Вася Алексеев

Вася Алексеев и господин Шевцов

Перед заседанием Всерайонного совета ребята сидели группками — о чем-то говорили, хохотали над смешными историями, пели песни… Вася Алексеев ходил от группы к группе — смеялся вместе со всеми. Знакомых тут было немного, но он чувствовал себя легко среди этих заводских ребят.

Организационное бюро Петергофско-Нарвского Социалистического Союза рабочей молодежи собралось на следующий же день после того, как Ваня Скоринко побывал в «Правде». Решили немедленно послать представителей в «Труд и свет». Выделили четверых: Васю Алексеева, Сеню Минаева — энергичного и толкового парня, тянувшегося к большевикам, и Скоринко с Зерновым, которые входили во Всерайонный совет прежде.

Теперь, придя на заседание, Вася внимательно присматривался к представителям других районов, стараясь выяснить, с кем можно будет действовать вместе, с кем надо драться. Единомышленники у него тут были, он это быстро почувствовал. Петр Смородин обрадовался приходу нарвцев.

— Нашего полку прибыло, — сказал он, пожимая Васину руку.

И Ваня Канкин с Семянниковского тоже был рад. Его Вася уже знал. Канкин приезжал в Петергофско-Нарвский район, советовался, как лучше организовать рабочих ребят. Союз молодежи Невского района во многом следовал примеру нарвцев.

Петя Смородин и Ваня Канкин познакомили Васю с другими ребятами, близкими к большевикам. Но и тех, на кого соглашатели могли пока довольно твердо опираться, тут было немало. Вася в этом вскоре убедился.

Началось заседание. Шевцов произносил речь. Вася слышал его впервые, но рассуждения о «внепартийности», о всечеловеческой культуре и прочем были ему известны. Он знал, из каких они почерпнуты газет.

— Слушай, — сказал он в перерыве Дрязгову, взяв его за плечо. — Слушай, этот Шевцов не из общества «Маяк» часом?

— Что ты, он замечательный человек, настоящий вождь молодежи!

— Я уж вижу, чем он замечателен.

После перерыва Вася попросил слово.

— Мы рады, что представители Нарвской заставы отказались от своей прежней позиции и пришли к нам, — любезно улыбаясь, заявил Шевцов.

Он смотрел на Васю настороженно. И тот сразу ответил ему:

— Нет, мы своей позиции не изменили. Наша позиция — это позиция классовой борьбы. Мы на ней стояли и стоим. И мы не к вам пришли, господин Шевцов. Мы пришли, чтобы бороться с вами. Мы будем бороться за кровные интересы рабочей молодежи, рабочего класса. Мы против тех, кто хочет увести молодежь в сторону, кто затуманивает сознание сладкими обещаниями и лживыми сказками…

После заседания долго ходили по набережной Невы — Вася, Скоринко, Минаев и новые их друзья из других районов.

— Здорово ты Шевцову врезал — в лоб! — восхищенно сказал Канкин.

— Ему нужно при каждом случае врезать. Пусть все ребята увидят его лицо. Он маскируется хитро — носитель культуры, миротворец… Но если будем на каждом собрании поднимать коренные, принципиальные вопросы — о войне, скажем, о защите прав молодежи, об отношении к Временному правительству, о власти Советов, ему придется снять маску и показать, кто он такой.

— Гнать надо этого Шевцова, — горячо сказал Канкин. — Взять метлу и гнать.

— Гнать, — согласился Вася, — но сперва надо лишить его влияния на ребят. Сегодня за ним еще идут, но заядлых сторонников у него, я гляжу, не так уж много. Ну, Дрязгов этот, Бурмистров, еще кто-нибудь. Другие просто еще не разобрались, куда Шевцовы их тянут. Разберутся и будут с нами. Тогда и выгоним Шевцова. Его выгоним, и он никого от нас увести не сможет. Так в Петроградском комитете партии советуют. Я с Крупской говорил.

Товарищи стали расспрашивать Васю о Крупской. Теперь ее имя было им всем хорошо знакомо. Статьи Надежды Константиновны, посвященные молодежному движению, часто печатались в «Правде». 14 мая читали статью «Союз молодежи». Через три дня появилась ее статья «Борьба за рабочую молодежь», затем еще одна — «Как организоваться рабочей молодежи».

Всё это были выступления, ставившие самые главные, коренные вопросы. «Вы — дети пролетариата, вам предстоит впереди тяжелая борьба. Чтобы победить в этой борьбе — надо быть сознательными, организованными, ясно видеть, куда идешь. И чем раньше поймете вы, в чем задачи пролетариата, тем лучше», — писала Надежда Константиновна. Она предупреждала рабочую молодежь, что буржуазия попытается подчинить ее своему влиянию, будет отравлять ядом своей морали. Не всякий союз хорош, писала Крупская, есть союзы, которые развращают молодежь. Надежда Константиновна называла буржуазные организации бойскаутов и союзы учащихся, созданные соглашателями. Ребята видели, что именно на такой путь толкают «Труд и свет» эсеры, меньшевики и «непартийный» Шевцов.

О многом заставляли думать статьи Крупской. Но Вася Алексеев был знаком с ней не только по статьям. Он беседовал с Надеждой Константиновной в Петроградском комитете партии, в Выборгском районе, где она работала. И Вася стал рассказывать товарищам об этих встречах и беседах. Он говорил о простоте и душевности Крупской, о том, как она внимательно слушает всё, что рассказываешь ей, как умеет дать нужный совет. Надежда Константиновна подробно интересовалась делами района. Иногда она присылала к Васе ребят с просьбой познакомить их с работой Союза, дать поручение. Всё это были хорошие ребята, на которых можно положиться.

По набережной, цокая подковами, пролетали рысаки, запряженные в пролетки на пухлых, как подушки, дутых шинах. Изредка с громким урчанием проходили, блестя медью, громоздкие автомобили. На тихой и белесой под вечерним небом Неве черномазый буксир тянул неповоротливую желтую баржу с дровами. Прохожих становилось всё меньше, и по этому только можно было догадаться, что час уже поздний. Ребята шли веселой ватагой, не замечая наступившей белой ночи. О многом нужно было поговорить. Вася расспрашивал, что делается в союзах молодежи других районов, как связаны они с партией. Петроградский комитет выделил группу сильных товарищей для работы в юношеских организациях. В Петергофском районе перед молодежью выступают лучшие агитаторы — В. Володарский, М. Урицкий, А. Луначарский.

Ребята рассказывали о товарищах, помогающих им в районах. Называли И. Рахью, Г. Пылаева, А. Слуцкого, А. Скороходова, Л. Менжинскую, П. Михайлова и многих других. Всё это были видные большевики.

— А как ты смотришь на лекции об искусстве, на посещение музеев? У нас некоторые напирают на это, а я считаю — вредное дело, — говорила девушка из Первого городского района. — Мы ведь объединяемся для политической борьбы, и культурничество надо изгонять из союза.

На девушке было гимназическое платье, а голову она повязала платком, видно для того, чтобы в самом деле не приняли ее за гимназистку. Синие глаза строго глядели из-под сдвинутых бровей.

Вася взял девушку под локоть и почувствовал, что рука у нее стала негнущейся, деревянной.

— Я спрашиваю серьезно…

— Вот и я серьезно. У тебя в голове, так сказать, трамвай немного с рельс сошел. Ребята хотят культуры, разве же это плохо? Плохо, когда либералы пользуются их интересом, чтобы отвлечь от главного, от политической борьбы. Вот это вредное дело. А мы будем культурно просвещать юношество и этим сплотим для политической борьбы, привлечем к нашему Союзу. Разве же это не на пользу дела?

— Может быть, и танцы устраивать?

— Не говори, — вмешался Ваня Скоринко и сделал страшные глаза. — Ты же не знаешь, что Вася у нас первый танцор. На всю Нарвскую заставу известен. Гроза вечеров!

Он обернулся к ребятам:

— Знаете, я вам расскажу что? У нас в мастерской есть парень такой, Саша Зиновьев. Может, кто помнит, мы с ним на первое собрание в Зимний сад приходили. Сейчас он от Союза отставать стал. Купил себе кожаный портфель и собирается в министры, что ли. С молодежью уже ему тесно. Ну да черт с ним, не о том речь. Этот Сашка мастер устраивать вечера. Оркестр пригласит, буфет устроит. Шикарно! Леденцы, лимонад, а то даже яблоки со Щукина рынка. В общем, заставские девчонки так и тают. А Вася наш придет на вечер… Кавалер! Даже гаврилку. — галстук нацепит. «Разрешите, — говорит, — пригласить вас на падепатинер».

— Танцор, значит? — хмыкнул Петя Смородин. — Не знал.

Девушка в коричневом платье окинула Васю гневным и недоумевающим взглядом.

— А что, — рассмеялся он, — разве худо потанцевать?

— Как на чей взгляд, — заметил Скоринко. — А то станцует Вася этот падепатинер или краковяк, скажем, посмеется с девчатами, а через полчаса вокруг него митинг. Ну и пошел! Музыканты играть перестают. Сашка Зиновьев даже расстраивается — за музыку-то деньги плачены.

— Что ж, и музыкантам отдых нужен.

Вася снова взял девушку под локоть:

— По правде сказать, танцую я плоховато, — времени не было научиться. Но вот в марте, — еще Союза у нас не было и клуба тоже, — тогда мы, правда, часто ходили на танцульки. Иной раз полночи проводили — на Шереметевской даче или в других местах. Молодежи собиралось много — и гимназисты, и своя заводская братва. Одни танцуют, с другими разговоры ведешь. С хорошими ребятами я познакомился там! Теперь работают в Союзе. А раз мы вечер действительно сорвали. Какие-то дылды гимназисты стали речи говорить в перерывах между танцами — «за победу, значит, не пожалеем крови». И всё такое. Мы тоже молчать не стали. Высказались и увели молодежь, так что вечер лопнул.

Ребята стали понемногу расходиться, кивали головами: «Пока!» Парень и девчонка остановились у гранитного парапета лицом к реке. Парень что-то оживленно говорил, обняв девчонку за плечи.

— Весна, — заметил Сеня Минаев, — любовь!

— Может быть, это тоже правильно, — сердито спросила девушка в коричневом платье, — революция и любовь?

— Если любовь, тогда почему же неправильно? Революция против всего дурного. И за всё прекрасное! А настоящая любовь — это разве не прекрасно?

— Да что ты говоришь такое? Любовь… Тогда и революция уже не важна? Ведь любить можно и при Временном правительстве, да и при царизме.

Девушка снова отстранилась от Васи.

— Нет, у тебя действительно в голове трамвай сошел с рельс, это я правильно сказал. Пойми, революция нужна и для того, чтобы люди могли по-настоящему любить друг друга. Конечно, любовь есть при любом строе, но капитализм ее калечит, уродует, убивает. Любовь — это счастье, а угнетенные, бесправные люди быть счастливыми не могут.

— И у них не будет счастья? — Девушка кивнула в сторону пары, стоявшей у гранитного парапета.

— Почему? Они будут уже при другом строе любить друг друга. Мы для них стараемся, свергая капитализм.

— Там, между прочим, агитация идет, — сказал со смешком Скоринко. — Парень наш, а девчонка за Шевцова голосовала. Вот он ей и просветляет мозги. А в остальном у них полное согласие…

Теперь уже не было ни одного заседания Всерайонного совета, на которое не приходили бы Вася Алексеев и его друзья. И на каждом заседании случались острые схватки с Шевцовым. Минуло время, когда тот чувствовал себя хозяином. Всё чаще он срывался. Давно была выбрана и обдумана во всех подробностях красивая роль вождя молодого поколения, чье вдохновенное слово жжет и наполняет восторгом юные души. Теперь Шевцов забывал об этой роли. В его речах и репликах прорывались раздражение, злость.

Вася вступал в схватки весело и охотно. Это был лучший способ показать соглашателей такими, какие они есть. Придя на заседание, Вася достал из кармана «Правду».

— Читали? Есть интересная статья о союзах молодежи. Крупская написала. Тут и примерный устав Союза помещен. Прямо сказано, что должна делать молодежь.

Он читал о том, что цель Союза — подготовить свободных, сознательных граждан, достойных участников той великой борьбы, которую им предстоит вести в рядах пролетариата за освобождение всех угнетенных и эксплуатируемых от ига капитала.

— Видите, как раз обратное тому, что хотят внушить нам здесь!

Шевцов не выдерживал:

— Мы оберегаем чистоту Союза от политики, а вы, Алексеев, хотите бросить молодежь в пучину бушующих партийных страстей.

— Политика и у нас и у вас. Только мы свою политику не скрываем. Мы говорим: она служит рабочему классу. А у вас… Кому ваша политика служит? Капиталу. Только сказать об этом вы никогда не решитесь.

Шевцов начинал терять самообладание:

— Вам, Алексеев, всё не нравится. Зачем же вы ходите сюда. Вам сколько лет? Скоро двадцать один? Вы взрослый, и вам незачем быть в организации, объединяющей девушек и юношей. Вы должны уйти отсюда.

Красивое лицо Шевцова покрывалось пятнами.

— Вы можете устраивать заседания на своей квартире, но права хозяйничать в организации это вам не дает, — говорил Вася. — Если уж кому уходить отсюда, так это вам, господин Шевцов. Тут рабочая молодежь, а вы к ней никакого отношения не имеете. И лет вам побольше, чем мне. А самое главное, вы стараетесь увести молодежь от борьбы, которая только и может дать то, к чему мы стремимся. Следовательно, вся ваша деятельность — во вред молодежи.

Дрязгов, Бурмистров — оруженосцы Шевцова, как звал их Вася, — бросались на выручку. Они кричали, что всецело доверяют Петру Григорьевичу, ему одному.

— Жизнь и вам откроет глаза, — отвечал им Вася. — Все-таки вы не кроты, я надеюсь.

Он поворачивался к Шевцову:

— А вам действительно придется уйти. И скоро. Что для вас Союз молодежи? Поприще, где вы можете проявить свои ораторские способности, возвыситься, — не больше того. А для нас это жизненная необходимость, и мы не откажемся от нее никогда.

Во Всерайонном совете становилось всё больше Васиных единомышленников. Они были уже и в делегации Выборгской стороны. Выборжцы большевики Коля Фокин и Леопольд Левенсон шли вместе с Васей, Петей Смородиным, Ваней Канкиным. Да и беспартийные ребята переходили на их сторону.

Пора была бурная. На заводах ребята чуть ли не каждый день ходили на митинги и собрания. Рабочие требовали, чтобы Всероссийский съезд Советов, проходивший в Питере, взял власть в свои руки. Пролетариат столицы готовился к демонстрации под большевистскими знаменами.

Шевцов тратил пыл на то, чтобы доказать, будто молодежь участвовать в демонстрации не должна. Он даже не говорил обычного «пусть борются отцы», выражался выспренне, но довольно откровенно:

— Молодежь будет верна благородному порыву к высотам всечеловеческой культуры. Она не должна бежать за красной тряпкой.

Тут даже Зернов не выдержал.

— Что же это, братцы? — закричал он. — За такое ведь бьют! Он народ оскорбляет.

Шевцову и Дрязгову было не просто добиться, чтобы Всерайонный совет запретил своим членам идти на демонстрацию, призвал рабочую молодежь не участвовать в ней.

— Вы еще можете принимать такие решения, — заявил Вася, — но как их слушают, мы увидим на улицах.

А на улицы Питера 18 июня вышли полмиллиона рабочих и солдат. Со всех концов города людские реки хлынули на Марсово поле. Такой демонстрации еще не видела столица. Теперь не газеты, не партийные вожди с трибун — сама народная масса говорила, кому она верит, к чему стремится. На сотнях плакатов и знамен были лозунги: «Вся власть Советам!», «Долой министров-капиталистов!», «Хлеба, мира, свободы!». Лишь на мгновение, как щепки в бурном море, мелькнули в толпе призывы к доверию Временному правительству. Мелькнули и исчезли. Рабочие заставили убрать их.

Вся заводская молодежь Нарвской заставы вышла на демонстрацию. Она была в шеренгах и в красногвардейских цепочках, двигавшихся по бокам колонн. На Марсовом поле Вася увидел, что молодежи так же много и в колоннах других районов.

Над широким входом на площадь ночью меньшевики повесили плакат с призывом «доверия». Он болтался высоко над мостовой, прикрепленный к крышам домов. Ребята и до него добрались. Сорванное полотнище упало к ногам демонстрантов, и тысячи людей прошли по нему.