Великий план

25
«Устрашающий»

Шани Вэнтран оказалась такой же независимой особой, как ее мать и отец. Она не ела, когда Симон приносил ей пищу, не засыпала, когда темнело. Постоянная качка не вызывала у нее морской болезни, но ее рвало всякий раз, как Симон пытался ее накормить. Она унаследовала не только глаза Ричиуса, но и его умение злиться. В глазах Симона эта годовалая девочка была настоящим исчадием ада, и справиться с ней он не мог.

После отплытия из Фалиндара Шани делила с Симоном его тесную каюту, и отношения между ними сложились далеко не теплые. Симон изо всех сил старался, чтобы девочке было хорошо, но она тосковала по дому и была потрясена разлукой с родителями. Нарский корабль пугал ее и вызывал капризы. Она ела очень мало – бросала почти всю еду на пол, а пила ровно столько, сколько было необходимо, чтобы ее тельце не сморщилось. Цвет кожи у нее оставался здоровым, но она легко раздражалась. Симон чувствовал ее неприязнь. Обладая свойственным детям даром читать чужие мысли, Шани словно знала его преступления и винила его во всем.

Сам Симон был не менее раздражителен. Чувство вины, которое он надеялся оставить в Люсел-Лоре, последовало за ним в плавание. Порой оно будило его ночами, а аппетит он утратил полностью. Он ел даже меньше, чем Шани, и почти все плавание сидел над ведром или перевешивался через борт. Сильное волнение на море превратило его ноги в вату и принесло понос. Спустя две недели плавания он уже не грезил о женщинах или свежих продуктах. Теперь его сны стали кошмарами, населенными морскими чудовищами. Золотое лицо Бьяджио появлялось в его снах и дразнило его. Ему виделись берега, превращавшиеся в зыбучие пески, и ураганы, утаскивавшие «Устрашающего» под воду. Теперь он часто просыпался в поту, провонявшем морем.

Три дня назад корабль миновал Лисе, далеко обогнув Сотню Островов, чтобы не столкнуться со шхунами, и сейчас плыл в глубоких и опасных водах далеко от берегов, направляясь к мысу Казархун. Еще неделя или чуть больше – и они прибудут на Кроут. Бьяджио получит желанную добычу. А Симон получит Эрис. Однако эта мысль мало его утешала. Во время долгого плавания он часто думал об Эрис, но это были обрывочные воспоминания, запятнанные тем мерзким делом, которое он выполнял.

В этот вечер, как и каждый день, Симон сидел у себя в каюте и готовил для Шани миску с едой. Из иллюминатора падала узкая полоска света, меркнущая с закатом. В каюте было темно и тесно, освещалась она одной-единственной свечой, установленной в плошке. Шани сидела на полу и стучала игрушкой, которую он ей принес, – странным резным украшением, которое он отломил на палубе, когда рядом никого не оказалось. Фигура изображала русалку и когда-то украшала бак. Теперь у нее появилось другое назначение: она помогала занять маленькую девочку, которая то жевала русалочий хвост, то катала фигурку по полу, пытаясь хоть как-то развлечься. Глядя, как Шани колотит по полу игрушкой, Симон готовил для нее кашу из хлеба с изюмом, подслащенную сахаром. Сахар был единственным, что она соглашалась есть, однако плавание подходило к концу и все продукты заканчивались, так что на этот раз он насыпал в кашу всего щепотку, надеясь, что Шани этого не заметит. Опустив палец в миску, он попробовал кашу и поморщился от отвращения. Будь Тани хоть немного старше, он бы стал давать ей более твердую пишу. Но у нее были зубки младенца, которые не справились бы с морскими сухарями и вяленым мясом. Все, что она ела, приходилось размачивать в пресной воде – все, кроме молока, – но и от этой еды она отворачивалась.

– Ты балованная девчонка, – сказал он ей с улыбкой. Она посмотрела на него и нахмурилась. – Да, – засмеялся он. – И ты это знаешь, правда?

Лицо у нее было прекрасное, как у матери, тонкие светло-каштановые волосы падали на глаза. Сияющая улыбка, которая появлялась так редко, делала ее настоящим ангелочком. Неудивительно, что она была для родителей светом их очей. Симон снова перевел взгляд на миску с кашей, которую он рассеянно перемешивал. Если повезет, она сегодня немного поест и позволит ночью отдохнуть. Сам он вечернюю трапезу пропустит. Это почти не имеет значения – все съеденное достаточно быстро будет извергнуто его организмом. Он снова похудел, потеряв весь вес, набранный в Фалиндаре. Он тосковал по вкусной трийской кухне и изобилию цитадели. Он тосковал по свежим фруктам и ключевой воде и по комнате, у которой пол не раскачивается.

– Вот что я тебе скажу, Шани, – проговорил Симон, продолжая размешивать кашу. – Не буди меня этой ночью плачем, и я раздобуду тебе новую игрушку. Сдается мне, что у Н'Дека на корабле найдется еще одна русалка. Что скажешь?

Шани повернула к нему бесстрастное личико.

– M-м, как аппетитно выглядит, а? – попробовал он снова. Подняв ложку, он медленно вылил из нее густую ленту месива. – Как Симону это нравится! Вкусная штука!

Ребенок опять ответил неприязненным молчанием. Симон принес ей миску и уселся рядом на холодном полу. Устроившись удобнее, он сделал вид, будто пробует хлебную кашу.

– О, как вкусно! – с энтузиазмом объявил он. – Хочешь немного?

Как обычно, Шани принюхалась к ложке и состроила недовольную гримасу. Подняв руку, она оттолкнула ложку, так что часть месива пролилась Симону на штаны. Симон поморщился и покачал головой. Малышка испытывала его терпение. Как, к черту, Дьяна могла с ней справляться?

– Это все, что у нас есть, девочка, – сказал он ей. – Если не будешь есть, тебе придется оставаться голодной.

Шани смотрела на него без всякого выражения.

– Тебя это не тревожит? Ладно, но не смей плакать, когда у тебя подведет живот. До Кроута еще не близко, так что нам обоим придется ждать много дней, прежде чем мы получим какую-нибудь приличную еду.

Эти слова вызвали у Симона еще большее уныние. Пройдет еще много дней, прежде чем они увидят твердую землю и съедобную еду! Н'Дек и его люди – настоящие прорвы и могут наворачивать все, что только попадет им в руки, а вот Симон слишком долго жил на Кроуте. Он привык к поварам Бьяджио и изобильным запасам. Сдаваясь, он бросил ложку в миску и оттолкнул кашу подальше, пристально глядя на Шани. Она уже снова занялась русалкой, не обращая на него внимания. Поначалу она цеплялась за него, рассчитывая на его защиту, но быстро поняла, что на корабле ее никто не обидит, и перестала бояться, что потеряет своего единственного друга.

– Мне это совсем не нравится, знаешь ли, – прошептал он. – Будь у меня выбор, я бы этого не стал делать.

Она его не слышала. В порыве странного гнева Симон отнял у нее игрушку. Это заставило девочку разразиться криками. Она потянулась за русалкой, которую Симон держал так, что Шани не могла до нее дотянуться.

– Нет, изволь меня выслушать! – твердо потребовал он. – Слушай меня, иначе я ее тебе не отдам. Я ведь к тебе обращаюсь, черт подери!

Ответом стали еще более громкие крики. Симон покачал головой, дразня девчушку, тряся игрушкой перед ее глазами.

– Веди себя хорошо, иначе я ее тебе не отдам.

Шани прекратила попытки схватить русалку, хмуро посмотрела на Симона, а потом повернулась к нему спиной. Симон невольно рассмеялся.

– Ладно, – проговорил он сквозь смех. – Я сдаюсь. Держи!

Он пододвинул деревянную русалку к Шани. Та жадно схватила игрушку и в ответ на этот жест доброй воли посмотрела на Симона.

– О, так теперь ты согласна меня выслушать, да? Вот и прекрасно. Большое тебе спасибо.

Он сцепил руки на коленях и откинулся назад, стараясь устроиться удобнее. Шани с любопытством наблюдала за ним, словно рассчитывая услышать сказку на ночь.

– Послушай, девочка, я просто хочу, чтобы ты мне поверила. Признаю – я плохой человек. Но я бы не делал этого, если бы у меня был выбор. У меня его нет. Если я не привезу тебя к Бьяджио, он убьет мою женщину, а я этого допустить не могу. Ты можешь понять, что я тебе говорю? Так уж устроена жизнь. Я не знаю тебя, и мне до тебя нет дела, а вот Эрис мне дорога, так что ты в проигрыше. Так?

Шани продолжала смотреть на него.

– Твоему отцу тоже пришлось сделать нелегкий выбор, знаешь ли. Как и мне. Он мог остаться с тобой и твоей матерью, но его грызло нечто такое, о чем он не мог забыть. Со мной все точнo так же. Я люблю Эрис. И если с ней что-нибудь случится, я…

Симон заставил себя замолчать. Он вспомнил о Дьяне и о том, какую потерю он заставил ее пережить.

– Ну, это не важно, – тихо проговорил он.

Положив руку Шани на голову, он с наслаждением провел пальцами по ее шелковистым волосам. Как это изредка случалось, Шани подалась к нему, желая получить лишнюю ласку. Симон печально ей улыбнулся.

– Какой я мерзавец! – прошептал он.

Теперь он стал не лучше Бьяджио. Или Бовейдина. Даже Помрачающий Рассудок с его ножами и мерзкими мыслями стал ему братом. Кто они все, как не порочные себялюбцы? А разве он сам не их тень? На Кроуте, в юности, он был идеалистом. Он был очень молод и считал, что может изменить мир по своей воле. Но он ошибался.

– Я надеюсь, что ты все это вынесешь, – сказал Симон. – Если ты все это переживешь – хотя это вряд ли, – то мне хочется верить, что ты вернешься к родителям и будешь долго и счастливо жить в Люсел-Лоре. Держись от Нара подальше, малышка. Он тебя сожрет.

Уронив на пол деревянную русалку, Шани поползла к нему. В каюте было страшно холодно – слишком холодно для маленького ребенка, и Симон обхватил девочку руками и тесно прижал к себе, нежно шепча ей на ухо что-то бессмысленное. Она прислонилась к нему головой, впитывая в себя тепло его тела, и дыхание ее замедлилось.

– Ты помнишь мое обещание? – спросил он у ребенка. – Если я смогу тебе помочь, то непременно это сделаю. Я сделаю для тебя все, что смогу.

Вот только этого будет слишком мало. Симон закрыл глаза, испытывая к себе глубокое отвращение. Его обещание было лживым. Он погубил все надежды Шани в тот момент, когда он ее выкрал из дома. Когда они попадут на Кроут, девочке спасения не будет.

Держа ребенка на руках, Симон откинулся назад. Заправленный за пояс кинжал прищемил ему тело. Он всегда держал кинжал при себе, и легкая боль напомнила о нем. Возможно, для обоих было бы лучше, если бы он просто перерезал горло себе и ей. Солнце утонуло в море. Слабый свет, пробиваясь сквозь стекло иллюминатора, заполнил каюту сумрачными тенями. Сунув руку за пояс, Симон извлек начищенный кинжал, постаравшись, чтобы девочка его не увидела. Вид лезвия заставил его задуматься. Самоубийство – удел идеалистов. Для него необходимо быть честным перед самим собой.

Симону это было несвойственно.

Капитан Н'Дек сидел за столом напротив Симона и разглядывал карты с нарочитой пристальностью. Лицо у него было серьезным, и это выражение Симон уже хорошо знал: капитан всегда так выглядел, когда пытался скрыть, что ему пришли удачные карты. Симон отвернулся, притворяясь равнодушным. Н'Дек был отвратительным игроком, но считал себя игроком хорошим. Симон тоже был не слишком хорошим игроком, но его талант различать язык тела давал ему заметное преимущество перед самодовольным капитаном. Он позволил Н'Деку выиграть несколько партий, чтобы тот почувствовал себя увереннее. Свет единственной свечи освещал их склонившиеся над картами лица и придавал им неестественную мертвенность. Маленькая Шани спала на койке Симона, не слыша игры, которая тихо шла рядом.

Как Симон и предвидел, Н'Дек с готовностью откликнулся на его предложение поиграть в карты. Симон помнил, что карты были одним из любимых развлечений капитана. А высокий пост командира корабля на Черном флоте исключал близкие контакты с членами экипажа, так что утолять свою страсть к игре Н'Деку не удавалось. Симон потянулся за кружкой выдохшегося эля. Он сделал глоток – небольшой, чтобы не вызвать рвоты, – и посмотрел поверх кружки на Н'Дека. После трех кружек тот осоловел. Глаза у него слипались, а обычно крепко стиснутые губы расслабились. Симон сделал еще один осторожный глоток.

– Девчонка крепко заснула, – заметил Н'Дек, не отрывая взгляда от карт. – Ты слишком много жалуешься, Даркис. Она ведет себя спокойно.

– Не считая времени кормления и моего сна, – парировал Симон. Оба мужчины разговаривали тихо, чтобы не потревожить спящего ребенка. Симон мельком взглянул на Шани, удивляясь тому, что она спит. Возможно, она и на этот раз прочла его мысли. – Слава богу, мы скоро будем на Кроуге, – добавил он. – Еще одной недели с этой заразой мне не выдержать.

– Придется, – отозвался Н'Дек. – Нам плыть еще не меньше недели, а море неспокойное. Волны сильно снижают нашу скорость.

– Главное, привези меня домой целым, Н'Дек.

– Придется. И твою любимицу тоже, иначе Бьяджио вспорет мне брюхо, словно свинье для жаркого. – Капитан выбрал одну карту и сбросил ее, взяв из колоды новую. Его лицо едва заметно просветлело, но он поспешно нахмурился. – У нас уже все припасы подошли к концу. Надеюсь, мы доберемся до Кроута раньше, чем закончится пресная вода.

– Если бы ты так не боялся лиссцев, мы уже были бы дома, – поддел его Симон.

Такое оскорбление заставило Н'Дека оторвать взгляд от карт.

– Ты хоть и умный парень, но дурак, Симон. Я вынужден огибать Лисе. Не сделай мы этого, нас бы превратили в лисскую закуску. Так они поступают с пленными, знаешь ли. Скармливают акулам.

– Какие глупости! – воскликнул Симон. – Я никогда об этом не слышал.

– Ты же не моряк. Я знаю такие вещи потому, что сражался с лисскими дьяволами. Они настоящие черти, все без исключения. Но когда-нибудь я туда вернусь. И Никабар тоже. Мы об этом говорили.

– Вот как? – без особого интереса откликнулся Симон. Он рассматривал свои карты, отметив, что получил отвратительную комбинацию. – И что вы намерены сделать? Заговорить их до смерти?

– Я намерен закончить начатое дело, – ответил Н'Дек. – Эти лисские сволочи думают, что им можно нападать на Нар! Они решили, что с Черным флотом покончено? Будь они прокляты! Я еще покажу им, с кем покончено!

– Ш-ш! – укоризненно шикнул Симон. – Говори тише. Ты ее разбудишь.

Н'Дек немного увял.

– Ладно. Я только хочу сказать, что мы с Лиссом еще не закончили дел. Когда Бьяджио возьмет власть в Наре, ему придется вознаграждать тех, кто ему помогал. И я уже знаю, о чем попросит Никабар.

– Правда? И о чем же?

– Он попросит Лисе, дурень! Ты что, не слышал, что я говорю? Вот почему Никабар помогает твоему господину. Он хочет снова заняться Лиссом и этим гадским Пракной. – Н'Дек опустил карты. – Он охотился за этим дьяволом десять битых лет подряд. И все напрасно. Они даже не сразились друг с другом ни разу. Можешь себе представить? Но теперь все будет по-другому! И я при этом буду присутствовать.

– Мило, – сухо отозвался Симон. – Человеку нужно мечтать.

– Это не только моя мечта, Даркис. Это мечта Никабара и всего флота. И ей надо было бы стать и твоей мечтой.

– Моей? – рассмеялся Симон. – Какая мне разница, стоит Лисе или пал? Это не моя забота, Н'Дек.

– Видишь? Вот в чем ваша беда, всех Рошаннов. Все не ваша забота. Ты человек без совести. Тебе нет дела ни до кого, кроме тебя самого. Будь это не так, ты понимал бы, какое это будет торжество – снова вернуться в Лисе.

Симон посмотрел на Н'Дека поверх карт. На его губах промелькнула едва заметная улыбка.

– Еще карту?

– Еще одну, – ответил Н'Дек.

На этот раз он не стал сбрасывать ни одной из своих карт, а вернул в колоду ту, которую ему сдал Симон. Симон тоже взял одну карту. Карты ему пришли отвратительные, и та карта, которую он вытянул, положения дел не изменила. Эту партию предстоит выиграть Н'Деку.

– Я не тружусь ввязываться в дела, которые меня не касаются, Н'Дек, – проговорил Симон. – Если хочешь идти воевать с Лиссом – флаг тебе в руки. Я тебе мешать не собираюсь. Но мне какое дело? Прости меня, о великий капитан, но я не вижу тут повода торжествовать.

– А Ренессанс? Он для тебя повод торжествовать?

Чтобы ответить на этот вопрос, Симону пришлось крепко задуматься. Было время, когда он разделял мечты Бьяджио о будущем, но и это уже отошло в прошлое.

– Я считаю, что Черный Ренессанс остановить невозможно, потому что за ним стоит Бьяджио. Вот и все. Мое к нему личное отношение роли не играет. Ренессанс вернется в Нар. Этого не предотвратить ни Эрриту, ни даже Богу.

– Чертовски верно, – пророкотал капитан. Его глаза ярко вспыхнули, и Симон понял, что его противник выиграл. Н'Дек откинулся на спинку стула. – Последняя карта, – объявил он. – Пора посмотреть, что там у тебя, шпион.

– Знаешь, ты не ошибся, – заметил Симон. – Меня действительно мало что интересует, Н'Дек. А жаль. Может, когда-нибудь я стану больше похож на тебя.

– Сомневаюсь. Ну же, открывай свои карты.

Симон всегда держал карты одной рукой, расправляя их пальцами. Другая рука весь вечер лежала без дела, только изредка поднося к губам кружку эля. Почти все остальное время она была не на виду. И теперь она очень медленно потянулась к его поясу и извлекла серебряный кинжал.

– Знаешь, по-моему, не так уж важно, что человек делает всю жизнь. Но в конце, когда все позади, он должен поступить так, как нужно. Я хочу сказать, что если всю мою жизнь я буду грабить и убивать, мне это простится, если в конце я сделаю что-то хорошее. Всего один раз, понимаешь?

Н'Деку такая идея показалась безумно смешной.

– О да! – с хохотом согласился он. – Если ты ошибался насчет Бога, то на смертном одре раскаешься?

– Что-то в этом роде, – согласился Симон. Он внимательно наблюдал за Н'Деком. Пальцы его правой руки сжались на рукояти кинжала, а тем временем левая рука разложила карты веером по столу. – Вот что у меня есть, – сказал он. – Ну, как?

При виде карт Симона улыбка капитана стала еще шире.

– Ты проиграл, Даркис, – торжествующе объявил он. – Опять.

Н'Дек собрался выложить на стол свои карты. Время замедлило свой бег. Левая рука Симона стремительно метнулась вперед и прижала руку Н'Дека к крышке стола. Правая рука поднялась вверх и опустила кинжал, пронзив им ладонь капитана и пригвоздив ее к столу. Капитан громко закричал и попытался вскочить. Симон продолжал крепко держать кинжал. Из руки Н'Дека хлынула кровь. Потеряв возможность двигаться, он в ужасе воззрился на Симона. Свободной рукой Рошанн сгреб его за ворот куртки.

– Тихо! – прорычал он. – Заткнись, иначе я перережу тебе глотку!

Н'Дек рыдал, как ребенок, крича от боли и пытаясь освободить руку, однако кинжал прочно пригвоздил ее к столу. Карты быстро намокли от крови. Разбуженная криками капитана, Шани резко села в постели. Симон зажал рукой Н'Деку рот.

– Я не шучу, Н'Дек, – прошипел он. – Закрой свою пасть, или я прорежу тебе вторую от уха до уха. Ты меня понял?

Н'Дек едва мог ответить. Он зажмурился от боли и энергично кивнул.

– Хороший мальчик, – ласково сказал Симон. – Мы же все тут друзья. И знаешь, что ты для меня сделаешь, друг? Ты повернешь свое корыто. Мы поплывем обратно к Лиссу.

Изо рта капитана, который Симон продолжал прикрывать рукой, вырвался невнятный протест. Он вырвался и возмущенно бросил:

– Лисе! Зачем?

Симон глубже вонзил кинжал, чтобы заставить моряка повиноваться. Н'Дек взвыл от боли, умоляя Симона перестать. Он почти плакал и молил о пощаде.

– Ты будешь меня слушать, каракатица несчастная? – спросил Симон.

– Но зачем к Лиссу? – промямлил Н'Дек. Прижимая здоровую руку к раненой, он пытался остановить кровь. – Зачем это?

Стараясь соображать как можно быстрее, Симон сказал первое, что пришло ему в голову.

– Потому что этого хочет Бьяджио, – солгал он. – Я везу девчонку туда.

– За каким чертом?

Симон снова дернул кинжал, заставив капитана взвизгнуть.

– Никаких вопросов! – приказал Симон. – Я – Рошанн. И ты будешь мне повиноваться, Н'Дек. Этот корабль переходит под командование Рошаннов, по моему приказу. Ты будешь делать все, что я тебе скажу. Потому что если ты этого не сделаешь, это корыто повезет тебя на Кроут на твою казнь. А теперь мне нужно, чтобы ты отдал приказ. Мы поворачиваем корабль и идем обратно в Лисе. Сегодня же!

Н'Дек был слишком испуган и оглушен болью, чтобы спорить. Он кивнул.

– Ладно! – простонал он. – Ладно, сумасшедший! Я это сделаю.

Симон улыбнулся:

– Так-то лучше, дружище. Для всех вас. И боюсь, что я не смогу выпустить тебя из этой каюты.

Все так же стремительно Симон выдернул кинжал из стола и приставил его к горлу Н'Дека. Оттолкнув стол в сторону, он схватил капитана за волосы и стянул на пол. Когда Н'Дек оказался плашмя на полу, Симон с силой уперся коленом капитану в позвоночник. Н'Дек взвыл от боли:

– Какого черта ты это делаешь?

– Забочусь о том, чтобы ты никуда не ушел, капитан Н'Дек. Мне придется за тобой присматривать.

Под столом лежали заранее приготовленные Симоном веревки. Он действовал быстро. Вскоре окровавленные руки Н'Дека уже были связаны у него за спиной. Капитан подвывал и сопротивлялся, но Симон был намного сильнее, и очень скоро беспомощный моряк был увязан, словно подготовленная к жарке индейка. Он лежал на полу каюты, не в силах подняться. Из руки его текла кровь, а глаза были полны ненависти.

– Бьяджио за это заплатит! – гневно пообещал он. – Когда Никабар об этом узнает, вы все за это заплатите!

– Ну зачем ты так! – укоризненно сказал Симон. – Мне нужно твое содействие, Н'Дек. Мы ведь все тут одна счастливая семья, правда? И эта семья будет во всем меня слушаться, потому что я Рошанн. И мы все знаем, что это значит, правда?

Н'Дек непокорно отвел глаза.

– Правда? – взревел Симон, лягнув Н'Дека под ребра. Капитан задохнулся от боли, ловя ртом воздух. Симон опустился рядом с ним на колени и прошептал в самое его ухо: – Я знаю, что ты меня понимаешь, капитан. Я знаю, что ты сделаешь все, как я тебе скажу. А если кто-то из твоих людей попробует поднять бунт или увести корабль с курса на Лисе, я разрежу тебя на мелкие кусочки.

Н'Дек слабо застонал. Сидя на кровати, на них смотрела Шани. Повернувшись так, чтобы Н'Дек его не видел, Симон ободряюще улыбнулся девочке.

«Не беспокойся, малышка, – решительно подумал он, надеясь, что Шани его поймет. – Ты скоро увидишься с отцом».