В твой гроб или в мой?

Глава 14

ВЛАД



— Я не могу в это поверить, — говорит Дойл, расхаживая по ковру кабинета, как будто он встревоженный родитель, а я — подросток, нуждающийся в нравоучениях.

Я оглядываю комнату, взгляд останавливается на мебели из темного ореха, большая часть которой — антиквариат, если, конечно, это кого-то волнует.

Даже кресло передо мной — средневековое. Резьба по дереву и инкрустация металлом делают его одним из моих любимых.

— Вчера вечером нам нужно было кое-что обсудить, но ты предпочел развлекаться с Обри.

Дойл со своими постоянными причитаниями становится занозой в заднице и раздражает все больше. Он остановил меня, когда я собирался забрать продукты из кладовой, настаивая на том, что нам нужно кое-что обсудить, и теперь я хочу, чтобы он поскорее покончил с этим. Обри, должно быть, злится из-за того, что я не давал ей покоя большую часть ночи, и Дойл мешает мне вернуться к ней, чтобы продолжить уход. Хотя Дойл действительно выглядит более взволнованным, чем обычно.

Он подходит к арочному окну и отдергивает занавеску, отчего луч солнечного света попадает мне на предплечье, и я с упреком шиплю.

— Прекрати, мудак. Это больно.

— Так тебе и надо, придурок, — надменно говорит он, скрещивая руки на груди, которая, кажется, выросла за ночь.

— Ради всего святого, я еще не намазался солнцезащитным кремом, — ворчу я, помахивая рукой, пока она заживает. — И почему ты выглядишь так, будто вот-вот порвешь рубашку?

— Извини, — бормочет он в ответ, уменьшаясь до нормального размера и продолжая вышагивать как тигр в клетке. Как странно.

Я выгибаю бровь, глядя на него, прежде чем усесться в кресло. Исходящее волнами раздражение и враждебность забавляют. Должно быть, все дело в женщине. О, как все изменилось, старый друг.

— То, что мне нужно было сделать с Обри, было гораздо приятнее, чем то, что нам нужно обсудить, уверяю тебя, — говорю я ему. И скажу снова, если он оставит меня в покое.

— Будь серьезнее, Влад, — говорит он с беспокойством на лице, и его рот сжимается в жесткую, тонкую линию, так непохожую на обычный приветливый оскал.

Я машу рукой взад-вперед перед носом.

— Кто ты такой, и что ты сделал с Дойлом?

Волчьи клыки, слишком большие для его рта, вытягиваются вниз, глаза начинают светиться ярко-желтым, а на висках и щеках разрастается шерсть. Его лицо становится диким от ярости.

— Это важно, и если ты не сможешь выслушать меня в течение пяти минут, что ж, я думаю, ты получишь по заслугам.

— Что, черт возьми, это должно означать?

Дойл громко вздыхает, и я наблюдаю, как гнев проходит, оставляя лишь усталость и беспокойство.

— Это значит, что к нам едут новые гости, и тебе нужно держать себя в руках рядом с ней.

Мое тело напрягается, и я теряю спокойствие, которое нахлынуло на меня прошлой ночью. Он смеет делать мне замечание?

— Держать себя в руках или что?

Он стискивает зубы, и его ноздри раздуваются.

— Пожалуйста, Дойл, скажи мне. Держать себя в руках или что, блядь? Я нашел тебя в канаве, в лондонской дыре триста лет назад. Ты был неуправляемым и потерянным, а теперь у тебя хватает наглости говорить мне, чтобы я держал себя в руках?

Прошло так много времени с тех пор, как у кого-то хватило смелости задавать мне вопросы, и то, что он вообще осмелился это сделать, заставляет меня вздрагивать от желания поставить его на место.

Кровь бурлит в венах, и я понимаю, что в какой-то момент выпустил клыки. Воздух сгущается от тишины и напряжения.

— Ты забываешься, — холодно бормочу я.

Он качает головой.

— Нет, Влад, я всего лишь пытаюсь делать то, что делал всегда — защищаю тебя.

— Мне не нужна твоя блядская защита. Наша дружба много значит для меня, но не забывай, с кем ты разговариваешь. Я не терял контроля над собой уже полвека и не собираюсь терять в ближайшее время.

— Если она узнает, кто ты — нам конец, вот почему я советую попробовать местных женщин. Ты говоришь, что не можешь прикоснуться к ее разуму. Я не столько сомневаюсь в твоем контроле, сколько напоминаю тебе о том, что поставлено на карту. Возможно, если дело дойдет до худшего, у Хайда найдется решение.

Его тон умоляющий, а руки сжимают спинку старинного кресла.

В животе тут же все сворачивается от тошноты и ярости при мысли о том, что кто-то кроме меня осмелится прикоснуться к ней.

— Никто не должен прикасаться к Обри. Особенно этот кобель Джекил.

Я позволил образу его грязных рук на Обри принять форму, и кровавая дымка заполнила глаза. Я бы разорвал его на настолько мелкие части, что даже создатель Франкенштейна не смог бы сложить этот пазл.

— Ты не будешь вмешивать ее в это.

— Она околдовала тебя, — говорит он, садясь напротив.

Абсолютно. Грудь сжимается при воспоминании о криках ее удовольствия, вздохах, и даже о том, как очаровательно она смеется. Я околдован и даже не понимаю, как.

Я громко вздыхаю и в отчаянии запускаю пальцы в волосы.

— Да, я околдован. Я хочу ее так, как не хотел никого другого.

Брови Дойла поднимаются в шоке.

— Что?

Мои губы поджимаются, когда я отвожу взгляд.

— Я заснул.

Я слышу его вздох, и телефон, который, кажется, всегда был у него в руке в эти дни, со стуком падает на стол.

— Повтори?

Я качаю головой.

— Я настолько крепко спал, что не слышал, как она проснулась этим утром.

Прошли годы с тех пор, как я засыпал естественным образом. Это было так давно, что не могу вспомнить, доверял ли я кому-нибудь настолько, чтобы позволить себе спать больше нескольких минут за раз.

Мой взгляд возвращается к Дойлу, и забавно видеть, как его глаза чуть не вылезают из орбит. Я киваю и устало падаю обратно на свой стул.

— Никто не смеет прикасаться к ней, Дойл.

Скрежет костей по каменным ступеням в комнате напротив заставляет меня внутренне застонать.

— Хильда, будь добра, приберись в гробах на этой неделе. И держись подальше от посторонних глаз, — выдавливаю я из себя тоном, не допускающим никаких возражений.

Хильда такая старая и дряхлая, что больше не может говорить, но каким-то образом, она может общаться, когда захочет. Хотя она редко разговаривает с Дойлом. Бедняжка хочет только убираться и смотреть мыльные оперы.

Дойл хмурится и кивает.

— Любой гость, увидев твое лицо, поднимет панику — без обид, Хильда.

Ее кости складываются сами собой в поклоне.

— Анннгннн.

— Да, я знаю. Но у нас сейчас гости, и тебя не должны видеть в кабинете. Просто пойди и убери что-нибудь.

Она ворчит, но подчиняется, и мы с Дойлом обмениваемся взглядами. Мы не сможем продолжать в том же духе, если ее увидят. Можно многое объяснить, но ходячий труп из костей — невозможно.

Дойл смотрит на меня со скепсисом, выражение его лица полно подозрения.

— Значит ты, — говорит он, тыча пальцем в мою персону, — уже много лет не спавший дольше часа или двух, внезапно засыпаешь рядом с человеком, которого знаешь всего два дня?

Он раскрывает ладонь, подчеркивая, насколько нелогично это звучит.

— Она думала, что я умер.

Дойл бледнеет и начинает расхаживать по комнате.

— Это прискорбно.

— Сядь. Все в порядке. Я заставил сердце биться достаточно долго, чтобы удовлетворить ее. Я справлюсь с Обри. Расскажи мне об этих надоедливых гостях.

Дойл ухмыляется, и от улыбки в уголках его глаз появляются морщинки. Нагло и подозрительно.

— Мне действительно нравится ее идея с косплеем.

Это не сулит ничего хорошего.

— Что ты сделал на этот раз?

Он садится и возбужденно потирает руки.

— Все будет великолепно. Тысячи людей заинтересованы погружением в мир Дракулы. Откликов великое множество. Мой телефон разрывался всю ночь, но я решил, что сперва нам следует впустить только пару гостей. Что-то вроде пробного запуска.

— Пробный запуск? Ты что, совсем, блядь, ахуел?

Дойл кивает.

— Это идеально, правда. Все, что тебе нужно сделать — это вести себя угрюмо и высокомерно, и они будут обожать тебя.

— Отвали.

Он игриво машет мне рукой.

— Видишь? Прирожденный талант.

Я ненавижу эту идею всем своим существом, но не могу оспаривать ее истинность. Он прав.

Я потираю виски, во мне нарастает разочарование.

— В конце концов, это была идея твоей возлюбленной, и я уверен, что она будет в восторге. Если мы сможем продать это, то все пойдет как по маслу. Нам по-прежнему нужны повара, горничные, садовники… и да, в общем, целая армия персонала. Я уже провел собеседование с одним человеком, который мне нравится, на должность управляющего отелем. Знаешь, мы могли бы наведаться в деревню и посмотреть, не…

— Пожалуйста, ради бога, прекрати говорить. Я буквально чувствую, как теряю желание жить.

Дойл посмеивается, зная, что, будь его воля, мы бы давно завели домработницу — по крайней мере, живую. Но я не хотел, чтобы кто-то нарушал мое одиночество.

— Для этого сначала тебе нужно стать живым. Кроме того, этому месту не помешало бы немного жизни. Нам нужны горничные, и ты это знаешь. Хильда вряд ли в счет, поскольку она не может покинуть катакомбы.

— Я не хочу, чтобы в замке был кто-то еще. Но, полагаю, ты прав.

Он качает головой.

— Почему бы тебе не послушать? Обычно у меня есть несколько аргументов.

— У тебя есть три месяца, чтобы убедить меня. Таков был уговор, ни секундой дольше. От мысли о новых гостях у меня мурашки бегут по коже, и я отказываюсь играть роль в этом фарсе. Делай что хочешь.

Он встает и пружинистой походкой направляется к двери.

— Это ты говоришь? Или палка в твоей в заднице?

— Очень смешно.

— Кстати, Казанова³⁴, повар будет здесь поздно вечером, а гости должны прибыть завтра утром. В агентстве сказали, что это настолько быстро, насколько они в состоянии доставить кого-то сюда.

— Полагаю, все будет в порядке. Я планирую сегодня показать Обри окрестности. Мы устроим пикник или что-нибудь в этом роде, может быть, поедим в деревне.

— Боже, помоги нам всем. Влад Цепеш спит и ходит на пикники, — он бросает на меня последний серьезный взгляд. — Просто будь осторожен, чтобы с тобой не случилось того, что произошло с Фрэнком.

— Я проведу неделю в обществе очаровательной женщины, а потом она вернется домой. Это временно.

Временно. При мысли о ее отъезде настроение мгновенно портится, а выражение лица Дойла говорит о том, что он знает это не хуже меня.

Он усмехается.

— Ммм.



ОБРИ

— Хорошо, теперь левее, — говорю я.

Зимние ботинки хрустят по снегу, пока я пытаюсь найти правильный ракурс, и я благодарна за новый шарф, он помогает согреться, но перчатки тоже стоило бы захватить.

Влад выглядит совершенно недовольным всем этим, но подчиняется, и улыбка, которая все утро красовалась на моем лице, растягивается еще больше. Я делаю снимок, внутренне визжа от того, как здорово это будет смотреться в инстаграм³⁵. Влад — олицетворение секса, а снежный пейзаж за его спиной создает нужную атмосферу.

Его черное бушлатное³⁶ пальто припорошено снежинками, волосы взъерошены ветром, и он выглядит так, словно попал в зимний мужской журнал. После прошлой ночи он выглядит… как-то спокойнее. Наверное, хороший секс после долгого воздержания так действует.

— Хорошо. Теперь улыбнись! — говорю я, ухмыляясь, как сумасшедшая.

Его губы кривятся от отвращения, и он смотрит на меня так, словно я попросила отбиться от стаи пауков.

— Нет.

— Одна крохотная улыбочка?

Он обнажает зубы, и это действительно смешно. Я опускаю телефон и на мгновение смотрю на Влада.

— Вчера ты вел себя так, будто предпочел бы заниматься чем угодно, но только не этим. Что заставило тебя передумать?

— Обычно я предпочел бы предстать перед расстрелом, а не заниматься чем-то столь легкомысленным, как позирование.

— Тогда почему ты здесь?

Его карие глаза сверкнули в солнечном свете.

— Потому что ты попросила, и как бы мне ни было противно улыбаться в камеру, как шут, кто я такой, чтобы возражать против просьбы леди? Если ты хочешь получить фотографии в память о пребывании здесь, я обязан выполнить любое твое желание.

Его темные брови драматично приподнимаются. Я смеюсь, огонек в глазах говорит, что он точно знает, как хочет удовлетворить мои желания.

— Э-э-э. Ничего подобного, мистер.

Все, что мне нужно — упасть обратно в его постель. С моей удачей, я выйду из нее еще более обалдевшей.

— Что?

Выражение его лица полно озорства, и ясно, что он знает, как мило выглядит и что делает со мной.

— Это только потому, что есть несколько других интересных вещей, которыми мы могли бы заняться.

Подмигивает он, и я смеюсь.

— Но я заметила, что ты относишься к такого рода вещам серьезно.

Он протягивает руку, и я беру ее. В животе разливается тепло от этого прикосновения. Я прикусываю губу, размышляя, подходящее ли сейчас время для разговора, почему я только что разорвала отношения и понятия не имею, что делаю.

Неужели это тот же самый сварливый мужчина, что был два дня назад? Чем больше я его узнаю, тем труднее перед ним устоять — не то чтобы я действительно видела, как кто-то, кто находит мужчин хоть немного привлекательными, отказывает ему, но он может быть таким милым и ласковым. Это заставляет меня желать того, чего не должна.

Я качаю головой, глядя на него, затем мы продолжаем прогулку по садам у рва, и я запрокидываю голову, наслаждаясь свежим ароматом морозного воздуха. Живые изгороди покрыты снегом, а красивая каменная скамейка с видом на воду стоит в ожидании весны. Боже, как красиво было бы увидеть это весной.

— Знаешь, здесь даже воздух пахнет по-другому, — замечаю я, меняя тему.

— Хм, полагаю, да. В каждой стране, которую я посетил, пахнет по-разному.

— Ты был во многих странах? — спрашиваю я, засовывая другую руку в карман пальто, чтобы согреть ее.

Он выгибает бровь, и по телу пробегает дрожь.

— Почему ты хочешь это знать? — тихо спрашивает он.

Я внутренне содрогаюсь от смущения. О чем он должен думать? Наверное, он не хочет так скоро вступать в отношения, да и я, честно говоря, тоже. Возьми себя в руки, Обри. Становится смешно от того, как часто я спорю сама с собой. Может, стоит прояснить ситуацию?

— Ну, чтобы узнать тебя получше, очевидно. Я ничего о тебе не знаю, кроме того, что у тебя проблемы с сосками и ты любишь готовить странные блюда.

Стыд наступает сразу и быстро. В этот момент я могу добавить к своему резюме «трусиха». Единственное оправдание — мужчина красив и трахает меня так, будто доводить до оргазма — его основная работа. Я отказываюсь признавать, как живот замирает каждый раз, когда он смотрит на меня.

Он смеется, и от этого звука в груди теплеет. Страх быстро сменяется ужасом, когда я сталкиваюсь с реальностью. Ты уезжаешь через неделю. Это всего лишь отпускная интрижка, и не имеет значения, насколько хорош секс, у тебя нет средств, чтобы остаться, и ты уезжаешь. Мысли кружат и кружат. Моя реакция на него слишком бурная, слишком поспешная.

— За свою жизнь я побывал в нескольких странах. Некоторые я ненавижу, другие нахожу приятными.

— Ты был в Америке? — промурлыкала я. Потрясающе Обри, просто потрясающе…

Между его бровями образуется морщинка, как будто ему требуется время, чтобы сформулировать ответ.

— Я был в местечке под названием Вирджиния и один раз в Новом Орлеане.

— О, я всегда хотела посетить Новый Орлеан и увидеть Французский квартал³⁷. В Марди Гра³⁸, похоже, потрясающе.

— Хм. Да. Это грязное место, полное бродяг и гниющих чумных сосудов.

Я моргаю при этих словах.

— Вау, ты за словом в карман не полезешь, — я смеюсь.

— Уверен, в большинстве стран есть как приятные места, так и другие, не столь приятные.

— Да, думаю, это правда. Всегда хотела повидать мир, — говорю я и пожимаю плечами. — На самом деле, это то, чего бы я хотела больше всего.

— Что именно?

— Показать людям новые места, подобные этому, позволить увидеть мир так, как вижу его я. Многие люди никогда не покидают свои родные города и не путешествуют, а некоторые хотят узнать о лучших местах для отдыха. Вот почему у меня так много подписчиков в инстаграм.

Я достаю свой телефон из кармана и открываю приложение.

— Видишь? Вот тут я побывала в Канкуне. Там было красиво, и жители были такими милыми.

Он смотрит на фотографию.

— Когда это было?

— Несколько лет назад, — пожимаю плечами. — Я ездила туда с друзьями.

— Правильно. Так вот что ты хочешь здесь сделать?

Он указывает на склон горы.

— Сфотографировать и показать всем?

— Да. Покажу им мои впечатления, людей, милые маленькие деревушки, замки. Люди любят посещать места, чтобы узнать их секреты.

— Хм. Ну, тогда, я полагаю, это не повредит, — он машет пальцами. — Дай мне свой телефон.

Я протягиваю ему телефон, и он берет его в руки, сосредоточенно нахмурив брови.

Я озадаченно наблюдаю за происходящим.

— Что ты делаешь?

— Тихо. Я пытаюсь сделать снимок.

Он протягивает телефон, направляя его на меня с сосредоточенным выражением лица.

Я хихикаю, и он делает снимок. Он опускает глаза на телефон и со странным выражением лица смотрит на сделанную фотографию.

Я отступаю назад и протягиваю руки.

— Сделай еще одну, — говорю я, лучезарно улыбаясь ему.

Он делает, и я кружусь, смеясь, когда снежинки падают мне на лицо. Я вращаюсь все быстрее и быстрее, улыбаясь серому небу, прежде чем внезапно оказываюсь в воздухе, оторванная от земли, будто ничего не вешу.

Мои бедра смыкаются вокруг него, мой центр словно притянут магнитом к очертаниям его члена, когда мы целуемся. Я закрываю глаза, позволяя себе раствориться в моменте, наслаждаясь его вкусом. Три дня с этим мужчиной, и он точно знает, как прикусить мою нижнюю губу, чтобы перехватило дыхание.

Когда он ставит меня на ноги, я отстраняюсь, охваченная радостным возбуждением, и хочу продолжения. Подбегая к ближайшему лесу, я оглядываюсь и кричу:

— Поймай меня, если сможешь!

Его глаза сужаются, но он идет спокойно, медленно растягивая рот в ухмылке.

Я визжу от восторга и бегу сквозь заснеженные деревья, делаю зигзаги, чтобы убраться подальше. Я оборачиваюсь, чтобы посмотреть назад, и спотыкаюсь. Крепкие руки обвивают мою талию, но ладонь касается земли и что-то острое царапает кожу.

— Ой! — шиплю я, когда Влад поднимает меня на ноги.

— Что ты… — он замолкает на последнем слове, его взгляд прикован к тому месту, где на ладони выступила кровь, лицо бледнеет.

Царапина болезненно пульсирует от холода, и я задыхаюсь, сжимая кулак и прижимая его к груди.

— Я в порядке. Это всего лишь царапина, — я хмурюсь, глядя на его бледные, застывшие черты лица. — Эй, с тобой все хорошо?

Он притягивает меня ближе, выражение его лица полно беспокойства.

— С тобой все в порядке? — спрашивает он грубым и глубоким тоном. Даже хрипит, как будто у него затрудненное дыхание. — Глупая женщина, где твои перчатки? — бормочет так тихо, что я едва слышу.

— Ну. Думаю, это просто небольшой порез.

Он раскрывает мою ладонь, и я вздрагиваю, глядя на нее.

— Влад?

Он все еще смотрит на мою руку. Его челюсть сжимается, а лицо словно каменеет. Клянусь, карие глаза вспыхивают странным цветом.

Прежде чем я успеваю спросить его, в чем дело, его губы оказываются на моих. Взрыв обжигающего желания разогревает тело, посылая мурашки по спине. Одно прикосновение, и я хочу так сильно трахнуть его³⁹, чтобы он забыл обо всех женщинах до меня.

Я задыхаюсь, когда его язык облизывает уголок моего рта.

— Обри, — стонет он хриплым от эмоций голосом.

Влад отстраняется, глядя мне в глаза, и мое сердце учащенно стучит в груди. О нет.

Я очень сильно боюсь, что могу влюбиться в этого ворчуна, и это пьянящая смесь удивительного и чертовски пугающего.