Ваш номер — тринадцатый

Глава двадцать шестая Земля обреченных

Ветер с Балтики нещадно трепал им волосы, заставлял поднять воротники курток. Вот уже час, как Зорин с Администратором прогуливались по берегу начинающего штормить Финского залива.

Для Зорина это был необычный день. Впервые Администратор не призвал его в очередной из бесчисленных своих кабинетов, а пригласил на дачу, в старый курортный поселочек со смешным названием Лисий Нос. И вот они бродят по сероватым дюнам, поросшим осокой и приземистым шиповником, которому не страшны никакие балтийские шквалы.

— Однако этот ветрило начинает пробирать до костей, — заметил Администратор. — Не пора ли поворачивать оглобли?

Вскоре прибрежная роща укрыла беглецов от неистовств разгневанной стихии. Лишь изредка случайный порыв ветра еще настигал их и мстительно ударял в спину.

— Должен заметить, что вы, батенька мой, неплохо вписались в нашу команду! — произнес Администратор, поднимаясь вслед за гостем на крыльцо дома.

Дом был деревянным, синего с белым цвета. Вдоль второго этажа его опоясывали резные балкончики, а кровлю венчали островерхие башенки: архитектура старых финских дач.

В прихожей Администратор сбросил куртку и оказался во всегдашней своей зеленой жилетке. Тут же от него, как обычно, повеяло ароматами былых пожарищ. Но хозяин, словно не замечая нарастающего запаха гари, продолжал нахваливать своего спутника:

— И «анти-Мышонкинской» операции вы придали должное, как говорилось при советской власти, идеологическое обеспечение. А этому кукишу марципановому — депутату Гайдышеву — ну прямо алую дорожку расстелили! Неплохо, совсем неплохо!

Тут гостю сделалось неуютно. Администратор говорил приятные, щекочущие самолюбие, слова, но произносил их как-то неодобрительно, будто не радовался усердию подчиненного, а констатировал нечто, достойное сожаления. На всякий случай Зорин решил увести разговор в сторону:

— Петр Аввакумович, я давно уже спросить хочу. Мне Фабиан (царство ему небесное!) в свое время разъяснил, что «Утренняя звезда» — мощная транснациональная компания. А чем она конкретно занимается, я никак в толк не возьму.

Они вошли в обитую деревом комнату и уютно расположились в деревянных креслах-качалках. Выслушав Зоринский вопрос, хозяин кивнул лобастой башкой:

— Наша фирма, батенька вы мой, занимается ткачеством.

— Чем?! — выпучил глаза Зорин.

— Да-да, — позволил себе улыбнуться Администратор. — Вы не ослышались! И бог, и Люцифер — изрядные ткачи. Бог ткет полотно вечности, бесконечную, так сказать, ткань мироздания. Ну а наш Князь изготовляет полотно земной жизни. И вот ведь штука: скорей всего, ни тот, ни другой не знает досконально, что же за узор выткется на его ковре в конце концов.

— Ну, — протянул Зорин разочарованно, — это вы меня аллегориями потчуете! А я-то просил — конкретно!

— Вот и я вам — конкретно. Это наш, если хотите, технологический процесс. Мы протягиваем нити человеческих судеб, сплетаем их друг с другом, одни укорачиваем, другие наращиваем. (Что вы уже, надеюсь, усвоили, хотя бы на собственном примере!) Вот из этих миллионов ниточек и ткется наша холстина. Прелюбопытная ткань получается! Хотя, между нами, и препротивная. Полотно мелких пакостей и величественных злодейств, мучительной зависти и торжествующей подлости, нелепых амбиций и униженного ползания на брюхе.

В окно билась ранняя весенняя бабочка с серыми крыльями, рвалась в заоконный мир. Чичеванов поднялся, неуловимым движением поймал мятущуюся пленницу и выпустил в открытую форточку.

«Добренький! Скажите пожалуйста!» — отметил не без яда Зорин. И позволил себе настойчивость:

— И все же! Как протекает сам процесс вашего ткачества? Конкретно!

— Далась вам эта конкретика! — поморщился Администратор. — Да на кой шут она вам, батенька мой?

Зорин улыбнулся:

— Петр Аввакумович, вы сейчас пытаетесь грубо нарушить закон Российской Федерации. Я, как-никак, представитель прессы, а вы меня лишаете права на получение информации!

— Ну что ж, — вздохнул Чичеванов. — Коли вам так уж приспичило, ясны горы, извольте! Только смотрите, как бы у вас от моей «информации» душа вверх тормашками не перевернулась! Я уж скоро сорок лет как служу в фирме, а и по сию пору не привыкну до конца. Бывает, она, конкретика эта, так на тебя навалится всем своим спудом, всей грязью и гноем человеческим — хоть волком вой!

Он потянулся, громко хрустнул застоявшимися суставами. И уже отстраненно, словно сожалея о вырвавшемся признании, добавил:

— Смотрите, я вас предупредил! Итак? Продолжим или, все же, остановимся, не преступив черты?

Зорин кожей чувствовал: Аввакумыч предупреждает не зря. Там, за этой чертой, наверняка откроются вещи, которые и впрямь «перевернут душу». И если уж такой матерый зубр, как Администратор, до сих пор не может с ними свыкнуться… Но Зорина подначивало какое-то неудержимое любопытство. И он решился:

— Переходим Рубикон!

— Ну что ж! Значит — переходим! — пожал могучими плечами Администратор. — Только уговор: потом не сетуйте!

Он энергично поднялся из кресла:

— Тогда — вперед!

Вслед за хозяином Зорин по винтовой лесенке поднялся на второй этаж и неожиданно уперся в мощную стальную дверь с тремя сейфовыми замками и цифровым кодом. Он даже растерялся: настолько все это было из другого мира — галактически далекого от серых балтийских дюн, густых черничников и старых финских дач с рассохшимися крылечками.

Но вот Чичеванов, попыхтев перед этой бронированной плитой, набрал цифровой код, отпер все замки, отключил охранную сигнализацию. И они, наконец, перешагнули высокий железный порог. Здесь царила атмосфера городского офиса. Единственное окно пряталось за внушительной решеткой.

Наученный предыдущими посещениями Администраторовых кабинетов, Зорин поискал глазами могучий сейф-мастодонт, мраморный бюст какого-нибудь там Макиавелли и очередную картинку, выдранную из старого «Огонька». Ничего этого не наблюдалось. Все было предельно строго, лаконично и безлико. Зато справа от письменного стола ощетинился разномастными кнопками и световыми индикаторами целый пульт управления.

— Ого! — оценил Зорин. — Да вы отсюда, часом, не ракеты стратегические запускаете?

— Ракеты — не ракеты, а стратегию мы отсюда действительно «запускаем»! — откликнулся хозяин.

Он устроился за пультом, щелкнул кнопкой включения — и под потолком засветились экраны сразу трех мониторов. Огромные и неожиданно ловкие пальцы Администратора уверенно порхали над клавиатурой. Казалось, он сейчас — за концертным роялем, вдохновенно играет какую-нибудь там симфонию си-бемоль-мажор. И, подчиняясь этой игре, на экранах мелькала череда сменяющих друг друга сюжетов.

…Перерезанный трещиной каменный карниз внезапно отделяется от фасада и с высоты третьего этажа тяжко обрушивается вниз. Взметнувшееся облачко пыли осело, явило картину: безжизненно распростертое тело, рядом — застиранная тряпичная сумка, опрокинулась, лежит на боку. Из разбитой банки вытекает водянистая сметана, два блеклых яблока все еще катятся куда-то по грязному асфальту…

Вереница кадров бежит, разворачивается, наступает.

…Тяжелый товарняк на полном ходу врезается в бок старенького «Запорожца», застрявшего на железнодорожном переезде. Водитель «Запорожца» с перекошенным лицом распахивает дверцу, пытается выскочить уже понимая, что опоздал… Юркая рука передает пакет с зелеными банкнотами представительному мужчине, восседающему за официальным столом, под портретом президента: «Значит, заметано?..» Двое в черных куртках вламываются в лифт следом за молодой симпатичной женщиной. Один на ходу расстегивает молнию…

Это и впрямь была симфония. Симфония трагедий, низости, человеческих страданий. Администратор наращивал темп, исполнял ее все быстрей и все безнадежней, и в глазах его плескалась всегдашняя боль.

Но тут исполнитель как будто бы устал от этого потока сплошного, нескончаемого несчастья. Он взял последний аккорд и снял пальцы с клавиатуры.

На всех трех экранах высветился в разных ракурсах зал международного аэропорта — беспокойно гудящий, пребывающий в ежесекундном мельтешении.

— Сейчас мы в режиме реального времени наблюдаем терминал «Пулково-2». Сигнал поступает от нескольких размещенных там камер слежения, — прокомментировал Администратор. — В данный момент завершается регистрация билетов и оформление багажа на рейс 84–05 «Санкт-Петербург — Париж». Самолет тина «Боинг-767» примет на борт 197 пассажиров и 15 членов экипажа.

Одна из камер, скользнув обзорно по залу ожидания, выдала крупный план: маленький, лет семи, мальчик в голубой куртке с капюшоном отделился от группы взрослых, прилипших к стойке бара. Решительно подхватив папин «дипломат» и едва не чиркая им по полу, юный пассажир дотопал до ряда кресел. Взобравшись на мягкое сиденье, деловито открыл кейс, который оказался изящным портативным компьютером.

— Темка! Опять без разрешения трогаешь папин компьютер? — окликнула молодая женщина в ладном брючном костюме.

И, обращаясь уже к мужу, смакующему грейпфрутовый сок со льдом:

— Сережа, ну что ты молчишь? Он же твой ноутбук докопает!

Невозмутимый Сережа, источающий флюиды преуспевания — мистер Молодой Бизнес России, — поставил на стойку недопитый бокал, подошел к сыну и заговорщицки склонился к маленькому оттопыренному уху, торчащему над высоким воротом свитерка:

— Давай, мужичок-боровичок! Врубай компьютер, и дальше — как я тебя учил. Найдешь картинку с папиным портретом и назовешь мне самую нижнюю циферку под ней. Сделаешь это за три минуты — получишь приз. Куплю тебе нового тамагочи!

— Не хочу тамагочи! — захныкал лопоухий Темка. — Он опять помрет, а я плакать буду! Купи мне лучше живого медвежонка!

— Ты и сам — хороший медвежонок! Зачем тебе еще один? — взъерошил ему мягкие волосенки отец. — И заруби на своем конопатом носу: с напой торговаться нельзя! Все, включаю секундомер. Время пошло!

Продолжая улыбаться, он вернулся к жене:

— Доконает ноутбук — новый куплю. Зато через пару лет наш мужичок-боровичок будет шустрить по всему Интернету и мне докладывать — растут или падают папины акции.

— Не будет его боровичок шустрить по Интернету. И разбираться в папашиных акциях тоже не будет! — резко обронил Администратор, волком глядя на монитор.

— А что так? — поинтересовался Зорин. — Мозгов не хватит?

— Жизни не хватит, — пустым голосом пояснил Чичеванов. И бросил взгляд на большой настенный хронометр:

— Через пятьдесят три минуты их «Боинг» наберет крейсерскую скорость и расчетную высоту. А еще через две минуты в хвостовой части фюзеляжа произойдет взрыв средней мощности. Не спасется, ясны горы, никто.

У Зорина во рту стало сухо:

— И это непременно? А изменить как-то, предотвратить нельзя? Почему?

— Потому что такая у них судьба. Они сами выбрали ее, когда купили билет на этот рейс.

— Но отчего?! Отчего именно этот рейс? — все еще недоумевал Зорин. Его подмывало что-то предпринимать, звонить, оповещать, спасать.

Администратор пощелкал кнопками — и средний монитор принялся выхватывать лица стоящих в очереди на рубеже паспортного контроля. Наконец камера прекратила метания, крупным планом наехала на средних лет мужчину в серой тирольской шляпе с кокетливым зеленым пером. Он подошел к турникету и сквозь окошко протягивал загранпаспорт угрюмой расползшейся тетке в форме пограничника. У мужчины были бегающие глазки и хищное личико хорька.

Администратор ткнул пальцем в узкую хорьковую мордочку:

— Спрашиваете — почему? Да потому, что вот он летит этим же самолетом. И долететь никак не должен!

Зорин с острым любопытством воззрился на человека в тирольской шляпе:

— А кто он такой?

— Крыса, — исчерпывающе ответил Администратор. — И крыса эта сегодня должна быть прихлопнута.

— Да, но заодно с ним в этой крысобойке погибнут еще две сотни человек! Они-то за что?

— А это я вам, батенька мой, уже объяснял! За то, что их угораздило взять билеты на обреченный «Боинг». К вашему сведению, знаменитый «Титаник» в 1912 году напоролся на айсберг тоже по той лишь причине, что в Саутгемптоне неосмотрительно принял на борт одну юную леди.

Администратор крутанулся в своем вращающемся кресле, разворачиваясь спиной к экранам:

— Это вам, непосвященным, кажется: трагическая случайность! Там — стрелочная автоматика ненароком выдала ошибку и перевела поезд не на тот путь, тут — невзначай отказал бортовой компьютер, там — террорист какой-нибудь по случаю затесался или торнадо налетел, или буря магнитная разыгралась — разладила навигационные приборы. А на деле-то — никаких случайностей! Господин Случай — это я! Вот и взлетают в небо обреченные самолеты, отчаливают от пирса обреченные корабли, бегут по рельсам обреченные составы…

— А если завтра будет поставлена задача — уничтожить очень уж большую крысу? — спросил Зорин. — Не окажется ли обреченной вся планета?

— Что ж, — откликнулся Администратор. — Очень может быть, батенька вы мой! Только почему же — именно крысу? Завтра мы можем получить команду на уничтожение вполне симпатичного голубя с оливковой веточкой в клюве. Там, наверху, свой расклад, и нам он не ведом.

Зорин передернул плечами, как от пробежавшего холодка:

— А вам, Петр Аввакумович, не кажется, что у вашего «ткачества» другое название имеется: убийство?

Администратор посуровел:

— Уж коли я творить этакое не боюсь, то слов, ясны горы, и подавно не остерегаюсь! Только вы, батенька мой, не поняли главного. Убийцы, уголовники — это совсем иная опера. Мы же — судьбы определяем. А судьба — она и есть ниточка между рождением и смертью. Вот мы на этих ниточках, когда надо, и завязываем узел. Работа такая.

Тут Зорину припомнились разбитые тестикулы несчастного Фабиана и будущий «товарищ Пабло», которого небесный механик вытащил из Невы ради последующей перекройки караванных путей наркомафии. Ну, конечно! Вот они — те «ниточки»!

Да, кстати о небесном механике! Зорин напрягся:

— А с Фабианом нашим что приключилось? На его ниточке тоже вы узел завязали?

Хозяин покачал головой:

— Нет, батенька мой, тут не наша работа. Своей ниточкой господин Шереметев распорядился сам. И ведь не кукиш вам марципановый: крепкий был мужик, просто — бронетанковый! Ан нет, и этого Сивку укатали наши крутые горки! У нас в «Утренней звезде» — сплошные, знаете ли, нервы. Вредное производство! А нравится это или нет — нас не спрашивают.

Он утомленно потер глаза:

— Вся жизнь — долговая яма! Только и знаем, что платим долги. Особенно те, что сделаны не нами!

— Не понял, Петр Аввакумович! О чем вы? — удивился Зорин.

— Да нет, это так! Не берите в голову! — словно опомнившись, махнул рукой Администратор. — Так вот, о ниточках. Иной раз и впрямь приходится завязывать очень много узлов кряду. Но тут уж не нам решать: на то центральный офис имеется. А мы что? Мы — исполнители, один из сотен филиалов.

— А в Москве тоже есть свой филиал «Утренней звезды»?

— И в Москве, и в Лос-Анджелесе, и где-нибудь на Тринидаде-и-Тобаго — тоже! Мы, питерцы, отвечаем за свой регион. Хотя главная контора нет-нет, да и поощрит кого-то из наших загранкомандировкой. Вот Аполлинарий недавно в Амстердам слетал. С пустяковым, надо сказать, поручением (младенец бы справился!). Зато на просвещенную Европу лишний раз посмотрел. Да заодно — удачно так совпало — выступил там с блестящим докладом. В Голландии как раз международный симпозиум проходил. По гуманистическому наследию Эразма Роттердамского.

Слова «Амстердам», «международный симпозиум» и «доклад» в воспаленном воображении Зорина сами собой сложились в облик хиппующего голландского Гайаваты. А тут еще — и Эразм, любимое словечко мексиканской чертовки! Настроение тут же упало на несколько делений вниз.

Между тем хозяин поднялся из кресла:

— Ладно! Соловья, ясны горы, баснями не кормят! Идемте-ка, батенька мой, вниз, отобедаем, чем бог послал!

«После твоих басен не обедать, а вешаться впору!» — думал Зорин, спускаясь по деревянной лестнице, которая стонала и вскрикивала под могучей стопой Администратора.

Войдя в просторную кухню, Зорин огляделся:

— А где же у вас плита?

— Да вон — микроволновка, — кивнул Администратор.

— А газовой что, нету? — не отставал гость.

— Нету газовой! — неожиданно сердито отозвался хозяин. — И печки нет! И спичек в моем доме вы тоже не найдете!

Зорин изумился — «чего это он?». И, кстати, припомнил: час назад, пробираясь сквозь березняк, они набрели на старое кострище — и Администратор шарахнулся от давно остывшей золы, словно от пригревшейся на солнце гадюки. А как Аввакумыч «не расслышал» относительно шашлычка, который неплохо бы затеять на березовых угольях? Зоринская память тут же потянула из своих загашников целую цепочку маленьких странностей этого человека. И то, что при нем категорически запрещается не только курить, но даже вертеть в руках зажигалку. И то, что от самого него непрерывно несет пожарищем…

«Вот те на! — стукнуло в голову Зорину. — У больных бешенством наблюдается водобоязнь, а у этого — огнебоязнь какая-то! И как это он, при таком бзике, умудрился тех чмошников из «Фаланги-М» спалить в геенне огненной?»

Но вслух он спросил другое — вежливое и вполне нейтральное:

— Петр Аввакумович, а собаку вы не держите?

— Не держу, — откликнулся хозяин. — Не имею ни собаки, ни кошки, ни близкой и дальней родни. Никого и ничего! Так спокойней: никого за собой в ад не потянешь!

— И не одиноко вам?

Тот пожал плечами:

— А человек, знаете ли, всегда одинок, даже если вокруг целая орава друзей и домочадцев! Все мы летим — каждый по своей орбите. А вокруг, заметьте, мрак и холод, и никому не суждено согреться. От этого холода и одиночества слабые спиваются. Им легче! — вздохнул он почти завистливо.

— Странно слышать сетования на холод от человека, который не держит дома спичек! — рискованно пошутил Зорин. Администратор взглянул на него строго и как-то печально:

— Это заблуждение, что огонь нас согреет. Огонь нас спалит! Впрочем, хватит об этих мерихлюндиях! — встряхнулся хозяин. — Хватайте-ка вот супницу, и айда на веранду!

Веранда оказалась под стать кухне — большой и светлой. В белой фарфоровой супнице дымился украинский борщ, а на кухне тем временем доваривались тройные пельмени. («Вот вам и микроволновка! — похвастал Администратор. — Я в ней и супы готовить навострился, и все на свете! Сейчас будете пальчики облизывать, ясны горы!»)

К глубокому разочарованию, Зорин не приметил на столе коньяка. Правда, этот пробел с лихвой компенсировала внушительная батарея бутылок с водкой смирновской белой, водкой посольской, водкой можжевеловой и анисовой, с янтарной «Старкой» и забористой «Перцовкой». Понукаемый хлебосольным хозяином, Зорин отведал и старочки, и перцовочки. И можжевеловочкой с анисовочкой также не побрезговал. Тягостное ощущение, почти парализовавшее его там, на втором этаже, сейчас постепенно отпускало. Разговор пошел вольготней.

— Да, кстати, Денис Викторович! — припомнил Администратор, подкладывая гостю пухлых пельменей. — Считаю долгом похвалить вас еще раз. Вы, батенька мой, проявили себя не только как редактор, но и как бизнесмен: прекрасно ведете дела своих фирм. А теперь вот еще и благоразумно накупили акций этих сталеплавильщиков — «Дайана Энтерпрайз».

«Все проведал, прохиндей!» — едва не поперхнулся пельмениной ошарашенный Зорин. И, скрывая неудовольствие, уточнил:

— А вы, Петр Аввакумович, что же, располагаете сведениями про «Рашн Стал»?

— Ясны горы! — усмехнулся хозяин, наполняя Зоринскую стопку. — Мне ли не располагать? Это же одна из наших коммерческих контор, дочерняя фирма «Утренней звезды»!

— Вот как? — подивился гость, тут же и ополовинив «освеженный» стопарь. — А я-то думал — это самостоятельный холдинг, мощная финансово-промышленная группа…

— Мощная-то мощная, да не вполне самостоятельная, — уточнил Администратор. — И хозяева там — чисто номинальные. Так, пацаны, кукиши марципановые. Мы им дали порулить машиной, но под нашим присмотром.

— То есть?

— То есть они не более чем держатели нашего капитала. Денег-то у нас — немерено, вот мы и раскидали их по разным якобы-хозяевам. Так что, купив акции этого Энтерпрайза, вы, батенька мой, стали, пускай и маленьким, но совладельцем нашей головной фирмы. С чем вас и поздравляю!

— Ну, тогда — за дальнейшее преуспевание «Утренней звезды» и ее дочерних фирм! — поднял стопку умиротворенный акционер.