Ведьмин круг

Глава 6

Высика ждал Матвеев, которому он с самого утра дал неотложное задание.

– Все точно, товарищ начальник, – доложил он. – Живет у Акуловой родственница, молодая девка.

– Девку видел?

– Видел. Не сказать, чтоб ядреная, но с впечатлением, ять ее стать!..

– Молодец. Отправляйся назад и следи за ними. Потихоньку, чтоб не напоказ. Напросись в один из соседних домов чай пить. Они любят милицию угощать. – Высик ухмыльнулся. – А я скоро подъеду.

– Слушаюсь, товарищ начальник!

И Высик проследовал в свой «кабинет». Берестов, в ожидании главного, заполнял какие-то бумаги.

– Тряханул старушку? – осведомился Высик.

– Тряханул. Старушка крепкая. Все на вас уповала. Вот вы вернетесь и накажете меня за мое безобразие.

– Короче, ничего из нее выдавить не удалось?

– Удалось помаленьку. Сама она родом из Иванова…

– Ах, вот как? – Высик припомнил свою схему, мысленно обозначенную на карте, где Иваново получалось центром концентрических кругов. Чушь, конечно, но все-таки…

– Да. Еще до войны взялась на стирке подрабатывать. После войны это стало ее основной профессией. Да я ее знаю, эту Прасковью Ивановну. Она и у нас несколько раз стирала комплекты, предназначенные для дежурки.

– Насчет ее родственников не выспрашивал?

– Говорят, что никого не осталось. Дом ей перешел от сестры, еще лет пятнадцать назад. Сестры Косовановы. По мужу ее сестра было Прасолова, детей у супругов не было. Прасковья замужем никогда не была, близких родственников в наших местах не имеет. Я проглядел материалы по уничтоженной банде Кривого – ни единого намека, чтобы у нее были родственные пересечения с кем-либо из убитых бандитов.

– Жаль. Если бы удалось еще на чем-нибудь ее подцепить, она у нас заговорила бы. Ее в райцентр требуют. Сегодня же.

– Я сам ее отконвоирую.

– Не распыляйся по пустякам. Ее кто угодно отвезти может.

– Слишком ценный свидетель. – Берестов покачал головой. – Надо исключить любые случайности.

– Тогда машину возьми.

– Да, конечно.

– Или лучше я из райцентра перевозку вызову. А то наша развалина все пуще барахлит. Давай сюда бабулю…

Прасковья Ивановна вошла в кабинет, пугливо озираясь.

– Да вы садитесь, садитесь, – приветливо обратился к ней Высик. – В ногах правды нет. Тут, я слышал, у вас с моим заместителем непонимание вышло…

– Такое непонимание, просто страх! – запричитала старуха. – Он на меня лютым зверем насел, будто я преступница какая. А я ему и говорю…

– Да-да, конечно, – перебил ее Высик. – Вы уж простите его. Увидел, что вы у нас под охраной сидите, ну и проявил инициативу, Я ему уже все объяснил.

– Вот объясни, объясни ему, милый! Виновата я, на старости лет совсем дурой стала. Нестираную простыню соседке дала, а уж шуму из-за этой простыни!.. За недогляд мой Бог меня наказал. Но кто ж знал, что так получится.

– Совсем никто не знал, – согласился Высик. – Кроме тех, разумеется, которые Деревянкина убили. Вот скажите мне, Прасковья Ивановна, по совести, ничего не боясь: не появлялись вчера возле вашего дома какие-нибудь нехорошие люди? Может, и к вам заходили, расспрашивали насчет нового постояльца вашей соседки? Если они вас запугали, чтоб вы молчали, то мы их быстро приструним. Мы честных людей в обиду никому не дадим, и мести вам бояться не стоит. Можем и так повернуть, что вы нам, мол, ничего не рассказывали, это мы сами догадались. Подумайте, как для вас будет лучше и спокойней. А я о вас уже в райцентр доложил, вас сегодня туда перевезут, чтобы вы были в полной безопасности, пока убийц не поймаем. Видите, как мы о вас заботимся, – с улыбкой закруглил Высик.

Старуха задумалась.

– Ох, милый! – проговорила она наконец. – Все, вроде, правильно, а все равно боязно.

– Чего же боязно?

– А того, что эти… которых вы ищете… они могут повсюду до меня добраться. От них защиты нет за крепкими стенами. Может, они и сейчас нас слышат.

– Кто же они такие, неуловимые и вездесущие?

– Призраки, вот кто!

Высик невольно скривился.

– Опять, что ль, рябое привидение? – пренебрежительно бросил он.

– А ты не смейся, милый, не смейся. Это самое рябое привидение и блуждало вчера возле наших домов. Прямо до крыльца моего дошло. У меня душа в пятки, как я его увидела, но собралась с духом и говорю: «Чего тебе надо, ирод окаянный?» А он отвечает, глухим таким замогильным голосом: «По свежей кровушке истосковался». И в воздухе растаял! – Старуха все больше вдохновлялась, в ее глазах даже появились огоньки, и взгляд стал цепким, будто она внимательно следила, какое впечатление ее рассказ произведет на Высика.

– Прямо-таки взял и растаял? – переспросил Высик.

– Доподлинно, милый, доподлинно! Вот-те крест…

– А потом что?

– А потом соседка за бельем пришла. Видно, у меня с испугу в глазах помутилось, вот я и дала ей нестираное белье.

– Что же вы сразу нам этого не рассказали?

– Страшно было, милый!

– Кто-нибудь еще видел «призрака»?

– Чего не знаю, того не знаю. Народу на нашем конце мало, раз, два и обчелся.

– А вы, выходит, на крыльце сидели.

– На верандочке открытой.

– И что делали?

– Чай пила.

– Ничего крепче не потребляли?

– Обижаешь, милый! Что я, пьянь какая? – Старуха, видимо, оскорбилась.

– Сами понимаете, Прасковья Ивановна, всяко бывает. Иногда и непьющему человеку взгрустнется… А с рюмочки-другой и померещится что, особенно если человек непривычный… Не знаете, кстати, где ближе всего от вашего дома можно взять самогонку?

– Вот уж чем никогда не интересовалась, милый!

– Позвольте мне вам не поверить, Прасковья Ивановна! Может, вам до зелья интереса нет, но ведь слухом земля полнится. Вы, верно, думаете сейчас, что нехорошо на соседей ябедничать, но это вы не правы. Когда такое дело серьезное, то следствию надо искренне помогать.

Старуха опять задумалась. Высик ее не торопил.

– Может, у Варакиных покупают… – осторожно проговорила она наконец.

– Проверим, – кивнул Высик. – Спасибо и на том. Теперь отдохните немного. Скоро машина придет.

Старуху увели. Высик, покинув кабинет, заглянул в закуток Берестова на первом этаже.

– Не мешает направить запросы в Иваново… – начал он.

– Уже, – коротко ответил Берестов, подшивавший слабо держащуюся пуговицу на почищенном мундире: готовился к выезду в райцентр.

– Молодец. И со старухой теперь пообходительней.

– Что-нибудь из нее вытянули?

– Врет много, – сообщил Высик. ~ А где ложь, там есть, что скрывать. Пусть она и тебе заливает за оба уха, ты принимай за чистую монету, простофилей этаким. Когда человек завирается, он где-то да проговаривается. И эти оговорщики надо копить. Вот и сейчас – она долго думала, каких самогонщиков мне назвать, и в конце концов назвала Варакиных.

– Так ведь Варакины…

– Именно! – Варакин был осведомителем Высика уже больше года и знал, что, если не будет точно и своевременно отчитываться о своей клиентуре, то его лавочку прикроют: положение дел, вполне всех устраивавшее.

Отдав еще несколько распоряжений, Высик отправился в деревню Глебово. Дом Акуловой он нашел без труда. В окне дома напротив углядел Матвеева, чаевничавшего с хозяевами. Матвеев жестом показал Высику через стекло, что все в порядке, Акулова и ее постоялица на месте.

Высик отворил калитку и вошел на участок. Огромный цепной пес бешено залаял, и на крыльцо вышла хозяйка: женщина средних лет, высокая и плотного сложения, с почти по-мужски резкими, хотя и не лишенными своеобразной привлекательности, чертами лица.

– Кто такой? – крикнула она с крыльца.

– Как будто вы меня не знаете, – отозвался Высик. – Поговорить надо.

– А, товарищ начальник! – просияла Акулова. – Заходите, добро пожаловать.

Высик вошел в аккуратно прибранные сени, вытер ноги.

– Где хотите устроиться? – спросила Акулова. – В комнате или на кухне, по-домашнему?

– Да все равно, где вам сподручней. И гостью свою позовите, Марию Плюнькину. У меня разговор касается до вас обоих.

С лица Акуловой сразу исчезло приветливое выражение, она хмуро поглядела на Высика, но ни о чем спрашивать не стала. Подойдя к другой двери, она приоткрыла ее и окликнула, одновременно сделав Высику жест проходить на кухню:

– Машка! Выйди к нам, начальник до тебя требует!

Высик удобно устроился в углу, на скамье у стола, Акулова и Плюнькина вошли следом за ним через полминуты. Высик поднял голову – и застыл, ошарашенный.

Из-за фамилии он воображал Марию Плюнькину каким-то анекдотическим существом, нескладненьким и косолапым. Более того, налет анекдота распространялся и на все дело, несмотря на его жуткие стороны. Не верилось в серьезность тех, кто ему противостоит, какими бы неуловимыми они не были. Даже упоминание Матвеева, что Плюнькина – девка «с впечатлением», Высик как-то пропустил мимо ушей, настолько крепок был в нем заранее созданный, навеянный придурковатой фамилией образ.

А перед ним стояла настоящая красавица – невероятной, дух захватывающей, красоты. Густые каштановые волосы обрамляли удлиненный овал лица с глазами такой густой синевы, что они казались двумя вспышками голубого огня. Чистые, ровные формы носа, лба и подбородка, чистейшая кожа ровного матового оттенка, длинные красивые руки, крутые бедра и стройные ноги… Да, может, по деревенским понятиям, ее формы и не были достаточно крупны – что тоже простодушно отметил Матвеев, – но для того, кто не требует, чтобы в женщине всего было побольше, Мария Плюнькина представала живым воплощением гармонии.

Едва Высик ее увидел, как весь образ расследуемого дела сменился для него. Он ощутил единый нерв кровавых и страшных событий и был теперь готов поверить во что угодно – даже в то, что потусторонний призрак мертвого главаря банды существует самом деле…

И еще одно, по первым же движениям Плюнькиной, он понял. Выросшая в среде, где не могли по достоинству оценить ее красоту, она относилась к ней как к чему-то внешнему и несущественному. Плюнькина, конечно, научилась понимать силу своего обаяния, но и это обаяние виделось ей подсознательно неким заимствованным, чуть ли не уворованным инструментом, которым можно пользоваться для любых сиюминутных целей, не боясь запачкать. Такие женщины, не умеющие проникнуться своей красотой как внутренней своей сутью, прилепляются к избранному ими мужчине, влюбляются раз и навсегда, становятся податливым воском в руках избранника – и сами его никому не отдадут, разве мертвым. И если они станут мстить за смерть любимого, то страшна будет такая месть… Высик припомнил, что Мария погубила родную сестру, чтобы заполучить Свиридова – того мужчину, о которого душой ожглась, – и внутренне поразился: неужели сестра могла ей быть соперницей, неужели хоть на секунду они могли предстать в глазах Свиридова настолько равно привлекательными, чтобы он заколебался в выборе? И это тоже говорило о довольно равнодушном отношении к тому типу красоты, которой обладала Плюнькина, в ее родной среде. «Повезло этому паршивцу Свиридову, – подумал Высик. – А она для него на все пойдет.»

Вслух он сказал;

– Надо же! Я представлял вас совсем по-другому.

Мария улыбнулась.

– Из-за фамилии, да? – спросила она мелодичным и звучным голосом. – Надо мной многие смеются.

– Как же вас угораздило? – спросил Высик.

– Папаша был Плюнькин, как же еще.

– А менять фамилию не думали?

– Вы меня, что ли, замуж возьмете?

– Я нет, а вот почему бы Свиридову…

При упоминании Свиридова наступила напряженная пауза, которую сам Высик и прервал:

– Ладно, давайте к делу. Вы же понимаете, я не просто так к вам пришел. Поговорим о минувшем, а от него перейдем к настоящему.

– Скажите сразу, что вы хотите знать? – проговорила Акулова.

– Я хочу знать, чем вы со Свиридовым занимаетесь и кто ваши противники. Ведь у вас нечто вроде семейного клана, верно? И не поделили вы чего-то с другим семейным кланом. И еще хотели отомстить за то, как Свиридова подставили, в деле о вымогательстве. Ну, положим, до Ниловой вы в конце концов добрались, Специально заманили Егорова в полюбовники, чтобы через него знать все, что у другой его любовницы делается. Но ведь Нилова была мелкой сошкой. Вам надо до другого человека добраться. До кого?

– Ох, напридумывал ты, начальник, – вздохнула Акулова после долгой паузы. И во время этой паузы явственно ощущалось, как в комнате сам воздух от напряжения вибрирует и звенит.

– Я? На Марию погляди, у нее на лице написано, что я прав. Да не в этом суть. Зачем я вам это рассказал, как вы думаете?

– Ну, зачем?

– Затем, что сегодня утром убили Деревянкина. И не спрашивайте, при чем тут вы, сами не хуже меня понимаете. Деревянкин ехал курьером Свиридова, с заданием найти Марию и передать ей…

– Что передать? – жадно спросила Мария, когда Высик намеренно затянул паузу.

– Передать, что «с онкологией плохо». Видите, насколько я с вами откровенен? Сообщаю то, что должно быть тайной следствия. Не важно. Деревянкин не тот человек, который будет молчать, если его возьмут в оборот. Я так понимаю, из него вытрясли все, что он знает, перед тем, как убить, – даже то, что мне не удалось из него вытрясти. А это значит, что теперь они к вам придут. Им нужна Мария, ведь они знают, какое место в окружении Свиридова она занимает. Убрать ее все равно, что лишить Свиридова правой руки. Да и тебе, Вера, харьковчан припомнят. Теперь-то догадаются, что они у тебя постоем стояли. Кстати, почему ты о них не доложила в органы?

– Еще спрашиваешь, – хмуро ответила Акулова. – Без шуму бы не обошлось. И если бы из органов просочилось, что они жили у меня…

– Хочешь сказать, у банды ваших врагов и в органах есть уши?

– Есть ли, нет ли, но…

– Угу. Но лучше было бы, чтобы не имелось ни лишней бумажки, ни лишнего словечка. Так вот, я вам договор предлагаю. Вы мне честно рассказываете, из-за чего идет драка и кто в ней участвует. Куш на кону немалый, раз сцепились вы вокруг него с таким остервенением и раз столько трупов уже имеется. А я вас спасаю от лютой смерти. Но, сами понимаете, мне нужно все знать, чтобы вас спасти.

Опять наступило молчание.

– Вы думаете, будто и за вами сила есть, – добавил Высик. – Но ваша сила далеко, не поспеет на выручку. А у них все головорезы здесь, рядом, в один кулак собраны.

Ему показалось, что он попал в самую точку.

– Дать вам время на размышление? – спросил он. – И учтите, решить нужно до сумерек. Не удивлюсь, если они уже сегодня ночью попытаются…

Говоря, он непроизвольно посматривал на Марию. Красавица от которой глаз не оторвешь… Красавица, погубившая родную сестру… Очень ясно она почему-то представилась ему в белом халате медсестры, пружинистой легкой походкой проходящей между коек с ранеными, набирающей в шприц лекарство, чтобы сделать укол… И Свиридов на одной из коек. Случайна ли была их встреча в госпитале? Или они ни на день не теряли друг друга из виду, несмотря на все разделявшие их расстояния? Что придумал Свиридов? И Свиридов ли придумал? А может, Мария? Или Акулова? Какой-то хитрый план, суливший огромный навар… То, из-за чего их вновь потянуло в родные места… А здесь хлебное место оказалось занятым, и возникла необходимость убрать конкурентов… Схватка вокруг Ниловой – нечто вроде авангардного боя. По большому счету, Свиридовым проигранного. Потерял трех матерых убийц, которые могли ой как пригодиться ему в дальнейшем. И каков подлинный смысл истории с Куденко? На чьей стороне он по-настоящему играл?

Высик перебирал и перебирал накопившиеся вопросы. Эти женщины обязаны дать ему ответ на большинство из них.

– Мы подумаем, – спокойно сказала Мария.

Акулова недовольно поглядела на нее – эти слова практически означали признание.

– Оставить пока человека при вас? – спросил Высик.

– Чтобы нас охранял или чтобы мы не убежали? – осведомилась Акулова.

– Может быть, и то и другое, – усмехнулся Высик. – Впрочем, сбежать вы всегда можете. Только куда вам бежать?

– Я бы не отказалась, чтобы нас охраняли, – сказала Мария.

Похоже, подумал Высик, по-настоящему здесь командует младшая. Наделена от Свиридова большими полномочиями? Или является истинным мозговым центром?

– Хорошо, сейчас призову. – Высик вышел из дома, пересек улицу, поманил Матвеева из соседнего дома.

– Пойдешь к Акуловой, будешь их охранять до моего возвращения. Держи ухо востро. Сюрпризов можно ждать откуда угодно. Если вздумают куда-нибудь уехать, не мешай им. Проводи часть пути – и сразу ко мне с докладом.

– Слушаюсь!..

Высик провел Матвеева в дом Акуловой.

– Вот, Матвеев Кирилл Александрович, прошу любить и жаловать. Не обижайте его, поите и кормите, но так, чтобы его бдительность от этого не ослабла.

– Так мы с Кирилл Санычем давно знакомы, – отозвалась Акулова. – Своя местная власть, как-никак.

– Совсем славненько. Значит, я за вас спокоен.

И Высик пустился в обратный путь. Чувствовал он себя как бы в легком угаре, голова кружилась, образ Марии Плюнькиной неотступно стоял перед глазами. При этом Высик не утратил способности логически мыслить. Почему Плюнькина согласилась на милицейскую охрану? Не только, чтобы доказать свою готовность к сотрудничеству. И не только из страха. Какие-то еще есть у нее задумки. Хитрющая девка, да… Такой палец в рот не клади. И не зря она здесь. Сидит тихо, но что-то замышляет. Что?

Высик остановился, пораженный внезапной догадкой. Что важнее всего для Свиридова? Нанести безошибочный удар, не башибузуков положить, а покончить с главой враждебной банды! Уничтожить всего одного человека. Отсечь голову, потому что щупальца можно рубить сколько угодно, они будут заново отрастать! А если он сам не знает, кто истинный глава его врагов? Кто заправляет всем… Тогда понятно, почему он медлит. Он пытается вычислить нужного человека. И Марию он прислал на разведку. Ее задача – найти подлинного хозяина, установить его личность, а уж тогда натравить на него свиридовских псов. Лишившись хозяина, псы «призрака» тоже перейдут в подчинение Свиридову, и отпадет необходимость устраивать бессмысленную бойню.

Да, получается, они сами пока не знают, кто их враг, – еще с тех времен, когда этот враг надоумил Нилову подставить Свиридова. Почему им не удалось вышибить из Ниловой, кто это? Ей наверняка устроили допрос с пристрастием. Перестарались, и она померла, не успев сказать? Вероятно, но не слишком. Скорее, другое. Убийство Ниловой было актом устрашения – чтобы заставить главного паука выползти из тайного убежища и лично явиться на переговоры. Паук явился – но им не удалось разговаривать с ним с позиции силы, как они надеялись. Наоборот, все кончилось для них очень печально. Если они и узнали, кто главарь, то не успели сообщить Акуловой.

Теперь роль ищейки возложена на Плюнькину. У нее, похоже, не мозг, а счетная машинка. Столкнувшись с вмешательством милиции, она быстро просчитала все варианты и поняла, как повернуть так, чтобы это вмешательство было ей не во вред, а на пользу. Поэтому она и согласилась на охрану, поэтому и изъявила такую добрую готовность к сотрудничеству. Она пустит милицию по следу, подкинув ту информацию, которую сочтет необходимой. Она будет знать о ходе следствия и имя таинственного противника узнает в ту же секунду, как до него доберутся следственные органы. А дальше у нее уже готов вариант, как избавиться от ненужной милицейской опеки и предоставить головорезам Свиридова завершить дело по-своему. И чистенько завершить, так, что комар носа не подточит. Милиция останется с носом, а Свиридов подомнет под себя округу.

Могла ли Плюнькина учитывать при построении своих планов то впечатление, которое произвела на Высика, уж наверное она это разглядела? И насколько она поняла характер Высика? Она умна и должна была сообразить, что Высик из тех людей, которые задешево не продаются. Даже очарованный женщиной, он будет продолжать делать то, что считает своим долгом. Просто предложить ему постель – значит, оттолкнуть от себя, ведь он – Высик тоже это понимал – из тех мужиков, которых легче подцепить на крючок, маня близкой, но недоступной перспективой постели, поддерживая видимость чисто делового сотрудничества, через холодное дружелюбное беспристрастие пытаясь поглубже и поосновательней растормошить его инстинкты.

Высик читал Плюнькину, как открытую книгу. И, поняв приблизительно, какую игру она с ним поведет, он успокоился.

– Ну-ну!.. «Ты сер, а я, приятель, сед. И волчью вашу я давно натуру знаю…» – пробормотал он.

И другие мысли и образы набегали на него. Как холодная темная волна, или как смутные картинки в волшебном ящичке – сначала туманные и не в фокусе, они, когда подкрутишь ручку настройки бинокля, становятся все ярче, ближе и четче. Это были образы из его иной жизни, из его не существовавшего самого раннего детства, – они возвращались к нему через сны и отзывались колким страхом, внесенным невесть откуда. Где-то, в той уютной квартире с изразцовой печью и настольной лампой под зеленым абажуром, которая постоянно донимала его в снах невнятным свидетельством стертых из его памяти тепла и уюта, существовавших до детского дома, – был уголок ужаса, по-домашнему приемлемого и по-первобытному неотвратимого. Картинки, которых он боялся, но которые притягивали его очарованием страха – и очарованием тайны, блаженно мерещившейся за ними. Потом, спустя много лет, он увидел эти картинки воочию – в разоренной библиотеке одного из разбомбленных германских городов. Он припомнил сырой весенний денек, разбитые стекла, большой альбом, сброшенный на пол ударной волной, и сквозняк, шевелящий страницы… Так он узнал, что преследовавшие его образы были персонажами итальянской комедии – площадной, разгульной комедии дель арте, как было написано в этом альбоме латинскими буквами: печальный Пьеро, эгоистичная красотка Коломбина, циничный и развязный Арлекин. Они должны были увеселять народ, но маленького мальчика они испугали: тем, что были в масках, которые не дозволено снимать, маски стали частью их лиц, – и от этой ненатуральности веяло бесовщиной, распутным холодом жизни, отвратительно нетерпимой к слабым и несчастным, ко всем высоким и нежным чувствам. Сюжет угадывался легко: прекраснодушный меланхолик Пьеро, безоглядно влюбленный в черствую Коломбину и всегда уступающий ее сопернику, наглому жизнелюбцу Арлекину в черно-красном клетчатом трико, в треуголке, с дубинкой под мышкой… Этой дубинкой он дубасит своего неудачливого соперника, а зритель, обступивший подмостки радостно гогочет… В снах, магнитом вытягивавших из небытия небывало давнее, Высик чувствовал себя больше Пьеро, чем Арлекином, сны задевали в его душе струны, которые в жизни он не позволял задевать, потому что в жизни был жестким, если не жестоким, насмешливым и сметливым… Иногда Высик ловил себя на мысли, что его беспощадная проницательность порождена ненавистью ко всему, что хоть сколько– то напоминает Арлекина – ненавистью к тому, что одним своим существованием посягает на самое для него дорогое.

Все это, конечно, проносилось тогда перед Высиком в виде не четких мыслей, а в бессвязных образов. И в главном Высик ни за что бы себе не признался – он отогнал бы эту мысль, даже если бы она его посетила, высмеял бы ее: что с того момента, когда он увидел Марию, его борьба со Свиридовым приобрела новую окраску, ничего общего не имеющую с поединком между преступником и блюстителем закона. Между ними началась борьба за женщину – схватка того накала, из-за которой разрушают и жгут города. И дело было не в том, чтобы эту женщину заполучить. Высик знал мораль того круга: если ради блага любимого надо будет спать с офицером милиции, для Марии это будет благородным делом, и Свиридов ее только одобрит. Нет, он хотел, чтобы при одном упоминании о нем, Высике, в ее глазах появлялось то же выражение, которое появилось при упоминании о Свиридове…

– Тьфу! – Высик остановился, чувствуя, как головокружение начинает проходить и сердце уже не так торопится куда-то, а вместо этого появляется ломота в костях и нескладная боль в висках и затылке, будто там тоненькими сверлами кто-то орудует. – В чужом пиру похмелье, – пробормотал он. – Скоты. Чистые скоты! Вот я вас!..

Да, это отрезвление, очень похожее на отрезвление после алкоголя, с новой силой напомнило ему, кто она такая, Мария эта, по своей сути. Гадина, помогавшая Свиридову в самых мрачных и мерзких делах… У нее, наверное, руки по локоть в крови… Самое непосредственное участие приняла в убийстве мужа Акуловой… Погубила родную сестру… Сестру, с которой у него был жалкий мимолетный романчик – не романчик даже, а нечто до позора примитивное.

Да, ради Свиридова она шла на все. Но до чего же надо любить мужчину!

Позавидовать можно такой беззаветной любви. Или… Или не стоит завидовать? Такая любовь – как темный омут, в котором можно сгинуть. Нужна ли настоящему мужчине такая любовь – любовь хитрой и подлой рабыни, ждущей любых приказаний от своего господина, уничтожающей свою личность ради него?

И ее смешная фамилия. Может быть, Высика не впечатлила бы так ее красота, не возникни ударного контраста между фамилией и внешностью. Эффект ожидания обратного…

Высик перевел дух. Что бы там ни было, но он останется охотником, а она дичью, и он не нарушит законов охоты – правил неписаного братства охотников.

Одолеваемый своими мыслями, он не заметил, как добрел до Варакиных.

– Здравия желаю, товарищ начальник! – Варакин шутливо вытянулся по струнке.

Еще тот жох был этот Варакин. Своего не упустит. Умел угождать и нашим, и вашим, и хозяйство поставил такое, что хоть сейчас раскулачивай. И вечно бодрый, веселый, сочувствующий в меру.

– Сигнал поступил, товарищ Варакин, что самогон гонишь, – строго сказал Высик. – Придется дом проверить.

Варакин знал эту игру.

– Милости просим, милости просим! – живо откликнулся он. – Сами убедитесь, что сплошной поклеп, и ничего больше.

Они прошли в дом, и Высик сказал:

– А теперь налей мне своего пойла.

Осушив стакан, проворно поднесенный Варакиным, Высик сделал глубокий выдох и сбросил с лица маску улыбчивого добродушия.

– Что, трудный день выдался? – участливо спросил Варакин

– Не из легких… И проблема одна…

– Меня касается?

– Да.

– Рад помочь.

– Как и я тебе… Ты нигде не мог засветиться?

Варакин задумался и тоже посуровел.

– Вроде, нет, – сказал он наконец. – Вы же знаете, я аккуратный. А что, сигнал есть?

– Даже не сигнал, а так, тревожный звоночек. Может, случайность, а может… В общем, поостерегись.

– Да что произошло?

– Ты старуху-прачку знаешь? Косованова, Прасковья…

– Кто ж ее не знает!

– Ты не мог при ней чего-нибудь ляпнуть? Сам знаешь, иногда на старуху внимания не обращаешь…

– Я и на старуху внимание обращу. Нет, исключено.

– Давно она была у тебя в последний раз?

– На днях заходила. Спрашивала, не надо ли постирать чего. Она вечно приработка ищет.

– Самогон у тебя никогда не покупала?

– Нет. Ей самогон ни к чему. – Варакин усмехнулся. – Она у нас, похоже, по коньячку ходит.

– Как это?

– А вот так. Один забулдыга местный рассказывал. Не знаю, может, ему с пьяных глаз померещилось. В общем, старуха рано встает, чуть не в пять утра. А он неподалеку от тех мест провалялся, ночь была теплая. Проснулся, голова трещит, и полез он на участок к старухе. Я так понимаю, поживиться чем-нибудь задумал, чтобы наскрести на опохмел души. Видит, в одном из окошек шторки раздвинуты. Он заглянул – и чуть не помер, как сам говорит. Сидит старуха за столом в кружевном пеньюарчике, перед ней фарфоровая чашечка с кофе, рюмочка маленькая хрустальная, в рюмочке янтарной жидкости на чуток. Она кофе пьет и к рюмочке прикладывается. Как допила, встала, вытащила откуда-то бутылку «КВ», подумала, налила себе еще полрюмочки, бутылку убрала и, под кофеек, значит, вторую порцию опростала…

– А что потом?

– А ничего. Встала, все со стола прибрала, из пеньюарчика в ватник переоделась, спрятала пеньюарчик и фарфоровые посудинки и вышла из дому старушка-старушкой… А забулдыга деру дал.

– Что же ты мне сразу не доложил?

– Так это же анекдот, чего об анекдотах докладывать. Мне и в голову не пришло, что это может вас заинтересовать. Видно, знавала бабушка лучшие времена. Может даже, из благородных…

– Может быть. Так вот, эта бабушка на вопрос об известных ей местных самогонщиках на тебя показала. При этом явно врала. И, понимаешь, если она унюхала каким-то боком, что ты наш человек и ничего тебе не будет… Послушай, может мне тебя арестовать, на случай, если они тебе ловушку ставят?

– Кто «они»?

– Не буду от тебя скрывать: возможно эта безобидная бабушка, повязана с бандой, о которой уже больше года рассказывают небылицы.

– Навроде шпионки ихней? – Варакин заметно побледнел.

– Точно. Старушка везде пролезет, все услышит, божья тварь. Она ведь у нас в милиции бывала. Вот и думай, не мог ли ты при ней хоть крохотного прокольчика допустить?

– Вряд ли… – Варакин напряженно думал. – Жену поспрошать надо. Не могла ли глупостью обмолвиться, когда белье ей отдавала, Что для женщины с прачкой парой слов перекинуться…

– Поспрошай. Если что, сразу вас всех в холодную. Потом думать будем, под каким соусом вас выпустить, чтобы освобождение не выглядело неестественным. И еще одно. Никто из ее соседей не брал у тебя вчера самогонки?

– Нет, никто.

– Где еще можно сейчас самогонку взять?

– Трудно сказать. Но, если с дальних домов, то они бы, наверное, к Артемовым обратились.

– Проверим. А ты, если что, немедля со мной свяжись.

– Обязательно! – горячо заверил Варакин.

– Да, и как звать того забулдыгу, который эту кофейную сценку в окно наблюдал?

– Вы его знаете отлично. Митрофанов.

– А, нищий пьяница… Да, конечно. Ну, будь здоров.

Высик не спеша направился к зданию милиции. Рассказ Варакина добавил новый штришок к жестокой комедии масок, участником которой он оказался. Старушечий маскарад… Старуха не так проста!

Но и на старуху бывает проруха.

Она опростоволосилась на несвежей простыне, иначе бы вовеки не попала в поле зрения Высика.

Старуха в кружевном пеньюарчике, пьющая кофе с коньяком по утрам… Тем более маловероятно, чтобы она ошибкой выдала несвежую простыню…

И ее цепкий взгляд, и ее вдохновенное вранье про «призрика» – словно она не могла отказать себе в удовольствии поиздеваться втихую над начальником милиции!

Но в итоге-то все в порядке. Волей случая он сцапал ее, и теперь старуха едет в район под надежной охраной. У опера она все выложит – в том числе, за какой куш шла борьба.

Остается Свиридов – но со Свиридовым он справится.

Только бы побыстрее доложить оперу, рассказать о новых обстоятельствах и догадках.

В милиции его ждал сюрприз.

– Товарищ начальник! – доложил потрясенный Илья. – Только что сообщили из райцентра. На машину напали. Берестов и шофер убиты. Старушенция исчезла!