В твой гроб или в мой?

Глава 29

ВЛАД



— Ты абсолютно уверен, что я не выгляжу как идиот? — спрашиваю я, стоя перед овальным зеркалом. Я глубоко вдыхаю успокаивающий аромат кожи и книг, наполняющий кабинет.

— Ты выглядишь великолепно, и смотрелся бы еще лучше, если бы перестал ерзать, как мальчишка в штанишках до колен,⁶⁷ — отвечает Дойл приглушенным от количества булавок во рту голосом.

Я оглядываю комнату, замечая, что она почти не изменилась со временем, в отличие от остальной части замка. Здесь чисто, потому что Хильда никогда бы не допустила иного, и вся комната отделана темным деревом. Стены инкрустированы замысловатой резьбой, изображающей мужчин, охотящихся на лося, сделанной в тот же год, когда Дойл пытался уговорить меня поохотиться с ним.

Его голова склоняется, когда он дотягивается до подола плаща.

— Что, если она моя пара? — выпаливаю я. Я пытался понять, что так сильно притягивает меня к Обри, и Дойл стал невольным слушателем с тех пор, как мы начали переделывать мой костюм.

Я еще не сказал ему, что укусил Обри, и не скажу, пока не поговорю с ней об этом как следует. Ее кровь все еще поет в моих венах, и у меня больше энергии, чем когда-либо было на моей памяти. Я полон жизни как двигатель на высокооктановом топливе⁶⁸.

— Твоя первая задница за сто лет и сразу пара? Серьезно? — подшив мои брюки, он встает. — Велика вероятность, что это не так. Ты не можешь оставить ее — она человек, Влад, — говорит он суровым тоном.

— Еще раз так о ней скажешь, и я оторву тебе яйца и заставлю их съесть, — я никогда ее не отпущу. — Перестань волноваться. Я точно знаю, кто она. Просто помоги мне сделать так, чтобы сегодняшний вечер прошел по плану.

— Мне нравится Обри, но кто-то должен был это сказать. И как я могу это сделать, если не знаю, что ты планируешь? — спрашивает он, скрещивая руки на груди.

— Мне нужно, чтобы ты кое-что уладил для меня, — чувствуя себя более живым, чем когда-либо, я улыбаюсь, когда он запинается. — Я знаю, как сильно ты любишь сюрпризы.

Я громко хихикаю, когда Дойл делает именно то, что ожидалось, и в его глазах появляется подозрение.

Он приподнимает бровь.

— Я люблю сюрпризы еще меньше, чем ты. Кстати, как, черт возьми, ты протащил эту чертову статую богини в бальный зал?

Мысли возвращаются к скульптуре внизу, которую я завернул в красный шелк всего несколько часов назад. Это действительно была одна из самых смелых работ Микеланджело.

— Имеешь в виду ту времен греческого возрождения, которую ты держал в секрете в склепе?

— Да, — говорит он, явно расстроенный тем, что я достал ее из его сокровищницы, но статуя напоминает мне об Обри, о ее муках, когда она выкрикивает мое имя.

Уверен, Обри понравится.

Странно испытывать такую человеческую эмоцию, как тревога, когда я так долго ничего не чувствовал. Мое тело натянуто от беспокойства, что ощущается каждой клеточкой в ее отсутствие, и потребность пойти к ней почти поглощает. Надеюсь, Обри понравится шоу, потому что я чувствую себя совершенно нелепо.

Дойл хмурится и бледнеет.

— Для тебя было слишком сложно отремонтировать полы и сантехнику, но заглянуть в мою коллекцию произведений искусства — это нормально? — ворчит он. — Если кто-нибудь заметит, что это не копия, это будет на твоей совести.

Как будто это вообще требует ответа, у меня едва ли есть время на подобные вещи. В одном из своих постов она упомянула, что ее любимый фильм — «Десять причин моей ненависти», не говоря уже о том, что в большинстве романтических фильмов, которые я посмотрел, многие мужчины танцуют, чтобы завоевать свою прекрасную даму. Я сделаю это, чтобы добиться ее.

— Боже, ты придурок, — бормочет он, кладя нитки и булавки обратно в коробку на каминной полке. Он указывает на пакет первой отрицательной группы крови на столе. — А теперь выпей это.

— Ни за что, — я морщусь. Сладкий вкус Обри наполняет мои вены, и мне это не нужно. Тем не менее, я продолжаю. — Когда они уже сделают что-то с этим пластиковым вкусом.

— Во-первых, эти пакеты вообще-то не предназначены для употребления, и ты это знаешь. Во-вторых, ты собираешься оказаться в комнате с кучей людей. Тебе это нужно.

— Я выпил немного раньше, — я смотрю прямо в его голубые глаза в попытках скрыть ложь.

Дойл бросает на меня подозрительный взгляд, но молчит. Он знает, что я не сделаю ничего такого, что может привести к появлению репортеров с заголовком «Кровососущий каннибал бесчинствует на вечеринке в отеле».

— Поставщики провизии уже прибыли, — объясняет Дойл, прежде чем опуститься в кресло и вздыхает с преувеличенной усталостью. — Как и остальные новые сотрудники, включая нашего менеджера. Вероятно, теперь в отеле будет много народу.

Он жалуется, но это то, чего он хочет. А мне все равно, лишь бы я мог гоняться за своей красоткой по всему замку.

— Ты только и делаешь, что ноешь, — поддразниваю я, и он поднимает голову, чтобы бросить на меня свирепый взгляд.

— Да, но пока ты украшал зал, а потом час отсыпался, я все организовывал. У меня десятилетиями не было столько человеческого общения, потому что кто-то решил стать дряхлым стариком на долгие годы. Это утомительно.

Прошло несколько часов, но я все еще в восторге от Обри, и у меня даже нет желания раздражаться из-за многолюдности в моем драгоценном доме.

— Похоже, это твои проблемы.

Он трет лоб.

— Фу. Ты можешь быть еще более невыносимым в данный момент? Я все еще удивлен, что ты вообще согласился на вечеринку.

— Думаю, я сделаю для нее все что угодно, — честно заявляю я. — Не могу дождаться, когда увижу ее в платье, которое я выбрал, — бормочу я себе под нос.

— Ну, придется подождать, потому что ты поможешь мне встречать гостей.

Я недоверчиво поворачиваюсь к нему.

— Ты, должно быть, шутишь. Я не хочу приветствовать людей.

— Очень жаль! Это твой дом.

— Но я не тот, кто хотел превратить свой замок в какой-то невыносимый отель, — я хочу провести ночь с Обри, а не приветствовать потных кровососов фальшивой улыбкой. Я предпочел бы насадить свою голову на пику.

— А ты не можешь просто сделать это сам со своим новым персоналом? — говорю я с издевательской усмешкой.

— Нет. Ты поможешь мне, или я попрошу Фрэнка приехать и сделать это, — он приподнимает бровь, и я проклинаю этого грязного кретина, как надоедливого щенка, которым он и является.

Пока я не разберусь во всем с Обри, я не могу допустить, чтобы Франкенштейн был здесь. Если я это сделаю, это не сулит ничего хорошего.

— Отлично, — огрызаюсь я, поворачиваясь обратно к зеркалу, чтобы одернуть костюм и убедиться, что он сидит как надо. — Но тебе лучше оставить меня в покое на остаток ночи.

— Постараюсь, но ничего не обещаю.

Игнорируя его, я сосредотачиваюсь на Обри, представляя ее улыбку и то, как платье будет сидеть на ее прекрасных изгибах. Мягкое покачивание ее пышных бедер и лазурные глаза, в которые хочется упасть, как в море. Я открываю глаза и сбрасываю с себя то немногое, что помогает мне прятаться среди людей. Это она. Она делает это со мной. Ногти превращаются в когти, клыки удлиняются, и я наконец-то могу расслабиться, не сдерживаясь. Я смотрю на когти перед собой.

Она точно узнает, кто я и что это значит, еще до того, как закончится ночь. Думаю, я могу подождать еще немного, чтобы увидеть ее, лишь бы ночь закончилась так, как я хочу.

— Если ты потеряешь самоконтроль, я не хочу знать об этом, — Дойл пожимает плечами и направляется к двери. — И я не буду участвовать в вечеринке жалости после этого.

Я смеюсь и качаю головой.

— Как будто я когда-нибудь устрою вечеринку без тебя, — после утренних событий я чувствую себя по-настоящему умиротворенным и, могу сказать, Дойл в замешательстве из-за моего внезапного настроения, но я хочу, чтобы он понял, что у меня теперь есть. Мне нужно помочь ему понять, что, надеюсь, она станет моим новым будущим, тем более что он тоже будет его частью.

— Говорю тебе, Дойл. Она моя пара.

Дойл изумленно моргает, как будто удивлен, что я возвращаюсь к этому. Он читает по моему лицу, как будто ищет правду, и его глаза расширяются, когда он видит убежденность в этом вопросе.

— Но это невозможно! Она человек.

Моя улыбка становится шире. Я знаю.