Великий сеятель: Николай Вавилов. Страницы жизни ученого

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ, в которой Н.И.Вавилов заглядывает в глубь тысячелетий и беседует на двадцати двух языках

Большие ученые всегда отличаются широтой и богатством своих интересов. Они стремятся «жить во все стороны», как говорил Герцен. Это и помогает им подмечать сложные диалектические связи, незаметные другим.

Таким ученым был и Николай Иванович Вавилов. Давайте опять послушаем людей, хорошо его знавших.

Профессор Мошков вспоминает, как они путешествовали по Хибинам: «Николая Ивановича интересовало все: и каждое, еще не виданное им растение, в частности полярная ива, встречающаяся в большом разнообразии форм, и местные птицы, и минералы, особенно апатит, о котором ему рассказывал академик Ферсман».

«Вся работа Николая Ивановича была проникнута определенной идеей… Не равнины, а горы влекли этого человека в поисках многообразия и богатства форм: Армения с ее самобытной культурой; Дагестан с городом Дербентом, много старше Рима, где на «клочке» земли, среди гор за 5 тысяч лет в процессе переселений осело свыше 60 народов, в свое время доходивших до верховьев Дона; древний, изолированный от всего мира пустынями Хорезм; забравшаяся к Эльбрусу Сванетия… Он одновременно приглядывался к жизни людей этих стран, к их оригинальной одежде, бытовым обрядам, языку» (Н. В. Ковалев, бывший заместитель директора Института растениеводства).

Из Иерусалима Вавилов пишет профессору В. Е. Писареву: «Послал сегодня 55 посылок по 12 фунтов из Палестины и Трансиордании. Реликтов тут много. Через неделю засаживаюсь на пару-тройку дней за Талмуд и комментарии, чтобы восстановить картину земледелия библейских времен».

Он находит время не только для того, чтобы штудировать талмуд, изучая по нему земледелие древних времен. С жадным любопытством Николай Иванович не пропускает ни одного исторического памятника на своем пути. Его привлекает все — величественные развалины легендарного Храма Солнца в Баальбеке и прославленные мечети Дамаска, библейские древности Иерусалима, римская живопись и скульптура.

Интересовали Николая Ивановича и литература, искусство. Противопоставление «физиков» «лирикам» показалось бы ему смешным и нелепым.

«…Вавилов любил поэзию и знал очень много самых разнообразных стихотворных фраз и отрывков, которыми зачастую широко пользовался. В свободное время, обычно ночью во время поездок, он охотно слушал стихи, а иногда и сам читал их, жалуясь при этом на свою память, обладающую строго селективными качествами» (профессор Б. С. Мошков).

Профессор Намикава, принимавший Николая Ивановича в Японии, был поражен, каким топким знатоком и ценителем оригинального искусства Страны восходящего солнца оказался гость из России.

Эта широта интересов помогала Вавилову тонко чувствовать красоту природы и произведений искусства: «Лунная ночь около исполинов Будды, у снеговых вершин Гиндукуша, создавала особо торжественное настроение. Казалось, вы заглядываете в глубь тысячелетий…»

«Видел сегодня хоть мельком Леонардо да Винчи «Тайная вечеря», кладбище — музей скульптуры и чудный Миланский собор. Из собора не хотел уходить. Камень превращен в кружево».

Поздно ночью он пишет жене из Рима: «Только что вернулся из Неаполя, из Помпеи. Снова осмотрел музей и подробно раскопки. На этот раз они оставили еще большее впечатление. Нам тогда не все показали, хотя ты все же видела больше меня.

Город (Помпея) изумителен. Вся жизнь с ее темным началом и тем же концом. Булочные, пекарни, мельницы, аптеки, лечебницы, лавки с прилавками, храмы, суд, дом банкира, жилище поэта. А инструментарий архитектора, хирурга! А краски!

Милая Ленуша, я рад, что ты все это видела. Это все поразительно, да еще на фоне Везувия. И в то же время грустно. Мы движемся хуже черепах. Кто же превзойдет их в мозаике, скульптуре, замысле? Словом, детка, ходил нынче, удрав со скучного съезда на день, и по совести хотел засесть и описать Помпею. Как жили 2000 лет тому назад. Право, это так легко… Когда-нибудь напишу. Заметила ли ты самовары в музее? Даже и они были тогда. Извечен цикл жития».

Николай Иванович успевает и много читать в дороге, даже таких старинных и полузабытых авторов, как мадам де Сталь (разумеется, в подлиннике). Но в пространной цитате, которую он выписывает по-французски для жены из романа «Коринна, или Италия» уже чувствуется усталость от затянувшихся дорожных невзгод:

«Что бы об этом ни говорили, а путешествовать — одно из самых грустных удовольствий в жизни.

Если вы чувствуете себя хорошо в каком-нибудь иностранном городе, то он становится для вас как бы вторым отечеством; но когда проезжаешь незнакомые страны, слышишь язык, который едва понимаешь, видишь лица, равнодушные к твоему прошлому и будущему, то остаешься в одиночестве, лишенный отдыха и покоя; мало того, поспешность, торопливость, с какою вы стремитесь прибыть туда, где никто вас не ждет, волнение, единственной причиной которого служит любопытство, не внушают вам большого уважения к самому себе, и это до тех пор, пока новые вещи не станут для вас постепенно старыми и не создадут вокруг вас устойчивые интимные связи, ощущения и привычки».

Конечно, он устал, если даже для него путешествия вдруг стали казаться «грустным удовольствием». Утомили мелькание чужих городов, незнакомых лиц, калейдоскоп впечатлений. Но это минутная слабость. Рано утром Николай Иванович, бодрый и любознательный, как всегда, снова отправится осматривать посевы или какие-нибудь памятники древности.

Он всячески старался увлечь и других, привить и своим ученикам, и помощникам такую же широту интересов.

«А без Вас тут что же нового? — пишет он своей сотруднице А. Ю. Тупиковой. — Самое интересное — это лекции Валерия Брюсова о древнейшей культуре человечества… И содержание и форма на 5. Эгейская культура вся, как живая».

«Теперь, когда вспоминаешь все, это кажется даже неправдоподобным — он находил для отдельных лиц что-то, имеющее для них наиболее притягательную силу. Одному давал книгу, которой тот заинтересовался, другого посылал в Московский зоопарк, рекомендуя его вниманию специальную экспозицию. Вавилов неоднократно приглашал меня и нескольких моих близких друзей посмотреть то пьесу, сочиненную и поставленную ненцами (интуитивно чувствуя мою увлеченность подобным направлением в искусстве), то какую-нибудь особенную драму, то концерт, то балет, то оперу», — вспоминает известный американский генетик, лауреат Нобелевской премии профессор Г. Меллер, которого Вавилов пригласил приехать поработать в Москву.

О том же рассказывает жена другого известного ученого — болгарского академика Дончо Костова, также приехавшего по приглашению Вавилова работать в Советский Союз:

«Если Николай Иванович оставался в Москве на воскресные дни, то после своих долгих прогулок по книжным магазинам непременно заходил к нам всегда с подарком — книгами или билетами в театр».

«Меня всегда поражало обилие книг в квартире Николая Ивановича, — вспоминает кандидат биологических наук В. Ф. Николаев. — Книжные шкафы размещались и в кабинете, и в столовой, и в спальне его жены. И какие там были чудесные, редкостные издания!

Николай Иванович охотно позволял пользоваться книгами из своей библиотеки и даже брать их с собой, но с обязательным условием оставлять на их месте записочки, когда и кто взял».

«Очень часто он и сам приносил и вручал то одному, то другому из нас книгу, которую он считал интересной. Библиотека удивляла нас не только количеством, но и подбором книг. В ней были представлены, кроме специальной агрономической литературы, и нескольких энциклопедий, книги по географии, физике, химии, философии, истории искусств, медицине и все, кажется, классики мировой литературы. Помню, как поражали меня каждый раз беседы Николая Ивановича, при которых я иногда присутствовала, и в частности с П. П. Подъяпольским — широко образованным врачом и биологом, часто навещавшим Николая Ивановича на работе. Каких только вопросов они не касались!» (кандидат биологических наук А. Г. Хинчук).

Вавилов умел дружить преданно и верно. С Петром Павловичем Подъяпольским он познакомился еще в двадцатом году в Саратове. И ни годы, ни расстояния не могли ослабить их дружбу. Они встречались при каждой возможности, писали друг другу длинные, проникновенные письма. Даже с дороги, в чужих краях, Николай Иванович то и дело посылал другу хотя бы открыточку:

«Непременно прочитайте «Атлантиду» Пьера Бенуа, которую скоро вышлю Вам. Вам понравится: пустыня, Сахара…»

«Дорогому Петру Павловичу привет из пустынь сирийских, от кедров ливанских, от гор Гермогенских. Видел воочию дикую пшеницу около гор. Но пекла творения в Сирии не нашел, надо искать…»

Отличное знание иностранных языков помогало Вавилову не только быть в курсе всех достижений мировой науки, читать в подлиннике (и пространно цитировать в письмах друзьям и жене) торжественные терцины Данте, иронические высказывания Анатоля Франса, размышления Герберта Уэллса, но и свободно беседовать с крестьянами многих стран, вникать во все особенности их быта.

«Я был свидетелем того, как однажды во время поездки в горах Талыша (Лерикский район Азербайджана)

Николай Иванович разговаривал с группой крестьян о посевах, рисе, кукурузе. Обнаружилось, что один из его собеседников знает фарси, и Николай Иванович… перешел на этот язык, вызвав восторг и удивление всех окружающих" (Ан. А. Федоров, член-корреспондент Академии наук СССР).

К концу жизни Николай Иванович знал двадцать два языка и местных диалекта! Английским, французским и немецким он владел так свободно, что, участвуя в международных конгрессах, делал доклады на этих языках.

Такое богатство и широта интересов проявлялись у Вавилова отнюдь не в том, чтобы при случае «блеснуть эрудицией». Они ему были необходимы прежде всего для главного дела его жизни, предохраняли от догматизма и опасной узости взглядов. Знание талмуда, археологических памятников и древних поэтов, которых он читает в подлиннике, на их родных языках, занятия лингвистикой помогают ему узнавать много интересного и ценного по истории земледелия, решать научные проблемы. Николай Иванович цитирует Торквато Тассо и Камоэнса, арабские и еврейские рукописи. Конечно, он наслаждается при этом высокой поэзией, но никогда не забывает о главном:

«Приехал в Сахару, в пограничный оазис. Вчера видел замечательные руины Симгада — алжирскую Помпею. Римский город 3 века у границы Сахары с остатками библиотеки, театра, форума. Ничего подобного раньше не видел. Раскопки поразительны, и для агрономической философии их надо было видеть…»

Вот откуда и широта, богатство его научных идей. Причем Вавилов во всем старался «дойти до корня», никогда не ограничиваясь поверхностными знаниями. Очень характерная для него деталь: приехав в Англию, Николай Иванович попросил разрешения поработать в личной библиотеке Чарлза Дарвина. Он не только читал книги, заинтересовавшие Дарвина, но и внимательнейшим образом изучил все пометки, какие оставил на их полях великий ученый. По признанию Вавилова, они помогали ему глубже постигнуть дарвиновское учение — как бы проникнуть в тот мир, где рождалась в пытливых раздумьях гениальная теория естественного отбора.

Приходили все новые сообщения об открытии неизвестных форм растений, предсказанных теориями Вавилова. И обнаруживали их именно там, где он предвидел!

Путешествия в десятки стран, исследование древних центров происхождения культурных растений, труды по генетике, селекции, физиологии, иммунитету растений — открытий, совершенных Вавиловым во многих областях науки за сравнительно недолгую жизнь, хватило бы на несколько научных коллективов. И всюду, как истинный пионер, первооткрыватель, он всегда прокладывает новые тропы в еще не исследованные края.

За его работой с восхищением следит Алексей Максимович Горький, восторженно отзывается о Вавилове в очерках и письмах: «Глубина, оригинальность и широта мысли Николая Ивановича очаровывают».

Это только на первый, поверхностный взгляд казалось, будто Вавилов странствует в поисках интересных и ценных растений. Он действительно привозил их из каждого путешествия великое множество. Но все же главным, самым важным и ценным были оригинальные идеи, возникавшие у него во время странствий, открытия природных закономерностей, прежде неведомых науке. Он был не просто собирателем ценных растений, но прежде всего — великим сеятелем новых идей. Каждое его путешествие обогащало науку интересными и важными теориями. А для проверки и дальнейшего развития их ему приходилось снова отправляться в путешествия.

Так он и шел всю жизнь — от манивших его загадок к открытиям в самых различных областях науки, проникая все глубже и захватывая все шире. В этом и проявились гениальность и новаторство Николая Ивановича Вавилова.

А широта интересов и богатство знаний помогали ему проникать в суть проблем глубже других. Это и сделало его по-настоящему великим ученым с мировой славой.

Он обогатил интересными наблюдениями и цепными открытиями не только свою излюбленную ботанику, растениеводство, генетику, но и многие другие области науки. Первым в мире Вавилов с большим успехом применил к биологическим исследованиям достижения лингвистики. Добрым словом вспоминают великого искателя и сеятеля антропологи и этнографы, археологи и географы.

Конечно, в такой небольшой книге невозможно раскрыть полностью все значение и богатство научных трудов Вавилова. И не только потому, что они слишком специальны, требуют от читателей соответствующей подготовки. Слишком широк еще диапазон его интересов, круг проблем, занимавших великого ученого. Один перечень его работ занял бы несколько страниц.

«Н. И. Вавилов был выдающимся ботаником. Область его научных интересов затрагивала вопросы морфологии, систематики, анатомии, генетики, селекции, физиологии, иммунитета, происхождения, истории, географического распространения, приемов возделывания и даже технологии культурных растений. Все это нашло свое отражение в его научных трудах, позволивших ему выдвинуть ряд крупных теорий в различных областях биологии…

Н. И. Вавилов был селекционером, но селекционером тоже нового склада. Он создал и развил учение об исходном материале и на этом обосновал новые, более быстрые методы селекционной работы, сыгравшие немалую роль в успешном развитии молодой отечественной селекции» (академик ВАСХНИЛ Н. А. Майсурян).

Нам, разумеется, приходится выделять лишь главнейшие, самые основные открытия, рассказывая о них в самых общих чертах.

Но даже на простой вроде вопрос: что же было главным в научной деятельности Вавилова? — ответить не так-то легко, настолько все его исследования и теории были тесно связаны между собой, как бы неизбежно вытекали одна из других, хотя и относились к различным, порой весьма отдаленным областям науки.

Начинал Вавилов, как мы помним, с иммунитета растений. Потом углубился в самые сокровенные проблемы генетики. Одновременно, занимаясь вопросами происхождения культурных растений, разработал стройное учение о географических центрах, впервые дав селекционерам возможность вести поиски нужных растений не наугад, а строго по-научному. А эти открытия, в свою очередь, помогали ему обогащать новыми оригинальными идеями и генетику и теорию иммунитета, которыми Вавилов продолжал заниматься всю жизнь.

На эту примечательную особенность научной деятельности великого сеятеля специально обращает внимание академик Н. А. Майсурян: «Рассматривая научное творчество Н. И. Вавилова, трудно указать, где кончаются его исследования кат: ботаника и начинаются чисто растениеводческие работы, как равно невозможно провести границу между его трудами растениеводческого и генетического характера. Одна из его крупных заслуг заключается в том, что, решая растениеводческие вопросы, он подымал одновременно глубочайшие проблемы генетики, а в его генетических разработках содержится источник крупных растениеводческих проблем. Как высокоодаренный человек, он был многогранен в своих интересах и в своем творчестве».

И все же, пожалуй, можно выделить главную идею жизни и научной деятельности Николая Ивановича Вавилова. Все его исследования и открытия были направлены на решение одной великой задачи — сбережение, приумножение и улучшение растительных богатств планеты. Ради этого он странствовал, не уставая, проявлял чудеса мужества и энергии, поразительную изобретательность и находчивость.