Позиции, что наши, что германцев, тянулись в обе стороны от горизонта до горизонта.
Траншеи, блиндажи, убежища, пулеметные гнезда, проволочные заграждения…
Всё ещё и в несколько рядов.
Артиллерия, что могла любую крепость по камешку разобрать, с ямами в земле ничего не могла поделать.
Наступать было совершенно невозможно — слишком сильны были у противников полевые укрепления.
Тут чья-то умная голова про подкопы вспомнила.
Что с немецкой стороны, что с французской сейчас этим и развлекались. Рыли тоннели под вражескую оборону, что-то взрывающееся туда закладывали и бабахали. Где-то тонны шеддита тратили, где-то порохом обходились. Французские арсеналы уже не один десяток лет от черного пороха просто лопались, вот его чаще и использовали.
В общем, копали земельку и фугасы устраивали.
Наш участок обороны не являлся исключением.
Время от времени, я наших кротов в чувство и приводил. То, завалит кого, то без свежего воздуха кому-то плохо станет.
Кроты ещё и сапы рыли — скрытые ходы сообщения, направленные в сторону противника. Проберутся тихой сапой солдаты к позиции врага, выпрыгнут как чёртики из коробочки и давай его разить…
Что в сапе, что в тоннеле работать тяжело. Высота — чуть больше полметра, ширина — ещё меньше, а тянется проход под землей на десятки метров. Тесно, душно, мокро… Вентиляционную шахту наверх не пробьешь, воду постоянно откачивать надо.
Да, ещё и не жарко там, в тоннеле. Особенно — зимой.
Нор под землей много требуется, не только для устройства мин они нужны, но и контрмин. У нас из-под первой линии траншей контрминные тоннели вперёд на двадцать метров идут. Где и больше.
Специальные посты под землей постоянно слушают — не копают ли где под нас германцы.
Слушали-слушали, да прослушали.
Я только из землянки своего перевязочного пункта наверх вылез, по всем пятидесяти ступенькам поднялся, прикурил, как земля под моими ногами дрогнула.
Землетрясение?
Ну вот, и это повезло тут испытать…
В стороне нашей первой линии обороны в небо начала подниматься какая-то чёрная стена.
Что это?
Затем там же что-то ярко-ярко сверкнуло. Как будто сразу несколько молний ударило, причем, откуда-то снизу.
С небольшим запозданием грохнуло.
Так же при грозе бывает — сначала молнию видишь, а затем слышишь гром.
Кстати, громыхнуло знатно…
Мля!
Проспали германцев!!!
Подвели они под оборону нашего полка тоннель!
Все наверх! — проорал я в подземелье перевязочного пункта.
Ага. Так они меня и услышали.
Пришлось бежать вниз и там уже отдавать необходимые распоряжения.
Через несколько минут я с фельдшерами и санитарами уже бежал по ходам сообщения к первой линии.
Воронка впереди поражала размерами…
Сколько же они под нас заложили? Как долго копали? Впрочем, сейчас ли об этом думать.
По краям воронки лежала мешанина из земли, обломков брёвен, обрывков проволочной сетки, тряпок, какого-то хлама.
Прямо напротив меня, метрах в двух, валялась нога в сапоге, оторванная в верхней трети бедра. Тела, которому она раньше принадлежала, рядом не было.
— Что встали? Тем, кто ранен, помогайте! — проорал я совершенно по-граждански.
Рядом с воронкой живых нет, их надо подальше от неё искать.
От второй линии к первой бежали наши солдаты. Со мной поравнялся усатый унтер.
— Сейчас в атаку германец пойдет, — зачем-то сообщил он мне очевидное.
Само-собой, не просто так немцы тут такой фейерверк устроили.
Два мои младших врача сейчас на перевязочном пункте, а я что тут делаю? Последствия контузии в виде ярко выраженного слабоумия?
Мне даже за себя стыдно стало. Веду себя как бабы в селе Федора. Они, где пожар случиться, сразу все бегут смотреть, потом в отдалении в рядок встанут и глаза пучат.
Я не лучше их поступил, словно затмение какое-то на меня нашло. Мне сейчас сортировкой поступающих раненых заниматься надо, определять очередность оказания им помощи. Кого-то и сразу велеть в сторонку в палатку отнести. Это, не жильцы уже которые. Цинично и подло? Да, но война — она и есть такая.