Так, так, так…
Это, что же у нас такое получается?
Брат на брата?
Россиянин на россиянина?
Сосед на соседа?
Солдат, что рядом с тобой в одной траншее сидел, сейчас в тебя же стреляет?
Ситуёвина…
Наши охотники с земляками из вражеских окопов новостями делятся! Убили де, Ванька, дружка твоего из второй роты… Кто? Да вы же, из своих пушечек…
Сами своих…
Во, до чего дожили.
Я сидел и курил. Здоровью вредил.
Выдалась у меня свободная минутка.
Рассуждал, мысли невесёлые в мутной головушке перекатывал. Почему, мутной? Устал я, устал. Морально не меньше, чем физически.
Это же, господа мои дорогие, самая настоящая гражданская война получается! Когда свой в своего стреляет. Не в германца пришлого, а россиянин в россиянина.
Сейчас, Малиновский вон говорит, против нас какие-то «батальоны смерти» формируют. Кто в этих батальонах будет? Скорее всего солдатики наши же, из фельтенцев. Те, что на одних кораблях с нами через моря и океаны плыли. Будем штыками друг друга колоть в департаменте Ла-Крез…
Гражданская война…
В школе дома нам рассказывали, что она после Октябрьской революции началась. Тут же — вот она, кушайте полными ложками…
Были дома эти события? Не были? Хрен знает…
Я не заметил, как за тяжелыми думами сигарету докурил.
Так, вот и Родион бежит. Легок на помине. Только чёрта вспомнишь, ту он и появится.
— Иван Иванович, принесли!
Вид у стрелка-санитара довольный-довольный.
— Что принесли? — не сразу понял я.
— Лекарства. — Родион на меня как на идиота посмотрел. — Что заказывали.
Заказывал? Я? Да, заказывал французский перевязочный пункт разорить. Было дело.
— Охотники наши несколько узлов принесли. Сейчас сюда доставят.
Положительные эмоции из Родиона так и пёрли. Всех окружающих заражали. Да и был-то из окружающих — один я.
— Прекрасно! Будет хоть чем раненых лечить.
По лицу моему, такая же, как у Родиона, улыбочка забродила. Много ли человеку для счастья надо? Теперь будет чем наработаться…
Принесли узлы. Чего там только не было! Баночки, коробочки, даже хирургические инструменты! Хорошо французы живут. Богато.
Подписано, правда, всё на французском и на латыни, но — разберусь. Я латынь и дома в медицинском институте изучал, и здесь в академии.
Латынь — международный медицинский язык.
Rubor, tumor, calor, dolor, functio laesa — эти слова, что в Аргентине, что в Англии любой врач одинаково понимает. Это — краснота, опухоль, жар, боль, нарушение функции. То же самое фармацевтической латыни касается. Разберусь. Не дурнее же я паровоза.
Я развязал узлы, что сегодня ночью наши охотники добыли. Разложил всё на столе, кровати, табуретах…
Много. Ну, много — немало.
Сначала из всех куч выбрал перевязочный материал.
— Родион! Неси это в перевязочную. Куда положить — знаешь.
— Знаю, знаю… — закивал головой мой помощник.
Мои подчиненные хорошо знают — что где лежит. У всего есть своё место. Это — чтобы, когда понадобится, долго не искать. Даже в темноте с закрытыми глазами могут требуемое найти.
Лежащего передо мной сразу убавилось.
Сейчас отберем обезболивающие.
Ого! Французы тоже трофеями пользуются. Часть препаратов этой группы были германскими. Мне-то какая сейчас разница. В России они у нас тоже почти все немецкими были.
Вроде бы много всего мне принесли, а разбирал сокровища я меньше часа.
Что? Всё? Маловато будет…
С моими потребностями через три-четыре дня, а то и меньше, опять придётся французов грабить.
— Родион! Родион!
Нет ответа. Куда он запропастился?
— Иду, Иван Иванович…
Идёт он. Бегом надо сейчас бегать!
— Скажи, чтобы раненых на перевязку готовили.
— Хорошо, хорошо, Иван Иванович.
Конечно, хорошо. Сейчас есть у меня чем работать.
Так, а позавтракать? Потом, всё потом. Раненые ждать не должны.
Вот покурить в запас нужно. Когда теперь ещё получится…