Ведьмин круг

Глава 7

Высик поглядел на часы. Шесть часов вечера. Ну и денек! Чуть больше суток прошло с тех пор, как он вернулся после осмотра места убийства и увидел арестованного Деревянкина, а сколько событий успело грянуть, как все переменилось! Он узнал больше, нем за год. И через два-три часа, желательно не позже, ему нужно быть в Глебово – узнать, какое решение приняли Плюнькина и Акулова… И, может быть, вне зависимости от этого решения поставить засаду возле их дома. Теперь он почти не сомневался, что сегодня ночью к ним пожалуют незваные гости…

Неужели Свиридов не мог предусмотреть подобного развития событий? Если не он, то Плюнькина предусмотреть должна была… Значит ли это, что и у нее есть козырь в рукаве? Сама себя выставляет приманкой? Одна засада на другую? А тут еще и милицейская засада вмешается… Акулова и Плюнькина не представляют себе, с каким умным и беспощадным противником они столкнулись. Высик опять припомнил цепкий взгляд старухи, и ему стало не по себе. Огромный жизненный опыт, колоссальное знание людей, великолепные актерские данные – и все это замешано на чудовищной жестокости…

– Подними мне документы по уничтожению банды Кривого, – отрывисто приказал он Илье.

Тот поспешил исполнить, догадываясь, что начальник прозрел нечто очень важное, не видимое для других.

Убийство двух сотрудников было, конечно, актом мести. Их выбрали не просто так. Именно они, вероятно, убили кого-то особенно дорогого для истинного главаря банды и заслуживали поэтому самой суровой и незамедлительной кары. Старуха-прачка запросто могла изучить расписание дежурств на стене. Да, узнала по расписанию, в какой день эти двое, Блинов и Жигулин, совпадут по графику дежурств и должны будут вместе отправиться на вызов в дальнее село, и к этому дню приурочили телефонный звонок, сделанный Чумовой…

– Мне нужно с полчаса, чтобы кое-какие концы свести с концами, – сказал Высик Илье, принесшему бумаги. – Распорядись тем временем, чтобы, все наши были в готовности номер один.

Илья удалился, не сказав ни слова, а Высик углубился в бумаги.

Банда была крупная, одиннадцать человек. Хорошо, что на месте составили протокол, зафиксировавший ход операции. Бывает, что от этого отмахиваются. Акты опознания… По документам и по памяти легко вспомнить, где кто лежал. С двух сторон логово бандитов охватывал взвод автоматчиков, заказанный Высиком. Высик, Берестов и еще трое его людей перекрывали выходы вот здесь и вот здесь. Значит, вот здесь было место Блинова и Жигулина. Через них пытались прорваться трое бандитов, позднее опознанных как Филин Иван Тимофеевич, Гудков Исай Валентинович и Уклюжный Александр Павлович. С Филиным и Гудковым все было ясно: матерые бандиты, отмотавшие не один срок, прибившиеся к банде в конце войны. Один родом из Кемерова, другой из Николаева. А вот с Уклюжным было поинтересней. До этого он нигде не засвечивался и происхождения был хорошего. Уклюжный и в облаву попал более или менее случайно. Об этом свидетельствовала его одежда: в отличие от других бандитов, он был облачен в хороший костюм, больше подходящий для города, чем для леса или полевых условий, в стильные ботинки на тонкой подошве, которые по утренней росе, весной особенно обильной и всепроникающей, с двух шагов промокли бы насквозь, а они были сухими, так что явно он вместе с бандой не ночевал… Высик припомнил серое заострившееся лицо молодого человека, его застывшие зрачки, смотрящие в небо, недоуменное выражение на этом лице, которое можно было назвать даже породистым… Неподалеку нашли его велосипед. Работал он в Москве, тапером при вокзальном ресторане, через сутки. При обыске на его квартире в райцентре нашли много ценностей и решили, что был если не скупщиком награбленного, то посредником между бандитами и скупщиками, что он получил весточку подъехать за очередной добычей – и угодил в переплет… Проверили, конечно, его связи, некоторое время подежурили в ресторане, задерживая всех, кто его спрашивал. Особенного улова не было. Какой-то дамочке он обещал золотой браслет по сниженной цене, фамильный, как он объяснил, который ему надо срочно продать из-за затруднительных обстоятельств. Дамочке чуть-чуть поразъяснили, что такое незаконные операции с золотом, дамочка чуть-чуть порыдала, на том и все. Было еще два-три похожих случая, но шла все мелкая рыбешка, крупной рыбы не попадалось. Поскольку банда была уничтожена, то пришлось удовольствоваться достигнутым…

Высика тоже вполне удовлетворили тогда полученные ответы. Но сейчас, в свете того, что ему стало известно, в голову пришло другое. Уклюжный прибыл слишком наспех, слишком налегке. И, кстати, ценностей, которые он мог бы забрать, в логове обнаружено не было. Как и денег при нем. Не спешил ли Уклюжный предупредить банду об облаве? Высик припомнил, как лежали Филин и Гудков. По бокам от Уклюжного, чуть наискось. Так вполне могли лежать телохранители, прикрывавшие своего подопечного и пытавшиеся вывести его из окружения. Но сам факт, что из окружения вытаскивали не Кривого, а Уклюжного…

И главное – Высик сидел, сжав виски ладонями, и проклиная себя, на чем свет стоит – Уклюжный был именно таким человеком, который… Портсигар, думал Высик, портсигар! Да, именно такого человека, как Уклюжный, он вполне мог представить себе владельцем этого чертова портсигара с русалкой и витязем! Но тогда, выходит…

Почему портсигар был не при нем? И почему самые свежие отпечатки пальцев на портсигаре, наложившиеся на другие, принадлежали Кривому?

Уклюжный оставил свой портсигар у Кривого, а Кривой…

Оставил там, где Уклюжный мог его забрать.

Но Уклюжный не забрал портсигар, он погиб.

А забрал некто… Истинный глава банды, скажем так, решивший использовать портсигар в своих целях. Забрал аккуратно, через платочек – зная, что на портсигаре пальчики Кривого и что этим портсигаром, при случае, можно будет внести лишнюю сумятицу в умы, представив его еще одним «доказательством», что Кривой жив…

И откуда Уклюжный мог знать об облаве?

Уклюжный, думал теперь Высик, из хлыщей того типа, которые очень легко становятся тайными осведомителями. И порой такие тайные осведомители ведут двойную игру – пользуясь доверием органов, отводят беду от банды, с которой повязаны, благополучно сдавая других преступников… А то и не преступников. «Сигналя» на тех, кто «антисоветским» словцом обмолвился.

За «идейный климат» в районе отвечал Ажгибис. И если Уклюжный стучал не на уголовный элемент, а по поводу идеологических диверсий, вроде возмущения в длиннющей хлебной очереди (нет, не в хлебной очереди, поправил себя Высик, такие, как Уклюжный, в очередях не стоят, он мог капать про безыдейные пьяные разговоры в ресторанах и веселых компаниях), то он, получается, связан напрямую с Ажгибисом.

И Ажгибис, конечно, промолчал, что Уклюжный был его сексотом. Еще бы! Если бы узнали, что твой сексот работал на банду, то несладко пришлось бы!

Но утечка сведений продолжалась и после смерти Уклюжного!

И именно Ажгибису опер поручил встретить Берестова и принять от него старуху!

Высик вскочил и заходил по комнате.

– Портсигар, портсигар, портсигар… – бормотал он.

Кажется, он начинал понимать, что происходило и как этот портсигар путешествовал.

Но не хватало нескольких важных звеньев.

Немного успокоившись, Высик вернулся к столу, перевернул следующую страницу дела…

– …Твою мать!.. – сказал он, едва увидев эту страницу.

Родственниками Уклюжного особенно не интересовались. Но, надо понимать, у него были какие-то родственники. Тело его забрали под расписку для захоронения по всем правилам.

Заявление с просьбой о выдаче тела и расписка были от имени Чумовой Ольги Павловны!

Она писала, что Уклюжный – ее брат по отцу, и она хотя всегда осуждала образ жизни единокровного брата, но, как родственница не может отказать ему в достойном погребении.

Скорей всего, Чумова была подставной фигурой – кто-то использовал факт совпадения отчеств и уговорил Чумову забрать тело, сам оставаясь в тени. К этому моменту отнеслись чисто формально, без должной проверки данных: кто мог подозревать, что здесь таится подвох и что отсюда можно потянуть перспективную ниточку?

Про отца Уклюжного было известно, что он еще до революции был крупным инженером и участвовал в деятельности земства. Умер он в двадцать втором году… Что ж, у всякого возможен роман на стороне, и по возрасту Чумова вполне могла быть его дочерью. Приблизительно так рассудили тогда. И вообще, зачем кому-то врать в таком деле?

Высик растерянно и изумленно созерцал документы. Как же от него ускользнуло – то ли вообще мимо прошло, то ли промелькнуло мимолетно и забылось – что именно Чумова хлопотала о захоронении мертвого бандита? Они слишком сосредоточились тогда на Куденко и даже не удосужились заглянуть в это досье! Проморгали важнейший ключик, за которым только руку в карман опусти!

И роль Куденко предстает теперь в совершенно ином свете… Да, теперь можно не сомневаться, что Куденко – человек Свиридова. И действовал по заданию Свиридова.

Остается этот невнятный двойник Кривого – но и тут у Высика начинали брезжить кой-какие догадки.

– Одного из людей ко мне! – распорядился он, выглянув из комнаты.

Явившемуся милиционеру Высик сказал:

– Дуй в местный загс и узнай, где захоронен Уклюжный Александр Павлович. Похоронить его должны были… – Высик сверился с заявлением и распиской, – между восьмым и десятым мая прошлого года. Бегом на его могилу и погляди, в каком она состоянии. На обратном пути опять в загс. Пусть подготовят справку по родителям Уклюжного, по его семье. Были ли у его родителей дети от других браков. И вообще, всю информацию, какую смогут собрать. Я в больницу прогуляюсь, узнать результаты вскрытия, там меня и ищи.

– Слушаюсь!

Милиционер отправился исполнять приказ, а Высик, накинув шинель, пошел в больницу, оставив Илью за старшего.

Но прежде он завернул к рыночку.

Митрофанов, местный алкоголик, был там: ошивался позади прилавков под навесами, где были свалены разбитые ящик» и прочий мусор, – всегда готовый за несколько копеек перенести мешок картошки, откатить пустую бочку и даже подтянуть у бочки разошедшийся обруч или выполнить другую простую работу, лишь бы набралось на стакан в ларьке.

На первый стакан, а то и два, он сегодня заработать успел судя по тому, что его движения (а он, сидя на перевернутом ящике, разбирал для одной из торговок картошку по двум другим ящикам: мелкую в один, крупную в другой, гнилье в сторону) были замедленными и не очень уверенными. И в глазах было хмельное безразличие – которое, впрочем, испарилось, едва он увидел, кто пожаловал по его душу.

Высик стоял над ним, а Митрофанов с испугом глазел на Высика.

– Пошли! – сказал Высик.

Митрофанов встал и, ни слова не говоря, поплелся за начальником милиции.

– Слушай, ты! – резко обратился к нему Высик, когда они ушли с площади и свернули на улицу, ведущую к больнице. – Ты запомнил тайник, куда эта старуха прятала кофе, коньяк и прочие причиндалы?

– Ну… место приблизительно видел, – промямлил Митрофанов, сразу понявший, о чем речь. – А тайник там или нет, я не знаю.

– Не важно! Приблизительное место указать можешь?

– Да. И даже точно могу.

– Вот и хорошо! В тайнике, значит, кофе, коньяк, пеньюарчик?

– Там еще книга была… – торопливо сообщил Митрофанов,

– Какая книга?

– Обыкновенная, вроде бухгалтерской. Большая такая тетрадь… Старуха в ней что-то считала, пока кофе пила, а потом убрала вместе с остальным… Видно, не хочет, чтобы люди знали, сколько она на своей стирке зарабатывает и на что тратит деньги.

– Вот оно как… – протянул Высик. Больше он всю дорогу ничего не говорил. Лишь когда они подошли к больнице, распорядился: – Подожди меня здесь, ясно? И не вздумай удрать!

– Угу, – сказал Митрофанов.

Высик сразу же прошел в жилой флигелек врача, рассудив, что поискать его в основном корпусе всегда успеет.

Врач был у себя, делал какие-то записи.

– Легки на помине! – приветствовал он Высика. – Как раз для вас отчет составляю.

– Есть что-нибудь интересное?

– Кое-что имеется. Деревянкина перед тем, как удушить, усыпили. В его самогонку был добавлен морфий. Думаю, анализ содержимого бутылки даст более точный результат, но…

– Подождите, подождите! – Высик застыл, сосредоточившись на своем, отрешившись от внешнего мира. Мысли вихрем проносились в его голове, и он с трудом справлялся с лихорадкой ярости и азарта, мешавшей ему думать.

– Морфий, говорите, – сказал он минуты через две совершенно спокойным голосом. – Вот что. Я буду задавать вам вопросы, а вы напрягитесь и постарайтесь на них отвечать. Вопрос первый. Насколько я помню, морфий используется в онкологии как сильное обезболивающее и находится на строгом учете?

– Да, и не только в онкологии. Во время войны…

– К этому мы и подходим. Меня интересуют трое из убитых. Вегин с Ярмиловым, и, этот, бригадир Семеныч, то бишь, Глеб Семенович Ишкин. Все трое прошли через тяжелые ранения или контузию Могли ли они получать морфий – в полевом госпитале, скажем, или в тылу?

– Да, я помню анамнезы всех троих – в свое время тщательно их изучал, по вашей просьбе. Отметил как побочное обстоятельство, что все трое одно время получали морфий в качестве обезболивающего. Но дозировка была ограниченной, и введение морфия прекратилось давно, в конце войны, года за полтора до смерти. У нас они морфия не получали.

Высик припомнил слова любовницы бригадира: «То ненасытный как зверь, то еле ноги волочил… Не пил… Говорил, плохо действует». Он спросил:

– Насколько помню, к морфию может выработаться наркотическая тяга. Могут ли быть при этом резкие перепады в физическом и психическом состоянии? И как насчет спиртного?

– Да, – кивнул врач. – У морфия, как у всех сильнодействующих наркотических средств, есть обратная сторона. Человек, получающий его как обезболивающее, может к нему пристраститься. При этом могут быть резкие перепады, в зависимости от того, получил он свою дозу или нет. Период прилива энергии, достаточно кратковременный, сменяется периодами депрессии. Что до спиртного, то при употреблении морфия спиртное нежелательно, даже противопоказано… Сразу скажу, что нам известны случаи, когда раненого или больного «забирал» морфий, и он стремился достать его всеми правдами и неправдами, когда больничный курс прекращался.

Да, подумал Высик, всеми правдами и неправдами… Он опять живо увидел Марию Плюнькину, в белом халате, со шприцом в руке, между больничных коек, услышал жаркий шепот кого-то из раненых: «Сестрица, не могу, еще хоть один укольчик, что тебе стоит…» – «Не положено, на тебя уже не выписано», – отвечает она. «Ну, найди, укради, у вас ведь можно смухлевать, не могу больше, сестрица, за мной не постоит…» Один раз повторяется такая ситуация, другой, третий, а потом Марию осеняет… Или осеняет Свиридова, лежащего в госпиталей многое видящего изнутри? Нет, осеняет Марию, Свиридов бы не додумался…

Высик почему-то упорно отказывал Свиридову в праве додуматься до чего-то самому, без помощи Марии. Безо всяких оснований, ведь он Свиридова совершенно не знал. Впрочем, одно то, как глупо отправил Свиридов Деревянкина со срочным сообщением к Марии – со срочным сообщением, которое ехало два месяца! – делало вывод Высика вполне оправданным.

Нет, подумал он, основания есть, и слово «почему-то» здесь не подходит. Женский ум, женская интрига… Женщина, которая угадывает готовность любимого пойти на любое преступление, лишь бы жить хорошо – и, ради любимого, составляет умный план преступления…

Взять на заметку всех, кто готов платить за незаконные дозы морфия, создать клиентуру… В неразберихе войны и первых послевоенных месяцев доставать морфий было легко. Потом возникли трудности – а клиентура ведь требует, дело поставлено на поток, его не остановишь. Начинают приглядываться к онкологическим центрам, зная, что там морфий имеется всегда. Но он там на строгом учете, поэтому «с онкологией плохо»…

Хорошая идея, витающая в воздухе, никогда не посещает одну-единственную голову. Старуха, с ее проницательностью и хваткой, не могла не обратить внимания на тот же самый источник дохода. Стирая белье для больниц, она повидала немало раненых, в том числе и тех, кто в силу индивидуальных особенностей организма превратился в наркомана после одной-двух доз.

И кого-то навела на мысль поставить дело на широкую основу… Кого?

Ладно, думал Высик, будем пока условно обозначать эти две группировки «банда Свиридова» и «банда старухи» – она же «банда призрака».

В числе клиентов «банды старухи» были Вегин, Ярмилов и бригадир Ишкин. В какой-то момент им стало нечем платить, и они принялись угрожать, что выдадут всех властям, если им не будут отпускать в долг.

В целом борьба между бандами шла за сферы влияния – за то, кто в том или ином районе будет монопольно продавать морфий остро в нем нуждающимся…

Распоротые мешки с сахаром в подсобке Ниловой… Есть ли в Харькове фармацевтические заводы или другие крупные источники морфия? Если люди Косовановой в поисках морфия сунулись в Харьков – в освоенную вотчину Свиридова, где за всей утечкой морфия на сторону надзирают его головорезы…

Картина становилась все ясней.

– А у вас в больнице есть морфий? – спросил Высик. Все эти мысли промелькнули у него в голове за долю секунды, так что врач, наверное, и не заметил паузы.

– Есть немного.

– Убитый вчера бухгалтер – он не мог с ним мухлевать? Или, наоборот, заметить несоответствие между тем, что оплачено, тем, что израсходовано по документам, и тем, что действительно имеется в наличии?

– Вы хотите сказать… Но в принципе такое возможно. То есть, практически единственным человеком, который мог бы обратить внимание на несоответствие, был он. К сожалению, все нужные документы исчезли, я проверил. Они и впрямь были в похищенном портфеле…

– То-то и оно! А нельзя что-то проверить по тем документам, которые сохранились? Дело вырисовывается…

– Да, я понимаю. Постараюсь. – Врач понял более чем, судя по его изменившемуся лицу и сразу подсевшему и посуровевшему голосу. – Может, что-нибудь и найду.

– Отлично! Если что выясните, сразу меня отыщите. Впрочем…

– Что?

– По-моему, можете особо и не усердствовать. Я и так знаю ответ.

Врач пристально поглядел на Высика.

– Что-то стряслось? Я имею в виду, кроме того, что мы нарвались на банду, промышляющую наркотиками. Я, как и вы, готов считать это доказанным, по логике событий. Знаете, что…

Врач подошел к шкафчику, отпер его и, достав спирт, стал разводить его водой.

– Вы прямо мои мысли читаете, – усмехнулся Высик.

– Так сколько же знакомы… – усмехнулся в ответ врач.

– Да, знакомы… Игорь Алексеевич, просьба у меня к вам. Надеюсь, что ничего опасного в ней нет, но… Но если вам покажется, что на этом можно погореть, то лучше откажитесь, я в обиде не буду.

– Что за просьба?

– Митрофанов, местный алкоголик, сидит во дворе. Я хочу, чтобы вы вместе с ним прогулялись в один дом. Вот ключи от дома. – Высик выложил ключи на стол. – Митрофанов покажет вам тайник, в котором спрятаны… да, довольно весомые улики. Прежде всего, меня интересует бухгалтерская книга, вроде гроссбуха. Если я проведу обыск официальным порядком, то должен буду эти улики приобщить к делу, а приобщать их мне пока не хочется… Никто не должен знать, что мы их забрали. Вбить в башку Митрофанову, чтобы он молчал, под страхом смерти, я уж сумею!

– Выпьем сначала, – сказал врач. Они выпили, и врач сказал: – Вот так-то лучше. А то, я гляжу, вы не на шутку разнервничались. Боитесь, если все всплывет и привлекут за сокрытие улик, мне, с моей биографией, не выкрутиться? Пустяки. Сделаю я то, о чем вы просите. Вот только…

– Да?

– Хотелось бы поподробней и пообъемней знать, что происходит. Ведь если я рискую, то стоит понимать, из-за чего. Хотя бы любопытства ради.

Высик перевел дух.

– Я и сам собирался вам рассказать, потому что… Короче, слушайте.

И Высик стал рассказывать о событиях последнего времени и о том, как они могут быть связаны с событиями годовой давности.

– То, что Акулова с довоенных времен работает колхозным счетоводом, – говорил Высик, – меня больше всего укрепило в догадке, что она сотрудничает с органами. Если бы она была просто счетоводом, то давным-давно уже сидела бы – и, возможно, не по первому разу. Такая жизнь у них. Проставишь по ведомостям все как есть – сгноят, что показатели плохие, что реально ее плохая отчетность является диверсией против политики партии на укрепление сельского хозяйства. Начнешь приписывать нормы выработки и прочее – будут хвалить, но приписок в конце концов накопится столько, что концы с концами не сведешь. И опять-таки упекут за вредительство, за дутые цифры. Счетовод – тот стрелочник, на которого можно любые списать промахи, чтобы все остальное было чистенько.

Сколько у нас счетоводов по колхозам сменилось? А Акулова как сидела, так и сидит. Несмотря на темную историю с мужем, погибшим, когда его вот-вот схватили бы за руку на подделке ревизионных документов. Несмотря на многое. Значит, она органам нужна, раз ее не трогают. Отсюда очень несложно догадаться, что она – очень ценный тайный осведомитель. Да и держится она с таким гонором, что не подступись… Воображая, будто ее всегда прикроют и покроют…

– По большому счету, это не доказательства, – возразил врач. – Мало ли что в жизни бывает?

– Согласен, по следственной нормальной логике – не доказательства, – сказал Высик. – А по логике жизни, по логике того, что вокруг происходит – для меня это главное доказательство, почище любых других примет в ее поведении, которые вы назвали бы доказательствами более достоверными… И ведь прав был я, так? И о чем, выходит, толковать?

– Правы, – согласился врач.

А Высика понесло. Видно, хотелось ему выговориться, а до сих пор было не перед кем.

– Я вам и больше расскажу. Я расскажу, что произошло перед войной. В тот момент, когда Берестов привез из Москвы то, что ему удалось накопать, для меня все разложилось, как на блюдечке. Свиридов и Прохоров – то бишь, Сенька Кривой – боролись за верховенство. У Свиридова и силы побольше, и обаятелен он, как цыган, но за Сенькой Кривым скрывается кто-то очень умный. А Сенька, получается так, выставочная фигура. И этот кто-то очень умный повязан, к тому же, с Ниловой. Растрата у Ниловой возникла не от того, что ее Свиридов шантажировал. Растрата возникла, потому что она уже спуталась с лихими людьми, которых Сенька + или тот кукловод, который управлял Сенькой – сколачивал в банду. А тут – ревизия. Акуловой и Плюнькиной это очень на руку, потому что они уже сделали ставку на Свиридова и давно подумывала как лишить Кривого одной из самых богатых его кормушек. Чем больше деньги к нему текут, тем он опасней. Акулова мужа в ревизионную комиссию и пристроила. Видно, тогда уже положив себе от него избавиться. Чуяла, что он не жилец, и вместе с ним потонуть не хотела. И это неправда, что он ей документов не показывал, как она в своем доносе написала. Показывал, советовался – и это она внушила ему, чтобы он подмахивал их, не глядя. И прятала их потом, копя компромат и на него, и на Нилову. На этом бы ей и успокоиться, но Нилова почуяла неладное, и тут уж Акулову подвела жадность… Да еще, я так понимаю, Акулов начал догадываться о грязной игре – что он между женой и Ниловой как между двух паучьих запутался, и неизвестно, которая съест, – и вздумал взбрыкнуть. Сказал Ниловой, что больше ее покрывать не будет, что пойдет с докладом, куда следует, – и жене своей тоже многое высказал… И тогда Нилова обращается к Свиридову, который, как родственник, вхож в дом Акуловых – не возьмется ли он как-нибудь хитро убрать Акулова? Очень хорошие деньги сулит. Свиридов, надо думать, посоветовался и с Верой Акуловой, и, прежде всего, с Марией Плюнькиной – их мнению он уже привык доверять, зная, что хитрые бабы плохого не подскажут. И решили они втроем: почему бы с Ниловой деньжат не содрать перед тем, как ее посадить? Заодно и Акулов никогда и никому уже не вякнет, что это жена уговорила его подписывать черт-те что, предстанет кругом виноватеньким, а на Веру Акулову не упадет даже тень подозрения. И вот Акулов гибнет, Свиридов ждет деньги за выполненную работу, а Нилова возьми и обратись в компетентные органы: мол, Свиридов у нее деньги вымогает, отсюда и недостача набежала, а она боялась признаться, пока совсем не приперло. И Свиридова берут в момент получения денег. Что ему делать? За вымогательство срок меньший, чем за наемное убийство. Значит, ему выгодней взять на себя вымогательство и промолчать, что Нилова его подставила. Тем более и Акулову с Марией выдать придется… В итоге Нилова убивает нескольких зайцев разом. И выходит обеленной, потому что списывает на Свиридова всю образовавшуюся недостачу, а ему остается только соглашаться: да, и раньше деньги от нее получал, но прогулял все. И Свиридов убран с пути Сеньки Кривого. Теперь у его банды нет соперников в округе. Здорово Марию с ее теткой одурачили. Представляю себе, как они локти себе кусали! А Нилову ведь при возникшем раскладе и пальцем не тронешь. Осталось им только ждать своего часа. Что они его дождались – это другое дело… Главное, хитрый и ловкий план. Слишком умный, чтобы Нилова сама до него додумалась. Вот я и спрашиваю: кто ее надоумил? Кто он – тот, который до сих пор является нашим главным противником, тот, на кого работал Кривой, а теперь работают другие?

Высик раздраженно заходил по комнате.

– Эк вас разобрало, – сказал Игорь Алексеевич, приготовляя еще по одной порции разведенного спирта.

– Разберет тут… – проворчал Высик.

Образ мертвого Берестова неотступно преследовал Высика: он очень живо видел своего помощника застреленным, одновременно сохраняя глупое неверие в его смерть, так как увидеть труп воочию ему пока не довелось. От яркости этого воображаемого образа, покачивавшегося на холодных волнах неверия в случившееся, в Высике все больше закипала лютая ярость. И чем больше она его забирала, тем четче работала голова: отрезвляющая ярость, стимулирующая работу мозга.

Он принял от врача мензурку, они чокнулись, выпили. А врач разглядывал Высика с новым вниманием.

– Что-то отчаянное вы задумали, – сказал он. – И сами не знаете, трезвый расчет ведет вас или…

– Что – «или»? – Высик заметно ощетинился.

Врач произнес несколько фраз по-французски. По тому, что эти фразы были пронизаны жестким ритмом и на слух улавливались рифмы, Высик догадался, что Голощеков продекламировал какие-то стихи.

– Вы думаете, я хоть что-то понял? – спросил он.

– Это Бодлер, – сообщил врач.

– Ну и что с того?

– Да, конечно, – врач размышлял. – Мне недавно новый перевод этих строк попался, очень неплохой…

Тот бросает свой дом, чтоб укрыться в туманах,

Тот бежит от проклятой отчизны, а тот

От жестокой Цирцеи, от запахов пряных,

Заблудившийся в женских глазах звездочет.

Чтоб животным не стать на прельстительном ложе,

Он спешит небеса и пространства встречать,

Зной и холод оттиснутся бронзой на коже

И сотрут поцелуев постыдных печать…

– Так и вы свое собственное бегство замышляете, разве нет? – подытожил врач.

Высик остановился перед ним.

– По-вашему, я втрескался в эту… Плюнькину?

– Во всяком случае, вы готовы рискнуть жизнью, чтобы за уши вытащить ее из беды, – мягко проговорил врач.

– Вовсе не поэтому я готов рискнуть жизнью! – огрызнулся Высик. – Я хочу наказать убийц! И разгромить все эти банды торговцев морфием! Под корень их выжечь, понимаете? И я этого добьюсь – так или иначе!

– «Иначе» – это как? – осведомился врач. – Если вы погибнете, то я должен буду передать гроссбух, который для вас так важен, в органы? Причем не в районные, а в вышестоящие инстанции – вы боитесь что в районе гроссбух могут и уничтожить, потому что в нем имеется что-то страшное для районных чинов? Поэтому и не хотите официально присоединять гроссбух к делу – чтобы у вас его начальство не забрало «для ознакомления» да не уничтожило, обставив пропажу гроссбуха так, что за руку не схватишь? Ваша просьба, получается – это как бы завещание на случай вашей смерти. Верно?

– Может, верно, а может, и нет, – сказал Высик. – Очень у вас богатое воображение…

– Мы уже говорили, что за полтора года хорошо научились друг друга понимать.

Высик поглядел на часы.

– Пора. И Митрофанов, небось, изнемог… А насчет женщин, это вы по делу процитировали. Цирцеи, или как их там. Ведьмы, настоящие ведьмы! И при том ведьмы, медом намазанные. Чуть зазевался – и прилип к ним. А? Но я-то не зазеваюсь!

Врач только пожал плечами и стал надевать пальто.

Они выходили, когда Высик спросил:

– Скажите… А вот вы от чего могли бы бежать? От «проклятой отчизны»?

– Не провоцируйте, – сказал врач.

– И все-таки? – настаивал Высик.

– По-моему, на эту тему еще Лермонтов высказался. – Врач пропустил Высика вперед и запер входную дверь.

– То есть?

– «Прощай, немытая Россия», – напомнил врач.

– Так то же «страна рабов, страна господ», – заспорил Высик. – А у нас ни рабов, ни господ больше нету.

Врач ничего не ответил, и Высик подошел к покорно ждавшему во дворе Митрофанову.

– Пойдешь с Игорем Алексеевичем в этот дом, покажешь, где видел тайник. И никому – ни слова! Проболтаешься – посажу, а в тюрьме выпивки не будет!

– Все понял, все понял, начальник, – закивал Митрофанов.

– Значит, если утром я не… В общем, будете знать, что делать, – сказал Высик врачу и, резко повернувшись, пошел прочь, не оглядываясь и не попрощавшись.

На пути к отделению милиции его перехватил милиционер, которого Высик посылал в загс и на кладбище.

– Ну, что? – спросил Высик у милиционера.

– Могила как могила. Очень ухоженная. Получше большинства других. Такое впечатление, что ее чуть ли не каждый день прибирают и с цветочками возятся.

– Так я и думал. А насчет родословной покойного?

– Отец – Уклюжный Павел Прохорович. Единственный сын, других детей не зафиксировано, ни в браке, ни на стороне. Мать – Уклюжная Полина Александровна, урожденная Анастасьева. Судя по датам ее смерти и рождения сына, умерла из-за тяжелых родов, послеродовая горячка, наверное, или что-нибудь подобное. Больше они, за неимением времени, ничего не накопали. Хорошо еще, что и эти данные сохранились, ведь столько лет прошло.

– Пока что данных достаточно. Иди, передохни. Сегодня всех ждет трудная ночь…

Время близилось к восьми, уже темнело. Высик завернул в отделение милиции, отдал кое-какие распоряжения и поднялся к себе в кабинет. Сняв трубку с телефонного аппарата, он позвонил.

– Почему так долго молчал? – накинулся на него опер. – Дела серьезней некуда, мать твою, а ты только сейчас изволил…

– Навещал Акулову, – коротко доложил Высик. – Потом разбирался с последними событиями, чтобы не с пустыми руками вам звонить.

– Выходит, есть, чем порадовать?

– Смотря что под этим словом понимать. – Высик пробурчал это подчеркнуто хмуро, чтобы он, опер, ощутил, как Высик переживает то, о чем ему предстоит доложить. – Если радоваться уликам, то их навалом. А вот куда они ведут…

– Выкладывай, не томи.

– Насчет Акуловой я, похоже, ошибался. Она чиста.

– Но ведь она не доложила…

– Она не доложила о трех постояльцах, хотя и догадалась, что это они убили Нилову, потому что подозревала, что в органах есть агент бандитов, и если этот агент хоть краешком глаза увидит ее донесение…

– Чушь какая! Ты хочешь сказать, она оказалась права?

– Да. – Высик заговорил медленно и раздельно, – Я теперь знаю, чем занималась банда. Они выискивали людей, за годы войны пристрастившихся к морфию – либо из-за чрезмерных доз в госпиталях или по слабости организма, для которого одной-двух доз этого сильного обезболивающего оказывалось достаточно, чтобы стать наркоманом, – и предлагали им свои услуги. Убирали либо конкурентов, либо неисправных должников, либо по личным мотивам. Не удивлюсь, если они к тому же расширяли свою клиентуру, приучая к наркотику молодежь и нестойкий элемент. Так они поймали на удочку одного из ваших сотрудников.

– Кто это?

– Ажгибис.

– Не может быть!

– К сожалению, может. Данных предостаточно. Я думаю, если вы напряжетесь, то припомните, что именно Ажгибис уговаривал вас прикрыть то или иное дело, что именно он убедил вас навесить убийства на Егорова, именно он внушил вам, что надо дать мне выволочку, потому что я делаю из мухи слона, гоняясь за несуществующей крупной бандой… Да вы сами можете легко проверить. Поручите ему какую-нибудь работу, для которой надо закатать рукава – что-то починить, печку вашу быстренько прочистить, – и вы обратите внимание, на что прежде не обращали: на следы уколов на его локтевых суставах…

– Я его немедленно арестую!

– Ни в коем случае. Его ареста не скроешь, пойдет шум, а бандиты очень хитры и наблюдательны. Это может их спугнуть, и они от нас ускользнут. Я предлагаю вывести его из игры, но другим способом: назначьте Ажгибиса главой засады в доме старухи.

– Но ведь тогда он отпустит ее, если поймает!

– Он ее не поймает. Старуха в дом не сунется. А мы разом убьем двух зайцев. Во-первых, он всю ночь просидит на отшибе, не мешая нам. Утром мы его аккуратненько заметем. Во-вторых, собьем с толку бандитов. Ведь они решат, что нам многое неизвестно, раз мы продолжаем ему доверять. Засаду надо будет поставить в другом месте.

– Где?

– На кладбище, возле могилы некоего Уклюжного. Ее легко опознать, она одна из самых ухоженных, вся в цветочках… Все старуха заботилась, почти ежедневно втихую прибирала. Я потом объясню, почему он ей так был дорог. Перед тем как исчезнуть, она сегодня ночью обязательно постарается побывать на могиле в последний раз. Невзирая на опасность. К тому же, по ее мнению, опасности нет, она не знает, что нам известно о связи между ней и Уклюжным.

– Немедленно отправлю туда наших людей.

– Только сперва отправьте Ажгибиса, чтобы он не увидел, как вы посылаете вторую засаду. И, кстати, можете поставить ему еще одну маленькую ловушечку, чтобы до конца убедиться в его предательстве. Просто скажите, что он должен засесть в доме у этой старухи, Прасковьи Ивановны Косовановой. Он наверняка растерялся и помчится туда на всех парах, не спросив у вас точного адреса. А ведь этот точный адрес он, по идее, знать никак не может…

– Ты прав. Сейчас немедленно отдам все распоряжения. Сам что думаешь делать?

– Отправлюсь к Акуловой, прикрыть ее и Плюнькину.

– Да, кстати, что насчет этой Плюнькиной?

– Подруга главаря банды, некоего Алексея Свиридова, тоже выходца из наших краев. Это его люди убили Нилову. И потом сами были убиты.

– За что они ее?

– Через Нилову была организована доставка морфия из Харькова, вотчины Свиридова, в мешках с сахаром. Его люди проследили маршрут.

– Значит, эту Плюнькину тоже можно брать?

– Можно, но не стоит. Она готова сотрудничать с нами. Пусть поможет нам заманить Свиридова в ловушку. Я вам так скажу: она девка умная, и, что бы ни было у нее в прошлом, нам намного выгодней завербовать ее покрепче, чем выкидывать ценный кадр. Это не значит, что ее не стоит отправлять в лагеря. Но если отправлять, то, – и Высик подчеркнул интонацией последние слова, – как нашу помощницу.

– Ах ты, хитрый лис! – Опер, несмотря на то, что на душе у него было пасмурно, коротко рассмеялся. – Ладно, действуй, как считаешь нужным. А о старухе и прочих мы позаботимся.

– Да, и еще одно. Вторую засаду отправьте без шума – может, даже поодиночке, или задами – вдруг бандиты следят откуда-нибудь за вашим зданием. И сделают свои выгоды. С них станется. Дерзость у них, я вам доложу, ошеломляющая, не занимать.

– Да, лишние предосторожности не помешают, – согласился опер. – Когда опять выйдешь на связь?

– Как дело пойдет. Может, ближе к ночи, а может, только утром.

– Тогда ни пуха ни пера!

– К черту!.. Вам также!