Вася Алексеев

Рабочие университеты

Вне завода Вася чаще всего встречается с товарищами в обществе «Образование» или в классах вечерней школы на Ушаковской улице. Там, как они говорят, можно повидать всю Нарвскую заставу — парней с Путиловского, «Тильманса», «Лангензиппена», девушек с «Треугольника» и с Резвоостровской фабрики, «Кенига» и Российской мануфактуры. Впрочем, в обществе «Образование», да и в школе бывает не одна молодежь. Если за партами между девушками и молодыми парнями сидят пожилые рабочие с сивыми усами, это тоже никого не удивляет. Лекторы постоянно твердят о том, что учиться никогда не поздно, а главное — ходят сюда не только, чтобы лучше изучить грамматику, арифметику и естествознание.

В классах на Ушаковской тесно и сидеть не очень-то удобно. Днем тут занимаются дети, и парты рассчитаны на них, но с низкой партой можно смириться, если то, что слышишь в классе, тебя по-настоящему интересует. Придерживайся преподаватели программы, утвержденной Петербургским учебным округом, наплыв учащихся не был бы таким большим, но в том-то и дело, что программа существует больше для инспекторов и полиции, а учат в школе совсем другому.

Школа появилась в 1905 году. Ее основала группа либеральных педагогов. Они увлеклись просветительской деятельностью, когда рабочие создавали боевые дружины и готовились к баррикадным боям. Потом время изменилось, революционная волна пошла на спад, либеральные педагоги потеряли интерес к просветительству, но школа существовала. Тон в ней задавали уже большевики. Они позаботились, чтобы дать верное направление преподаванию. Нелегко найти учителей — настоящих марксистов, а все-таки их находили. Арифметика — предмет далекий от политики, но и ее можно по-разному преподавать. Можно решать на уроке задачу из учебника Малинина и Буренина, — по нему училось не одно поколение в школах России, — а можно составить задачу самому.

— Рабочий трудится на заводе двенадцать часов в день, — диктует учитель. — За три часа он вырабатывает столько, сколько нужно, чтобы покрыть его заработную плату, остальной труд присваивается хозяином. Надо найти, какую часть дня рабочий трудится на себя и какую на капиталиста.

Легкая задачка на простые дроби. Решить ее недолго, такие проходят в начальных классах, но в голове слушателя остается вопрос, требующий иного, революционного решения.

Вася ходит не в начальные классы, он в повышенной группе. Там изучают алгебру, геометрию, черчение. Кроме того, два раза в неделю слушатели собираются вместе на лекциях по истории, политической экономии, литературе. Это уже не арифметика, тут легче затронуть самые острые, волнующие рабочих вопросы.

В 1913 году царская Россия празднует трехсотлетие дома Романовых. Власти шумно готовятся к юбилею — устраивают пышные торжества, попы служат молебны, чеканятся медали, печатаются пудовые книги, прославляющие «помазанника божьего» и весь его род. Как же не посвятить лекцию в вечерней школе царскому роду? Ее одобрит самый строгий инспектор. Но лектор говорит о том, чем памятна России царская фамилия, о крови, которая лилась рекой все триста лет, о гнилости и бессилии царизма, так ясно проявившихся в русско-японской войне. Пускай он не всё называет своими именами, не все выводы делает до конца. Сознательные рабочие — Вася Алексеев и его друзья — потом объяснят товарищам то, что недосказал лектор.

На перемене ребята толпятся в коридоре. Вася собирает компанию пойти в воскресенье в Мариинский театр.

— Шаляпин поет! Вы понимаете, «Борис Годунов» с Шаляпиным, это же чудо!

— Как же, — недоверчиво замечает кто-то, — а билеты где? В партер не достать, а нам на галерку. Люди ночами в очереди стоят.

— Достанем, — уверяет Вася, — Евгения Ефимовна говорила. Правда ведь, товарищ Флёккель?

Евгения Ефимовна Флёккель идет по коридору мимо ребят — немолодая женщина со спокойным, уверенным лицом.

— Постараемся достать, Вася, — говорит она, — мне обещали студенты. Вы проведите заранее запись.

— Ну, раз Евгения Ефимовна сказала…

— Записывай меня!

— И меня тоже!

Желающих оказывается много. Вася обещает хороший спектакль, а Флёккель билеты, чего же надо еще?

К заведующей школой они относятся дружески и с доверием. Эта женщина пришла из далекой им среды. Ее муж — крупный инженер, ее родня и знакомые — по преимуществу люди либерального толка, но она искренне предана школе и привязана к своим ученикам.

— Только не подводите школу, — говорит она большевикам, которые ведут тут — она это хорошо понимает — нелегальную работу.

И сама она может постоять за школу. Тому много примеров. В учебном округе вечерние классы на Ушаковской, конечно, на самом плохом счету. Инспектора, наблюдающие за ними, — это, в сущности, полицейские в учительских мундирах. Они ищут только зацепки, чтобы прикрыть школу. Приезжают они часто и без предупреждения, хотят застать врасплох. Против этого, понятно, принимаются меры. Сторожиха тетя Катя, завидев в окошко инспектора или околоточного, не сразу откроет дверь, а будет длинно и бестолково спрашивать у входа: кто такой, откуда, зачем?

— Да я из учебного, округа, не узнаешь меня, что ли?

— Верно, верно, господин хороший, вы уж простите глупую старуху, видеть худо стала. А вы все-таки кто будете?

— Да что тебе, сто раз объяснять? Веди меня к заведующей.

— Уж и не знаю, тут ли она, ваше благородие…

Пока продолжается препирательство у входа, вся школа оповещена, и уроки входят в строгое русло учебной программы. Может быть, в классах есть посторонние люди, пришедшие вовсе не на занятия, а чтобы встретиться с товарищами, обсудить какие-то дела, но они сидят за партами, их снабдили ученическими билетами. Так просто их не обнаружить.

У инспектора острый нюх, он чует «недозволенное» издалека. Неосторожный вопрос, заданный учеником на уроке, крамольное обращение «товарищ» — уже повод, чтобы возбудить вопрос о закрытии школы.

Тогда Евгения Ефимовна пускает в ход свои связи, едет в округ, к высокопоставленным особам и всеми способами отстаивает школу.

Полиция часто устраивает облавы на Ушаковской, рассчитывая накрыть подпольщиков и напугать, оттолкнуть других учеников. В такие вечера уроки, конечно, не идут. Городовые роются в партах, ворошат тетради и книги, заставляют выворачивать карманы, долго допрашивают тех, кто показался им подозрительным, и уводят в участок. После этого часть учеников действительно бросает школу, — не все тут революционеры, — но вместо них приходят другие, и школа опять переполнена.

Вася, который с Евгенией Ефимовной в дружбе, спорит с ней на политические темы, советуется, что посмотреть в театре, что прочитать из новой литературы, многое знает о борьбе, идущей вокруг школы. Он рассказывает ребятам, как однажды полицейский пристав задумал установить внутреннее наблюдение за школой и что из этого вышло.

— Вы знаете Любимова? Подслеповат, зато старательный служака. Но в тот раз он перестарался…

Пристава Любимова Васины товарищи хорошо знают, у всех есть причины не любить его, и слушают о его неудаче с удовольствием.

— Школа эта Любимову давно уже как бельмо. Вот он и решил поставить тут городового. Потом думает, мало одного городового, поставлю для верности трех. Один дурак, может, прозевает крамолу, а трех дураков и умные не обойдут. Беда только, что полицейский пост в школе не положен. Ну, Любимов, он хитрец. Вызвал трех городовых, что помоложе и поусерднее. «Я, — говорит, — ваше старание вижу, потому возлагаю на вас тонкое дело. Пойдете учиться в вечернюю школу. Конечно, форму вам снимать придется, так я вам штатские костюмы пожалую за казенный счет. Наука, спору нет, горький корень, да ягодки ее бывают сладкие. Прибавочку вам положим за учение да главное за то, чтобы в школе всё примечали. А что грамоте вам учиться надо будет — не тужите. И в грамоте может быть прок. Вы царю верные слуги, это я ценю, да очень уж буковки худо выводите, донесения ваши читать — только глаза портить. Я от этого, может, и слепнуть стал. Писать малость подучитесь, тогда и продвинуть по службе вас будет легче. Если, конечно, сумеете мне всё, что в этой школе делается, на ладошке подать».

Ну, не очень обрадовались, понятно, городовые, да прибавочка манит. Согласились. Одного только не учел Любимов — трудно городовому спрятаться от нашего брата и в штатском костюме. Одному трудно, а троим и вовсе невозможно. Кого-то из трех заподозрили в классе. Сомневаться ребята стали, — очень похож новый ученик на фараона. Потом и на других обратили внимание. Да ведь тоже городовые! Тут уж сомнений не осталось. На перемене чуть не все ученики прибежали к Евгении Ефимовне: такое, мол, дело, переодетые полицейские среди нас, будем расправляться с ними. Евгения Ефимовна выслушала всё и говорит: «Только не поднимайте шума. Мы их тихонечко отвадим. В классе ведите себя осторожнее, а на лекции их не пустим. Они же в младшем классе, и на лекции им ходить не полагается».

После позвала она учителя из той группы, поговорила с ним один на один. И вот началось. Как урок, так фараонов к доске. Задачки им задают самые трудные, не по их головам, и диктовки, письменные упражнения тоже. Стоит городовой у доски, а пот с него прямо на пол капает. Отпустит его учитель еле живого, и другого фараона к доске. Каждый урок стал им хуже, чем наряд вне очереди. Потерпели они, потерпели и бросили школу. Как уж там оправдывались перед приставом, я не знаю, но больше их на уроках не видели. Убоялись бездны премудрости.

Настойчивый звонок прерывает разговор.

— На занятия, товарищи, перемена окончилась. Будет лекция по естествознанию.

— Какая тема?

— Жизнь насекомых.

— Это что же, про тараканов и блох? Так мы с ними и без лекций знакомы, — говорит кто-то.

— А может, узнаем, как от них избавиться, — возражают ему, — ведь не мы насекомых разводим, они там, где теснота и нищета.

Но разговор на лекции идет не о паразитах. Лектор говорит о муравьях и пчелах. Как будто бы довольно академическая тема.

— Муравьи относятся к отряду перепончатокрылых… Брюшко у них соединяется с грудью при помощи тонкого стебелька, на ногах имеется по одному вертлугу…

И всё же не так это далеко и от того, что занимает умы собравшихся. Есть, оказывается, и среди муравьев паразиты. Они живут за счет себе подобных.

— Возьмем, например, муравьев из вида «амазонок». Сами они совершенно не работают, зато у них много «солдат», вооруженных острыми колючими челюстями. Солдаты нападают на гнезда других муравьев, разоряют их и перетаскивают к себе личинки, а когда из личинок выводятся муравьи, заставляют их работать — строить, добывать пищу…

— Настоящие империалисты, рабовладельцы, — говорит Вася, — тут можно провести интересную параллель с эксплуататорским строем у людей. Правда ведь, товарищ лектор?

— Вы взрослые люди и вольны делать свои выводы…

— А вывод, пожалуй, такой, что у людей есть огромное преимущество перед муравьями. Люди свергнут своих «амазонок». Как рабочие пчелы разделываются с трутнями? Выгоняют их на холод, чтобы они замерзли? Вот так примерно надо сделать и нам со своими трутнями. Это будет настоящий вывод.

В обществе «Образование» Вася и его друзья чувствуют себя так же уверенно. Это их клуб. Многое изменилось за последние годы. Теперь они стали здесь хозяевами. Основали общество меньшевики-ликвидаторы. Было это в 1907 году. Название довольно точно отвечало целям, которые ставили основатели. Они считали, что просвещением рабочих можно заниматься легально, а подпольная революционная организация не нужна. Это они и хотели доказать на примере общества. Полиция плохо поняла их благие намерения, и общество было вскоре закрыто. Новое, в отличие от прежнего, называлось Вторым, и жило оно по-иному. Большевики всё крепче брали его в свои руки.

Второе общество «Образование» обосновалось недалеко от заставы — на Нарвском проспекте в доме 16. В небольшой квартире было многолюдно и шумно. Одну комнату занимала библиотека, в другой собирались кружки — то драматический, то хоровой, то любителей астрономии, то оркестр. Самая большая отводилась для лекций и собраний членов общества. Если приходило человек восемьдесят, им уже было трудно уместиться — сидели по двое на одном стуле. В самой маленькой комнате, «людской», жил член правления Колышев, числившийся сторожем. Он был старым меньшевиком и в Первом обществе держал себя как хозяин. Стоило ему почувствовать, что собравшаяся молодежь хочет обсудить какие-то партийные дела, устроить сходку, как он сразу появлялся в дверях:

— Что застряли тут, ребята? Хороший вы народ, да пошли бы к черту. Время закрывать.

Теперь он уже не командовал, знал, что правление его не поддержит, там утвердились большевики. Он только вздыхал.

— Доиграетесь, закроют общество, как пить дать.

Но Васю и его товарищей испугать было непросто:

— А зачем нам общество, если не вести в нем настоящей работы? Но постараться надо, чтоб не прикрывали, действовать умно.

Такие уж они, эти парни из-за Нарвской, — Вася, вспыхивающий от малейшей искры и всё же способный сохранить самообладание в минуту настоящей опасности, умеющий разрядить напряжение острым словом и шуткой; и Петя Александров — молодой член правления, новый Васин дружок — невысокий, коренастый и подвижной, глядящий на мир широко открытыми, словно бы удивленными глазами; и Ваня Епифанов, склонный к иронии и актерскому жесту — в душе он не только рабочий-революционер, но и артист; и Карлуша Реймер — маленький, щуплый, немного шепелявящий юноша с ясной головой, умелый и надежный конспиратор; и Ваня Тютиков — чистенький, всегда аккуратно одетый мальчик, похожий на гимназиста, токарь-пушечник, смотрящий на Васю влюбленными глазами, — словом все в их компании. Их хорошо знают в обществе. Товарищи постарше, те, кто умно и твердо направляет их работу, пожалуй, менее заметны. О том, что общество «Образование» крепко связано с Петербургским комитетом большевиков, осведомлены немногие.

Если дотошный историк разыщет когда-нибудь в архиве потрепанную тетрадку, в которой делались записи о работе общества, он по ней составит очень неполное, а может быть и превратное представление о том, что там происходило.

Возможно, историк наткнется на записи о частых занятиях астрономического кружка и долго будет думать — почему это передовых рабочих Нарвской заставы так интересовала в те годы небесная механика?

Комета Галлея… Конечно, о ней и комете 1910 года много говорили и писали в ту пору. Газеты печатали снимки хвостатого «чудища», двигавшегося по ночному небосклону, пространно обсуждали, заденет ли оно Землю и что тогда будет. Это очень способствовало повышению тиража. Но историка удивит, наверно, что интерес к кометам возник в обществе словно бы с изрядным запозданием, когда газетная шумиха уже утихла и бойкие репортеры, обкормив читателей астрономическими утками, искали других сенсаций. Почему так? Историк будет долго мучиться над этой загадкой, может быть, до тех пор, пока не встретит старого нарвского большевика. А тот, узнав о его недоумении, только рассмеется — весело и немного растроганно. Упоминание о кометах воскресит в его памяти далекие дни.

— Галлея, говорите? Да, было… А ведь не так уж она нас волновала, эта комета. Читали мы о ней в газетах, но толковали, собравшись вместе, о другом. В двенадцатом году была, как вы знаете, Пражская конференция, мы ждали материалов о ней с нетерпением и, когда они поступали, когда появлялся товарищ, который мог рассказать о конференции, спешили собраться. Но планы общества проверялись полицией, и темы для занятий надо было выбирать безобидные. Комета Галлея пристава вполне устраивала…

И вот собирались «любители небесной механики» в обществе и жарко обсуждали решения конференции, изгнавшей из партии меньшевиков. А лектор-астроном сидел в сторонке на тот весьма вероятный случай, если вдруг зазвонит колокольчик у входа и в двери повелительно застучат кованые сапоги городовых. Тогда он быстро достанет свои записи и станет читать откуда-то из середины — об орбитах, эфемериде, перигелии, эксцентриситете. Пусть городовые слушают и просвещаются, если хотят…

Ни в каких тетрадях не найти и записи о встрече с рабочими депутатами Государственной думы, а они тоже тут бывали.

Однажды весной в общество вбежал запыхавшийся Петя Александров.

— Мы привезли депутата-большевика Григория Ивановича Петровского. Сейчас здесь будет… Обещал рассказать о работе думской фракции.

— Как же тебе удалось? — удивился Вася.

— А что особенного? Мы его пригласили, а он поехал с полным удовольствием. К рабочим ехал, не к министрам.

Товарищи быстро прикинули:

— У нас сегодня что должно быть? Хоровой кружок? Нет, это не очень подходит…. Библиотечная комиссия? Отлично. Почему бы там не посидеть депутату?

Библиотечная комиссия — организация скромная, состоит всего из нескольких человек. Но сегодня она собирается в самом большом помещении — «зале». Все, кто есть в обществе, опешат туда, и «зал» переполнен. Всем хочется послушать доклад рабочего депутата. Но его приезд не проходит незамеченным и для полиции. Шпики таскаются за депутатом целой свитой, выслеживают каждый его шаг. Едва начался доклад, а пристав уже звонит в дверь, от спешки, он запыхался. Орава городовых топает по лестнице. Ну что ж, этого следовало ожидать.

— По какому случаю собрались?

— Обсуждаем библиотечные дела…

— Что именно?

— Как читатели обращаются с книгами.

Пристав сверлит глазами собравшихся. Депутат сидит спокойно в одном из рядов, словно происходящее сейчас не имеет к нему отношения. Пристав тоже садится на стул. Городовые переминаются с ноги на ногу в дверях и смотрят на пристава.

А перед залом за кафедрой стоит один из членов библиотечной комиссии.

— Небрежное отношение читателей к книгам, о котором я уже упоминал, причиняет библиотеке серьезный ущерб… Кроме названных неисправных читателей я могу перечислить и других…

Совсем так, точно его доклад длится добрых полчаса.

— Некоторые еще палец слюнят, когда переворачивают страницы, — говорит кто-то из зала. Не Вася ли эго Алексеев? — И пишут ни к селу ни к городу на полях.

По залу проходит смешок.

— Совершенно справедливо, — откликается «докладчик». — Смеяться нечего… Однако я прошу не прерывать. Каждый сможет высказаться в порядке получения слова…

Пристав поднимается, смотрит в упор на выступающего, на депутата, сидящего в зале, и уходит. А вскоре снова раздается требовательный, нетерпеливый звонок. Колокольчик у входа захлебывается, филенки трещат под ударами сапог. Пристав явился опять. И опять в зале ведется длинный разговор о неисправных читателях — кого надо штрафовать, кого лишать права брать книги. Как будто ничто иное собравшихся и не интересует.

Так повторяется в тот вечер несколько раз. Пристав уходит и появляется снова. Но в промежутках между его визитами депутат всё же успевает сделать доклад, собравшиеся высказывают свое одобрение действиям большевистской фракции в думе — решают поддерживать ее всячески, вплоть до проведения забастовок на заводах.