в Судане широко применялась кровная месть. Каждый сам осуществлял свои права в том смысле, в каком он их понимал, поэтому все ссоры и столкновения разрешались обычно заинтересованными сторонами без какого-либо третейского вмешательства. Местные жители стремились сохранить прежние порядки, и новая государственная власть вмешивалась в споры лишь тогда, когда ей удавалось что-либо обнаружить, а это случалось довольно редко.

В Хартуме жили и несколько европейцев. Вершителем правосудия для них являлся австрийский консул, представлявший в Хартуме интересы различных государств.

С большой теплотой и радушием встретили Мюллера и Брема проживавшие в Хартуме европейцы. Почти каждый вечер кто-либо из старожилов приглашал их в гости, где в дружеском кругу собиралась почти вся европейская колония. Здесь много смеялись, шутили, рассказывали, пели и пили. Исполнялись песни разных стран и пародов, арии из опер, читались новые стихи. Возбужденные вином, присутствующие хором исполняли Марсельезу или какую-либо популярную, общеизвестную песню. Вскоре, однако, Альфред узнал, что эти люди, так любезно встретившие его и так весело проводившие в обществе свободные вечера, днем становились совершенно иными. Это были хладнокровные, лишенные всяких чувств и эмоций дельцы, стремившиеся любыми способами заработать деньги и не гнушавшиеся для этого самыми грязными средствами. Он с ужасом понял, что европейское общество в Хартуме состоит из бессовестных авантюристов, мошенников и лжецов, из отъявленных бандитов и убийц, не признающих и не подчиняющихся никаким законам. Порядочные люди среди всего этого сброда насчитывались единицами.

В глазах всех этих людей торговля рабами была совершенно нормальным и естественным занятием. Крупнейшим работорговцем Судана был европеец-итальянец Никола Уливи. Когда алкоголь развязывал людям языки, Альфред с содроганием узнавал подробности жизни европейской колонии в этом африканском городе. Иногда по приказу европейцев рабов избивали хлыстами до смерти. Аптекарь Лумелло с помощью одного врача отравил несколько человек, которые по тем или иным причинам мешали ему. Рассказывали и о многочисленных других гнусных поступках и злодеяниях европейцев в Хартуме.

— В Европе рабство считается сейчас противоестественным и отвратительным, — обратился однажды Альфред к старому доктору Пеннею, в доме которого он чаще всего бывал. — Здесь же, наоборот, европейцы являются наиболее рьяными приверженцами этой варварской системы, хотя, казалось бы, как представители цивилизованных стран они должны энергично бороться против рабства и работорговли.

— Рабы это деньги, мой друг! — ответил доктор Пенней, покачав седой головой.

Этот доктор был добрым духом европейской колонии в Хартуме. Наряду с консулом и священником миссии доктор был одним из немногих честных людей среди европейцев, прибывших в Судан; он искренне стремился помогать людям своими знаниями и опытом. Помощь эта не ограничивалась только рамками основной его профессии — он всегда старался примирить ссорившихся, дом его был самым гостеприимным и приятным в городе. Доктор Пенней был, пожалуй, единственным из живших в Хартуме европейцев, не имевшим личных врагов и недоброжелателей.

— Многие из тех, кого вы здесь встречаете, — продолжал доктор, — покинули родину потому, что земля там горела у них под ногами. Теперь они живут здесь, приобрели имущество и деньги (и не столько за счет деловых способностей, сколько благодаря своей бесцеремонности и жестокости) и с этими деньгами работают в прежнем стиле, но в значительно более крупных размерах. Работорговля для них наиболее выгодное занятие, а принципы морали никогда не беспокоили их.

— Но ведь все они христиане и напоминают они об этом при всяком удобном случае. А христианская религия запрещает многое из того, что они совершают, — возразил Альфред.

— Да, они называют себя христианами, но действуют далеко не в соответствии с заповедями религии. Видите ли, Брем, большинство этих людей даже в личной жизни давно уже отказалось от законов и обычаев христианства. Редкий из них не является обладателем гарема, в котором содержится несколько молодых абиссинских или нубийских женщин. Когда одна из них перестает нравиться хозяину, он продает ее, даже если она к тому времени стала матерью его собственного ребенка. Многие из этих христиан переняли турецкие нравы и обычаи. В гарем такого представителя белой расы попасть так же невозможно, как и в гарем мусульманина. Они привыкли к такой жизни, познали сладость неограниченной власти, прикованы к своей собственности. Вряд ли кто-нибудь из них думает вернуться в Европу. После смерти его здесь похоронят, имущество разделят между собой знакомые и соседи. Ни одна слезинка не прольется у его гроба. Для родственников, оставшихся в Европе, он давно уже мертв.

Доктор Пенней положил руку на плечо Альфреда:

— Я рассказал вам не очень веселую историю. Но для здешних мест она достаточно характерна. Когда вы начнете свое путешествие в долины Белого и Голубого Нила, вы обнаружите, что белые люди не пользуются симпатиями местных жителей. Негры с полным основанием считают белых такими же работорговцами, как и их арабских и турецких коллег. Поэтому вы должны быть готовы к тому, что туземцы будут встречать вас враждебно.

— В Европе все сильнее разворачивается борьба за равные права для всех людей. Народные массы добиваются удовлетворения своих законных требований. Мы говорим о том, что наступил век гуманности и справедливости. Как далека обстановка здесь, в среде приехавших в Хартум европейцев, от подобных веяний. Похоже, что ты вернулся в эпоху средневековья.

— Европа далеко, мой друг, а там где нет истца, нет и судьи. Однако и здесь настанет время, когда беззакониям и произволу придет конец. Но как скоро наступит это время — никто пока сказать не может.