Вася Алексеев

Две программы

В июле Вася часто заходил по вечерам в партийный клуб «III Интернационал». Клуб был на Херсонской улице, за Николаевским вокзалом. Надо было ехать на трамвае с пересадками, через весь Питер, да еще довольно долго шагать пешком.

В клубе «III Интернационал» и обосновался Межрайонный Союз молодежи. Вася уже сдружился с его организаторами Лизой Пылаевой и Оскаром Рывкиным.

Лизе было тогда семнадцать лет. Статная и красивая, с чистым лицом, которое то и дело заливал яркий румянец, она любила посмеяться, улыбка постоянно играла на ее губах, большие серые глаза смотрели смело и прямо. В этой девушке чувствовался твердый и горячий характер революционерки. Лиза служила в модном магазине на Невском, но она выросла в революционной семье и отдала себя революции без колебаний, так, словно и не представляла другого пути. Летом семнадцатого она была уже большевичкой, работала в «Правде» и в Петроградском комитете партии. Рассказывали, что в июльские дни, когда юнкера громили дворец Кшесинской, она сумела вынести оттуда важные документы и револьверы, принадлежавшие работникам ЦК. Шла так спокойно и с таким беззаботным видом, что юнкера ее даже не остановили.

Оскар Рыбкин — быстрый в движениях, порывистый, на вид болезненный юноша с большими ушами и грустным взглядом черных глаз, казался полной противоположностью красивой и яркой Лизе.

Оскар уже многое видел. Он был учеником наборщика и аптекарским учеником.

Учился азам ремесла и постигал среди революционных рабочих основы борьбы за свободу. Сразу после Февраля Оскар вступил в партию большевиков. У него оказались недюжинная энергия, талант организатора и пропагандиста. Как и Лиза, он отдал их революции.

Вместе с Лизой, Оскаром, с Эдуардом Леске, тоже входившим в оргкомитет Союза, Вася обсуждал планы создания общепетроградской социалистической организации молодежи.

Июль был тяжелым месяцем для партии, но именно в июле она приняла важные решения об организации молодежного движения. В июле проходила Вторая петроградская общегородская конференция большевиков, в июле начался Шестой съезд.

На Петроградской конференции с докладом «О Союзе рабочей молодежи» выступала Надежда Константиновна Крупская. Она подробно рассказала, как развивается движение молодежи в Питере.

Конференция обсудила проект программы и устава Социалистического Союза рабочей молодежи. Его составили члены комиссии Петроградского комитета партии с представителями Петергофско-Нарвского, Петроградского и других районных союзов. Над проектом вместе с Надеждой Константиновной и другими товарищами из ПК работал и Вася Алексеев.

Вася был председателем комиссии, которой Межрайонный Социалистический Союз рабочей молодежи поручил окончательное оформление программы и устава. Вася написал программу и устав Петергофско-Нарвского Союза. Конечно, их основой стал проект, обсуждавшийся на Второй петроградской конференции большевиков.

Программа Петергофско-Нарвского Союза включала в себя:

В общеполитической части Вася изложил основные положения партийной программы.

Кто-то из оруженосцев Шевцова принес ему этот документ. Шевцов читал его, сидя за тяжелым письменным столом, и его передергивало от каждого слова.

— Что за стиль, — бормотал он, — одни перечисления, никакого взлета…

Он делал вид, что его коробит язык, но всё в этой программе было ему враждебно. Всё было направлено против самых основ манифеста, который Шевцов написал для «Труда и света». Два документа лежали рядом. Как будто бы они говорили об одном — о целях рабочей молодежи, но каждым словом они противоречили друг другу.

— Что за стиль!

Шевцов писал свой манифест, подыскивая самые, как ему казалось, яркие выражения, пробуя на зуб каждое слово. Он так не шлифовал ни одного произведения за всю свою литературную жизнь. Разве можно было даже сравнивать с его вдохновенно звучащим — он не сомневался, что вдохновенно, — манифестом эти простые и лаконичные строки? Но, странное дело, Дрязгов недавно жаловался, что в рабочих районах встречают свистом первые же фразы манифеста: «Царизм свергнут, капитализм рушится, буржуазия трясется. Об окончательной победе над ними пусть позаботятся наши матери и отцы…» И не хотят дальше слушать. А программу, написанную Алексеевым, принимают с восторгом.

Дрязгов как-то приехал к Шевцову поздно вечером, прямо с собрания молодежи на Александровском заводе. Он должен был там отстаивать манифест, но долго говорить ему не дали — согнали с трибуны. Он неловко слез с нее, растерянный, едва сдерживая слезы обиды и злости. Никто больше не обращал на него внимания. На трибуну поднялся Алексеев. И вышло так, что не Дрязгов, а он читал выдержки из шевцовского манифеста.

— Послушайте, всё тут есть! Написано даже о создании художественной школы пролетарского юношества для развития в нем чувства прекрасного — любви ко всему изящному и стремления к развлечениям высшего свойства. Я не знаю, что это за «развлечения высшего свойства», не буду о них и говорить. Наверно, Шевцов в этом разбирается лучше. Но вот что я скажу: развлечения они не забыли и любовь к изящному тоже. Не забыли об уходе за жилищами, о домоводстве и домашнем хозяйстве. Всему они собираются учить молодежь. Одному только не хотят учить — борьбе за наши классовые интересы, за права, которые нам необходимы, за те требования, которые выдвигает рабочий класс. Такова их программа. Ее с радостью одобрит буржуазия, которой только и надо, чтобы мы отошли от борьбы. Но именно потому мы с презрением ее отвергаем.

Собрание было длинным, как все собрания в ту пору. Выступило много ребят. Ни от кого Дрязгов не услышал слова поддержки. С завода он шел один, старался и не мог понять, почему его постигло поражение. «Алексеев играет на низменных инстинктах неразвитой молодежи». Это он не раз слышал от Шевцова, но сейчас подобные объяснения не успокаивали. Что-то было не так.

Впереди по узкой и длинной улице, вдоль заводского забора, шел Вася Алексеев, окруженный толпой ребят. До Дрязгова долетали их голоса, то возмущенные, то веселые, смех и возгласы. И это еще усиливало чувство одиночества.

А на империале паровой «конки», ходившей из-за Невской заставы к Николаевскому вокзалу, они оказались недалеко друг от друга. Эта «конка» — коротенький поезд, в который вместо лошадей был впряжен кургузый, отчаянно дымивший паровичок, — тянулась нестерпимо медленно. И, как Дрязгов ни отворачивал от Васи растерянное и обиженное лицо, тот заметил его состояние, и, видно, ему стало жаль разбитого противника.

— Подумай, — сказал Вася, — подумай о том, что говорили, спокойно, без обиды. Ты рабочий парень, может, и поймешь, в чем неправ…

Шевцов сразу почувствовал сомнения, тревогу, которыми был охвачен Дрязгов.

— Алексеев сбивает вас с толку, но вы, конечно, слишком умны, чтобы поддаться на его демагогию. Вы интеллигентный юноша, каких, к сожалению, еще очень мало среди рабочих. Трудно поверить, что вам так мало лет… Сумейте подняться выше временных неудач. Завтра мы будем торжествовать победу.

Дрязгова он, кажется, успокоил в тот вечер, но к нему самому прежняя уверенность уже не возвращалась. И карьера вождя молодого рабочего класса, которую он выбрал для себя, уже не представлялась, как прежде, обеспеченной и лучезарной. За последние недели этой карьере было нанесено несколько тяжелых ударов, Шевцов не мог не помнить о них…