Вам - задание

18 КОМАНДИР ВЗВОДА РАЗВЕДКИ ЛЕЙТЕНАНТ КУПРЕЙЧИК

К концу 1942 года немцы вновь захватили стратегическую инициативу.

Полк, в котором служил Купрейчик, был измотан в боях, с передовой в тыл его пока не отводили. Линия обороны сильно растянулась. Командование полка беспокоилось, что противник прорвет оборону.

Купрейчику и его солдатам было особенно тяжело. Почти каждую ночь уходили в тыл врага группы разведчиков. Они добывали сведения о размещении и количестве немцев, старались узнать о их замыслах.

Уже давно прошло время, когда Купрейчик чувствовал себя новичком среди разведчиков. Теперь это был смелый и решительный командир. Разведчики любили и уважали его, считались с каждым его словом.

День клонился к вечеру, разведчики, за исключением тех, кто вернулся с ночного поиска и отдыхал, дружно трудились. Они строили блиндаж. Место для него выбрали удачное. Небольшой кустарник вперемешку с березовым молодняком хорошо маскировал укрытие. Лейтенант, несмотря на то, что тоже утром вернулся из поиска, работал вместе со всеми. Он беспокоился, что разведчикам негде будет укрыться, если налетят немецкие самолеты.

Погода стояла жаркая, и все были без гимнастерок, подставляли спины щедрому и яркому солнцу. Купрейчик, увлекшись работой — он в это время покрывал бревенчатый накат блиндажа дерном, — не заметил командира и комиссара, которые остановились недалеко и наблюдали за работой.

Васильев улыбнулся:

— Видишь, комиссар, как стараются для себя, а ты говоришь, что они устали, и требуешь дать им пару деньков отдыха.

Малахов хмуро заметил:

— Когда я их сегодня встречал в траншеях, то скажу тебе, Василий Анатольевич, жалко было на ребят смотреть. Многие же из них практически каждую ночь к фрицам ходят. Не успел я переброситься с Купрейчиком и парой слов, как трое тут же, в траншее, уснули. Нет, я еще раз тебя прошу, сделай им хотя бы кратковременную передышку.

Командир полка, словно не слыша майора, весело проговорил:

— Посмотри на лейтенанта, каков парень — здоровяк, красавец!

Купрейчик, действительно, когда был в форме, выглядел обыкновенно: выше среднего роста, худощавый. Но теперь, без гимнастерки, было видно, что он хорошо сложен, широкоплеч, с развитой мускулатурой.

Командиры подошли поближе. Увидев их, Купрейчик доложил, чем занимается взвод. Васильев отозвал лейтенанта в сторонку. Командиры сели на поваленную березку и некоторое время молчали. Комиссар, очевидно, желая нарушить неловкое молчание, погладил ствол дерева, на котором они сидели, и с сожалением произнес:

— Жаль, дерево срубили, а оно не пригодилось.

— Никак нет, товарищ майор, оно пригодится. Нам же еще нужно сделать нары, стол и скамейку, чтобы было где присесть гостям, если к разведчикам пожалуют.

— Да, к таким молодым и симпатичным парням, — комиссар похлопал лейтенанта по влажной спине, — только девчатам в гости приходить, да вот жаль, что их мало в полку.

— Нам уже поздно на девчат поглядывать, — отшутился Алексей, — за исключением двух человек, весь взвод женат.

Командир полка спросил:

— Ну как, от жены весточку получил?

— Нет, уже седьмой раз в управление кадров написал.

— Ничего, найдется.

— Скорей бы! — воскликнул Купрейчик. И это у него получилось так естественно, по-детски простодушно и откровенно, что командир полка и комиссар рассмеялись. Васильев, желая успокоить его, проговорил:

— Ты молодой, еще успеет тебе она надоесть...

— Мне она никогда не надоест, — запальчиво ответил Алексей.

— Кто знает, — словно подзадоривая лейтенанта и лукаво поглядывая на комиссара, сказал командир полка. — Вот возьми меня. Женился в твоем возрасте и, конечно, любил, да и сейчас люблю жену, но знаешь, отчего, бывало, злился на нее? Оттого, что она каждое утро подойдет ко мне, обхватит за шею руками и повиснет. Это она потягивалась после сна. А мне, — майор непроизвольно потер рукой сзади по воротнику, — ходи с больной шеей. Так что видишь, из-за какой мелочи мы, мужчины, со временем начинаем к женам придираться.

Малахов улыбнулся:

— Признайся, Василий Анатольевич, по-честному, небось, уже десятки раз мечтал, чтобы поскорее вернулось то время?

— Не говори, — командир неожиданно рассмеялся. — Даже шея ноет порой от того, что ее рук не чувствует.

— Да, бывают вещи, которые оцениваешь только тогда, когда с ними расстаешься, — задумчиво проговорил комиссар. — Разве мечтал я в мирное время о тишине, о привычном ритме жизни, чистой, приятной постели и еще о многих мелочах, как о далеком и несбыточном чуде?

— Ничего. После победы все станет на свои места. Наступит время, когда мы фрицев погоним без остановки до самого Берлина, — уверенно заявил Купрейчик.

А командир полка словно дожидался этих слов, потому что встрепенулся и повернулся к комиссару:

— Вот видишь, человек сам понимает, что победа быстрее нужна, а это значит, что нечего нам животов жалеть.

Ничего не ответил комиссар, только лукаво улыбнулся, подумав: «Хитер комполка!» А Васильев уже атаковал Купрейчика:

— Раз понимаешь положение, значит, темнить не буду. Надо ночью снова идти в тыл. Надевай гимнастерку и при ходи в штаб, там и поговорим. — И не дожидаясь ответа, майор решительно встал: — Пошли, комиссар, пока Алексей Васильевич будет собираться, мы посмотрим, как пушкари устроились.

Командир полка редко кого называл по имени, отчеству. Купрейчик успел заметить, если он так называл — жди трудного задания. Алексей прикинул: «До позиции артиллеристов им идти минут десять — двадцать, там столько же побудут, да и до штаба дойти нужно время. Значит, я могу еще поработать». И занялся укладкой дерна.

Разведчики, конечно, видели, что лейтенант разговаривал с начальством, но вида не показывали, что их волнует вопрос: получат ли они сегодня очередное задание, или смогут отпраздновать новоселье. Только старшина Гончар не выдержал и подошел к Купрейчику, потоптался, а затем, решившись, тихо спросил:

— Мне что, кисеты готовить к ночи?

— А они у тебя в любую минуту должны быть готовы, — ответил Купрейчик, утрамбовывая ногой дерн, но, подумав, добавил: — Не исчезай далеко, часа через полтора понадобишься.

Он выпрямился, вытирая рукой пот с лица, громко сказал:

— Баста, ребята! На сегодня хватит. Сейчас всем отдыхать, может так случиться, что ночью не придется спать.

Он натянул гимнастерку, не торопясь двинулся к кустарнику, где протекал небольшой ручеек, который они видели вчера, поэтому и решили здесь строить блиндаж. За ним молча пошел Гончар.

Умывшись и не вытирая мокрое лицо, лейтенант сказал:

— Ты, Ваня, узнай, какие продукты можно получить у интендантов на три — четыре дня.

— Думаешь, лейтенант, далеко пошлют?

— Думаю. Иначе, зачем в штаб звали, могли прямо сказать: «Так, мол, и так, товарищи разведчики, сегодня ночью одолжите в немецкой траншее языка и доставьте его в полк». Так нет же, зовут для получения задания в штаб. А это значит, что будут по карте ставить задачу, а раз так, то пойдем вглубь и, наверное, не близко. Тебе ясна задача?

— Так точно!

— Ну так действуй, а я — в штаб.

И лейтенант медленно, словно прогуливаясь, пошел вдоль ручья. Он шел придерживаясь тени, широкий поясной ремень с надетой на него кобурой «вальтера» держал в руке.

Штаб размещался в только что сооруженном блиндаже. Снаружи группа саперов еще маскировала его дерном, срубленным кустарником и ветвями деревьев, но внутри блиндаж выглядел вполне обжитым. Посредине стоял сделанный из ящиков стол, на нем — большая керосиновая лампа со стеклянным колпаком, у стены был топчан покрытый новеньким одеялом. На нем лежала подушка с чистой наволочкой. Васильев и Малахов, очевидно, только пришли, потому что командир полка, когда зашел Купрейчик, снимал с себя ремень. Он пригласил лейтенанта присаживаться, спросил:

— Чаю не хочешь?

— Нет, спасибо, в жару не пью.

Комиссар пошутил:

— И правильно делаешь, но чай же можно.

— И чай тоже, — чуть улыбнулся Алексей.

Васильев развернул карту и подозвал лейтенанта:

— Смотри, Алексей, вот позиции полка. Мы находимся на левом фланге и состыковываемся с правофланговым полком соседней дивизии.

— Ого, как мы вырвались вперед! — удивленно проговорил лейтенант, увидев, как жирная красная черта как бы обрывалась сразу же за позицией полка и круто уходила назад.

— Правильно. Мы оказались далеко впереди от нашего соседа. И в этом наше преимущество и слабость. Преимущество — в том, что если нам дадут хоть маленькое пополнение, то мы можем ударить вот сюда, во фланг противнику, и помочь соседям выйти с нами на одну линию. А слабость — в том, что фрицы таким же образом могут ударить нам во фланг.

Васильев подошел к телефонному аппарату, поднял трубку и попросил соединить его с начальником штаба. Услышав голос Самойлова, спросил:

— Я по карте не вижу усиления левого фланга, ты сделал это?

Очевидно, начштаба уже принял необходимые меры, потому что Васильев молчал и слушал. Наконец он сказал:

— Хорошо, нанеси все это на мою карту.

Он вернулся к столу и удовлетворенно проговорил:

— Да, фланг мы усилили. Ну, слушай дальше. Твоя задача: разведать, что находится у противника здесь, и не на передней линии, а в глубинке. Когда выяснишь, пришлешь с кем-нибудь из своих орлов донесение, а сам огибай их передний край поодаль, забирая все время вправо, и посмотри, что немцы имеют в своих ближайших тылах напротив наших позиций. Постарайся добыть стоящего языка, а затем возвращайся домой. Ясно?

— Сколько времени вы мне даете на выполнение задачи?

— Я думаю, тебе достаточно трех-четырех суток. Сейчас придет начштаба, договоримся о месте твоего возвращения и нашей поддержке в случае чего, ну, а потом пойдешь готовиться к походу.

Купрейчик с собой забирал почти всех бойцов взвода, оставив только старшину, а в распоряжении начальника штаба — двух человек.

Ровно в час ночи, пригибаясь, двинулись они к позициям врага. Для движения Купрейчик выбрал небольшую ложбину. В ней трава была сочной, а земля мягкой, и ползти было легче, да и шума при движении было меньше. Правда, получалось так, что двигались они почти в лоб хорошо замаскированному пулемету, но лейтенант после разговора с командиром роты, чьи позиции были расположены напротив пулеметного гнезда, был уверен, что пулеметчик, как это часто бывает, не обстреляет ложбину. Командир роты сообщил, что за те четверо суток, что они находятся здесь, этот пулемет ни разу не стрелял, гнездо было тщательно замаскировано и распознать его удалось случайно: артиллерийский наблюдатель, рассматривавший через стереотрубу немецкие позиции, обратил внимание, как из небольшого кустика показалась рука, в которой мелькнуло что-то блестящее. Скорее всего пулеметчик выбросил из тщательно замаскированного окопа пустую консервную банку, присыпав ее землей, чтобы не блестела. Командир роты, которому артиллеристы сообщили об увиденном, усилил наблюдение, и вскоре замысел противника был ясен: этот пулемет должен был вступить в действие только в случае атаки и своим неожиданным огнем сорвать ее. Поэтому пулеметчик и не стрелял, чтобы преждевременно не выдать себя.

И вот сейчас разведчики, соблюдая максимум предосторожности, медленно ползли по нейтральной зоне. Купрейчик двигался вслед за Зыбиным, иногда касаясь руками его сапог, а самым первым полз опытный Головин.

В голове лейтенанта, словно заклинание, билась тревожная мысль: «Только бы пулеметчик нас не услышал! Только бы доползти до бугра!»

А вот и холм.

Купрейчик тронул по очереди за плечо Головина и Чернецкого. Те поняли, что хочет командир, и молча поползли к траншее. Через несколько минут, забирая чуть левее, поползла вторая пара. Она, как было условлено раньше, должна была при необходимости прикрыть огнем из автоматов Головина и Чернецкого. Наступил черед следующей пары. Она потянула за собой тоненький шпагат, с помощью которого подаст сигнал движения остальным. Купрейчик, сжавшись в единый нервный комок, ждал. Сколько уже было вот таких переходов к позициям врага, а привыкнуть к этому было невозможно. Каждый раз, когда предстояло заглянуть через бруствер в немецкий окон, наступала высшая точка нервного напряжения: что ждет его там, в траншее? А вдруг засада?

Наконец трижды дернулся шпагат. Значит, в траншее фрицев нет. И Алексей шепотом приказал двигаться вперед. Минут через десять все уже были на той стороне. Углубились почти на километр и остановились на короткий привал.

Купрейчик приказал:

— А ну, ребята, прикройте меня, карту надо посмотреть.

Он сел под куст, а разведчики сняли с себя куртки маскировочных костюмов и облепили командира со всех сторон. Алексей достал карту и включил карманный фонарик. Сразу же отыскал место, где они находятся. Впереди в трех километрах был лес. В этом лесу днем и должны были скрываться разведчики, а заодно проверить, не концентрируют ли в нем немцы силы для удара. Сверив маршрут по компасу, Купрейчик погасил фонарик и вылез из-под курток:

— Пять минут на перекур и двинемся дальше.

Разведчики, прикрываясь куртками, с жадностью затягивались папиросами. Каждый, наверное, помянул добрым словом старшину Гончара, который смог добыть для них вместо махорки настоящие папиросы.

Ровно через пять минут Купрейчик встал. Все молча последовали его примеру. Шли осторожно. Впереди, метрах в двухстах, двигался дозор из трех человек во главе с Чижиком, по сторонам — охранение. Рядом с Купрейчиком шел молоденький красноармеец Губчик. Ему еще не было и девятнадцати, но Купрейчик сам выбрал его из числа тех, кто прибыл в полк на пополнение. Парень понравился ему не только тем, что до войны занимался боксом, изучал немецкий язык, но и своим стремлением попасть в разведку. Конечно, в разведвзвод его влекла романтика, но Алексей понимал, что страстное желание стать настоящим разведчиком имеет большое значение.

Губчик тихо спросил:

— Товарищ лейтенант, а мы здесь не напоремся на мины?

— Не должны, Петр. Посуди сам: каков смысл им минировать свои тылы. Вдруг мы их снова попрем на запад, а кому хочется драпать по собственным минам? Но ты привыкай ходить в затылок — это первое правило разведчиков.

Губчик молча перестроился и пошел следом за лейтенантом. Двигались осторожно и к лесу добрались часа через полтора. Была половина третьего. Забрались в густой кустарник и устроились на ночлег. Купрейчик выставил охранение, остальным приказал спать, а сам уснуть не мог. Его сильно беспокоило то, что они не знают обстановки в лесу. А вдруг где-нибудь рядом расположилась вражеская часть, и как только наступит утро, взвод будет обнаружен и уничтожен.

Он лежал и прислушивался. Деревья чуть слышно шумели над головой. Алексей вспомнил Мочалова. «Наверное, уже давно выписался из госпиталя. Интересно, где он сейчас воюет? Надо будет обязательно найти его. — Но Алексей тут же упрекнул себя: — Да ты, лейтенант, найдешь! Собственную жену и то отыскать не можешь!» Вот так всегда в свободную минуту мысли Купрейчика возвращались к Наде: «Что с ней? Жива ли?»

Он часто ловил себя на том, что в душе неприятно шевелилось и другое: Надя, молодая и красивая, все время находится среди мужчин... От этой мысли Алексею и вовсе расхотелось спать, и он сел. Взглянул на светящийся циферблат трофейных часов. Скоро рассвет. Боясь потревожить чуткий сон товарищей, Алексей снова лег, закрыл глаза. И опять увидел Надю. До мельчайших подробностей вспомнилось утро, когда они встретились первый раз.

...Это было в сороковом году. Алексей вместе с другом поехал в субботу вечером на рыбалку. Ночевали на берегу, а с рассветом сели в лодку, выплыли на середину реки и забросили удочки. Место было замечательное. Тихая, спокойная гладь реки, густой кустарник на берегу. Чуть дальше, за лужайкой, зеленой стеной стоит лес. И удивительная тишина кругом! Вскоре от берега прямо к лодке, по воде, протянулась солнечная дорожка. Алексей решил искупаться.

Они подгребли к берегу, он соскочил на мягкую траву и, не торопясь, снимая на ходу рубашку, пошел вниз по течению. Саша — друг Алексея, страстный рыбак, не разрешил ему купаться возле лодки, боялся, что Алексей рыбу разгонит.

Купрейчик отошел достаточно далеко, через кустарник шагнул к берегу. Вышел на узкую, всего в несколько метров, прибрежную полосу — и замер. Спиной к нему, осторожно трогая ногой воду, стояла девушка в голубом купальнике.

У Алексея мелькнула озорная мысль. Он на цыпочках подкрался к лежавшему на траве простенькому халатику. Поднял его, а под ним — босоножки. Взял все это и бесшумно спрятался в густой черемухе. Устроился поудобнее и начал наблюдать. Девушка, прежде чем войти в воду, обернулась. Алексею она показалась очень красивой. Девушка не заметила, что халатика нет на месте, радостно улыбнулась солнцу и быстро вошла в воду. А парень, очарованный этим видением, сидел не шелохнувшись.

Алексею показалось, что девушка улыбнулась не солнцу, а ему. Он сжимал в руках халат, босоножки и ждал. А девушка скользила легко и бесшумно по воде, и словно не вода, а прозрачная дымка окутывала и поддерживала ее изящное тело. Плавала она хорошо, но в воде была недолго и вскоре вышла на травянистый берег, где оставила свои вещи, ...а там — пусто. Алексей хорошо видел ее растерянный, удивленный и сердитый взгляд, но решил не торопиться. А лицо девушки становилось все более сердитым, она, скользя глазами по кустам, громко спросила:

— Ну, кому это делать нечего?

Купрейчик улыбнулся: «Знала бы ты, что тебя обворовал оперуполномоченный уголовного розыска!» Девушка еще раз повторила свой вопрос и, не дождавшись ответа, удрученно бросила:

— Идиот!

А Купрейчик только хмыкнул.

Но незнакомка больше не обращалась к стеной стоявшим кустам, повернулась и пошла вдоль берега в противоположную от лодки сторону. Купрейчик начал осторожно двигаться следом. Но девушка все же услышала его шаги и спокойно, не поворачивая головы, сказала.

— И долго вы будете играть в прятки? Я же все равно слышу, как по кустам прячетесь.

Алексей вышел. Увидев незнакомого парня, девушка растерялась и даже испугалась. Алексей поспешно протянул вещи и сказал:

— Здравствуйте, не обижайтесь, я пошутил.

Она молча и быстро взяла из его рук халат и, отвернувшись, оделась. Затем, принимая босоножки, тихо сказала:

— Нашли, чем шутить. Знаете, как я испугалась, думала, как же в купальнике в деревню идти.

«Ага, значит, она из деревни», — подумал Алексей и вспомнил, что он видел в километре отсюда с десяток домов.

— Но я же и не думал уносить ваши вещи, — оправдывался он и шел рядом с девушкой. Чем ближе они подходили к деревне, тем спокойнее она становилась, хотя продолжала делать вид, что все еще сердится.

Алексей спросил:

— Вы живете в этой деревне?

— Нет, с подругой приехала в гости к ее родителям.

— А почему она не пошла вместе с вами купаться?

— Не захотела, а может, решила предоставить вам возможность меня обворовать.

— Нет, что вы, я не вор, наоборот, я сам их ловлю.

— Как не вор? А кто же тогда мои вещи украл? — И вдруг рассмеялась: — Представляю, как бы я в купальнике сейчас шла по деревне. Ничего не скажешь, положеньице.

Алексей с тревогой наблюдал, как сокращается расстояние до деревни, они все ближе и ближе подходили к крайним домам. Девушка ему очень понравилась, и расставаться с ней не хотелось. Такое случилось с ним впервые. Раньше он даже не мог себе представить, что можно так легко и свободно подойти к девушке и запросто заговорить с ней.

Алексей понимал, что если он сейчас упустит момент, то девушка уйдет и он ее больше никогда не увидит.

— Я, конечно, понимаю, что это глупо... вот так сразу, но мне не хочется вас отпускать. Давайте познакомимся. Меня зовут Алексей. Алексей Купрейчик. Приехал с другом на рыбалку, хотел искупаться и увидел вас...

Девушка заколебалась, говорить ей свое имя или нет, но заглянув в глаза этого симпатичного парня, увидела столько мольбы и растерянности в них, что сжалилась и представилась:

— Надя Кирьянова.

Слово за слово, и завязался разговор. Надя только что окончила медицинское училище и готовилась к работе по специальности.

Алексей проводил ее до самого дома. Расставались они под любопытным взглядом белокурой, с короткой стрижкой девушки — подруги Нади. Она стояла у плетня и недоуменно смотрела на них. Они договорились встретиться на следующий день вечером у входа в городской парк в Гродно.

Лейтенант так задумался, что не заметил, как забрезжил рассвет. Небо посветлело, на его фоне четко выделялись темно-зеленые кроны деревьев. Купрейчик разбудил четырех бойцов: Тимоховца, Малину, Щуку и Чижика. Собрав их в кружок, лейтенант шепотом приказал обследовать местность вокруг их стоянки. Разведчики попарно сразу же разошлись в разные стороны. Теперь оставалось ждать. Лейтенант разбудил еще четверку бойцов и направил их сменить тех, кто находился в секрете. После этого Алексей лег на землю и сразу же задремал. Нервное напряжение, ночной переход и усталость последних дней дали о себе знать. Куда-то на задний план отодвинулись тревога и беспокойство, неизвестность того, что ждет их впереди. Но спал он недолго.

Его чуткий слух уловил недалеко от себя какое-то легкое движение, шорох. Алексей открыл глаза и сел. Оказалось, что разведчики уже проснулись, но старались не шуметь, чтобы не разбудить командира. Он бросил коротко «завтракать», и бойцы зашевелились, доставая продукты. Может быть, кто-то из них и не хотел есть, но каждый понимал, что подкрепиться надо. Еще неизвестно, будет ли такая возможность позже. Наконец явилась первая пара разведчиков. Чижик обратился к Купрейчику:

— Ну, командир, доставай карту, покажем картину.

Он расстелил карту на траве, а Чижик, заглядывая в начерченную второпях схему, начал пояснять:

— Вот здесь к западу от нас, в полутора километрах, в лесу находится танковая часть: двадцать четыре танка, шесть бронетранспортеров и восемь самоходок. Там же три бензовоза, три легковушки. Чувствуется, что находятся там немцы недавно и расположились ненадолго. Почти никаких работ не ведут. Значит, ждут команды о передислоцировании. Мы их обошли с юга и прошли по лесу дальше. Больше никого не встретили. Вот здесь, — Чижик ткнул кончиком карандаша в карту, — проходит с юго-запада на северо-восток дорога. Следов на ней много. Не исключено, что и танковая часть прошла там. Дорога выходит из лесу и упирается в деревню.

Купрейчик сразу же определил: «Так это же деревня Дедово. Комполка просил особенно тщательно проверить, что за штаб там находится. Наверное, дивизионная разведка что-то нащупала там, а выяснить, что именно, не смогла».

А Чижик продолжал:

— За деревней немцы ведут строительные работы. Заставили местное население, в основном женщин, стариков и детей, рыть траншеи, строить блиндажи. Там же работают и саперы. Они возят лес, строят укрепления и укрытия. У нас сложилось мнение, что готовят новую линию обороны. Войск, правда, мало, но мы их могли с первого захода и не заметить. Танковый батальон и то случайно обнаружили, — самокритично закончил Чижик.

Купрейчик нанес все добытые данные о противнике на карту, взял и схему, которую чертил Чижик, и предложил им отдыхать. «Пока не вернется вторая пара ребят, — решил он, — трогаться отсюда не будем». Не успел он и позавтракать, как прибыли Тимоховец и Малина. Они обследовали юго-западную часть леса и прилегавшую к нему местность, обнаружили несколько довольно крупных группировок противника, в том числе танки и самоходные орудия.

Выслушав их доклад, лейтенант принял решение обследовать местность большими силами взвода.

«Место, где мы сейчас находимся, — думал он, — более или менее спокойное. Пожалуй, останемся здесь на денек и хорошо уточним обстановку, а затем двинем дальше».

Он подсел поближе к солдатам:

— Значит так, братцы. Ставлю задачу: здесь остаются только те, кто возвратился из похода, и еще четверо для охраны. Остальных разобьем на группы по три человека и прочешем как следует местность. Нам надо во что бы то ни стало выяснить намерение противника и какими силами он здесь располагает.

Затем Купрейчик определил каждой группе задачу и квадрат, где она должна действовать, назначил время сбора. Разведчики сразу же разошлись.

Купрейчик взял с собой Луговца и Губчика. Их путь лежал к деревне, у которой немцы рыли окопы. Помня о том, что впереди должна быть стоянка бронетанковой части, лейтенант все время забирал левее, и им пришлось делать большой крюк. И если учесть, что двигались они крайне осторожно, часто залегали и тщательно прощупывали лежащую впереди местность, то неудивительно, что к деревне подошли только к полудню. Устроили себе НП в густом ельнике, где даже трава не росла, но было безопасно.

Метрах в трехстах виднелась деревня. В ней домов двадцать, не более.

Купрейчик убедился, что их не будет выдавать блеск стекол бинокля, и начал наблюдать. Чуть левее деревни шли работы. Старики и женщины под надзором немцев рыли окопы. Гражданских людей в деревне не было видно, и Купрейчик подумал: «Всех выгнали на работу, торопятся». Он положил перед собой лист бумаги и начал наносить схему строящихся оборонительных сооружений. Неожиданно Луговец тронул его за плечо и тихо сказал:

— Лейтенант, посмотри, кажется, нашего ведут, — и он рукой показал на группу немецких солдат, которые вели перед собой человека.

Купрейчик перевел бинокль на них и увидел, что немцы конвоируют красноармейца. Четко была видна разодранная гимнастерка, на голове — грязная, в кровавых пятнах повязка. Двое немцев держали наизготовку автоматы, остальные шли сзади, оживленно жестикулировали, разговаривали между собой.

— Точно, красноармейца ведут, сволочи! — взволнованно проговорил лейтенант, неотрывно глядя на них в бинокль.

Немцы завели пленного солдата во двор второго от края деревни дома. Один из них вошел в дом и через минуту вышел в сопровождении офицера, на голове которого была фуражка с высокой тульей. Офицер приблизился к пленному, стал что-то говорить ему. Немцы, пришедшие вместе с конвоирами, столпились возле них, и разведчики уже не могли видеть ни красноармейца, ни немецкого офицера. Неожиданно толпа расступилась, и Купрейчик со своими солдатами увидели, что пленный лежит на земле, а офицер и солдаты бьют его ногами.

— Что они делают? Они же убьют его! — вскрикнул Губчик. — Товарищ лейтенант, разрешите, я их из автомата?

— Не кричи, Петя. Нам нельзя себя обнаруживать. Для нас главное — разведка и выдержка. — Купрейчик неожиданно зло выругался и добавил: — А это мы им обязательно припомним.

А немцы продолжали бить красноармейца. Он уже не двигался и лежал не защищаясь. В бинокль было видно, как бессильно дергалась его голова после каждого удара ногой. Купрейчик, сжимая побелевшими пальцами бинокль, сказал:

— Да и с автомата на таком расстоянии им вреда не причинишь, только выдашь себя!

Луговец и Губчик видели, сколько труда стоило лейтенанту сдержаться. Наконец немцы перестали избивать пленного, и он, раскинув руки, неподвижно лежал на середине двора. К нему подошли двое и, взяв за ноги, потащили в угол двора. Там находился сарай, а рядом небольшая пристройка, где обычно держат свиней. Смеясь, они затащили туда пленного и закрыли дверь.

— Дай бог, чтобы он выжил, — глухо проговорил лейтенант, — ночью мы нагрянем сюда.

Они пролежали еще около двух часов, прежде чем лейтенант оторвался от своих записей и схем. Он протянул бинокль Луговцу:

— На, Женя, наблюдай, фиксируй, в какие дома немцы заходят, считай, а я с Петром прогуляюсь дальше вдоль леса. Попробуем переговорить с кем-нибудь из местных. Видишь, из леса бревна возят.

Действительно, немцы подвозили бревна к траншеям, а разгружали их женщины и старики. Купрейчик подумал, что остальные жители деревни, наверное, рубят лес.

Они осторожно двинулись в глубь леса. Через полчаса оказались у дороги, по которой с ревом проходили грузовики с бревнами, медленно проезжали телеги, запряженные лошадьми.

Купрейчик долго наблюдал за дорогой, и Губчик, не выдержав, спросил:

— Товарищ лейтенант, чего мы ждем? Давайте я подойду к любому мужику, который будет ехать на телеге, и поговорю с ним.

— Э-э нет, дорогой, — чуть улыбнулся Алексей, — ты не торопись. Полежи, понаблюдай сначала, а главное пораскинь мозгами, кого лучше окликнуть. Мужика или бабу. В таком деле можно и на беду напороться. Ведь кто мог остаться при немцах из мужиков? Или беспомощный старик, или подросток, или же трус, а может, тот, кто их власть признал. Все другие мужики в Красной Армии или в партизаны подались. Ты присмотрись, мимо нас проходят и такие, кто мог бы не вожжи, а винтовку в руках держать. Так что лучше нам к женщине обратиться. Она в такой ситуации надежней.

Губчик замолчал и терпеливо ждал, когда командир заговорит с ним. Наконец на дороге показалась телега, на которой лежали два довольно длинных бревна. Рядом с телегой шла, тяжело переставляя ноги, пожилая женщина. Дорога была пустынна, и Купрейчик рискнул. Он встал и окликнул женщину:

— Мамаша, мы — красноармейцы! Но бойтесь нас, лошадь привяжите к дереву и подойдите к нам, спросить кое-чего хотим.

Женщина испуганно оглянулась и сделала несколько шагов вперед.

— Да вы не бойтесь нас, — начал снова успокаивать ее Купрейчик, — мы свои — советские!

Женщина, привязав вожжи за дерево, направилась к разведчикам, настороженно ощупывая их взглядом, рассматривая их странную одежду.

Купрейчик понял, что ее смущает, улыбнулся и расстегнул куртку:

— Да мы свои, мамаша, свои! Мы разведчики и поэтому так одеты!

— Родненькие, и вправду свои! Тут же кругом немцы, вам уходить надо!

— Не волнуйтесь, все будет хорошо! Вы лучше скажите, куда лес возите?

— Как куда? Нас же всех немцы на работы выгнали, окопы строим.

— Что же вы окопы против своих строите? — спросил Купрейчик и сразу пожалел.

Женщина посмотрела на него широко раскрытыми глазами и вдруг заплакала:

— Ой, миленькие вы мои, моих же четверо сыновей в Красной Армии, а сама, выходит, немцам помогаю! Как подумаю об этом, так хоть в петлю лезь! Они же всех: и стариков, и баб, и даже малолетних детей на работы выгнали. Троих, кто не вышел, — расстреляли, а дома керосином облили и сожгли.

В этот момент послышался шум мотора, и лейтенант быстро сказал:

— Возвращайтесь к лошади и сделайте вид, что с телегой или с лошадью возитесь, а когда машина пройдет, поговорим еще.

Только женщина подошла к лошади и взялась за уздечку, как показался тяжело груженный лесом грузовик. Чадя дымом, он медленно проехал мимо. Лежа в кустах, разведчики успели увидеть, что в кабине сидели двое: шофер и солдат, скорее всего автоматчик.

Как только машина скрылась за ближайшим поворотом, женщина быстро подошла к разведчикам. Вытирая глаза кончиком вылинявшего ситцевого платка, сказала:

— И когда уж вы прогоните их?

— Прогоним, мамаша, обязательно прогоним! — пообещал Купрейчик и спросил: — Вы не знаете, что за часть у вас в деревне стоит?

— В деревне находится ихняя строительная часть. Она и строит окопы. Но есть и другие немцы. Они с другой части. Эти самые опасные. Вчера привели одного партизана, так вы бы посмотрели, как они измывались над ним. И били, и кости ломали — все выпытывали, кто он и где другие партизаны находятся.

— Ну и что с ним? — спросил Купрейчик, а сам вспомнил, как фашисты избивали военнопленного.

— Не выдержал он пыток и помер. Немцы заставили стариков за деревней, в поле, яму вырыть и бросили туда, бедненького, даже холмика не разрешили над могилой сделать, не то чтобы крест поставить.

— А в каком доме живут те, к кому партизана приводили?

— Недалеко от края села, — и женщина, путаясь стала объяснять. Но Купрейчик понял, что речь идет о том же доме, во дворе которого избивали пленного красноармейца.

— Мамаша, а кто в том доме живет?

— Три ихних офицера. Злые, как псы цепные!

— Дом охраняется?

— Да, с вечера солдат с автоматом вокруг дома ходит.

Женщина еще немного постояла с разведчиками и пошла к лошади.

А Купрейчик не торопился уходить с лесной дороги. Они с Губчиком вскоре остановили старика, который устало брел рядом с телегой. Старик полностью подтвердил то, что сказала женщина.

Вскоре Купрейчик и Губчик отправились обратно к своему НП. Луговец при их виде проговорил:

— И где это вас черти носят? Думал, может, уже попались и вот-вот приведут вас в эту деревню, как того красноармейца.

— Не ворчи, Евгений, — улыбнулся Купрейчик, — скажи лучше, что нового?

— Да почти ничего. Немцы на грузовике увезли пленного. Кстати, офицеры из этого дома заслуживают того, чтобы мы ночью их навестили. Они не имеют отношения к саперам. Видите дом с голубыми наличниками?

— Это тот, где легковушка во дворе стоит? — спросил лейтенант.

— Да. Обедали там человек шесть офицеров.

— Дом охраняется?

— Точно. Часовой недавно в тенек забрался у сарая. Офицеришки ушли из дома, вот он и решил, что нечего торчать на солнцепеке, — продолжал Луговец. — Вон там, на бугре, немцы зарыли в землю самоходки, — показал он рукой левее деревни.

Купрейчик взял бинокль и посмотрел на гряду небольших высоток, цепочкой протянувшихся за змейкой траншеи. Однако он не сразу заметил искусно запрятанные бронированные машины. Насчитал пять, как раз по количеству холмов. Потом уточнил у Луговца:

— Сколько самоходок?

— Пять. Они их с умом припрятали, даже маскировочные сети натянули.

Купрейчик сделал соответствующие отметки на схеме.

— Что еще?

— В лесу стрельбу слышал. Не наши ли на немцев напоролись?

«И я ведь слышал, — огорчился Купрейчик, — а внимания не обратил».

— Будем надеяться, братцы, на лучшее. Давайте перекусим и двинемся к базе. Думаю, что ночью сюда вернемся. Запоминай, Женя, подходы к дому, где офицеры живут: ты к ним с группой подойдешь, а я — к саперному начальству, авось карты заполучим.

Даже когда обедали, продолжали наблюдать за деревней, мысленно прикидывая, как ночью, в темноте придется проводить операцию.

Алексей долго смотрел на ряд торчавших обуглившихся печей — памятников бывшим домам, чьих хозяев немцы расстреляли или сожгли. Сразу же вспомнились родители, которые остались в деревне недалеко от западной границы. «Что с ними? Живы ли?» Тупая, ноющая боль снова появилась в груди.

Возвращались они тем же путем и были на месте, когда день клонился к вечеру. Купрейчик внимательно слушал доклады старших групп. Вскоре в его блокноте было записано много интересных и важных сведений о силах противника.

Задерживалась только группа Чернецкого, и лейтенант все чаще и чаще с беспокойством поглядывал на часы: не случилось ли что с ними? А вдруг стрельба в лесу имеет отношение к Чернецкому, Головину, Зайцеву?

Беспокойство командира передалось и всему взводу. Разведчики примолкли, чутко прислушивались к каждому шороху, скрипу дерева или треску обломившейся веточки. Чтобы хоть немного отвлечься от тревожных дум, лейтенант начал составлять письменный отчет о результатах разведки.

Вскоре вернулись разведчики. Они привели связанного немецкого офицера-танкиста.

Чернецкий устало объяснил:

— Обследовали мы свой район, обнаружили, что лес, вот в этом квадрате, — он пальцем показал место на карте, — забит войсками. Танки, самоходки, пехота — одним словом, довольно крепкий кулак собран для удара. Кстати, пленный подтвердил это. Пришлось нам допрашивать его сразу как взяли, боялись, что если вдруг напоремся на их засаду, то можем потерять ценного языка. Идти было трудно, поэтому и опоздали.

Когда лейтенант закончил докладную и еще раз проанализировал добытые сведения, беспокойная мысль засела в его мозгу. Он смотрел на карту и думал: «Не надо быть большим стратегом, чтобы разгадать замысел немцев. Против нашей дивизии они готовят укрепления, думают обороняться. Наверное, считают, что раз мы продвинулись на запад дальше других — значит, нашими войсками наносится главный удар именно здесь. А там, где завязла соседняя дивизия, немцы готовятся к атаке. В этом месте они и могут нанести удар по левому флангу».

Купрейчик зримо представил фашистские танки, рвущиеся вдоль обороны полка и сминающие все на своем — пути. Он все больше приходил к мысли, что пленного и полученные сведения надо будет доставить командованию. «Конечно, было бы здорово, если бы мы прихватили кого-либо из саперов, расположившихся в Дедово, или того же офицера, который красноармейца мордовал, или карты».

Долго думал командир, прежде чем принял решение. А приняв его, тут же собрал вокруг себя бойцов:

— Здесь останется Чернецкий и с ним еще шесть человек. Ваша задача: дождаться возвращения группы, которую я направлю к вам после операции в деревне, и вместе с вот этим донесением, — лейтенант протянул Чернецкому несколько листов бумаги, сложенных вчетверо, — доставить пленного, а возможно, и двух, если добудем в деревне еще, в полк. Мы же пойдем дальше.

— Сколько нам ждать группу, которая вернется?

— До завтрашнего вечера. Надо, чтобы за ночь вы, кровь из носа, были у наших. Запомни, Миша, когда будете переходить линию немецкой обороны, в случае необходимости двумя красными ракетами можешь вызвать огонь артиллерии. Они будут готовы прикрыть нас по нашему сигналу в любом месте.

Расставались молча. Поделились продуктами, и взвод тронулся в путь.

Впереди шел Купрейчик. Он торопился еще дотемна обойти стороной танковую группу противника и побыстрее приблизиться к деревне Дедово. Разведчики двигались бесшумно: ни треска веток, ни лязга, ни даже громкого дыхания. Друг другу в затылок, держа наготове автоматы, они скользили мимо деревьев.

Когда они подошли к деревне, пошел дождь. Он все усиливался, превращаясь в настоящий ливень. Купрейчик не знал, радоваться или огорчаться ему. Конечно, во время дождя подобраться к часовому будет легче, но затем идти по мокрой, раскисшей пашне, которая раскинулась по ту сторону деревни, будет нелегко.

В темноте они приблизились к деревне Дедово, и операция началась.

Лейтенант шел во главе группы, во все глаза смотрел в черную, при шуме дождя казавшуюся жуткой, ночь. Справа осталось расплывчатое пятно — это дом. А разведчики стремились к соседнему. Вот и забор. Степаныч молча подставил свою широкую спину под мокрые и грязные сапоги товарищей. Все перелезли через забор, а Степаныч и Губчик остались с этой стороны. Залегли, держа под прицелом две стороны темной, без огонька, поливаемой дождем улицы.

Часового лейтенант решил убрать сам и, сжимая в руке финку, медленно полз по двору к сараю, где, прижавшись спиною к бревнам на пустом ящике, боком к Алексею, сидел немецкий солдат. Когда до него осталось не более четырех метров, Алексей начал осторожно подниматься. Но вдруг солдат вскочил и направил на него винтовку...