Ведьмин круг

Глава 8

– Все спокойно, за время вашего отсутствия никаких происшествий, – доложил Матвеев, когда Высик вошел в избу Акуловой.

– Хорошо, ступай. Двигайся к нам, в распоряжение Ильи…

Когда Матвеев ушел, Высик повернулся к Акуловой.

– Ну, Вера, с тебя причитается. Отмазал я тебя.

– Как вам это удалось?

– Подтвердилась твоя догадка, что бандиты запустили в органы своего человека. А значит, ты была права, что не отправила донесение о трех постояльцах. Иначе бы ты засветилась, и… – Высик выразительно чиркнул ребром ладони по горлу.

– Кто это был? – спросила Мария.

– Сами подумайте. Кто прошел войну, был ранен, превратился в морфиниста из-за передозировки… Скрыв свой порок, поступил в органы…

– Все равно не догадываюсь, – сказала Акулова.

– Ну, и не надо! – почти весело откинулся Высик. – У нас и без того проблем полно. По-моему, нас ждет забавная ночка!

Мария ответила ему пристальным взглядом.

– Только не надо этого шутовства с подковыркой, – сказала она. – Раз ты знаешь про морфий – значит, ты знаешь почти все. Кто главарь?

– Ни за что не догадаетесь! Но сперва у меня один вопросик, ясность хочу внести. Не пересекалась ли ты до войны с неким Уклюжным, Александром Павловичем?

– Пересекалась, положим. Но погоди… Ведь Уклюжный мертв…

. – Он-то мертв. А вот Ажгибис жив. И жива Прасковья Ивановна Косованова, знаете такую? Старуха-прачка…

– Да кто ж ее не знает, – отозвалась Акулова. – Она и по нашей деревне работу искала…

– И для Ниловой она стирала… – ввернул Высик, полувопросительным тоном.

– Кажется, да. А какое это имеет значение?

– Большое значение имеет, – почти весело отозвался Высик.

– Хочешь сказать, она была шпионкой и наводчицей? – догадалась Мария.

Высик выразительно пожал плечами.

– Ажгибис… – задумчиво процедила Акулова. – Да, верно. Мне следовало самой сообразить.

– Но получается, – по лицу Марии промелькнула злая тень, – что Ажгибис знает, где ты находишься?

– Да, – коротко согласился Высик. – И знает, что самые вредоносные для их банды люди – я и ты – собраны под одной крышей, так что с нами можно покончить одним ударом, не распыляя сил.

– Ты специально это сделал, – обвинила его Мария.

Высик пожал плечами.

– Ты надеешься, что мы оповестим Свиридова, и он вылезет из своего укрытия, чтобы нас спасти. Положим, он нас спасет. Но ведь тебя он после этого все равно убьет, – предупредила она.

– Что будет после, это мы посмотрим, – хмыкнул Высик. – А пока что у вас нет особого выбора. Неизвестно, устою ли я в одиночку против нескольких вооруженных людей. И, потом, я предоставляю вам превосходный шанс покончить с вашими врагами. Обескровить их – и подмять под себя округу. Право, не знаю, как можно такой шанс упускать.

– До чего ты хитрая бестия…

– Не хитрей твоего, – с любезной улыбочкой парировал Высик.

– Надо оповестить наших, – сказала Мария. – Выбора и впрямь нет. Теперь, когда мы знаем, кто за всем стоит, можно… – Она хмуро поглядела на Высика, оборвав фразу.

– Не меньше трех часов уйдет, – заметила Акулова.

– Ты доберешься до них?

– Постараюсь.

Мария опять повернулась к Высику.

– Ты и в самом деле один? Засаду за собой не привел? Что-то ты больно искренний и смелый.

Высик вскинул руки.

– Каков есть.

Акулова закуталась в теплый платок.

– Ну, с Богом!

Мария вышла ее проводить. Вернувшись, она уселась напротив Высика.

– Ты куришь? – спросила она.

Высик предложил ей папиросу и закурил сам.

– Будем ждать, – спокойно проговорил он, внешне совсем расслабясь.

– Будем ждать неизвестно чего… Я только не пойму, зачем ты так рискуешь. Да и еще нас втягиваешь.

– Я совсем не рискую, – возразил Высик. – Наоборот, я страхуюсь. И тебя заодно страхую. Странно, что ты этого не понимаешь. Вот, ты сама упомянула, что старуха узнает, где я, от Ажгибиса. А откуда про это узнает Ажгибис?

– От начальника.

– Почему опер расскажет ему, где я нахожусь?

– Чтобы обосновать, почему Ажгибис, а не ты, должен сидеть в засаде у старухи. Чтобы все получалось совсем правдоподобно.

– Так, да не так. – Высик покачал головой, почти повторяя жест покойного Берестова. – Правда, но не вся. Опер и не сможет не рассказать, чтобы соблюсти правдоподобие, и не захочет умолчать – потому что я для него опасен. Сама сообрази. Ажгибис, как ни крути, – его прокол. Этот прокол разоблачил я. Значит, когда наступит время предоставлять отчет в верха, вполне возможен вариант, что, исходя из моих показаний, самого опера привлекут. За утерю бдительности, которая объективно вылилась в потакание бандитам. За это можно не только должность потерять, но и свободу, а то и жизнь. Теперь представим себе: меня нет, а опер подает доклад в безопасном и выгодном для себя свете. Заявит, что это он разоблачил Ажгибиса, – и как жаль, что я героически погиб в неравной схватке с бандитами, и мои убийцы заслуживают самой суровой кары… Улавливаешь? Куда бы я ни пошел, он бы меня подставил, сообщив Ажгибису о всех моих передвижениях. Соврать ему, что я пошел в одно место, а самому пойти в другое, нельзя. Это поставить под угрозу всю операцию. И получается, что нет мне нигде защиты, и единственные, кто могут меня прикрыть – добры молодцы Свиридова. А для этого мне надо быть рядом с тобой, быть связанным с тобой одной веревочкой. Из нас с тобой получается великолепная двойная наживка, на которую наши враги не могут не клюнуть. Но одновременно это будет хоть каким-то обеспечением нашей безопасности. По ряду причин.

– Они ведь и с тобой расправятся, расправившись с теми, кто придет нас убить.

– Разве я сказал, будто надеюсь, что они расправятся с теми, кто придет нас убить? Ты невнимательно слушала. Я сказал, что они нас прикроют. А как – это уже другое дело. Ты что, не понимаешь, что и без твоих подсказок старуха переиграет Свиридова?

Мария побледнела.

– Погоди… Ты хочешь сказать, тетка, – видно, она привыкла называть так Акулову, – может и не добраться до наших?

– Может и не добраться. Дом, скорее всего, под наблюдением. Но доберется она или нет, это в принципе дела не меняет. Им в любом случае придется отвлечься на разборку с людьми Свиридова. Это не меньше трех часов, как я понял. Значит, я бы посчитал, и все пять получатся. Вот уже выигрыш во времени. А нам главное – уцелеть до утра. Если суждено мне пасть от бандитской руки, исполняя свой долг, – то до исхода ночи. Утром, когда с обеими бандами будет покончено – частично они сами перебьют друг друга, а частично их повяжут, – от меня уже нельзя будет избавиться. И оперу скрепя сердце придется принять, что я жив и что его судьба во многом зависит от моих показаний. Я думаю, мы с ним договоримся. Зачем мне с ним воевать? Я его, конечно, могу потопить, но ведь и самому потонуть при этом можно.

– Выходит… – Мария была вся напряжена. – Выходит, ты стравил всех, чтобы самому уйти целехоньким?

– Где-то так. Хотя это не значит, что нам не придется вступать в бой. И не забывай, я не только о себе пекусь. О тебе тоже.

– Ты меня использовал. Устроил так, что Свиридов теперь вылезет из тайника и попадется – или милиции, или нашим врагам.

– Тем верней попадется, что будет воображать, будто победа уже за ним, – жестко ответил Высик. – А что ты тут можешь поделать?

– Ничего, – ответила Мария после паузы. – Как же я тебя ненавижу!

– Себя ненавидь. В собственные силки попалась.

– Себя я тоже ненавижу. И презираю.

– Послушай, – заговорил Высик после недолгого молчания. – Ты, видно, еще не все поняла. В такой сложный узелок все завязалось… Столько ниточек на нас с тобой сошлось. Прикинь, почему я не привел с собой засаду?

– Тебе бы твой опер не дал.

– Почему? Дал бы. Иначе бы это ни в какие ворота не лезло. Теперь у него есть оправдание, что я сам решил идти один, потому что не видел никакой опасности. И даже Матвеева отпустил.

– Тогда почему?

– Во-первых, потому, что я не имел права подставлять моих людей. Представляешь себе, какой кулак на нас обрушится? Кто из них уцелел бы? Уцелеть мы можем, только если будем уходить от боя, а не принимать бой. В одиночку мне это доступно, а как руководителю засады – нет. И вообще, получилось бы, что я спрятался за чужими спинами – отправил насмерть других, чтобы благополучненько выкарабкаться самому. Нет, меня бы никто не осудил, не зная подоплеки ситуации. А если бы и знали, все равно не осудили бы, ведь я поступил бы как положено по всем служебным предписаниям. Но я себя судил бы – и осудил бы. И, потом, пусть те, кто пожалуют по наши головы, с полчасика потратят на поиски, где я поставил засаду. Им ведь в голову не придет, что я выжил из ума и жду их один.

– Если они поймают тетку и станут ее допрашивать, она им скажет, что, по твоим словам, засады нет.

– Решат, что это военная хитрость. Ты как бы решила? Не забывай, они уже от Ажгибиса будут знать, что я отправился один. И решат, что я соврал, что я даже оперу ничего не сказал о задуманной мной засаде. Они ведь хорошо меня знают – знают, что мне палец в рот не клади.

– Это первое. Что второе?

– Во-вторых, я хочу все сделать сам. Это моя проблема, понимаешь, и все другое было бы неправильным. Очень надеюсь – хотя подчеркну, что реальных надежд мало, – что у Свиридова хватит удачи и сообразительности выбраться из пекла и добраться сюда.

– И ты разберешься с ним по-мужски, один на один, чтобы я увидела, каков ты, – взгляд Марии был одновременно и сумрачен, и ироничен, и с проблесками нового интереса к сидевшему перед ней угловатому крепышу. – Чтобы я не считала тебя трусом, который спрятался за официальное звание и дал своим подручным навалиться всем скопом на одного…

– Да. – Высик встал и заходил по комнате, через физическое движение избавляясь от избытка невесть откуда взявшейся энергии. – Что темнить? Ты меня привлекаешь – притягиваешь так, как ни одна женщина никогда не притягивала. И ты это знаешь. Женщины всегда такое чувствуют. Ты хотела бы сыграть на этом. Не получится. И я не хочу, чтобы наша схватка со Свиридовым была похожа на драку двух кобелей из-за течной суки. Это для всех будет унизительно. Для тебя прежде всего. И для меня тоже. Наверное, и для Свиридова. Его я в расчет не беру. Не хочу брать в расчет. – Высик мерно вышагивал, чеканя каждое слово. – Значит, мне нужно нащупать в нашем поединке другой резон. Скажем, я хочу спасти тебя?

– От кого? – Мария пренебрежительно скривилась, словно говоря: «надо же, и этот оказался пошляком, хотя выглядел стоящим мужиком». – От Алешки?

– Нет. От того, что тебя ждет.

– От лагерей?

– Не от лагерей. У тебя сейчас две судьбы, на выбор. Или пойти по пути, подобному пути этой старухи, Косовановой: по смерти Свиридова в открытую забрать в свои руки бразды правления, стать неуловимой и неуязвимой, закалившись и поднаторев, еще хитроумней, еще беспощадней и беспринципней. Войти в старость с жалкой ненавистью к миру, утоляемой тем, что ты будешь чувствовать себя хозяйкой в своем маленьком мирке, и чужая смерть будет радовать тебя как доказательство твоей власти. Поэтому ты будешь приказывать убивать даже там, где можно обойтись без смертоубийства, – из немощи, которая будет казаться тебе силой…

– А второй путь? – Мария спросила чуть подсевшим голосом, то ли сдерживая иронию, то ли у нее перехватило горло.

– Ты выпрыгиваешь из уголовного мира. Если надо, я лично засвидетельствую, что это ты сдала Свиридова и хочешь дальше с нами сотрудничать. Свиридову вреда от этого не будет, какой ответ перед мертвыми? И взятки с них гладки. Это уже к Акуловой относится. Она окажется в той роли, на которую опер предназначал меня: верный боец невидимого фронта, погибшая при выполнении задания! Заодно можно и все промахи на нее списать, а?

– О своих людях печешься, а тетку послал на смерть, – зло сказала Мария.

– Послал. И не раскаиваюсь. Но не о ней сейчас речь. Ты – вот кто важен. Иначе ты войдешь в нашу орбиту. Останешься в живых с тем, чтобы тебя захомутали и ты не могла отказаться от любой формы сотрудничества. А поручения тебе будут давать такие, за которые сами же будут тебя и презирать. Знаешь ведь, как это бывает со стукачами и подсадными утками? Это презрение особенно губительно для женщины – когда ощущаешь его на себе, когда ловишь эти косые взгляды, оно, как червь, разъедает изнутри. Пойдя по этому пути, ты еще вернее станешь через несколько лет жалким и озлобленным существом. Красота, может, еще и останется – но она не будет производить впечатление, она перестанет быть той красотой, которая естественна для тебя как… как дыхание… Она станет той красотой, которую натужно удерживаешь, а эта натуга развеивает очарование, в ней брезжит даже что-то омерзительное. И когда это неуловимо омерзительное ты разглядишь в зеркале… – Высик махнул рукой. – Или сопьешься, или плюнешь на себя. Существует только одно спасительное бегство от этой мерзости – в нищету. Но тебя даже в нищие побирушки не отпустят. Потому что когда наша система однажды заграбастает человека, он навсегда принадлежит ей с потрохами. – Высик поглядел в полыхающе синие глаза. – Поэтому моих осведомителей я никогда не отдаю системе. Они принадлежат лично мне. Но я еще не встретил человека, которого мне не хотелось бы презирать за то, что он с нами сотрудничает – всегда за этим проступает шкурный интерес! Другое дело, что я оставляю им пути к отступлению, возможность выправиться.

– Ты на удивление равнодушна к своей красоте, – продолжил Высик после паузы. – Но это от того, что к ней не равнодушны другие. Как только ты ощутишь равнодушие других, все для тебя переменится. Замечешься, да поздно. Ты думаешь, что любишь единственного мужчину и что если его не станет, тебе самой не нужна твоя красота. Но это не так.

– И какой третий путь ты хочешь мне предложить? – спросила она. – Роман с тобой, а ты в награду укроешь меня от всех жизненных передряг, как розочку теплым навозом?

– Нет. Роман между нами невозможен. Он стал бы гибельным для нас обоих. Ты сволочь и гадина…

– Огромное спасибо.

– Ты погубила родную сестру. Ты вдохновляла на убийствам другие преступления. Ты губила людей наркотиками. Если бы мы оказались с тобой близки – для меня это означало бы, что я сам должен стать сволочью и гадиной, должен соответствовал, тебе – хотя бы из простого чувства ответственности перед тобой И я бы очень быстро сгорел. Да и тебя при этом сжег.

– Ты сам себя уговариваешь, почему не должен заводить со мной роман. Но, кажется, и от моего желания кое-что зависит.

– Я и не спорю. – Высик опять заходил по комнате, потом остановился перед Марией. – Ты знаешь, что я когда-то переспал с твоей сестрой?

– Нет, не знала. – Она усмехнулась. – Но ты не печалься. Для нее это было… – И она сделала выразительный жест рукой.

– По-моему, Деревянкин знал. Он нас видел.

– Поэтому ты дал его убить? Пока он не успел тебя опознать?

– Я не посылал его на смерть. Так получилось.

Мария, похоже, хотела что-то сказать, но передумала.

– Так какой же все-таки третий путь? – спросила она после паузы.

– Вместе пережить эту ночь. Если мы вместе уцелеем, то ты будешь совершенно свободна. Тебе нужно будет согласиться с моим заявлением, что это ты сдала мне Свиридова. Чтобы прошлые грехи тебе списались. А потом у опера, во-первых, времени не будет интересоваться тобой, и, во-вторых, я тебя выторгую, если у него возникнет мысль, что тебя стоит привлечь к постоянному сотрудничеству. Мы с тобой окажем ему одну услугу, которую он обязан будет помнить. Точнее, я ему окажу, но от вознаграждения и тебе перепадет – ведь мы еще будем вместе…

– Что за услугу?

– Потом узнаешь.

– Мне кажется, я уже догадываюсь.

– Вот и хорошо… Словом, ситуация, при которой я смогу диктовать условия, продержится несколько дней. За эти несколько дней тебе надо исчезнуть. – Высик несколько секунд созерцалее каменное лицо, потом добавил. – Это все, что я могу тебе предложить.

– Дай еще папироску, – попросила Мария.

Она раскуривала папиросу долго и тщательно. Раскурив, легким движением руки поправила волосы.

– Много я видела на своем веку жестоких людей, но такого жестокого, как ты… Неужели ты сам не понимаешь, что творишь? Ведь нельзя же так.

– Только не дави мне на жалость, – предостерег Высик. – Не пройдет.

– Я уж вижу… Давай о чем-нибудь другом поговорим.

– Давай, – охотно согласился он. – Если хочешь, поиграем в вопросы и ответы.

– То есть?

– Мне до сих пор кое-что неясно. Тебе тоже. Давай обмениваться тем, что знаем. Я тебе вопрос, ты мне ответ. Потом наоборот. На равных.

Мария задумалась. Высик приглядывался к ней, почти не стесняясь, зная, что чем откровенней он будет на нее глазеть, тем меньше она сможет прочитать его истинные мысли. Спишет на бараний влюбленный восторг.

Что таилось за этой прекрасной оболочкой? Прав ли Высик, что, поддаваясь обаянию этой оболочки, относится к своей собеседнице – и, не надо скрывать, противнице – как к человеку разумному? Она сейчас раздавлена. Знать о неизбежности гибели любимого человека – и быть бессильной это предотвратить… Испытание, которому не позавидуешь. Но держится отменно. А может, в этой выдержке нет никакой затраты сил? Она, как многие, плывет по течению жизни, руководствуясь лишь животным инстинктом самосохранения? Высик, по большому счету, не мог понять сидящего перед ним существа. С одной стороны, шлейф мерзких дел, тянущийся за ней, – та мерзость, которая уничтожает разум, превращает его в примитивное сочетание хитрости и скрытности. А с другой – невозможно поверить, что за этим прекрасным фасадом все сгнило, жильцы съехали, не осталось и следа человеческого присутствия, лишь гадюки шипят в опустелых развалинах… Если принять, что она пошла по своему подлому пути из беззаветной и бескорыстной любви, тогда концы с концами более или менее сходятся. Тогда получается, что она из тех женщин, которым надо прилепиться к мужчине и служить ему, быть его добровольной рабой, не спрашивая, зачем и почему он поступает так или иначе, принимая и разделяя все, вплоть до преступлений и позора, которые становятся их собственными… В пользу этого предположения говорило и то, что не было в ней никаких следов потасканности, ни тайных, ни явных.

О чем больше всего тоскуют такие женщины, когда теряют мужчину, которому подчинили жизнь? Смертной тоской по возлюбленному охвачены? Или это только внешнее, а в истинной причине скорби они сами себе не сознаются, потому что причина эта эгоистична и сводится к тому, что им некому больше служить, не к кому больше прилипнуть? Они чувствуют себя потерянными и, возможно, обиженными на возлюбленного, посмевшего изменить им со смертью и оставившего их не у дел? Да, прилипалы, которые не только дают, но и берут – берут ощущение смысла своего существования, душевной наполненности… Из обиды начинает подсознательно рождаться стремление забыть старую любовь, прилипнуть к кому-нибудь еще – и служить ему так же беззаветно и преданно, искренне посчитав прошлое глупой ошибкой.

Если так, то, когда она увидит мертвого Свиридова, ее захлестнет чувство обиды, и она, не сознаваясь себе самой, начнет поиск нового центра притяжения, достойного ее рабского служения.

Высик никогда прежде не понимал женщин так ясно – и никогда не запутывался так в этом понимании, потому что само понимание складывалось из неразрешимых противоречий и превращалось в ошарашенное непонимание целого.

Однажды пленясь ее красотой, он и в мыслях не называл ее по фамилии. Только Мария… Но она ведь, кроме того, что Мария, еще и Плюнькина. Фамилия всегда как-то влияет на человека. В данном случае, получается, фамилия отображает ту ипостась, от которой Высик старательно отгораживается, с которой не желает считаться. Но ведь и с этой ипостасью надо считаться, если он хочет иметь объективную картину. А хочет ли?

– Попробуем, – сказала наконец Мария («Плюнькина!» – зло поправил себя Высик). – Первый вопрос за тобой.

– Идет, – согласился Высик. – Давай начнем с довоенных времен. Вот, мы Уклюжного помянули. Он волочился за тобой, да?

– Приударивал, хлыщ паршивый.

– И стал особенно назойливым, когда Свиридов под статью загремел?

– Да. Очень он меня обхаживал. Чего только не сулил…

– И Кривой, который тоже на тебя глаз положил, с этим мирился?

– Да. Мне это и тогда показалось странным…

– Ты не помнишь, у Уклюжного был в то время портсигар, на котором русалка изображена? А на заднем плане – витязь на коне, и ветхая мельница, и, вообще, родной такой российский пейзажик?

– Был, – сказала Мария, секунду подумав. – Но я не пойму, к чему это…

– В том-то все и дело! – живо откликнулся Высик. – Если я скажу, что вся банда Кривого была создана ради того, чтобы Уклюжный мог вести безбедную жизнь – тебе этого будет достаточно?

Высик увидел, как в глазах Марии недоумение медленно сменяется пониманием. Да, того, что приоткрыл ей Высик, ей вполне хватило, чтобы представить себе общую картину. И, конечно, эта картина ее потрясла.

– Вполне: – Мария глубоко задумалась. – Надо же! Выходит, если бы я осталась с Уклюжным, я подобралась бы к старухе. Я разыграла бы перед ней спектакль нежной заботы о ее недоумке! А потом, когда она поверила бы, что я без него света божьего не вижу, я тихо могла бы спровадить на тот свет сперва ее, а потом его – и преподнести Алешке подарочек…

– Его ты смогла бы спровадить, – возразил Высик. – А ее – нет. Чтобы получить такую же власть, которой обладала старуха,тебе надо было бы, чтобы она передала тебе эту власть перед всеми, уходя естественной смертью. Тебя не стали бы слушаться так, как слушались ее, если бы ты поторопилась. Тот же Кривой не стал бы. Начались бы склоки, раздоры, драка за власть. Все расползлось бы у тебя из-под рук. Она была царицей, ты предстала бы самозванкой. Нужно было бы лет десять, чтобы ты доказала свои способности, чтобы к тебе все привыкли и поверили, что ты тоже коронована. А десять лет рядом с Уклюжным, не имея ни малейшей возможности снестись со Свиридовым, ведь за тобой следили бы пуще некуда… Ты вынесла бы это десять лет?

Мария, на лице которой обозначилась кривая улыбка, больше похожая на гримасу, отрицательно помотала головой.

– Нет, я и одной ночи с этим придурком не вынесла бы. Ради Алешки я могла бы пойти почти на все, но это… Уклюжный намекал мне, что у него есть ходы, что можно было бы вытащить Свиридова, если… Я посчитала это хвастливым трепом, но все равно мелькнула мысль, не уступить ли Уклюжному, потому что я была в отчаянии, ради спасения Алешки я готова была хвататься за соломинку… И поняла, что просто не смогу уступить. Не смогу, даже если мне сам товарищ Сталин поклянется, что после этого Алешку освободят… Уклюжный вызывал во мне чувство брезгливости, во мне все переворачивалось при мысли о нем, его руках, его губах, его… – Она употребила грубейшее слово. – Нет, поняла я, это тот случай, что пусть даже Алешка погибнет, я не смогу выкупать его такой ценой… И я рада, что не уступила, если хочешь знать.

– Я тоже, – просто сказал Высик.

Мария печально усмехнулась.

– Еще один вопрос, – сказал Высик. – Кто такой этот призрак Кривого? Ты должна знать, ведь Куденко привозил его в Архангельск.

– Псих. Совсем слабоумный, но силища огромная: Они его подобрали в Днепропетровске, где тот долго сидел в тюремной психушке, на принудительном лечении. Им нужен был кто-то, похожий на Кривого, пугать народ. Этот парень не помнит вчерашнего дня. Ему можно поручить убить, и он выполнит, не очень понимая, что делает. Когда мы начали затею с морфием, то решили и родные места под себя освоить. Но оказалось, что здесь уже кто-то хозяйничает. Решили выяснить, кто. Поехал Куденко. Он умел обхаживать женщин. Вышел на Чумову. Узнал, что это она сделала ложный звонок, из-за которого погибли два милиционера. Решил сманить ее в Архангельск, чтобы мы там спокойненько с ней побеседовали… Но ее убили – причем убили в комнате Куденко. Видно, спешили от нее избавиться, выяснив, что милиция уже взяла ее след. Куденко как раз уезжал за обратными билетами. Вернулся – и понял, что убийство почти наверняка навесят на него. Тогда он сманил с собой недоумка, пообещав ему много серебряных цепочек: недоумок очень любил серебряные цепочки. На его он вышел через Чумову и знал, что содержат его в бывшем логове Кривого. Несколько месяцев назад недоумка перевели куда-то в другое место, но тогда было так… Нам почти ничего не удалось узнать от чокнутого. А потом Куденко нашли убитым, а недоумок исчез… Выследили их, значит.

– Мужик, которого недоумок бросил на рельсы в июне этого года, был из ваших?

– Да.

– Морфий вы брали в основном на одном из харьковских химфармзаводов?

– Да. Поэтому Свиридов так злился, когда узнал, что у нас появились конкуренты. А когда стало известно, что этот морфий едет к Ниловой, в мешках с сахаром…

– Понимаю… Ваша клиентура сохраняется?

– Да.

– Тебе самой ведь ясно, что лавочку придется прикрыть? И мне нужны будут полные списки клиентов.

– Полных списков у меня нет. Они у наших местных агентов, по городам.

– Значит, полный список агентов.

– А вот этого ты не получишь.

Высик пожал плечами.

– Собственно, это не так важно. Еще один вопрос…

– Так получается не поровну! – воспротивилась Мария. – Ты столько вопросов уже назадавал. Теперь моя очередь спрашивать. И не один раз.

– Хорошо, спрашивай.

Она задумалась, видно, выбирая вопрос. Потом неожиданно спросила:

– Как ты переспал с моей сестрой?

Высик только открыл рот, собираясь ответить, как цепная собака во дворе зашлась в хриплом лае.