Что-то мне говорило, наверное, мой внутренний голос — не побегут прямо сейчас ля-куртинцы сдаваться.
Дойдёт дело до обстрела артиллерией.
Плохо всё будет.
Появится много жертв…
Так, а с больными моими, что?
Большая часть из них пластом сейчас лежит. Начнут пушки нас снарядами засыпать, а они даже убежать спрятаться не смогут.
Я-то пока хожу, хоть каждый день возбудители испанки в мой организм попадают. Тут спасибо зверькам моим золотым — всех болезнетворных вирусов и бактерий, что в меня проникают, они сейчас быстро ликвидируют. Раньше такого не было, а тут они всё же приноровились. Персонал лазарета на меня уже косится — не колдун ли Иван Иванович какой, не заговоренный ли он? Все испанкой болеют, а его никакой леший не берёт…
Надо в солдатский комитет идти. Телеги просить. Попробовать вывезти пациентов лазарета из лагеря.
Не будут же в телеги с больными стрелять. Тем более, я их флагами с красным крестом оборудую. Настоящих санитарных телег у меня здесь нет, значит — устроим импровизацию.
В лазарет Фельтена ближе всего больных вывезти. Туда и попрошусь.
Ничего лучшего пока в голову мне не приходило.
В лагере наблюдалась нервозная обстановка. Кое-где почти митинговали.
Я прошел в барак солдатского комитета, объяснил ситуацию.
— Сдаваться мы не собираемся, винтовок из рук не выпустим, а больных, правда, лучше вывезти. Водопровод уже фельтенцы нам перекрыли, да и кормить больных надо… Тем более, Иван Иванович, что лекарств у Вас, как говорите, больше нет.
Водопровод — это плохо…
С кормёжкой — совсем беда. Мяса, муки — кончились запасы. Вчера весь день консервами мои пациенты питались. К тому же — по половинной норме выдачи. Сегодня утром — одним чайком пробавлялись. Без хлеба.
— Дадим телеги и лошадей. Готовьте своих больных.
Так мне в солдатском комитете сказали.
Не успел я уйти из комитета, как туда самокатчик от Занкевича прибыл. Должны де все из лагеря в течение часа выйти, а то — обстрел начнётся.
Ему велели Занкевичу дулю с маком показать.
— Постой. — тронул я за рукав посланца. — Передай там, скоро из Ля-Куртина больных вывозить на телегах начнут. Пусть не стреляют.
Самокатчик мне в ответ кивнул. Передаст он мол всё, как я прошу.
Чуть не бегом он из комитета потом убежал. Думал, наверное, что бока ему намять ещё могут.
Я заторопился в лазарет. Надо скорее больных вывозить, пока обстрела ещё нет.
В час я, понятное дело, не уложился, но, вроде, пока не стреляли…
Когда мои телеги с пациентами из лагеря уже выезжали, навстречу вестовой на лошади нам попался. Ходко он нёсся в Ля-Куртин, опять, наверное, с каким-то приказом от генерала.
Я приказал возницам ходу прибавить. Хотелось мне сберечь всё же пациентов.
— Стой!
От окопа к моему обозу бежал унтер-фельтенец.
— Стой! Поворачивай обратно!
— Что такое! Тут у меня больные! — я соскочил с телеги. — Пропускай давай!
— Не велено никого пущать, Иван Иванович…
Ого, по имени-отчеству меня называет…
Я присмотрелся — вроде, знакомый унтер. Раненого я его как-то спасал.
— Не велено, доктор.
Вид у унтера был виноватый.
— Не в моей воле мне вас пропустить. Велено заворотить обратно.
Тут рядом с унтером два аннамита нарисовались. Ни слова не говоря на меня со штыками поперли.
— Стой, стой! — начал их останавливать унтер. — Это же наш доктор!
Аннамитам, что доктор, что полковой батюшка…
Пришлось мне дать приказ обратно в лагерь телеги повернуть.
— Не выпустили… — поделился я очевидным с солдатами у ворот лагеря. — Аннамиты чуть штыками не закололи.
Старший на посту даже выматерился.
— Вот и сдавайся им… — даже руками в заключение он развёл. — Езжайте обратно.
Ну, а куда больше? Туда, в наш лазарет мы и вернулись.
Лагерь бурлил. У комитетского барака не одна тысяча ля-куртинцев, это на первый взгляд, уже собралась.
— Не пойдём!
— Пусть стреляют!
— Всех-то не перебьют!
И прочее, и прочее летало над толпой.
— Не откроют огонь!
— Чёрта с два!!!
— Французское правительство не даст громить дорогие казармы!
Прошёл час. Обстрел не начинался.
— Забоялись!
— Кишка тонка!
— У нас тоже винтовочки имеются!
У многих солдат настроение стало какое-то веселое. Так мне показалось. Эх, не рано ли радуются…
Ещё час.
Французские пушки стрельбу так и не начинали.
Толпа начала расходиться.
— Не царское время.
— Не разрешил Керенский расстрелять нас!
— Иди ты, со своим Керенским!
Местами среди расходящихся солдат вспыхивали перепалки. Нервы-то у всех были на пределе.
— Вся надежда на Советы.
— Про Ленина тут на днях один солдатик сказывал…
— Да, он всю жизнь борется за народ, а царское правительство его с каторги на каторгу гоняло…
— Брата его царь повесил.
— Повесил? Значит вся семья у них за народ…
— Одного повесили, а второй брат его место занял.
Так. Уже про Советы и Ленина разговор пошёл…