Великое Нигде-1: Побег из Шуршенка

11. Он не обещал вернуться

– Родаки как всегда не к месту и не вовремя, – проворчал Жим-Жим, с тоской глядя на взбудораженную землю и внушительных размеров нору, что оставили после себя любящие папа с мамой.

– 40 лет не виделись, и вот увиделись... И всё равно не вовремя? – удивился Броккен.

– У них своя жизнь, у меня своя.

– Они же соскучились по тебе.

– У червей дети с годами отчуждаются от родителей, но родители любят детей до конца своей жизни, тут ты прав. И ты посмотри, что они натворили! Когда я говорил, что папа с мамой не к месту, я подразумевал, что они своими неугомонными головами перевернули Тюбик. Гнездо насосника забилось землёй! Задолбаюсь чистить, – пожаловался червяк. – Ещё сам насосник отрыть надо вместе с грёбаным гребным винтом. Как-то. Лопат-то нету.

– А ты в следующий раз бери с собой лопаты на случай встречи с предками! – хохотнул Гум. – И тросов побольше прихвати на случай встречи с нормовцами.

– Ты у них единственный? – поинтересовался Броккен.

– Да куда там единственный! Сотни три у них детей. И все расползлись кто куда. По молодости, по достижению 60 лет, черви могут откладывать яйца хоть каждую неделю. 60 лет вполне хватает, чтобы обустроиться или хотя бы понять, чего ты хочешь в этой жизни. Сумел доползти до 60 лет, значит, есть хорошие гены для наследства. Детишки особо дома не засиживаются. С детства начинают пробивать себе свой путь, вгрызаясь в землю. Самые умные грызут гранит. – Жим-Жим непонятно усмехнулся. Видать, какой-то червивый юмор. – И всё вслепую. Дракон тебя дери, никто не знает, куда твой путь тебя приведёт. Стараешься-стараешься, выползаешь на поверхность, ищешь своё место под холодным камнем в тени или даже под горячим солнцем и тут - бац! - кто-то тебя сжирает или наступает на тебя ногой лишь потому, что ему не нравятся черви. Из-за одного только презрения. Или на куски режет и использует в качестве наживки. Смертность среди нас большая. Желающих заморить червяка хватает. Нас даже некоторые люди жрут. Может, и меня бы уже заморили, если бы не скафандр.

– И ты не скучаешь по родителям, по братьям, сёстрам?

Жим-Жим пожал плечами.

– А я дома не засиживался, поэтому большую часть своих братьев и сестёр знать не знаю. А если кого и знал, то совсем чуть-чуть. Это было давно и неправда.

– Это как-то неправильно. Несколько сотен детей, и все охладевают к родителям, а родители любят все несколько сотен своих детей.

– В правильно и неправильно каждый вкладывает своё, поэтому, по сути, понятия “правильно” и неправильно” какие-то неправильные понятия, только путают. Впрочем, правила технической безопасности - это правильно. Многие дети, повторяю, не задерживаются дома и по неопытности или невезению не задерживаются в жизни. Разное бывает. Многие родители, у кого инстинкты сильнее разума, всё свободное время посвящают розыску детей и встречам с ними. Так что им уже не до своих родителей, когда есть свои дети. Это правильно? Наверное.

– Как они вообще сумели тебя разыскать и попасть на другую планету?

– А у родителей способности к телепорту. У меня детей нет, поэтому врождённый телепорт недоразвитый. А чем больше детей, тем круче телепорт. Надо только очень захотеть попасть к своему сыну или дочери, и ты попадёшь. Обратно куда проще телепортироваться, желательно, с той же точки, куда произошёл телепорт. Мозгу тогда проще выполнить обратный процесс. Но потом эта способность долго восстанавливается. А своих детей родители разыскивают по встроенной в их мозг карте детей. У всех червей есть такая карта. И если ребёнок умирает, на карте гаснет его отметка.

– Зачем?

– Без понятия. Вроде бы и наша наука не особо это понимает.

– Сказали, 40 лет тебя не видели и весь отпуск разыскивали, а уползли так быстро.

– Так ведь помимо меня им ещё, знаешь, скольких детей надобно разыскать? Родителям, может, и самим на нас плевать, но вот инстинкт, карта детей, время от времени посылает им назойливый сигнал в мозг и заставляет приступить к поискам. Естественно, этот инстинкт пробуждается после того, как родители уже не могут откладывать яйца.

И Жим-Жим свернул тему:

– Давайте так. Вы перетащите с мертвецов самое ценное, а мы с Гумом зачистим гнездо, отроем насосник с винтом и доремонтируем Тюбик. И вы денег заработаете, и мы… хм, выполним всю грязную работу. Мне она привычней, а Гум уже помогал с ремонтом. Быстрее справимся. Кажется, всё справедливо.

– Вот и отлично! – тут же согласился Гербес. – Мы полностью за!

“Конечно справедливо, что червь должен рыться в земле,” – ехидно подумал он. И тут же вспомнил о брате, который ради своих книжонок, никому не нужных, готов землю жрать. Гербесу стало совестно. Получается, он и брата червем назвал. С другой стороны, перед ним Жим-Жим, который будучи червем, думает и говорит как человек. И двигается как человек, пусть и при помощи скафандра. Вон, его родители двигаются без всяких скафандров, зато какое уважение вызывают! Но черви бывают всякие. К примеру, навозные. За что их уважать? Впрочем, они обитают там, куда их определила природа. А вот если бы Жим-Жим длиной всего около метра повстречался бы без всякого скафандра, он, Гербес, общался бы с ним на равных? Может, без лишних слов растоптал бы из-за одного чувства отвращения...

Совсем запутавшись, Гербес тряхнул головой, выбрасывая из неё червивую галиматью, как выливают из кастрюли прокисший суп. Всю эту пудру необходимо изгонять из головы как можно скорее, пока она к мозгам не прилипла и не засрала их. Ему никогда не удавались бестолковые рефлексии, которые нельзя применить на практике. Он был человеком действия. Важно только “здесь и сейчас”. Это Брокк часами в таком состоянии обожает пребывать. А спросишь его, о чём он думал всё это время, так ответит же: ни о чём. Может, он, и правда, немного того, немного аутист? И кому тогда думать о хлебе насущном, как не ему, Гербесу? Одними рефлексиями не наешься. Необходимо действие, необходимо взаимодействие с реальностью, которое принесёт пользу. Вот только Гербесу порою очень хотелось быть таким же уравновешенным и спокойным как Брокк. Наверное, тогда бы он меньше поддавался эмоциям и избежал бы кучи ошибок. Например, самовольного банкротства, которым закончилась торговля инопланетной жратвой.

– Оружие, броники, шлемы, – наставлял Жим-Жим. – Мелочугу типа наколенников не берите. Дешёвка, и возиться не стоит. В багажный отсек укладывайте компактнее. Должно всё влезть. Только давайте сначала вернём Тюбику более привычное положение. Весит он каких-то три с половиной тонны. Справимся! Нам надо всего лишь его опрокинуть. Это легче, чем кажется. Он на склоне, сам скатится.

Жим-Жим оказался прав. Хотя ноги утопали в свежей насыпи, но, поднатужившись, они толкнули агрегат. Тюбик, прокатившись по склону, встал аккурат на днище. Без везения не обошлось. Гербес с Броккеном отправились мародёрствовать, оставив Жим-Жима откапывать насосник с винтом. Жим-Жим для этого покинул скафандр и забурился в землю. Гум сходил с братьями и показал, как разряжаются ружья.

– Этот Гум ещё тот простофиля, – сказал Гербес, дождавшись ухода Гумбалдуна. – Стрелок он отличный, а в башке батон. Видать, все мозги отдачей отбил. Знаешь, сколько ему останется, если от всей выручки отнять нам 30 процентов и половину червяку?

– 20 процентов.

– Червяк сказал, что раньше за всё это можно было выручить косарей 160. Сейчас наверняка ещё больше. Пускай 200 штук. Это получается, нам минимум шестьдесят штук перепадает только за то, что мы загрузим багажный отсек. Неплохая почасовая оплата, а? А себе этот плешивый идиотик оставил сорокет, ты прикинь? Хотя именно он всё и провернул. Сорокет на покойника. Хе-хе.

– Так объясни ему, что он немного погорячился, – предложил Броккен. – Зачем лишнее-то брать? Отношения, Герб, сам знаешь, дороже любых денег.

Они умолкли, так как, взяв по три ружья в охапку, как хворост, подошли к Тюбику, возле которого копошились Жим-Жим, уже запрыгнувший в скафандр, и Гумбалдун. Открыли багажный отсек, расположенный в пузатом боку корабля под кабиной пилота, и аккуратно сложили в него разряженные винтовки.

– Есть! – воскликнул Гумбалдун, умудрившийся перепачкать в земле ещё и свою зелёную физиономию, будто рылся именно ею, как трюфельная свинья. – Я оголил твой насосник!

– Отлично. А я вижу винт, – сказал Жим-Жим, с сожалением посмотрев на измызганные перчатки скафандра.

Брокк и Герб вернулись к мертвецам.

– Его дружок ободрал нас как липку, – продолжил отстаивать свою правоту Гербес. – Сначала вообще с каждого по десятке поиметь вздумал. Ещё пять сотен торчит, да что-то возвращать не спешит. Да и какие там отношения. В Новаскоме сто мильонов населения. Сделал шаг и затерялся в толпе. Ищи-свищи. Не будь наивным, Брокк. Они всего лишь временные попутчики. Доберёмся до Новаскома и разбежимся. И больше их никогда не увидим. Тем более, этот Гум сам так решил. Если кто его и обманывает, то только он сам себя. Сам виноват, считать надо лучше.

– Смотри сам, – сказал Броккен, не очень-то довольный таким подходом брата.

Мародёрство оказалось утомительным занятием. Броккен даже вспотел на степном солнышке и проникся некоторым уважением к профессиональным мародёрам, если таковые существовали в природе войн. Да хотя бы броник стянуть, было необходимо держать покойника за ноги, протянуть его руки параллельно телу выше головы и стаскивать бронежилет весом килограмм восемь, который совсем не хочет покидать мёртвого и от этого отяжелевшего хозяина. Братьям не хватало сноровки. Подобным образом поднимают руки над головой ныряльщики, прыгая в воду с порядочной высоты. Правда, обычно перед прыжком в воду они не лежат спиной на земле, а принимают более удобную позицию.

Раньше заниматься мародёрством братьям как-то не доводилось, но никакой брезгливости или стыда Броккен не испытывал. Трупы свежие, не гниль какая, протухшая и вонючая. Однажды Броккен видел, как женщину сбил скоростной поезд. Уже через час смердело от неё невыносимо. На сто метров не подойти. Разорвало живот. А здесь культурные огнестрельные ранения, аккуратные дырочки с почти ровными краями. Даже мозги ни у кого не вытекли, только кровь. Да и в Ракком-сити они насмотрелись на трупаков. И на мёртвых, и на живых. Правда, там не до мародёрства было. Не до жиру, быть бы живу. Едва ноги унесли из города.

И стыдиться нечего. Мертвецам вещи ни к чему. А за такие вещи можно хорошие деньги выручить. По справедливости объяснить бы Гумбалдуну, что он круто себя обделил, но Броккену, в принципе, тоже всё равно. Может, Гербес и прав насчёт зеленокожего старика. Надо лучше считать. Как считаешь, так и получаешь. А может, и самому Гумбалдуну плевать, сколько ему денег достанется. Может, он обладатель широкой души и выше всего материального. Может, он самый кайф именно от процесса получает. Такие и придумали поговорку: главное не победа, главное - участие. Все разные. Было бы ему важно, давно бы деньги считать научился.

Пока грабили мёртвых, Броккен думал о том, что с ними произошло. Ведь если бы не случайность с нападением ГМО на пришельцев, они бы по-прежнему прохлаждались в Шуршенке. Получается, Броккен снова плывёт по течению, только угодил в стремнину.

Вместе с тем Броккен задал себе вопрос, а какая разница? Надо думать о том, что здесь и сейчас. А что здесь и сейчас? Всё идёт своим чередом. Вот Гербес, поди, думает о будущем, анализирует. В общем, продумывает шаги наперёд. И правильно делает. Так куда практичнее.

Броккен постарался думать о будущем, но это было ему неинтересно. Он даже не знал, о чём конкретно надо думать. Мысль ни за что не желала цепляться. Ну приедут, ну где-то поселятся. На работу устроятся. Землица-то в Новаскоме несъедобная. Собственно, думать не о чем. Может поэтому у Гербеса получалось ладить с людьми, что он заранее продумывал варианты диалогов, поведения? И с деньгами оттого получалось. А он, Броккен, привык жить сегодняшним днём и думать бог весть о чём. Вот спроси его сейчас кто, о чём он думает? Он только плечами пожмёт. Какой-то автоматический поток сознания.

Есть те, кто живёт прошлым, есть те, кто думает о будущем. И тем, и другим есть ради чего жить. А ради чего живут живущие сегодняшним днём?

Броккен и Гербес первые справились со своей задачей. В багажный отсек влезло всё, кроме касок. Тем не менее Жим-Жим похвалил их, сказав, что они и так забили отсек под завязку. Пока Гумбалдун с Жим-Жимом зачищали гнездо, братья карщётками, выданными червяком, отдраили нартовский насосник. Пришлось снова попотеть, чтобы сбить всю землю до последней крошки. На поверхности насосника хватало пазов в виде узких щелей и каких-то кубических и сферических углублений.

Наконец злополучный насосник с гребным винтом водворили на место и закрепили. Жим-Жим занял место пилота, а Гум, лихо перемахнув через борт, сиганул в пассажирское.

– Я сейчас буду пробный полёт делать. Если хреново зачистили, можем грохнуться, – предупредил Жим-Жим.

– Жить без риска, так лучше сразу сдохнуть, – ответствовал Гум.

– Живя с риском, ты тем более сдохнешь сразу.

– Так не сдох же ещё. Да ты сам всё проверял. Погнали. Ты прожил 120 лет, наверное, можно бы и довериться твоему житейскому опыту. От винта! – и пропел: – Как следует смажь шестизарядник и лётай в дорогу!

Жим-Жим обратился к братьям:

– Может, и вы хотите рискнуть довериться моему 120-летнему житейскому опыту и иметь возможность тут же сдохнуть?

– Нет-нет, не хотим, – торопливо отказался Гербес. – Мы лучше здесь подождём.

– Ну как хотите, – усмехнулся Жим-Жим и закрылся куполом.

Закрыл он куполом и Гума.

Тюбик взревел и осторожно поднялся метров на 15. Корабль, привычно отклячив зад, рванул по своей фирменной дуге и моментально скрылся вдали, оставив после себя полосу из белого дыма. Полоса медленно расползалась. Дым таял.

Прошло 20 секунд. Тюбик не возвращался.

Гербес нахмурился.

– Неужто кинули нас? – пробормотал он.

Прошла минута. Тюбик не возвращался.

– Вот сволочи! – нервно выругался Гербес.

Вдалеке показался Тюбик.

– А, вернулись таки! Вот уроды! – выругался на радостях Гербес. – Они хорошие ребята, я это сразу понял!

Тюбик, однако, совершать посадку не спешил. Корабль немного покружил над братьями, изобразил нечто вроде восьмёрки, снова оттопырил зад и на огромной скорости унёсся в сочащиеся синевой небеса, обратился в точку и исчез.

Прошла минута. Тюбик не возвращался.

– Щас, щас вернутся, – уверенно сказал Гербес.

Прошло две минуты.

– Вернутся, никуда не денутся, – продолжал уверять Брокка и себя Гербес.

В напряжённом молчании прошла ещё минута.

– Вот уроды! – отчаянно завопил Герб. – Чёртовы алкоголики бросили нас одних посреди пустыни! Без еды, без воды! Удрали с нашими вещами! Будьте вы прокляты, горькие пьяницы, вместе со всеми вашими тюбиками, принцессами как их там и коровами-любовницами! Я с самого начала подозревал, что с ними что-то не так! С самого начала!

– Погоди орать, может, вернутся, – попытался успокоить брата Броккен.

Но Тюбик так и не вернулся. И только солнце равнодушно грело степь и братьев.