В стране марабу

В таинственном Судане

Неожиданное появление Альфреда в Хартуме вызвало в доме доктора Пеннея большое оживление.

— Какие вести принесли вы нам, мой друг, хорошие или дурные? — таким вопросом встретил юношу бодрый и энергичный старик.

— Всякие, доктор, всякие, — ответил Альфред. Он рассказал о назначении в Египет нового вице-короля, о его появлении в Александрии, свидетелем чего довелось быть Альфреду. Но больше и подробнее всего Брем говорил о событиях в Европе, рассказывал содержание прочитанных газет и передал своему старшему другу те несколько газетных экземпляров, которые он захватил с собой в дорогу. Революция, пробудившая столько радостей и надежд, была подавлена силой оружия. Реакция торжествовала, разгул кровавого террора и преследований охватил многие европейские страны. Но народы уже чувствовали, что именно они, а не нынешние господа скажут последнее слово в предстоящих жестоких битвах.

Альфред рассказал доктору Пеннею о тех трудностях, с которыми ему пришлось столкнуться. Собеседник внимательно слушал его, изредка задумчиво покачивая головой. Затем он рассказал о событиях, происшедших в Хартуме за время отсутствия Альфреда.

Назначенный в Судан новый генерал-губернатор относился к европейцам неблагожелательно. Главными к тому причинами были беззастенчивое поведение и безудержно разгульная жизнь европейцев в Судане. Генерал-губернатор даже предупредил, что с каждым европейцем, который нарушит законы страны, он будет поступать в соответствии с турецкими обычаями. Это значило, что виновник получит пятьдесят ударов плетьми, после чего будет передан своему консулу.

Мошенник Никола Уливи еще больше расширил свое торговое предприятие. В настоящее время, по словам доктора Пеннея, он находился в Кордофане, где закупал каучук — сырье, которое в те годы начинало приобретать большое значение на мировом рынке.

Альфред узнал от доктора о том, что английский майор Петерик, с которым немецкие путешественники в свое время странствовали по Кордофану, бросил военную службу и развернул оживленную торговлю рабами.

Через несколько дней Альфред добился аудиенции у нового генерал-губернатора, от которого он хотел получить фирман — своего рода охранное письмо для беспрепятственного проезда по территории Судана. Генерал-губернатор Абд эль Латиф-паша показался Альфреду энергичным и настойчивым человеком. Ему было примерно лет сорок, густая черная борода обрамляла хитрое лицо с пушистыми, высоко поднятыми, дугообразно очерченными бровями. Черкес по национальности, он в молодости был продан в рабство и попал в Константинополь. Когда ему, наконец, предоставили свободу, он пошел служить во флот. Незаурядные способности и энергия дали ему возможность быстро продвинуться по служебной лестнице, через некоторое время он перешел на сухопутную службу, получил титул бея и назначение губернатором провинции в Верхнем Египте. Оттуда он и попал в Хартум на должность генерал-губернатора Судана.

Латиф-паша ненавидел европейцев, но он высоко ценил их ум, знания и технические навыки. Он часто приглашал европейцев к себе в гости. Об исполнении законов мусульманской религии генерал-губернатор заботился мало, он охотно пил вино и шампанское. Однажды, обедая у Латиф-паши, строгий и фанатичный судья Хартума выразил хозяину свое неудовольствие. Судья заклинал генерал-губернатора отказаться от греховных привычек и скороговоркой бормотал молитву каждый раз, когда тот подносил к губам стакан с вином. Латиф-паша расхохотался и объяснил гостю, что пьет он вовсе не вино, а бургундское и шампанское.

— Дорогой кади, — сказал он, — когда ты отправишься на небо, я крепко ухвачусь за твой кафтан и вместе с тобой попаду в рай, прежде чем успеют закрыться ворота.

Латиф-паша крепко держал управление страной в своих руках. Виновные подвергались жестоким наказаниям. За незначительные нарушения религиозных церемоний он назначал провинившимся пятьдесят ударов плетьми по пяткам. Но в то же время он запрещал злоупотреблять положением рабынь, нередко приносящих подозрительный доход своим владельцам, требовал от правительственных чиновников, чтобы они добросовестно исполняли свои обязанности и не злоупотребляли доверенными им деньгами и имуществом.

Паша, серьезно интересовавшийся достижениями европейской науки, подробно ознакомился с планами экспедиции Брема и обещал Альфреду свою поддержку.

Проведя несколько дней в доме доктора Пеннея, Альфред начал подыскивать себе помещение, не желая больше быть в тягость другу. Вскоре он остановил свой выбор на доме, принадлежавшем наиболее известному в Хартуме и во всем Восточном Судане аптекарю итальянцу Лумелло. Лумелло по своей основной профессии был не аптекарем, а торговцем. Однажды в его руки попало несколько фармацевтических книг, которые он начал от скуки перелистывать, а затем поступил на службу к одному аптекарю-греку, от которого и набрался основ фармацевтической науки. Этого оказалось достаточным, и Лумелло, приехав в Египет, стал аптекарем. Переселившись затем в Хартум, он основал здесь собственное предприятие. Кроме того, он поступил на государственную службу и работал в больнице. Лумелло пользовался в городе дурной репутацией. Было известно, что он умел приготовлять яды и что каждый желающий за достаточно высокую цену мог приобрести у него порошок, чтобы отправить на тот свет какого-либо своего родственника или друга.

Кроме этой не совсем уж безобидной торговли, Лумелло был еще и известнейшим торговцем живым товаром, специализировавшись на покупке и продаже молодых красивых рабынь. Таким путем он нажил приличное состояние, построил дом, окруженный большим садом, в котором находился еще один дом, несколько меньших размеров. Волей-неволей Альфред должен был решиться на то, чтобы арендовать этот дом, хотя репутация Лумелло и была ему достаточно известна. В ближайшие дни должен был начаться период дождей. Альфреду нужно было просторное, прочное здание, где можно было бы жить и хранить имущество и материалы экспедиции, оберегая их от порчи и разрушения. Убогие хижины местных жителей явно не подходили для этой цели, а дома других европейцев не были достаточно просторны. Кроме всего прочего, в доме должны быть комнаты, в которых Альфред, доктор Фирталер и другие члены экспедиции могли бы спокойно работать.

Альфред снял дом за шестьдесят пиастров в месяц и заплатил хозяину за три месяца вперед. По установившимся в Хартуме ценам достаточно было бы и четверти названной суммы, но у Альфреда не оставалось другого выхода, и он вынужден был уплатить мошеннику требуемые деньги.

Вскоре между аптекарем и его квартирантами начались резкие столкновения. Лумелло пользовался любым поводом, чтобы придраться к своим постояльцам; он запрещал им выходить в сад, распространял о них по городу самые грязные сплетни. Альфред, понимавший, какую опасность представляет для них такой враг, решил крепко поговорить с ним и предотвратить возможность того, что в один прекрасный день он будет отравлен своим хозяином. В сопровождении слуги Али Ара, так же как и он сам, вооруженного пистолетом, Альфред вошел в дом Лумелло.

— Добрый день, господин Лумелло! — приветствовал он направившегося к нему навстречу хозяина дома.

— Добрый день, уважаемый господин, добро пожаловать! — ответил старый лицемер с искусно разыгранным дружелюбием.

— Благодарю вас, господин Лумелло, я пришел для того, чтобы кое о чем с вами договориться. Как вы сами понимаете, у нас есть все основания опасаться, что в какой-либо день вы нас отравите…

— Но мой господин… ради Христа… как можете вы так думать!

Повелительным движением руки Альфред заставил его замолчать.

— Разрешите мне, пожалуйста, закончить, господин Лумелло. Вы прекрасно помните, что отравили уже многих людей. Именно поэтому у вас нет оснований сейчас особенно волноваться. Я пришел, чтобы предупредить вас, что при первой же попытке отравить меня или кого-либо из моих друзей я вас немедленно застрелю. Вы меня немного знаете, господин Лумелло, и я даю вам слово, что первая же попытка применить ко мне ваше искусство будет стоит вам жизни. Слуга, который меня сейчас сопровождает, получил приказание убить вас, если только со мной что-нибудь произойдет. Он поклялся, что выполнит мое приказание. И повернувшись к своему спутнику, Альфред продолжал:

— Али Ара, скажи господину Лумелло, что ты сделаешь, если он меня отравит.

Поглаживая рукой бороду и пронизывая итальянца сверкающим взглядом, Али Ара ответил:

— Клянусь аллахом и его пророками, клянусь головой моего отца, что, если ты причинишь хоть какой-нибудь вред моему господину, я застрелю тебя на месте. Можешь не сомневаться в том, что я действительно это сделаю.

Дрожащий Лумелло отошел на несколько шагов назад, холодный пот выступил у него на лбу. Чтобы не упасть, он оперся о край стола.

— Немецкий дурак, проклятый безумец, — запинаясь, с трудом пробормотал он.

— Вы понимаете, господин Лумелло, что вам нет смысла шутить со мной. Всего хорошего, до свидания!

Резко повернувшись на каблуках, Альфред, сопровождаемый Али Ара, вышел из дома аптекаря.

С тех пор у участников экспедиции не было больше с Лумелло никаких недоразумений.

Наступил период дождей. Речки и ручейки превратились в широкие бурные потоки. Альфред Брем сидел со своими спутниками в Хартуме и ожидал поступления из Германии обещанных денежных средств. Все было подготовлено к тому, чтобы после окончания периода дождей отправиться в глубинные районы Африки.

Прибывшая из Египта почта доставила Брему письмо от барона Мюллера. Составленное в грубых и обидных выражениях, оно содержало такие тяжелые оскорбления, что Альфред счел невозможным сотрудничать далее с человеком, написавшим такое письмо. Мюллер сообщал, что денег он больше посылать не будет. Людей, которые по его требованию совершили путешествие в Судан, он попросту бросил на произвол судьбы. Этот титулованный негодяй считал вполне нормальным, использовав доверчивость молодого Брема и заманив его и его товарищей в далекую, чужую страну, оставить их теперь в тяжелом, почти безвыходном положении. При этом он пытался еще свалить всю ответственность на Брема, оскорбляя и унижая его. Альфред в тот же вечер написал Мюллеру ответ, в котором ясно выразил свое к нему отношение. Он сообщил, что считает себя полностью свободным от всяких обязательств по отношению к Мюллеру, однако до июля месяца, когда согласно данному им обещанию Мюллер прибудет в Хартум, он готов продолжать свою работу в экспедиции. Кроме того, Альфред потребовал, чтобы барон обеспечил его и его спутников средствами для проезда из Хартума к себе на родину.

Все это время в Хартуме лили затяжные, сильные дожди. Реки и ручьи вышли из берегов, бурные стремительные потоки увлекали с собой множество глины, придававшей воде грязновато-красный цвет. Именно в эти дни мусульмане праздновали священный пост — рамазан. На площадях и улицах почти без перерыва играли военные музыканты турецкого гарнизона, доносившиеся со всех сторон мелодии сливались в оглушительную какофонию. Дервиши, выкрикивая пронзительными голосами молитвы, танцевали на улицах, вокруг них все время толпился народ. Совершая ритмичные эластичные движения и часто опускаясь на колени, дервиши прерывали иногда молитвы возгласами: «Слава всемогущему аллаху! О всемилостивейший аллах!» Они плясали и кричали до тех пор, пока на губах не выступала пена и, они не падали на землю совершенно обессиленные. На улицах развевались праздничные флаги, на площадях проводились рыцарские игры арабских всадников, состоялся торжественный парад войск, по случаю праздника был произведен артиллерийский салют и зажжен большой фейерверк.

Пока на улицах города торжественно отмечался мусульманский праздник, проживавшие в Хартуме европейцы рассказывали друг другу о новом проявлении жестокости грозного паши.

Два евнуха доложили паше, что они застали одну из его жен, пятнадцатилетнюю девочку исключительной красоты, в дворцовом саду вместе с посторонним мужчиной. Они заявили далее, что в мужчине они опознали Ибрагима-эффенди, приемного сына паши, ненавистного всем человека, пользовавшегося скверной репутацией. Паша приказал немедленно схватить его и привести во дворец вместе с провинившейся женой. Несчастная девочка, которой паша пригрозил отрезать поочередно все конечности и предать мучительной смерти, если она не признается, в ужасе сказала все то, что хотелось услышать паше.

Мужчина упорно отказывался от предъявленного ему обвинения. Тогда паша приказал бить его кнутом до тех пор, пока он во всем не сознается. Несчастному удалось вырваться из рук своих мучителей, и он выбежал из дворца. Телохранители паши получили приказ вернуть беглеца во дворец живым или мертвым и немедленно бросились в погоню. Одна из пуль, выпущенных солдатами, раздробила беглецу коленную чашечку, и он потерял сознание от страшной боли. Несчастный снова был доставлен во дворец всемогущего паши. Придя в себя, он слегка приподнялся и обратился к грозному властелину.

— О мой господин, я ни в чем не виноват!

Но жестокий паша был неумолим. «Пристрелите собаку и выбросьте труп в реку!» — приказал он охране. Прострелив ему живот, солдаты втащили несчастного в лодку, отвезли на середину реки и выбросили в воду. Течение отнесло Ибрагима-эффенди, который был еще жив, на песчаную отмель. Умирающий громко кричал, что он ни в чем не виноват, и умолял перевезти его на берег, но паша приказал добить его.

Затем по указанию паши солдаты отвезли и несчастную девочку на середину реки, застрелили ее и выбросили в воду. Погребение убитых было предоставлено крокодилам.

Альфред и его спутники с ужасом выслушали этот зловещий рассказ. А жители Хартума по-прежнему танцевали, пели и веселились на улицах города. Для них подобные истории были самым заурядным, будничным делом, к которому все они давно привыкли.

В период дождей Альфред тоже не сидел сложа руки. На берегах Нила за это время ему удалось подстрелить и приобщить к своей коллекции немало ценных и редких птиц. Несмотря на то что у него почти не оставалось денег и он уже вынужден был залезать в долги, Альфред решил предпринять большое путешествие вверх по Голубому Нилу.

Окончание рамазана совпало с окончанием периода дождей. В последние дни прошли такие бурные грозовые ливни, что почти весь город был залит водой. Но вода быстро сошла, и в начале сентября Альфред в сопровождении нубийского охотника по имени Томбольдо и верного Али Ара сел в лодку и поплыл на ней вверх по течению Нила. Доктор Фирталер остался в Хартуме, чтобы охранять и обрабатывать уже собранные экспонаты и ожидать вестей из Германии.

Почти все время дул встречный ветер, так что лодка продвигалась вперед очень медленно. Чем дальше плыла лодка, тем чаще попадались по обоим берегам густые дремучие леса. Томбольдо оказался превосходным охотником и стрелком. Ежедневно приносил он многочисленные ценные трофеи. Альфред тут же на лодке препарировал убитых животных и птиц, предохраняя их от разложения.

Древние могучие леса поражали взор своим богатством. Альфред был очарован обилием цветов, пышно распустившихся всеми красками после прошедших недавно дождей. Усыпанные яркими цветами лианы плотно обвили гигантские деревья и устремились ввысь, где на огромной высоте густой, плотный полог зеленых листьев скрывал от наблюдателя голубизну неба и солнечный свет.

Бесчисленное множество птиц всех видов и размеров населяло нильские леса. Здесь были птицы-носороги и карминово-красные сорокопуты, ткачи, искусно сплетающие свои гнезда из длинных и жестких травинок на гибких, раскачивающихся ветвях деревьев, глянцевые дрозды, нектарницы, зяблики различных видов, козодои, коричневое оперение которых делает их почти незаметными на фоне древесной коры и гнезда которых беззаботно, без всякой маскировки, располагались прямо на земле. Часто встречались дикобразы и белки, длиннохвостые обезьяны ловко совершали головокружительные прыжки в верхних ярусах высоких деревьев, оглашая лес своими криками. Безостановочное щебетание и шепот, треск и блеяние, визг и хрюкание, переливы тысяч неведомых голосов перекатывались и звенели в лесу.

Множество различных насекомых — бабочки, муравьи, термиты, разноцветные пестрые жуки, великолепные гусеницы — попадалось на каждом шагу. Над рекой охотились орлы и соколы, у берегов встречались редкие виды зимородков, стрижей и щурок. Путешественникам часто попадались змеи, ящерицы, хамелеоны, саламандры, лягушки различных цветов, черепахи разных размеров. Альфред жадно впитывал в себя богатейшие впечатления от многообразия фауны тропических лесов.

Одна за другой сменялись яркие, необычные картины перед глазами молодого исследователя, каждый день приносил новое пополнение его коллекции малоизвестных, никогда ранее не встречавшихся птиц и зверей. Когда лодка причаливала к берегу, Альфред вместе с Томбольдо немедленно отправлялся в лес. Пестрые попугаи, прятавшиеся в гуще листьев, приветствовали охотников громкими криками. Это вызывало беспокойство лесных обитателей: звучали взволнованные, пронзительные голоса, ветки и листья начинали подозрительно колыхаться, в плотном пологе листьев беспорядочно мелькали какие-то неясные силуэты. Вспуганное стадо обезьян громко и раздраженно выражало свое возмущение появлением незваных пришельцев. Впереди стада двигался старый, убеленный сединой вожак, за ним с шумом следовали остальные обезьяны. Многие самки несли на груди маленьких детенышей, каждый детеныш крепко обхватил руками шею, а ногами живот своей матери. Напуганные выстрелом или появлением хищного зверя обезьяны с поразительной ловкостью и быстротой перескакивали с одной вершины дерева на другую, преодолевая упругими прыжками значительные расстояния и легко пробираясь сквозь колючие заросли.

При нападении хищников стадо обезьян обороняется с большим мужеством. Питаются обезьяны тем, что попадает им под руку. Тропические леса обеспечивают им достаточное количество плодов, но частенько они совершают и набеги на плантации и поля местных жителей. В общем обезьяны ведут легкий и беззаботный образ жизни.

Совершая, на этот раз в одиночестве, очередную прогулку по лесу, Альфред однажды потерял ориентировку и после долгого блуждания, измученный и усталый, вышел, наконец, к берегу реки. Томимый жаждой, он не удержался и выпил несколько глотков речной воды. Эта неосторожность привела к тяжелым последствиям. Вскоре Альфред почувствовал озноб, а в лагерь, расположенный также на берегу реки, он пришел уже в полубессознательном состоянии. К тому времени несколько слуг-арабов уже болели лихорадкой, вызванной употреблением плохой воды или укусами комаров, тучами носившихся над рекой и ее берегами.

Слуга Альфреда Али Ара тоже свалился в лихорадке и громко бредил в жару. В конце концов единственным здоровым человеком в экспедиции остался повар Мансур, заботливо ухаживавший за больными.

Жар у Альфреда усиливался. Он впал в забытье, в воспаленном мозгу одна за другой проносились страшные картины, кошмары непрерывно преследовали больного. Альфреду казалось, что в гости к нему пришел умерший брат Оскар, похороненный недавно в Донголе. Оскар повел его на корабль, и братья поплыли вниз по бушующей реке. «Мы едем домой», — сказал Оскар и как-то неопределенно махнул рукой. Домой? Но где находится их дом? Альфред никак не мог определить, в каком направлении они плыли. Но он, конечно, хотел вернуться домой.

С оглушительным грохотом обрушивались вниз гигантские водопады, легкое суденышко кружилось в бурных водоворотах. Огромные стаи крокодилов с нетерпеливым ожиданием смотрели на судно, вдали показалась зловещая, черная скала, приближавшаяся с неудержимой быстротой. «Оскар! — закричал Альфред, — Оскар, мы хотим домой!» Он вытянул руку, обернулся, но Оскара нигде не было видно. Очевидно, брат его покинул, Альфред остался в полном одиночестве. Судно разбилось, и Альфреда выбросило на скалу, где он лежал совершенно обессиленный. Отвратительные стервятники, которых он всегда ненавидел, черными тучами начали спускаться к нему. «Оскар!» — снова закричал он сдавленным от страха голосом, и снова никто ему не ответил. Ужасные птицы уже совсем рядом, вот-вот они начнут рвать его на части. Внезапно сквозь плотное кольцо стервятников прорвалась огромная черная птица. Альфред узнал в ней гигантского марабу из старого отцовского кабинета и понял, что птица собирается спасти его. Альфред всегда немного побаивался этой птицы, но теперь он обрадовался ее появлению. Он верил, что мощная птица легко поднимет его в воздух, и чувствовал себя спасенным. Да, конечно, это марабу из кабинета отца, и он отнесет Альфреда на родину.

Альфред медленно приходил в себя, кошмары постепенно рассеивались. Повар Мансур положил ему на голову холодное полотенце и растирал туловище какой-то живительной влагой. Это был лимонный сок с растворенной в нем солью.

Более недели преследовали Альфреда тяжелые приступы лихорадки. Организм его за это время заметно ослаб. Поскольку от лихорадки страдало большинство участников экспедиции, Альфред принял решение возвратиться в Хартум.

Подгоняемая течением лодка быстро двигалась вперед, и через неделю путешественники вернулись в столицу Судана.

Весь октябрь и половину ноября Альфред страдал от последствий перенесенного заболевания. Часто приходилось ему лежать в постели, выздоровление протекало очень медленно.

Однако Мюллер не сдержал данного им слова и в Хартум не приехал. Он бросил на произвол судьбы доверившихся ему людей, оказавшихся теперь на далекой чужбине без всяких средств к существованию. Альфред и его спутники попали в тяжелое положение. Необходимо было срочно принимать какие-то меры, и Альфред скрепя сердце решил занять где-нибудь нужную сумму денег. Пожалуй, единственным европейцем в Хартуме, имевшим возможность предоставить взаймы крупную сумму, был работорговец и мошенник Никола Уливи. Альфред понимал, что этот человек потребует высокие проценты за предоставленный им кредит. Но что еще оставалось делать? Без этого займа он либо погиб бы в Хартуме, либо попал бы в тюрьму за долги.

В доме доктора Пеннея Альфред в свое время познакомился с итальянцем Контарини. Сейчас он попросил его передать Уливи, что руководитель немецкой научной экспедиции хочет временно занять у него значительную сумму денег. Контарини вскоре сообщил Брему, что Уливи находит возможным предоставить Брему нужную сумму и приглашает немца к себе для переговоров. Вместе с Али Ара Альфред направился в дом Никола Уливи. Тот встретил гостя с подчеркнутым радушием.

— Вы хотите занять у меня деньги, мой господин? Я с удовольствием готов удовлетворить вашу просьбу. Вы, конечно, знаете, что я купец, деньги мне нужны самому, поэтому я могу одолжить их вам лишь под соответствующие проценты. Я также готов предоставить в распоряжение вашей научной экспедиции барку, за которую вы ежемесячно будете платить семьсот пиастров. Я буду очень рад, если вы воспользуетесь для путешествия моей баркой. Сколько всего денег вам сейчас нужно?

Альфред ответил, что ему необходимы три тысячи пиастров.

— Они в вашем распоряжении, — торжественно провозгласил Никола Уливи. — Вам только придется платить пять процентов в месяц.

Альфред был возмущен наглостью негодяя и с трудом удерживался от взрыва ярости. При такой ссуде вполне достаточно было и пяти процентов годовых, этот же мошенник требовал пять процентов в месяц. Кроме того, он поставил условием ссуды наем барки, цена за которую была по меньшей мере на шестьдесят процентов выше установившихся в Хартуме цен.

Если даже считать, что через три месяца Брем будет в состоянии вернуть долг, то переплаченные за барку тысяча четыреста пиастров и пятнадцать процентов к общей сумме долга составят примерно шестьдесят процентов к полученной ссуде, которые Альфред должен будет еще отдать бесчестному ростовщику. Но иного выхода у Альфреда не было. Отказываясь от поставленных условий, Брем терял последний шанс сохранить свою экспедицию. Перед ним всплыли образы его спутников, он представил себе ожидающие их бедствия в чужой стране без денег и средств к существованию. После короткого, мучительного раздумья Альфред принял предложение Уливи.

Итальянец составил счет, дал его подписать Альфреду и потребовал оформить вексель. Внимательно присмотревшись к счету, Альфред понял, что Уливи пытается обмануть его еще на двадцать процентов. На этот раз юноша уже не мог сдержаться. В порыве гнева и возмущения он схватил подлого обманщика за бороду и принялся хлестать его плеткой из гиппопотамовой кожи. Али Ара с пистолетом в руке встал у двери, не пуская в комнату слуг, привлеченных душераздирающими криками и призывами о помощи, издаваемыми хозяином дома. Когда у Альфреда устала рука, ростовщику удалось вырваться и убежать из комнаты. Он спрятался в гареме, где по действовавшим в стране обычаям Альфред не имел права его преследовать.

— Будь ты проклят, я посмотрю теперь, где ты возьмешь деньги, несчастный! — выкрикивал Уливи вслед уходившим посетителям. По пути домой Альфред обдумывал создавшееся положение. Оно казалось теперь совершенно безвыходным.

В отчаянии Брем написал письмо грозному генерал-губернатору Латиф-паше, охранную грамоту которого он все время носил в кармане. В письме он рассказал о своем бедственном положении, о поведении таких подлых европейцев, как Никола Уливи. Альфред просил губернатора одолжить на четыре месяца для проведения научных исследований пять тысяч пиастров. За это время он надеялся получить из Германии достаточную сумму, чтобы расплатиться с долгом. Вручив это письмо Али Ара, он попросил немедленно отнести его во дворец Латиф-паше.

В тот же день Альфред получил ответ на свое письмо. По турецкому обычаю, на обратной стороне письма Брема генерал-губернатор дал своему казначею следующее указание: «Мы решили удовлетворить просьбу немецкого Халиль эффенди[3] и повелеваем выдать ему на четыре месяца без всяких процентов пять тысяч пиастров. Hа выданные деньги получите расписку. В случае если через четыре месяца Халиль эффенди не в состоянии будет вернуть полученные деньги, направьте нам его расписку, а деньги удержите из наших доходов. Дальнейшие расчеты с Халиль эффенди мы произведем сами».

Прославившийся своей строгостью и жестокостью паша в данном случае поступил очень благородно и проявил к немецким ученым необыкновенное великодушие. Альфред немедленно отправился во дворец, чтобы поблагодарить генерал-губернатора за оказанную помощь.

— Нехорошо с твоей стороны, Халиль эффенди, что ты, находясь в затруднительном положении, сразу ко мне не обратился. Я бы давно тебе помог, ведь мы оба находимся здесь на чужбине, — возразил с упреком Латиф-паша, выслушав произнесенные молодым немцем слова благодарности.

Наконец-то Альфред получил возможность отправиться к верховьям Голубого Нила, в районы, где никогда еще не ступала нога белого человека. За триста пиастров в месяц он нанял барку больше и лучше той, которую ему предлагал Никола Уливи.