Вася Алексеев

Время пришло

Большевистский райком обосновался на Новосивковской. Невысокий одноэтажный дом смотрит на улицу двумя окнами — свет в них не гаснет и ночью.

Вечером большая комната райкома становится клубом. Возвращаются агитаторы, выступавшие по путевкам райкома на заводах, в казармах, на улицах, забегают на огонек товарищи из партийных коллективов, заходят рабочие и солдаты, тянущиеся к большевикам. У всех за день накопилось много впечатлений, новостей, которые хочется обсудить, и вопросов, на которые надо получить ответ.

Прежде в этом доме была чайная. От нее остался большой бильярд с вытертым до белых ниток сукном. На бильярде давно уже никто не играет. На суконном поле свалены кипы газет, плакаты и какие-то бумаги. Но вокруг толпится народ. Кто сидит на скамейке, кто устроился на самом бильярде, перекинув ноги через массивный борт. Здесь можно увидеть Станислава Косиора, парторганизатора района, совсем недавно вернувшегося из ссылки. Здесь частые гости Володарский, Толмачев и другие товарищи из ПК и Центрального Комитета.

Ребята с Путиловского, «Тильманса», «Кенига»

знают, что, если нужно найти Васю Алексеева, следует заглянуть сюда. Целый день он носится по заставе. Он бывает на заводах, произносит речи на митингах, спорит в Совете с меньшевиками, а через несколько минут дирижирует на улице импровизированным хором — размахивает свернутой в трубку газетой и запевает «Интернационал». Вчера еще это была запрещенная песня, теперь ее поют везде…

Но где бы он ни был днем, вечером Вася обязательно забежит на Новосивковскую. «На минуточку», — скажет он товарищам — и сразу же ввяжется в спор. И застрянет, как другие, может быть, до утра.

Он будет обсуждать последние события — за Нарвской заставой и в мире.

— Ну, Вася, а новый стих сочинил на события дня? Прочитал бы, — скажет кто-нибудь. — И еще прочитай снова то, что написал после встречи Владимира Ильича.

И Вася не станет отказываться. Он не придает большого значения своим стихам. Они не для хрестоматий, просто хочется вылить свои чувства. Но раз написано, почему не поделиться с людьми?

Вася впервые читал это стихотворение здесь, в шумной комнате райкома, возле бильярда. Оно сложилось само собой, когда они возвращались ночью от Финляндского вокзала. Шли по пустым улицам, было тихо и темно, но в ушах еще стоял ликующий и грозный гул тысячных толп людей, услышавших из ленинских уст, куда идти, как продолжать революцию и строить социализм на земле. Ночь, озаренная тревожным светом факелов, встреча революционного Питера с Лениным и Ленин на броневике — всё это врезалось в память и в сердце так, что уж никогда не сотрется и не забудется…

Время опешит в этой накуренной комнате, точно ему передалась владеющая людьми страстная и нетерпеливая устремленность вперед. Уже далеко за полночь кто-нибудь взглянет на часы и даже присвистнет от удивления. Скоро утро. Спорщики чуть виновато взглянут друг на друга и начнут укладываться — кто на огромном бильярде, кто на стульях и столах. Надо отдохнуть часок-другой перед новым нелегким днем.

Что же удивительного, если Ваня Скоринко и Саша Зиновьев, когда им нужно повидать Васю, спешат на Новосивковскую? Дело у них такое, что ждать нельзя, а дорога в большевистский райком им хорошо знакома.

Светлый вечер середины апреля. Весеннее солнце еще не успело высушить немощеные улицы заставы. Друзьям не терпится, и Ваня Скоринко, разбегаясь, перемахивает через лужи, хохочет, когда брызги веером разлетаются из-под его каблуков.

— Поберегись! — озорно кричит он, подражая извозчику-лихачу.

Скоринко высок и худ, глаза смотрят из-под выступающих вперед резко очерченных бровей. Его лицо казалось бы тяжеловатым, если б не постоянно вспыхивающая лукавая улыбка. Она преображает Ваню и располагает к нему. Одет он небрежно — темная косоворотка, потрепанные штаны. Идет по улице заводский парнишка, каких тут тысячи, веселый и бесшабашный, готовый помочь своим, осмеять чужаков, ввязаться без раздумий в драку, если дерутся «наши».

— Расскакался, — ворчит Саша Зиновьев, наблюдая за его прыжками и обходя лужи.

До чего же они не похожи друг на друга! Почти ровесники, но рядом с порывистым Скоринко Саша — сама степенность. И ему хочется скорее поговорить с Васей Алексеевым, но всё же идет он ровным шагом солидного человека и прыгать через лужи ни за что не станет. Те, кто ходит в отутюженных костюмах-тройках, в английских рубашках с отложным воротничком, кто носит черные картузы и ботинки, начищенные так, что хоть смотрись в них, — не прыгают на улицах. Вымытое с мылом лицо Саши блестит почти так же, как волосы, над которыми он немало потрудился. Насмешник Скоринко утверждает, что семья Зиновьевых скоро разорится на деревянном масле — не столько у них этого масла сгорает в лампадах, сколько выливает на свою голову Саша.

Вот такие они разные, а тем не менее друзья. Оба работают на Путиловском в башенной мастерской, оба были в подпольном кружке. Это они когда-то поразили Васю Алексеева, предложив простейшим способом свергнуть самодержавие, — требовалось только перебить городовых, и друзья были готовы начать немедля….

Тогда Васе пришлось экспромтом читать лекцию об индивидуальном терроре, потом рассказывать о социалистических союзах молодежи в западных странах. Они долго говорили, что хорошо бы создать союз молодежи и у нас. Давно это было, пожалуй, больше года назад. Но дело, заставляющее Скоринко и Сашу искать сейчас Васю Алексеева, связано с тем давним разговором.

Времена переменились.

Год назад союз молодежи был для них только мечтой, теперь пора приниматься за его создание.

На Новосивковской много народа, несмотря на поздний час. В большой комнате райкома шумный разговор. Поминают Багдатьева и еще кого-то, не желающего понять, что революция должна идти вперед, к социализму.

— Теперь, когда приехал Ленин, всё становится ясно. В его тезисах сказано то, о чем мы много думали, только выразить не всегда умели, — как действовать дальше, каким курсом идти.

Говорит Станислав Косиор. Скоринко чувствует: разговор серьезный, надо послушать. И вместе с тем ему не терпится скорей поговорить с Васей. А Вася действительно здесь. Он сидит на подоконнике, внимательно слушает Косиора. Апрельские тезисы — это программа революции, их надо хорошенько понять.

Скоринко и Саша осторожно пробираются к Васе. Разговор в комнате меняет русло и растекается несколькими ручейками. В одной группе продолжают говорить о Багдатьеве и Каменеве, который всё тянет не туда. В другой группе заходит речь о подозрительном поведении министра иностранных дел Милюкова, ярого сторонника империалистической войны. Впрочем, чего еще ждать от кадета.

Вася подвигается, освобождая место на подоконнике для Вани и Саши:

— Как, ребятки, дела?

— Читаешь «Новое время»? — говорит Скоринко, хлопая рукой по газете, которую держит Вася. — «Правду» сегодня видел?

Вася берет его за рукав:

— До «Нового времени» я, видишь, к ночи добрался. Что замышляет реакция, тоже знать надо. А «Правдой» начинаю день. Советую и тебе внимательно ее читать.

— Про то и разговор. Вот это объявление видел?

Скоринко достает из кармана смятый номер «Правды», показывает на строчки, напечатанные мелким шрифтом. 13 апреля в пять с половиной часов вечера на Выборгской стороне, в столовой завода «Русский Рено», состоится общегородское собрание представителей заводской молодежи.

— Да, — замечает Вася. — Я это видел. Поехать вот не мог. Мне надо было на митинге выступать.

— А мы там были. До чего здорово, ты бы знал!

Скоринко говорит, торопясь и жестикулируя, а Саша Зиновьев степенно кивает головой. Он вынимает черную книжечку, похожую на те, в которые приказчики мануфактурных лавок записывают проданный товар.

— У меня тут всё. Я тебе расскажу по порядку. Устроили это собрание представители от Выборгского района…

— А ты знаешь, как мы туда попали? — перебивает его Скоринко. — Нам ведь в мастерской не разрешали. Меньшевики и эсеры из цехового комитета уперлись, как козлы. Поругались мы с ними, страсть! Еще издеваются. «Вам бы, — говорят, — устроить митинг тех, что на ночных горшках сидят. А то соберите всемирную конференцию новорожденных. Только пеленки запасите…» За это ведь и по шее отвесить можно, ты как, Вася, считаешь?

— Можно. Только вы расскажите толком, что и как там было?

Наконец все-таки они начинают рассказывать более или менее спокойно. Говорит преимущественно Скоринко. Саша Зиновьев смотрит в свою записную книжку и уточняет:

— Это не Бурмистров предложил. Это господин Шевцов.

— Какой еще, к чертям, господин? Студент? Ну, пусть он, от этого не легче, — отмахивается Скоринко.

Постепенно Вася узнает о событиях дня.

Началось с того, что Ваня Скоринко взял в цеховом комитете свежий номер «Правды», развернул и натолкнулся на объявление.

«Сашка, гляди! Надо и нам представителей выбирать. Какое может быть без путиловцев общегородское собрание?»

«Пойдем в цеховой комитет договоримся о выборах делегатов», — согласился Саша.

Но цеховой комитет запретил собирать молодежь. Хватит, мол, что вы вместе со взрослыми на собрания ходите. Пускают вас — и будьте благодарны. А отдельные собрания вам ни к чему.

— Ну, ты объясни мне, пожалуйста, почему они против молодежи? Что мы, теленка у них съедим? — горячится Ваня Скоринко.

— Тут, знаешь, большим, чем теленок, пахнет, — смеется Вася. — В вашей мастерской собрание молодежи в том месяце было? Было. И в других тоже. Молодежь прав для себя требует. Она требует, чтобы ей прибавку давали, как взрослым, и чтобы ей рабочий день сократили. Большая часть заводских ребят за наши большевистские лозунги стоит. Что же ты хочешь, чтобы меньшевики и эсеры помогали молодежи проводить большевистскую линию? Этого от них не дождешься.

— Ну, мы на «Рено» всё равно пошли. Потолковали с ребятами в мастерских, они говорят: идите. Я Сашке мандат подписал, что он представитель от путиловской молодежи, а он мне.

— А что же там все-таки было, на «Рено»?

— Собрались в столовой. Название у нее шикарное — Зимний сад, но, между прочим, ничего особенного, даже довольно темно. Народу было тоже не очень густо, зато из разных районов — кто из-за Невской, кто с Петроградской стороны, кто с Васина острова. Больше всего выборгских пришло.

Постепенно для Васи проясняется картина этого собрания. У выборжцев возникла хорошая мысль — пусть молодежь выйдет на первомайскую демонстрацию самостоятельными колоннами, пусть она идет со своими собственными знаменами впереди района. Это будет первая свободная маевка в России, и заводская молодежь открыто, так, чтобы все слышали, скажет о своих требованиях и стремлениях. Выборгские большевики поддержали ребят, посоветовали вести агитацию по всему городу. Надо объединять молодежь. Вот для этого и устроили собрание в столовой завода «Русский Рено».

— Толковые ребята были? — интересуется Вася.

— Разные. В общем-то свойский народ, — говорит Скоринко, — хотя в голове не у всех ясно. Сам понимаешь, ученики, совсем еще зеленые ребята — лет по пятнадцать-семнадцать. Я одного там приметил сразу, как мы пришли. Бегает, суетится, кричит не разобрать что. «Ну, — говорю Сашке, — не иначе анархист. Или психический или анархист». Верно, сказал я так, Саша?

— Сказал, правда. Только давай Васе по порядку о собрании расскажем.

— Сейчас по порядку. Но учтите, про того парня я точно определил. Анархистом и оказался.

— Что же там решили?

— Ты меня послушай, — вмешивается Саша Зиновьев. Он медленно листает черную книжечку. — Во-первых, о молодежных колоннах. Чтобы они шли Первого мая впереди каждого района…

— А с какими лозунгами, говорили?

— Из-за лозунгов больше всего и шума было, — снова оттесняя Зиновьева, говорит Скоринко. — Бурмистров, анархист, с «Нового Лесснера», предлагал такой лозунг: «Трепещите, тираны, молодежь на страже!»

— Да, это на них похоже, — замечает Вася. — Грозно и неопределенно. А еще?

— Еще эсеры надрывались. У них лозунг: «Молодежь, в борьбе обретешь ты право свое». Но сколько ни кричали, а в конце концов ребята признали то, что предлагали большевики. Главное — «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», а потом: «Да здравствует шестичасовой рабочий день!» Это для учеников, конечно, шестичасовой, для тех, кому лет мало.

— А кто от большевиков выступал?

— Большевики и взрослые были. Во-первых, Чугурин. Он нас, молодежь, от имени Выборгского районного Совета приветствовал, и еще Крупская. На учительницу похожа.

— Крупская, Надежда? — переспрашивает Вася. — Да ведь это жена Ленина, Владимира Ильича. Что она говорила, запомнили?

Вася знает Ивана Чугурина. Тот появился в Питере в шестнадцатом году, поступил жестянщиком на завод «Промет». От Путиловского до «Промета» далеко, через весь город надо ехать — на Выборгскую сторону. Но и путиловским большевикам имя Чугурина стало вскоре известно. Особенно хорошо его узнали после февральских дней. Член Петроградского комитета партии и Выборгского райкома Чугурин вел большую работу в Совете. А 3 апреля, в тот незабываемый вечер, когда питерские рабочие встречали Владимира Ильича Ленина, Вася видел Ивана Дмитриевича Чугурина на Финляндском вокзале. Это Чугурин, взволнованный и торжественный, подошел тогда к Ленину.

«Владимир Ильич, — сказал он, — я товарищ Петр. Мне поручено в ознаменование вашего возвращения на родину вручить вам партийный билет. Большевики-выборжцы считают вас членом своей организации».

Чугурин вручил Ленину партийный билет № 600 большевистской организации Выборгского района.

Они были уже знакомы с Лениным, и Владимир Ильич узнал его:

«Благодарю вас, товарищ Петр. Мы с вами встречались в Лонжюмо».

Ленин обнял Чугурина и крепко расцеловал.

Потом Васе рассказывали, что Чугурин, хоть и не стар, давно участвует в революционном движении, член партии с 1902 года. Он — друг Якова Михайловича Свердлова, вместе работали в Нижнем, вместе сидели в тюрьмах, вместе были в Нарымской ссылке. Чугурин помогал Свердлову организовать побег.

Рассказывали, что в тюрьмах Чугурин прошел основательный курс политических наук. А настоящей академией была для него партийная школа во французской деревне Лонжюмо. Там он познакомился с Владимиром Ильичем Лениным и Надеждой Константиновной Крупской. Каждое утро в крестьянском сарае собирались слушатели школы. Владимир Ильич прочитал им десятки лекций по политической экономии, по теории и практике социализма, но аграрному вопросу. Ленин был с ними на занятиях и в часы, когда они отдыхали…

Если партия послала на собрание заводских мальчиков таких своих работников, как Крупская и Чугурин, очевидно, она придает ему большое значение.

— О чем же говорила Крупская? — переспрашивает Вася товарищей.

Ее выступление они запомнили хорошо.

— Первым делом передала привет заводской молодежи от партии большевиков, — сообщает Скоринко. — Потом говорила, что молодежь обязательно должна объединиться в свой союз. Рассказала про социалистические союзы молодежи в европейских странах. Я еще вспомнил наш кружок, как он в деревне Волынкиной собирался. Ты нам тоже тогда про эти союзы говорил. Сказала она и про социалистический интернационал молодежи.

— С Крупской на собрание еще иностранный товарищ приехал, из союза молодежи, датского, что ли, — вставляет Саша Зиновьев, листая свою записную книжку. — Этот товарищ объяснял, как они у себя в Дании работают, а Крупская переводила, что он по-своему говорил. Их так и засыпали вопросами. Целый час на них отвечали, а то и больше. У иностранного товарища, видать было, даже воротничок мокрый стал.

— Какого вы еще студента вспоминали? — спрашивает Вася. — Что там был за студент?

— Шевцов по фамилии, — отвечает Зиновьев.

— Ох и говорун! — вмешивается Скоринко. — Такие речи закатывал, просто держись. Вообще выступлений было много.

— Вы-то выступали? — опрашивает Вася.

— Я выступил. Как услыхали, что от путиловцев, так аплодировать стали. Я даже не знал, куда деваться. Здорово хорошо приняли в общем.

Скоринко пожимает плечами немного растерянно и смущенно:

— Вот только что я говорил, убей — не повторю сейчас. Может, ты, Сашка, записал?

— Ну, тебя я не записывал. По-моему, правильно говорил — что путиловская революционная молодежь уже объединяется, что мы давно хотели создать свой союз молодежи и теперь будем в первых рядах. Ну еще, что требуем права выбрать своего представителя в исполком районного Совета — от молодых рабочих. А подробнее ты сам должен помнить.

— Как выдуло из головы… Все-таки мне еще никогда на таких собраниях говорить не приходилось.

— Ничего, — улыбается Вася. — Выступать теперь часто придется. Это же замечательно, что молодежь везде стремится к объединению.

Ребята рассказывали довольно сбивчиво, но Вася понял — собрание было очень важным. Поводом для его созыва послужило предложение мальчиков завода «Русский Рено» организовать на демонстрации 1 Мая отдельные колонны молодежи. Большевики поддержали эту идею. Организация молодежных колонн, конечно, поможет сплочению заводских ребят, станет важным шагом к созданию союзов молодежи.

— Надо действовать, — говорит Вася. — Первое, что нам нужно, — это собрать молодых рабочих по заводам и в районе, начинать запись в союз.

Вася вдруг вскочил с места:

— А времени-то, братцы, совсем мало. До Первого мая — пять дней. Да и не пять, четыре только, сегодняшний уже прошел… Посоветуемся с товарищами в райкоме партии, и завтра за дело.

Утром Скоринко и Зиновьев снова пробовали завести разговор в цеховом комитете башенной мастерской. Им надо освободиться на несколько дней для общественной работы. Но разговор опять ни к чему не привел.

— Вот еще деятели нашлись, — пожал плечами председатель цехкома. — Какие это вы отдельные юношеские организации придумали? Баловство, и ничего больше.

Расстроенный Скоринко передал этот разговор Васе.

— Ничего, — ответил тот. — Мы своего добьемся. А что говорит ваш председатель — это ерунда. Меньшевистская ерунда!

Через день на заводском дворе появилось объявление. Оно извещало, что после работы в проходной конторе будет общее собрание рабочей молодежи. Возле объявления всё время стояли группы людей — и мальчиков и взрослых. Обсуждали, зачем собрание, надо ли молодежи объединяться. Впрочем, сомневающихся в этом было немного. Молодежь говорила о предстоящем объединении с восторгом.

И на собрание народ валил валом. Пришло тысячи три юношей, да еще, чего Вася и его друзья не ждали, примерно столько же взрослых.

Конечно, проходная была мало приспособлена для собраний, да еще таких многолюдных. Залов на шесть тысяч человек во всем Питере, пожалуй, нельзя было найти. Но поместились. Стояли плечом к плечу, задние дышали в затылок тем, кто был впереди. И не расходились до ночи.

Вот и пришлось Скоринко делать доклад перед тысячами людей. Правда, о положении рабочей молодежи, о задачах ее будущего союза и о праздновании Первого мая сказал Вася. После него говорить было уже легче. Что должен представлять собой союз, чем заниматься? Вася говорил обо всем этом ясно и подробно.

— Задача союза — бороться за экономические и политические требования молодежи. Мы никогда не смиримся с тем, что ее ограничивают в правах. Разве можно терпеть, что заводских мальчиков заставляют работать как взрослых — не только днем, но и ночью — и платят за одинаковую работу меньше? А почему молодежи не выплачивают прибавки на дороговизну? Какое же это равенство, хотели бы мы знать? И какое тут равенство, какая свобода, если молодым рабочим даже не дают права участвовать в выборах депутатов в Совет? Работать можно, а выбирать, выражать свою политическую сознательность и волю нельзя? Мы с этим будем непримиримо бороться.

Вася говорил о том, что союз посвятит себя социалистическому воспитанию рабочего юношества.

Ваня Скоринко рассказывал о собрании на «Русском Рено». Что-то, может быть, упустил, но его дополнил Саша Зиновьев, вышедший на трибуну со своей записной книжкой.

Не всем пришлось по душе сказанное Васей и его друзьями. В те дни эсеры и меньшевики пользовались влиянием на заводе. Вылез на трибуну и анархист Зернов. На его нечесаной гриве сидела засаленная панама, надвинутая на самые глаза. Они были черны как угли. Черно было и лицо, давно не видавшее воды. Зернов выступал путано и шумно.

Спорили много, но решения приняли те, которые предлагал Вася Алексеев. Собрание призывало рабочую молодежь объединяться в коллективы, провести в ближайшие дни районную конференцию для создания союза. За то, чтобы выйти на первомайскую демонстрацию самостоятельной молодежной колонной со своим знаменем, голосовали все.

После собрания народ хлынул из заводских калиток таким густым потоком, точно окончилась смена.

На улице было тепло и ясно.

— Погодка какая! — засмеялся Вася. — Небеса и те приветствуют создание союза рабочей молодежи.

Он поднял, как дирижерскую палочку, свернутую в трубку газету, взмахнул ею:

Ребята подхватили песню, и она понеслась над Петергофским шоссе.

Так они и шли — те, кому надо было к Нарвским воротам, и те, чей путь лежал в противоположную сторону. Не хотелось расставаться.

— Завтра на другие заводы, — говорил Вася, — Я займусь «Анчаром», потолкую с молодыми большевиками. Времени мало. На каждый завод надо кому-нибудь пойти. Созывайте ребят, пусть выбирают делегатов на районное собрание молодежи.

Он оглядел друзей.

— Ты, Ваня, давай на фабрику Кенига. С этими девчатами не просто, подход надо иметь. Ну, ты парень боевой, не сробеешь.

И другие тут же получили задания:

— Тебе на «Треугольник» идти.

— Тебе — к «Тильмансу».

— Тебе на Екатерингофскую мануфактуру…

Кто-то из ребят деловито осведомился:

— А если не пустят?

— Очень может быть, что где-нибудь и не пустят. Завкомы, в которых сильны эсеры и меньшевики, наверно, будут против. А вы с молодежью связывайтесь. Пройти в цеха не сможешь — заводи разговор у ворот, сагитируй тамошних ребят. Знакомых парней найдешь потолковее, ну и объясни, в чем дело. Пусть тогда сами устраивают собрание. Но это на крайний случай. Важно, чтоб и твое слово услышали. Ты же не от себя будешь говорить — от путиловской молодежи.

Устраивать собрания оказалось в самом деле нелегко. Завком «Треугольника» отказал путиловскому делегату, просившему созвать молодежь. И в мастерские ему пройти не разрешили:

— Нечего баламутить.

Было такое и в других местах. Но всё равно собрания на заводах проходили, хотя и против воли меньшевистских завкомов. Все основные заводы и фабрики прислали своих делегатов на Первую петергофско-нарвскую конференцию рабочей молодежи. К семи часам вечера в назначенный день парни и девушки заполнили зал ремесленного училища Путиловского завода. Получить это помещение тоже было не просто, но тут помог путиловский завком. Не зря его председателем был большевик Антон Васильев. Уговаривать его не пришлось.

Открыть конференцию поручили Саше Зиновьеву. «За солидность», — сказал Скоринко. Действительно, «солидность» Саши бросалась всем в глаза. В зале было шумно и весело. Ребята с разных заводов тут же знакомились и через минуту разговаривали так, словно знали друг друга с самого рождения. Все были между собой на «ты». Только Саша Зиновьев был «вы». К нему на «ты» ребята не обращались.

Пока Саша говорил положенные слова об открытии конференции, Вася смотрел в зал. Он давно не был тут, с тех пор как учился в ремесленном. Тогда их приводили в этот зал для молитвы. Они стояли, не смея шелохнуться под пронизывающими взглядами мастера и попа. Теперь все чувствовали себя тут как хозяева, парни и девушки в серой поношенной одежде. Бледные лица свидетельствовали о том, как мало достается ребятам свежего воздуха и сытной еды и как много тяжелой работы. Но в глазах было веселое и нетерпеливое ожидание. И непреклонная решимость.

Долго разглядывать зал Вася не мог. Через минуту он должен был взять руководство конференцией в свои руки. Его выбрали председателем, ему принадлежало первое слово — для приветствия от районного комитета партии большевиков, он делал на конференции и основной доклад: о текущем моменте и задачах объединения молодежи.

И здесь, как на Путиловском заводе, доклад вызвал бурю. Одни неистово аплодировали, другие, настроенные на эсеровский и меньшевистский лад, шумели о «единении сил». Зернов выбежал к столу президиума с криком: «Протестую!» Его цыганские глаза налились кровью, он яростно стучал по столу пузатым револьвером. Против чего он протестовал, было трудно понять. Он ругал социалистов, поносил всякую власть, восхвалял анархию — «мать свободы». Кому-то из ребят, еще не искушенных в политике, он, наверно, казался самым большим революционерам. Другие хохотали, глядя, как он мечется на трибуне. Собрание одобрило доклад Васи Алексеева и приняло резолюцию большевиков.

Потом еще долго спорили, как назвать руководящий орган нового союза. Предлагали — исполком, районный комитет…

— Больно это громко — комитет, да еще исполнительный или там районный. Заважничают! — закричал какой-то парень.

Его слова встретили неожиданную поддержку. Все-таки большинству участников было 14–16 лет.

Решили назвать — организационное бюро.

— Ладно, бюро так бюро, организационное так организационное. Занималось бы делом, — сказал, успокаивая товарищей, Вася.

Важно было, кто войдет в бюро. Выбрали трех членов большевистской партии — Васю Алексеева, Ваню Скоринко, Сашу Зиновьева, четырех беспартийных, левого эсера Васильева, анархиста Зернова и двух меньшевиков.

— Беспартийные ребята пойдут за нами — наше большинство будет, — заметил Вася.