ГЛАВА СЕДЬМАЯ, в которой люди, хорошо знавшие Н.И.Вавилова, рассказывают о поразительных качествах его характера



Все, кто знал Николая Ивановича, отмечают его спокойное неколебимое мужество. Оно не покидало его в самые трудные минуты, не оставляло до конца жизни. Это мужество проявилось у Вавилова уже в юности. Когда его сестра Лидия, молодой микробиолог, умирала от черной оспы, которой она заразилась на эпидемии, он, каждую минуту рискуя жизнью, преданно ухаживал за ней до ее последнего слабого вздоха.

Таким он оставался всю жизнь. Вот что рассказывают люди, хорошо знавшие Вавилова.

«Ему всегда были глубоко противны слова «страх» и «усталость». И тем более он был строг в отношении к самому себе. Николай Иванович шел в буран в экспедиции на Памире, прекрасно сознавая, что любой неверный шаг приведет его к гибели. И на мой вопрос ответил очень просто и спокойно: «Ведь я был начальником экспедиции и должен был идти первым» (Л. П. Бреславец).

О вынужденной посадке в Сахаре, когда они всю ночь жгли костер, а вокруг расхаживал грозно рычащий лев, Николай Иванович рассказал только жене. Но его выдал донимавший некоторое время нервный тик левой стороны лица. Товарищи по работе стали тревожно расспрашивать о причинах. Пришлось рассказать им о пережитом приключении, а то оно, наверное, осталось бы неизвестным.

Всех поражали совершенно изумительная энергия и неутомимость Вавилова.

«В саратовские годы, как и всю свою жизнь, Николай Иванович работал чрезвычайно много. Летом он выходил в поле буквально с зарей, встречи со студентами на делянках начинались в половине пятого утра;… потом он работал весь день, и свет в его окне был еще виден в час и два ночи. То же было и в городе. Знаю, что зимой 1921 года, когда наступал «комендантский час», для Николая Ивановича доставали специальный пропуск для ночного хождения по городу.

Николай Иванович не прерывал работы и во время болезни. Летом 1919 года, живя на Гуселках, он заболел малярией. Не успевал еще закончиться приступ болезни, как он уже приглашал к себе то одного, то другого из студентов, расспрашивал о работе, давал указания. Приходившие всегда заставали Николая Ивановича за книгой или рукописью и с удивлением рассказывали, что он всегда принимал их одетым в «полную форму».

За годы пребывания в Саратове Николай Иванович сделал очень много» (А. Г. Хинчук, кандидат биологических наук).

Бывший старший научный сотрудник Института растениеводства А. Ю. Тупикова вспоминает, как однажды ей довелось странствовать с Николаем Ивановичем по туркменским полям:

«Ехать приходилось на арбе или телеге, часто далее не по дорогам, а по межам через арыки или идти пешком по изнурительному зною. Николай Иванович, казалось, не знал, что такое усталость. Попадая поздно вечером в какой-нибудь кишлак на ночевку, он еще отправлялся смотреть, как производят ночью полив, беседовал с жителями кишлака, расспрашивал об агротехнике, о семенах, о болезнях хлебов, а утром чуть свет уже осматривал сельскохозяйственный инвентарь, домашнюю утварь узбеков, фотографировал, писал дневник. Не знаю, ложился ли он спать, отдыхал ли. И часто мы слышали от него фразу: «Жизнь коротка, надо спешить».

Ее рассказ дополняет кандидат биологических наук Э. Э. Аникина: «Очень удивляло туркменов, как он мало спал, мало ел, мало пил, а ходил, писал много, хорошо платил и быстро, всего за полторы-две недели совместной работы научился понимать их язык».

Художник-портретист И. Б. Стреблов жаловался на то, как трудно ему было писать портрет Вавилова, — так быстро все время менялось выражение лица Николая Ивановича.

— Если ты встал на путь ученого, — говорил Вавилов, — то помни, что обрек себя на вечные искания нового, на беспокойную жизнь до гробовой доски. У каждого ученого должен быть мощный ген беспокойства. Он должен быть одержимым.

Вспоминая эти слова Вавилова, действительный член Академии наук Туркменской ССР М. П. Петров добавляет: «И он был одержим. Не знал отдыха. Вероятно, находил его в смене видов занятий. Умел работать в любых условиях — в поезде, на скучных заседаниях. Мог назначить деловое свидание в самых неожиданных местах, даже в вагоне «Красной стрелы» по дороге в Москву».

Опытные репортеры, стараясь приноровиться к неутомимости Вавилова, брали у него интервью в поездах.

— Нет, правда, когда и как находите вы время для личной жпзни? — допытывались иногда газетчики у Николая Ивановича.

— Для личной жизни? — отвечал он. — А разве наука для меня не личная жизнь?

Известный лесовод профессор А. В. Гурский вспоминает, как однажды весной Николай Иванович Вавилов посетил опытную станцию «Отрада Кубанская»: «Закрываясь плащами от проливного дождя, мы с раннего утра долго ездили по опытным участкам, и я думал: «Что заставляет академика, ученого с мировым именем, вставать на рассвете и на тачанке колесить по размокшей степи для того, чтобы посмотреть лесные посадки? Разве многие агрономы интересуются этим? Как может один человек вместить в себе большие вопросы происхождения, географии и систематики культурных растений, сложнейшие спорные проблемы генетики и сверх всего глубоко вникать в дело интродукции древесных пород в степи?»

— Нужно, — говорил Николай Иванович, — взваливать на себя как можно больше, это лучший способ как можно больше сделать.

«Жизнь коротка, проблем без конца, и стоит забирать все», — напоминает он в одном из писем.

«Приехав в Ленинград, я прямо с вокзала направился в институт, — рассказывает действительный член Академии наук УССР Н. Н. Кулешов. — Николай Иванович пригласил остановиться у него. В недавно полученной квартире он жил пока один, мое пребывание никого особенно стеснить не могло.

К 11 часам вечера я почувствовал себя утомленным и хотел лечь. Вавилов сидел в это время за письменным столом. Работа была в полном разгаре. Он принес мне белье, одеяло, подушку, предложил устраиваться здесь же, в кабинете, на диване, загородил его какой-то ширмочкой, чем-то прикрыл лампу, и я очень быстро заснул. Проснулся в восьмом часу утра. За окном еще совсем темно, а на столе Николая Ивановича по-прежнему горит лампа, и он сидит за столом в той же позе, в какой я видел его накануне. Мне показалось, что он совершенно не спал и работал всю ночь. Но Николай Иванович ответил мне, что уже хорошо отдохнул, а теперь продолжает работу. Все дни, что я прожил у него, я ложился спать, когда он еще работал, и просыпался, когда он уже работал. Спал он ежедневно не больше 5–6 часов…

Летом 1928 года, незадолго до созревания озимых, Николай Иванович приехал к нам на станцию. В это время там был также Л. И. Говоров. За общим ужином разговор затянулся до 11 часов. На мой вопрос, когда мы на следующий день и в каком порядке начнем смотреть посевы, Николай Иванович весело ответил: «Солнышко встает рано. Начнем с озимых в четыре часа утра». Всем показалось, что это шутка, но он серьезно просил показать ему, в какое окно надо стучать к сотруднику, работающему с озимыми. У меня в это время болела нога, и я извинился, что с четырех часов в поле не буду.

В начале восьмого на лошадях я поехал в поле и еще издали увидел на озимой пшенице большую группу людей — Н. И. Вавилова, Л. И. Говорова и с ними всех сотрудников и практикантов станции. Л. И. Говоров навстречу мне шутливо закричал: «Благодетель! Отец родной! Спасайте! С четырех часов ходим, маковой росинки во рту не было!» Николай Иванович засмеялся и попросил дать ему еще полчасика до завтрака…

В течение пяти дней с четырех часов утра и дотемна Николай Иванович был на посевах. Физически очень крепкий и выносливый, он был все время весел и полон энергии. Все сотрудники и практиканты, как только у них выдавалась свободная минутка, спешили к нему. В эти дни вся станция начинала жить с четырех часов утра».

— Заходите ко мне после двенадцати на квартиру, тогда и побеседуем, сейчас не могу, — предлагает Вавилов только что поступившему в институт профессору Вульфу.

Тот удивился, взглянув на часы:

— Но ведь сейчас уже первый час.

— После двенадцати ночи, понятно, — поясняет Вавилов.

Вспоминает профессор Б. С. Мошков, проработавший вместе с Вавиловым в Институте растениеводства почти двадцать лет: «Мне, работавшему в области фотопериодизма, часто случалось бывать на территории Пушкинских лабораторий ВИРа и в 5 часов утра, и в 12 часов ночи, когда с боем Кремлевских курантов заканчивался последний на этот день опыт. И в эти, такие необычные для работы часы неоднократно появлялся Николай Иванович, или идущий с поля, или приехавший из Ленинграда.

Памятно одно утро в середине августа, уже нетеплое, сырое, с моросящим дождем. Я только что раздвинул фотопериодические кабины, открывающиеся в 5 часов утра… Вдруг послышался такой знакомый голос: «Здорово, камрад!» — ко мне на участок с огромным портфелем в руке шел Николай Иванович, успевший уже побродить по опытному полю. Был он один, без своей частой добровольной свиты, и никуда не спешил. Посмотрев на меня, сказал:

— Счастливый вы человек, хорошая у вас работа! Она не дает вам лениться. Ведь утром работать лучше всего…»

«Характерным для Николая Ивановича было его непрерывное стремление вперед, поэтому наш дорожный режим был не из легких… За Сочи остановились на 10 минут, чтобы искупаться, в Туапсе — еще на 15 минут, чтобы выпить по стакану чая. В дороге делали короткие остановки для отдыха водителей, чтобы подкрепиться бутербродами, которые Николай Иванович делал для всех сам. Таким образом, мы ехали целый день и всю ночь, в 5 часов утра были в Майкопе, а в 6 часов — уже в Шунтуках. Здесь около административного здания для встречи собрались все сотрудники… На предложение позавтракать Николай Иванович сказал: «Пойдемте прежде осматривать поля» (В. А. Алферов, бывший научный сотрудник Сухумской опытной станции).

«Н. И. Вавилов, — вспоминает профессор Б. Н. Семевский, — был неукротим, не умел отдыхать или «ничего не делать». Мне несколько раз приходилось ездить с ним поездом, плыть на судне, лететь на самолете. Едва заняв свое место, Николай Иванович доставал книги, бумаги и начинал работу… Кратким отдыхом для него была беседа со спутником…

Должен сознаться, что сопровождать в поездках Николая Ивановича физически было очень тяжело. Я был много моложе его и считал невозможным отдыхать, когда он работает, а в результате возвращался совершенно изможденным…»

«Способность моментально засыпать была его природным даром. Он с легкостью как бы выключал себя из деятельного состояния, засыпая во время поездки в автомашине, если не было интересных объектов для наблюдения, но столь же быстро и включался в рабочий ритм» (профессор Ф. X. Бахтеев).

Работавшие с Николаем Ивановичем вспоминают, что просьба об отпуске была, пожалуй, единственной, не встречавшей у него сочувствия и поддержки.

— Зачем вам отпуск? — хмурился он. — Поезжайте лучше на какую-нибудь опытную станцию, поработайте в поле. Это самый чудесный отдых, по себе знаю.

«Николай Иванович был очень скромен и неприхотлив. Складывалось впечатление, что ему совершенно безразлично, где спать ночью: в роскошном номере лучшего отеля или в палатке, расставленной в пустыне (пожалуй, при возможности выбора он предпочел бы последнее); что он не обращает внимания на то, что ест.

Он побывал в шестидесяти странах, но я никогда не слышал от него ни слова о Париже, Берлине, Лондоне, о жизни больших западноевропейских или американских городов. Однако очень ярко и увлекательно он рассказывал о своих экспедициях…» (Б. Н. Семевский).

Николай Иванович любил и умел хорошо, со вкусом одеться, но никогда не ценил людей «по одежке». Однажды он сказал профессору Б. С. Мошкову:

— Обратите внимание, Левицкий часто ходит в потертых костюмах и даже локти его пиджака блестят, а ему совершенно все равно, ему просто некогда об этом думать.

«Это было сказано без всякого осуждения, — вспоминает профессор Мошков, — и даже как бы в похвалу, хотя в то же время Николай Иванович ничего не имел против того, чтобы ученый был «как денди лондонский одет», о чем я не раз от него слышал. Сам он, по-видимому, стремился к этому, но так же, как и Г. А. Левицкий, много думать об этом не мог. Во всяком случае, Николай Иванович даже в жаркие сухумские дни появлялся на опытных участках не только в костюме и шляпе, но и обязательно с галстуком, хотя иногда и съехавшим несколько на бок. Единственно, что он позволял себе, — это снять пиджак и остаться в жилете…»

Загрузка...