В твой гроб или в мой?

Глава 31

ОБРИ



Влад проводит рукой по моей обнаженной шее.

— Могу я взять твой плащ?

Я нерешительно облизываю губы, чувствуя себя уязвимой, но меня успокаивает спокойная уверенность в его глазах. Я медленно киваю, и его взгляд, кажется, теплеет. Его рука касается моей талии, когда он снимает плащ, расстегивая его на шее.

Плащ спадает с плеч, и щеки мгновенно вспыхивают, а сердце падает в пятки. Влад кладет его на спинку пустого стула, который стоит всего в нескольких шагах от меня, прежде чем вернуться. Я ерзаю, хватаюсь за край лифа и дергаю, пытаясь прикрыться получше.

Как будто он может чувствовать, насколько я нервничаю, голос Влада скользит по мне, как шелк, когда он говорит:

— От тебя захватывает дух.

Мои плечи приподнимаются, когда я наполняю легкие кислородом, заставляя себя расслабиться. В следующую секунду его дыхание касается моей шеи, прижимая меня к себе твердой рукой за поясницу. Моя голова повернута под таким углом, что я смотрю на красный шелковый нагрудный платок на его груди, насыщенный и яркий на фоне темно-серой ткани.

— Разве ты не знаешь, насколько сногсшибательна? Посмотри на меня, — его пальцы касаются моего подбородка, поднимая лицо, чтобы посмотреть в глаза. — Ты великолепна. Хватит прятаться.

Я хватаюсь за его руки, когда холодные ладони прижимаются к моему лицу, и замираю от уверенности в его словах.

Я киваю, практически тая внутри от эмоций, сияющих в его глазах. Как я могу нервничать, когда этот мужчина меня абсолютно обожает?

— Хорошо. Больше никаких пряток.

— Хорошо, — он берет меня за руку и выводит на середину зала.

Мы танцуем в бальном зале, заставляя людей расступаться. Песня меняется почти как по волшебству, сладкая, нежная мелодия превращается в медленный танец. Моя голова у него на груди, он не дышит.

— Теперь понятно, почему я думала, что ты умер тем утром, — говорю я, хихикая, когда он хмыкает. — Бал действительно прекрасен. Ты проделал потрясающую работу за такой короткий промежуток времени.

— Я так понимаю, это означает, что ты наслаждаешься своей вечеринкой?

— Это не моя вечеринка, — парирую я, пожимая плечами.

Он отстраняется и, приподняв бровь, смотрит на меня.

— О, но это так. Никого из этих людей не было бы здесь, если бы не ты, так что уверяю, это твоя вечеринка. Иначе я бы никогда этого не допустил, — говорит он, глядя на гостей с явным презрением.

Его сердитое лицо снова заставляет меня хихикать.

— Но Дойл сказал, что это было нужно тебе?

Он откидывает меня назад, сгибая в талии. Разрез на ноге поднимается от движения, заставляя меня ахнуть, когда его глаза снова начинают светиться красным.

Он отмахивается.

— Да, но мне плевать на отель. Всегда было плевать.

Мое лицо вытягивается.

— Что? Правда? Но я думала, это все твоя идея.

Он пожимает плечами, обнимает меня за талию, притягивая ближе, и я чувствую, как кончики его пальцев танцуют прямо над моей задницей. Его нос морщится, когда взгляд опускается на мою грудь, прижатую к его, и что-то растет в моем животе.

Дрожь пробегает по его подбородку.

— Пойдем. Пришло время поговорить. Если только тебе не нужно больше контента? — спрашивает он, но его глаза полны тепла и обещания. Очевидно, что он больше не хочет просто разговаривать.

Я оглядываюсь на танцующие пары, наслаждающиеся друг другом, и обвиваю руками его шею сзади.

— Думаю, я хочу делать все, что хочешь ты.

Он откидывает голову назад, смеясь, и от этого опьяняющего звука я словно лишаюсь дара речи.

— Дорогая, боюсь, это испортит тебе праздник, — он наклоняется и шепчет мне на ухо. — Потому что, если бы я делал все, что хотел, твои ноги были бы направлены к звездам, а я был бы внутри, заставляя тебя выкрикивать мое имя.

Я разеваю рот, в животе зарождается трепетное чувство.

Я определенно хочу этого.

Я позволяю ему взять меня за руку и мягко провести нас сквозь толпу, в отличие от истерично бегущего Джорджа.

Он тянет меня к большим двойным дверям и останавливается прямо за ними.

— Последний шанс остаться здесь, прежде чем я украду тебя на ночь, — говорит он с усмешкой. — Я все еще не могу понять, что тебе так нравится в Интернете, ведь, кажется, единственное, что он создает — это драмы и бессмысленные дискуссии.

Я хихикаю, в последний раз оглядываясь назад.

— Как давно ты в Интернете?

Он улыбается, и на его щеках появляются ямочки, отчего трепет в животе превращается в порхание бабочек.

— Как долго ты здесь? — его карие глаза сверкают.

Я не могу скрыть своего недоверия.

— Ты шутишь.

— Нет, — говорит он, хватая мой белый плащ со спинки стула, когда, наконец, выводит меня из зала. — Я даже не спал уже долгое время. До тебя.

До меня? Почему это заставляет сердце биться чаще?



ВЛАД

— Я была так слепа, все эти зеркала, — говорит она, замечая отсутствие моего отражения.

Она качает головой, льняные волосы снова блестят на белом плаще. Это платье слишком отвлекает, а мне нужно сохранять самообладание для нашего разговора. Я знаю, что у нее есть вопросы, и хочу ответить на них, не желая прижимать ее к каждой стене, как будто она картина.

— Я так и знала, что они не c Etsy.

Я улыбаюсь, когда ее рука сжимает мой локоть, пока мы идем в более уединенное место. С тех пор, как я упомянул о том, что хочу побыть наедине, ее сердцебиение не замедлилось, что может означать, что она напугана или взволнована. Я надеюсь на последнее, но не буду делать никаких предположений, когда дело касается ее. Я могу быть терпеливым.

— Тепло? — спрашиваю я, желая, чтобы ей было удобно.

Она бросает на меня косой взгляд и ухмыляется.

— Да, это безумие, учитывая, как мало материала в этом платье. Ты ведь ничего об этом не знаешь, правда?

Я улыбаюсь и наклоняюсь, чтобы прошептать ей на ухо.

— Позволь мне показать тебе галерею. Там мы сможем говорить свободно. Здесь слишком много ушей, — боюсь, что наши голоса будут отдаваться эхом.

— Хорошо, — тихо шепчет она в ответ. Когда мы идем по замку, ее плащ прижимается к моему, и я чувствую себя… умиротворенным. Ее присутствие дарит мне спокойствие и безмятежность, в которых я так нуждаюсь. Я готов на все ради этого существа, она околдовала меня.

Мы подходим к ступеням парадной лестницы, и она поднимает голову.

— Тебе действительно стоит подумать о том, чтобы установить лифт.

Мои глаза на мгновение вспыхивают красным, и я проверяю окружающее пространство, чтобы убедиться, что поблизости нет никого, кто мог бы стать свидетелем моих дальнейших действий.

Я не могу скрыть ухмылку, когда приподнимаю ее на несколько дюймов над землей с помощью телекинеза. Она испуганно визжит и поворачивается ко мне, размахивая руками.

— Кому нужен лифт?

Посмеиваясь, я беру ее за руку и спокойно веду вверх по ступенькам, пока она парит, расширив глаза в панике.

— Это безумие, — ее голос звучит пронзительно, и это вызывает у меня желание показать ей больше.

— Какой твой любимый фильм Диснея?

— Что? — спрашивает она, явно застигнутая врасплох вопросом.

Я тяну ее за собой, пока она парит над ступеньками, и стараюсь не смеяться над тем, как она смотрит на свои ноги, будто что-то может укусить ее в любой момент.

— Я немного почитал и понял, что любимые фильмы Диснея важны для представителей противоположного пола.

— О, ммм, хмм. Ну, думаю, придется сказать, что мой любимый — «Красавица и чудовище».

Я сцепляю руки за спиной, размышляя об этом.

— Что тебе в нем нравится?

Довольное выражение мелькает на ее лице, и она оглядывается.

— Замок.

Это удивляет меня, но все же подходит. Полагаю, что-то должно было привлечь ее сюда с самого начала.

Я делаю широкий жест свободной рукой.

— К счастью, у меня есть замок.

— Только один? — насмешливо говорит она, прижимая руку к груди.

— К сожалению, да, насколько мне известно. Вообще-то я и не думал проверять свои владения. Возможно, Дойл приобрел один или два на мое имя за эти годы.

— Боже мой, Дойл что, член твоего ковена⁷² или что-то в этом роде? — она шипит себе под нос, ее глаза расширены от шока.

— Нет, а почему ковен?

Она улыбается, когда я, наконец, ставлю ее на ноги на верхней площадке парадной лестницы.

— Возможно, я смотрела «Сумерки» слишком много раз. Это один из моих любимых фильмов.

— Сумерки?

— Да. Это фильм о… ну, ты знаешь, — говорит она, показывая на меня. — Но они блестят на солнце.

Как нелепо. Я бледнею от такой наглости.

— Блестящие вампиры? Куда катится этот мир?

— Неважно. Даже не думай об этом.

Я поднимаю ее руку и кладу ее на свою, согнутую в локте, пока мы идем по коридору.

— Ну, Дойлу нужно будет объяснить самому, кто он и что он такое, в свое время. В конце концов, это особая вещь — доверить человеку свою личность, — признаю я.

Она морщит нос и смотрит на меня с весельем в глазах.

— Как я могла подумать, что тебе тридцать? — ты даже разговариваешь как старик.

— Что касается этого, не так давно я пришел к выводу, что с течением времени люди испортили различные языки. Но, чувиха, тебе это даже идет. Не так ли?

Она с благоговением качает головой.

— Как это возможно?

— То, что я вампир или моя сила?

— И то, и другое.

— Пойдем, я покажу тебе, — я иду, слушая, как ее каблуки стучат по мраморному полу. Я машу рукой и зажигаю свечи вдоль галереи. Галерея — единственное крыло, которое по понятным причинам не обновлялось во время реконструкции замка.

Она подходит к портрету, для которого я позировал несколько столетий назад.

— Я была здесь раньше, — ее щеки розовеют. — И я предположила, что это был твой прапрадедушка.

Я весело улыбаюсь.

— Поразительное сходство?

Она кивает.

— Не совсем, — я останавливаюсь, чтобы посмотреть на собственный портрет. — Это было написано где-то в шестнадцатом веке.

У нее отвисает челюсть.

— Сколько тебе лет?

— Двадцать девять.

— Угу, — говорит она со смешком.

Я улыбаюсь.

— Пятьсот девяносто семь лет.

У нее отвисает челюсть.

— О боже мой.

— Такой возраст дает много способностей, но некоторые я унаследовал от своих родителей, — продолжаю я, продвигаясь дальше по коридору.

— Родителей? — шепчет она, оглядывая коридор, как будто кто-то может подслушать. — У тебя есть родители?

— Ну, а как еще, по-твоему, я появился на свет? — я приподнимаю бровь.

Она машет руками в воздухе.

— Я не знаю… Предполагаю, что кто-то укусил тебя?

— Мой отец нашел невесту, которая затем, со временем, забеременела мной.

— Вау.

Я нервно наблюдаю за ней в поисках любого признака того, что все это может оказаться для нее непосильным, какого-нибудь намека на то, что ей понадобится время, чтобы смириться с тем, кто я есть. Мы продолжаем идти, и она останавливается, чтобы посмотреть на доспехи, которые я носил во время какой-то давно забытой битвы.

— Они все еще живы?

— К сожалению, нет, — отвечаю я. — Они умерли давным-давно.

— О, мне жаль, — она замолкает, но я практически вижу, как крутятся шестеренки в ее голове. — Итак, все ужасные вещи, которые совершил Дракула. Это был ты? — спрашивает она, скрещивая руки на груди.

Я киваю.

— Возможно. Я пережил много войн.

В ее глазах вспыхивает раздражение.

— И что?

— И это было очень давно, когда мужчины вели себя по-другому, — говорю я, пожимая плечами.

— Ах да? Все эти насаживания на кол?

Я и забыл об этом и почти посмеиваюсь про себя.

— Все эти насаживания на кол. Ты говоришь так, будто я пригвоздил к земле целый легион. Это было много жизней назад, когда битвы были совсем другими. Кроме того, их было, наверное, всего несколько сотен, — говорю я, отмахиваясь.

Она выгибает бровь.

— Не понимаю, чем это лучше…

— Они начали это. Я всего лишь защищал свою родину.

— Хорошо. Мы вернемся к этому позже. Ты укусил меня. Значит ли это, что я тоже превращусь в вампира? И как так быстро исчезли отметины? — она опускает взгляд на свой телефон.

Я прислонился к стене, сложив руки на груди.

— Ты составила список вопросов, не так ли?

Она прикусывает нижнюю губу.

— Конечно, составила.

Это не похоже на всю правду, но я не допытываюсь.

Я закатываю глаза, но, полагаю, у нее действительно есть причины для беспокойства.

— Нет, ты не обратишься от укуса вампира, и все укусы вампиров быстро заживают. Разница в том, что в моем возрасте я больше контролирую себя.

Все гораздо сложнее, но об этом мы поговорим в другой раз, когда она привыкнет ко всему.

Странное выражение появляется на ее лице.

— Ты можешь есть чеснок?

Я морщусь.

— Вообще-то, нет. Той ночью Дойл вколол мне эпинефрин, чтобы остановить аллергическую реакцию.

Ее рука взлетает, чтобы прикрыть рот.

— Так вот почему ты исчез! Боже мой, фундамент, — ее губы опускаются в недовольстве нашей ложью.

Я протягиваю руки, чтобы успокоить ее, но она вскидывает свои к груди в явном раздражении.

— С фундаментом все в порядке. Это просто придумал Дойл, чтобы отвести подозрения. Я провел большую часть ночи, бродя по холмам и заглядывая в твое окно, потому что клыки и когти не втягивались, — я протягиваю руку, чтобы она видела, и выпускаю когти, разрывая плоть на кончиках пальцев и показывая острые как бритва края.

— Вау, — говорит она, прежде чем смело прикоснуться к одному кончику, заставляя мое сердце учащенно биться в груди. — И откуда мне знать, что ты не станешь кровожадным и не съешь меня?

Мое сердце сжимается от того, что она вообще сомневается в этом, но, предполагаю, она права, задавая этот вопрос. Она здесь совсем недолго.

— Я не терял контроль над собой дольше, чем ты можешь себе представить, и я никогда не причиню тебе вреда.

Ее глаза закатываются к потолку, и я практически вижу, как множатся вопросы.

— Солнце? — наконец спрашивает она.

— Солнцезащитный крем, — я ухмыляюсь.

Я жду, когда она попытается позвать священника или какой-нибудь явный признак того, что она вот-вот рухнет в обморок, как женщины прошлого, столкнувшись с тем, кто я есть.

— О боже мой.

— Я ем всего несколько дней. Почти столетие я провел в заточении и не понимал, насколько слабым стал, пока…

— Пока ты меня не укусил, — бормочет она со странным выражением на лице. Она слегка отворачивает голову, скользя взглядом по многочисленным безделушкам и антиквариату, что я собирал годами. — Вся эта история с проникновением в дом, тебе действительно нужно разрешение⁷³?

— С момента создания приветственного коврика, на самом деле, не так уж и нужно.

Алебастровый⁷⁴ плащ на ней шуршит во время кивка.

— Думаю, в этом есть смысл. Ты вообще любишь поесть?

— Иногда я люблю бренди, — я ел человеческую пищу только ради нее.

— Действует ли святая вода против таких, как ты?

Я сжимаю зубы и почти останавливаю себя, чтобы не сказать грубо, но это Обри.

— Я испытываю не самые лучшие чувства, когда слышу, как ты сразу спрашиваешь о том, как меня убить, но, боюсь, святая вода не поможет, — мой живот внезапно наливается свинцом, и у меня возникает ужасное подозрение, что если она отвергнет меня, это будет моей погибелью.

— Значит, ты вампир, который не ест людей?

Я отталкиваюсь от стены, к которой прислонился, и притягиваю ее в свои объятия.

— Единственное, что я хочу съесть, женщина, это киску между твоих сочных бедер.

Удивление окрашивает выражение ее лица, прежде чем тихий смех эхом разносится по залу, она запрокидывает голову с милыми морщинками, покрывающими ее лицо от веселья.

— Но есть кое-что, что я должен добавить. И это может быть, ну… сказать, что еще слишком рано, было бы преуменьшением, но, надеюсь, что ты, по крайней мере, выслушаешь меня, — я делаю шаг назад, пытаясь удержаться от нежелательной реакции. — Это, конечно, твой выбор.

— Ч-что это? — спрашивает она, покусывая губу.

Я перевожу дыхание, готовясь.

— Ты моя пара, Обри. Теперь, когда я укусил тебя, между нами возникнет супружеская связь. Но могут потребоваться десятилетия, чтобы она полностью укрепилась.

Она моргает, как будто пытается понять, что я имею в виду, и во мне зарождается надежда.

— Срань господня! Я твоя пара? Что это вообще значит?

Я коротко киваю.

— Это значит, что я ждал тебя очень долго. Редко кому-то из нас удается найти женщину, с которой мы должны быть, и еще реже ею оказывается человек.

— Подожди… это значит, что я вроде как твоя родственная душа или что-то такое?

— Все это — исключительно твой выбор, поскольку у нашего вида есть защита от принудительных браков. Ты не обязана быть моей второй половинкой, но я бы очень хотел, чтобы ты ею стала. Я сказал правду: я действительно хочу встречаться с тобой. Я хочу быть с тобой любым доступным мне способом.

Я не говорю ей, что отказ от нас означает, что я останусь одиноким на всю оставшуюся жизнь, если не спарюсь с кем-то вне связи, чего я бы никогда не сделал. Быть отвергнутым истинной парой никогда не сулит ничего хорошего и может быть очень разрушительным для разума бессмертного существа, но выбор должен быть сделан добровольно, и я не буду использовать какое-либо принуждение, чтобы заманить Обри в ловушку.

Она опускается на мягкую скамью из другой эпохи, как будто у нее слабеют колени.

Я воздерживаюсь от того, чтобы сказать ей, что шансы найти пару ничтожно малы. Я видел, как не один вампир скончался от ожидания. Это может занять сотни лет, и одиночество сводит с ума, вот почему нас сейчас так мало. Потеря партнера — это смертный приговор. Если она решит уйти теперь, когда я начал…

Ее плечи и спина, кажется, расслабляются, когда она моргает. Золотоволосая голова поднимается, и наши глаза встречаются, на губах Обри застенчивая улыбка.

— Хорошо.

Это значит «да»?

— Хорошо?

Я опускаюсь перед ней на колени и тянусь к мягким краям плаща, нежно растирая ткань между пальцами.

— Я согласен с тем, что любые твои вопросы обоснованы. Я без проблем расскажу тебе все, что ты захочешь узнать, особенно если учесть, что я хотел поговорить с тобой о будущем — разумеется, позже, — говорю я, пораженный тем, что она не убегает с криками и не пытается проткнуть меня острыми предметами. — Должен сказать, ты воспринимаешь все это довольно спокойно.

Ее глаза ярко блестят, а лицо краснеет, когда она наклоняется вперед, обхватив колени руками.

— Да, не так ли?

— Я хочу узнать о тебе все, что смогу, и я нахожу тебя совершенно очаровательной. Эти чувства никуда не исчезнут, и я хочу заботиться о тебе, если ты позволишь, — продолжаю я, надеясь, что она хотя бы частично ответит мне взаимностью.

Она облизывает губы и смотрит на меня.

— Думаю, мне нужно, чтобы ты поцеловал меня сейчас.

Я провожу рукой по мягкой коже ее лица и обхватываю щеку, наклоняясь к ее губам в поцелуе. Опьяняющий аромат наполняет мои ноздри, и я стону.

— Черт, ты так вкусно пахнешь.

Она отстраняется на мгновение и подносит свою миниатюрную ручку к лицу, кладя ее поверх моей.

— Как я пахну?

— Как волшебство и восход солнца, с легким привкусом полевых цветов, как лето моей юности, — честно говорю я.

Ее руки взлетают, чтобы обхватить мое лицо, и она притягивает меня к себе. Ее язык облизывает уголок моих губ, и мой член становится твердым, как камень. Я открываю глаза, чтобы посмотреть вниз на это прекрасное создание, которое, по-видимому, так же увлечено ей, как и я, и надежда трепещет в моей груди.

Я отстраняюсь, и ее глаза цвета спокойного, но яркого моря открываются, я мог бы смотреть в них до конца своих дней. Лицо Обри раскраснелось, и она слегка одергивает свой плащ.

— Ты готова снять это и показать мне свое платье во всей красе? — теперь, когда я ответил на все ее вопросы, я хочу увидеть ее и прикоснуться.

То, как нервно моргают эти голубые глаза, заставляет меня улыбнуться.

Я не могу не проследить за тем, как она облизывает губы, прежде чем прикусить нижнюю зубами.

— Здесь довольно тепло, — чопорно говорит она, не поднимаясь со скамейки.

Я смотрю ей в глаза и тянусь к завязкам, удерживающим плащ на месте, развязываю их, чтобы взглянуть на Обри. Плащ медленно спадает с ее плеч, обнажая мягкую, сочную кожу. У меня текут слюнки, и я скулю, как раненое животное. И только я смущаюсь, как она облегченно смеется.

Я поднимаюсь на ноги, ошеломленный и растерянный, когда в поле зрения появляются ее груди, которые держатся в платье будто по волшебству. Одно неверное движение, и кажется, что они обе вырвутся на свободу. Красное переливается на свету, как рубины, но когда Обри движется — она подобна морю, глубокому и коварному, как и ее изгибы для моей силы воли.

Я беру ее за руку и поднимаю на ноги, заключая в свои объятия, где ей самое место.

— Тебе никогда не разрешается носить это на публике, — рычу я.

Она краснеет и ухмыляется.

— Не беспокойся, даже Джордж не смог бы меня уговорить.

Я наклоняюсь ближе, обнимая ее за талию, и у Обри перехватывает дыхание. Ее тело напрягается, когда мои губы касаются ее уха.

— По моему опыту, люди — довольно простые существа. Они совершают много великих дел. Некоторые из самых впечатляющих архитектурных шедевров в мире были созданы людьми, но в то же время они совершают ужасные злодеяния. Особенно по отношению к вещам, которые не могут объяснить. Знаешь почему?

Она сосредоточенно хмурит брови.

— Страх? Они боятся неизвестности?

— Это то, что ты чувствуешь? — я провожу медленными круговыми движениями по ее бокам, наслаждаясь мурашками сопровождающими дрожь, которую она не может скрыть от меня. — Является ли страх причиной того, что твое сердце бешено колотится в груди?

— Нет.

Нарастающее ощущение заполняет все мое существо, и я не могу удержаться от того, чтобы не сжать ее немного крепче.

— Я не хочу твоего страха, я никогда не хочу, чтобы ты боялась меня. То, чего я хочу от тебя, нельзя получить силой или отнять. То, чего я хочу, ты можешь дать только добровольно.

— Чего ты хочешь? — она ахает, когда я слегка покусываю ее шею, наблюдая, как ее кожа вздрагивает в ответ.

— Я хочу, чтобы ты хотела меня так же сильно, как я хочу тебя, желала меня так, как я жажду тебя. Я хочу твое сердце, твои прикосновения, до тех пор, пока я твой.

Дыхание Обри становится прерывистым, и она поворачивается, оглядывая стены коридора. Она моргает и пытается отстраниться, чтобы заглянуть мне через плечо.

— Что ты делаешь? — спрашиваю я, совершенно сбитый с толку ее действиями.

— Ищу камеры.

Я хмурюсь и останавливаю ее движения, беря ее руки в свои.

— Здесь нет камер.

Ее глаза расширяются и наполняются слезами.

— Ты действительно имел в виду все это? — Обри быстро моргает, ее поза резко меняется, она явно не верит.

Я делаю серьезное выражение лица.

— Конечно, я имею это в виду. Зачем бы еще я стал это говорить? Я хочу каждую частичку тебя, которую ты мне позволишь.

Я скорее чувствую, чем вижу, как закрываются ее глаза, когда мои губы прижимаются к мягкой, пахнущей цветами коже ее шеи. Я не могу устоять перед желанием прикоснуться к ней. Я провожу пальцами по бокам ее откровенного платья, проходя мимо разреза, который поднимается вверх по ее бедру, опускаясь внутрь, к центру.

— Я хочу, чтобы каждая дрожь, каждое хныканье, каждый крик, каждый приглушенный стон, издаваемый твоим совершенным маленьким телом, были моими, — я осторожно разрезаю кружево ее трусиков вытянутым когтем и мягко касаюсь ее холмика.

— О боже мой, — взвизгивает она, когда ее тело приходит в движение, и влага заливает эту маленькую, жаждущую и нуждающуюся пизду.

Она оглядывается по сторонам, словно опасаясь, что кто-нибудь может пройти мимо и увидеть.

Конечно, у меня бы возникло искушение убить того, кто посмел подсмотреть за тем, что принадлежит мне, не говоря уже о том, что Дойл должен держать все в своих руках еще как минимум час. Я смотрю на нее сверху вниз, ожидая увидеть, как она вздрогнет от красного цвета моих глаз, готовясь к тому, что она отшатнется в страхе, закричит «помогите», скажет, что не хочет иметь со мной ничего общего, отречется от меня.

Но она не делает ничего из этого, она просто наблюдает за мной, словно ожидая, что я сделаю дальше.

— Как думаешь, со временем ты смогла бы найти в себе силы попытаться полюбить такую старую летучую мышь, как я?

Она улыбается и кивает, и я вздыхаю с облегчением. Крепче прижимая ее к себе и к своему напряженному члену, я обожаю сладкое тепло, исходящее от ее тела. Ее губы в полуулыбке встречаются с моими, когда она притягивает меня руками за шею.

Я тяжело вздыхаю, и мои глаза закатываются к затылку. Ее запах слишком сильный, и такое чувство, что прошла целая жизнь с тех пор, как я был внутри этой женщины.

Полностью околдован.

Я провожу руками по ее спине и хватаюсь за выпуклости задницы, готовый поднять ее и трахнуть у стены.

Она молчит, но ее тело говорит мне все, что нужно знать. К несчастью для нее, ее молчания на сегодня недостаточно.

— На этот раз тебе придется использовать свои слова, любимая. Я собственник, но еще не слышал слова «да».

— Да, Влад, мы можем посмотреть, к чему это приведет.

Я целую ее и обхватываю ладонью ее щеку.

На лестнице раздается медленный хлопок, и я выглядываю из-за парадной лестницы.

— Что, черт возьми, ты делаешь?

— В основном слушаю, — говорит Дойл, пожимая плечами, его темные волосы зачесаны назад, а борода аккуратно подстрижена. — Какой приятный вечер, не так ли, Обри?

Я провожаю ее взглядом, когда она спотыкается, пытаясь схватить свой плащ, лежащий на полу.

— Привет, Дойл, — выдыхает она, прикрываясь.

Дойл шагает по коридору, его губы сжаты в тонкую линию, а взгляд настороженный. Что-то не так.

— Хорошо. Полагаю, теперь я играю роль гонца, принесшего дурную весть.

Я складываю руки на груди.

— Что произошло?

Его взгляд устремляется к Обри, прежде чем с обвинением переходит на меня, явно против решения, которое, как он знает, я принял. Привязанность к человеку не всегда была хорошим сценарием для таких существ, как мы, и я не могу его винить, но знаю без сомнения, что она — моя пара. Ее запах успокаивает меня, и я лучше контролирую себя, когда она рядом.

Он открывает рот, но так же быстро захлопывает его.

— Как бы мне ни было неприятно снова прерывать вас, Влад, ты мне нужен, — глаза Дойла превратились в щелочки, и волнение сквозит в каждой черточке его тела.

— Что такое?

— Если то, что я только что услышал от тебя, правда, то нам нужно срочно вызвать ей такси и посадить ее на первый же рейс отсюда.

Я качаю головой, толкая ее за спину.

— Она остается. Скажи мне, что происходит, немедленно.

Губы Дойла поджимаются.

— Джекилл здесь, Влад.

Ярость быстро захлестывает меня. Почему он здесь? Потребность защитить Обри выходит на первый план, и все мое тело вздрагивает, заливая красным цветом все вокруг.

Если это Джекилл, то весь ад может разверзнуться. Я поворачиваюсь к ней.

— Обри, я должен позаботиться об этом, — я обхватываю ее прекрасное лицо руками, и она прижимается к моей груди. — Мы поговорим подробнее позже. Но просто знай, я не буду торопить тебя, у нас есть буквально все время в мире, — я отступаю назад и поправляю на ней плащ, закрепляя его у шеи. Краснота спадает с моих глаз, и я улыбаюсь ей в надежде успокоить, несмотря на свою ярость. — Я вернусь так быстро, как смогу.

— Все будет хорошо? — шепчет она, широко раскрыв глаза.

— Влад, — зовет Дойл.

— Хорошо. Я иду, — я киваю и беру ее руку в свою, чтобы нежно поцеловать костяшки пальцев. — Все будет хорошо. Тебе следует вернуться на вечеринку и повеселиться.

С другими людьми ей будет безопаснее.

Мне нужно отправить Джекила к черту и вернуться к Обри как можно быстрее. У меня запланирована ночь, которую она не скоро забудет.