Прошло несколько дней и всё успокоилось.
Как-то само собой рассосалось.
Почему и как, я сказать не могу.
Нижних чинов бригады с утра до поздней ночи загрузили муштрой, так, что дух им перевести было некогда.
Мне от командира полка поступил аналогичный приказ, и сейчас мои фельдшеры и санитары с перерывами на прием пищи бинтовали, накладывали шины, носились как угорелые с носилками. Тогда только и отдыхали, когда их в виде раненого на этих самых носилках и перетаскивали с места на место.
Кормить стали хуже, зато вина было вдоволь.
В ноябре нас вернули обратно на фронт. Нам был выделен участок перед фортом Бремон и деревней Курси. Они были заняты немцами. Позиции германцев были лучше — форт находился на возвышенности и обстреливать противнику нас сверху было весьма удобно.
День тянулся за днём, фронт стоял на месте, ничего выдающегося не происходило.
Скука в обнимку со смертью…
Письма из России стали приходить с большой задержкой, а когда их доставляли — читать там почти было нечего. Цензурой половина строчек была нещадно замазана, а иногда — и две трети.
Между солдатами и офицерами поползли разные слухи. Всё больше тревожные.
— Что-то дома неладно, Иван Иванович…
Рязанцев повадился ходить ко мне в гости, чуть ли не через день наносил визиты.
— Не больше Вас, Никифор Федорович, знаю. От князя давно никаких известий не поступало.
Французские газеты ясности не вносили. Тишь да гладь, если их читать, повсеместно были.
Что меня тревожило — в ротах становилось больше больных. Испанка, мать её за ногу…
Нижние чины маски носить не желали. В присутствии офицеров ещё как-то свои лица ими украшали, а только те за угол траншеи завернут — сразу их снимали.
— Дышать в них плохо, — такой у них один разговор и был.
В феврале нас опять отвели в резерв.
Раньше это вызывало радость, а сейчас полком завладело какое-то безразличие. Чувства у людей как-то притупились, эмоции пропали. Если физически вроде всё было и в пределах нормы, то на лицо было психическое истощение.
Я тоже ходил как сонная муха.
В один день всё поменялось.
В расположение первого батальона, непонятно, как это и произошло, пробрался русский революционер-эмигрант из Парижа. Его быстро за пределы части выдворили, но он успел рассказать, что в России революция, императора у нас уже нет.
Всех это как обухом по голове ударило. Ну, кроме меня. Я-то знал, что скоро революция случится, да ещё и не одна.
Информация о революционных событиях была только неофициальная. Ни французы, ни наше посольство в Париже никаких сведений Лохвицкому не предоставляло.
Солдаты собирались группами, перешептывались, тихонько с оглядкой толковали между собой.
Оповестить эмигранту из Парижа удалось всего нескольких человек, большинство его и в глаза не видело.
— Царь де из-за сильной усталости добровольно отказался от престола…
— Какой, скинули его…
— Царствование своему брату Михаилу передал…
— Генералы теперь правят…
— Подставные от германцев…
Чего только я краем уха в эти дни не услышал. При виде меня мои подчиненные замолкали, а только я отходил — опять продолжали друг друга будоражить.
Что дальше будет?
Как всё повернётся?
Ротным командирам Лохвицким был отдан приказ говорить нижним чинам, что пересуды о революции — это только вздорные слухи. Никаких официальных приказов нет, а значит — живём как жили.
Я помалкивал. На все вопросы того же Рязанцева только разводил руками.
— Никифор Федорович, мне не большего Вас известно…
— Что-то на сердце у меня, Иван Иванович, не спокойно. Как мы теперь без императора?
Как, как, а вот так…
Времена впереди смутные. Умоется Россия кровушкой.
Никак не думал я раньше, что застанут меня революционные события во Франции. Потом же, когда сюда попал, не до дум про революцию было. Жил одним днём, как многие, на фронте. Сегодня вечер живым встретил — хорошо. Утром на этом свете проснулся — вообще отлично. Пуля царапнула — да какая мелочь, главное — не в живот, руки-ноги не оторвало…
На фоне всего этого нас неожиданно ночью подняли и скорым маршем двинули бригаду в сторону линии фронта.
Руководство бригады и командиры полков, скорее всего, что-то и знали, а до меня, сошки малой, никакой информации не довели. Встал и пошёл — вот и всё. Вернее — поехал. Французы теперь нам достаточно автомобилей для медицинской службы выделили. Не на лошадках мы сейчас перемещались. Водителями были французы, это иногда вызывало некоторые недоразумения. Впрочем, мелкие и незначительные.