Великое Нигде-1: Побег из Шуршенка

15. Остановка в пути

Нормовская платформа уверенно скользила по степи на воздушной подушке, как утюг горячим паром скользит по разглаживаемой одежде. И с вполне комфортной скоростью: около 60 километров в час. Платформа издавала едва слышное жужжание. Это жужжание представлялось братьям райской мелодией, отрадой для ушей. Оно доставляло им почти физическое удовольствие после-то жуткого драконьего рёва Тюбика, из-за которого приходилось говорить на повышенных тонах, дабы собеседник хоть что-то мог услышать.

У кабины платформы имелась и защита. Кабина накрывалась куполом наподобие двойной маковки Тюбика, только прозрачно-желтоватым, который, однако, нисколько не мешал разглядывать окрестности.

От нечего делать Броккен обыскал кабину и обнаружил под панелью управления бардачок, а в бардачке бинокль с жёлтыми линзами, сверкающими, как глаза тигра. Броккен настроил окуляры и стал смотреть на степь, которая как бы смещалась тремя слоями: в непосредственной близи от платформы с её скоростью, дальше - помедленнее, а ещё дальше почти так же незаметно, как движение часовой стрелки.

Броккена привлекло огромное растение, примечательное среди красно-жёлтой травы толстым двухметровым стеблем в чёрно-белых мазках. На верхушке стебля устроился крупный, размером с панаму, цветок с чёрной сердцевиной в красный крап. Пластилиночно-зелёные мясисто-мощные треугольные лепестки-кожухи держали кончики напряженно приподнятыми, словно так и норовили схлопнуться. Общими чертами растение напоминало столб с громкоговорителем или стойку с микрофоном.

Ещё Броккен высмотрел небольшое стадо, голов в пять, разбредшихся вдалеке животных вроде косуль, только с красными полосами на ногах. Он залюбовался этими прекрасными грациозными животными, когда над его ухом раздалось яростное негодование Гербеса, затянутое в гласные и согласные звуки, ибо никакие слова, никакие звуки не могли полностью выразить непомерную силу и непомерный размах искренних чувств, переполнивших горячее сердце несдержанного брата.

– Откуда у тебя бинокль?! – страстно завопил Гербес, который с самого начала езды (высокой езды или низкого полёта) беспокойно елозил в кресле, озирался и слепо щурился, стараясь разглядеть хоть что-то на своей стороне и то, что творилось позади. Позади ничего особенного не творилось, но гербесовы глаза давали изображение с мутной поволокой, и взвинченному собственными подозрениями Гербесу мерещилось всякое. Например, корабль имперской белизны... Но убедиться в этом наглядно у него не получалось. И это его, дьявольски трусившего, демонически бесило. "Доберёмся до Новаскома - первым делом куплю себе очки!", – досадливо подумал Гербес перед тем как обернуться и узреть бинокль в руках брата.

– Да в бардачке нашёл, – невозмутимо ответил Броккен. – Там ещё какой-то документ лежит в коричневой корке с печатью и фотографией сердитого лица нормовца в сиреневой рубашке, связка ключей и мятная жвачка. По крайней мере, на пачке нарисовано что-то сине-белое с зелёными листочками, а внутри розовые подушечки с приятным запахом. Я сразу же вспомнил ту кондитер…

– Какая ещё, к чертям собачьим, кондитерская?! – с пронзительной горечью возопил Гербес. – Как ты мог найти бинокль и ничего мне не сказать?!

– Так ты не спрашивал про бинокль, – хладнокровно возразил Броккен.

– Какой чернодырной пятой точки я должен спрашивать у тебя бинокль, если никакого бинокля у тебя и в помине нет? – тут же взъерепенился Гербес. – Я что, по-твоему, псих?!

– Как знать. – Броккен наглядно покрутил биноклем. – Бинокль-то у меня есть. Видишь? Это бинокль. Б. Бинокль.

Геребес покрылся розовым налётом цвета бёдер вспугнутой нимфы и мелко затрясся.

– Как я должен был узнать про бинокль, если ты ничего не сказал про бинокль?!

– А почему я должен докладывать тебе о всякой ерунде? Ступив на порог своей же квартиры, я должен был первым же делом доложить тебе о том, что я наступил на говно? Говёный главнокомандующий Гербес, разрешите доложить! Я превысил свои полномочия и наступил на ваше говно, за сохранность которого вы несёте материальную ответственность! Каковы будут дальнейшие указания, моё говнистое высокоблагородие? Меня отдадут под трибунал и закидают говном за хищение и растрату говна? Знаешь, у тебя нездоровая тенденция к тотальному контролю даже того, что тебя не касается.

Гербес закатил глаза и забулькал, как вода в кружке с нагретым кипятильником:

– Ну почему, почему мне достался такой безответственный, бестолковый, несуразный и беспечный братец?! Кто мне всё это может объяснить?

– Наша мама? – тут же откликнулся Броккен. – Это у тебя от мамы. У неё тоже нездоровая тенденция контролировать всех, всё и вся. Бедные наши папы, столько натерпелись от неё... Особенно твой, у которого тоже наблюдается нездоровая тенденция контролировать всех, всё и вся. Представь только, как им трудно приходится в постели. Пока решат, кто будет сверху, уже вставать пора. Удивительно, как ты вообще на свет появился.

– Знаешь в чём твоя проблема, Брокк?

– Не знаю и знать не хочу, – отрезал Брокк.

Гербес напрочь проигнорировал категоричное пожелание Броккена ничего не знать.

– Твоя проблема в том, что все типы мышления тебе заменяет сарказм. С помощью него ты отгораживаешься от проблем вместо того, чтобы их решать.

– Ага, дай-ка сообразить. Моя проблема в том, что у меня есть проблемы. И если избавиться от проблемы, что у меня есть проблемы, то проблемы, что у меня есть проблемы, не будет. Избавься от проблемы и никаких тебе проблем от проблем! Я всё правильно понял?

– НЕТ!! – взревел Гербес, как раненый мамонт, и едва не подпрыгнул от приступа заклокотавшей внутри него ярости. – Проблемы у каждого! И каждый их решает! Но ты не решаешь свои проблемы, ты бежишь от них с помощью сарказма. А бегство от реальности - есть печальный плод, порождённый апофеозом паразитизма всех твоих проблем!

– Во загнул! – восхитился Броккен.

– Дай сюда! – рявкнул Гербес, внезапно вытянул свою длинную руку и сцапал бинокль, впившись ногтями в чёрный пупырчатый пластик.

Овладев желанной добычей, Гербес вынесся из кресла. Крайне довольный собой, он оказался у кормы и завёл поучительную речь:

– Если ты забыл, напоминаю: за нами наверняка по-прежнему гонятся воинственные пришельцы из иных миров. На кону война миров и мир миров. А этот бинокль способен облегчить… – Гербес приладил окуляры к глазам, вскрикнул, отшатнулся и с отвращением посмотрел на оптический прибор. – Да что ты в них разглядел?! Сплошная муть! У меня аж голова закружилась! Это же испорченный бинокль! А, ты опять решил выставить меня дураком?! Правильно, чего же ещё ожидать от родного братца, коварного интригана, закалённого мерзавца, знатного ботана!

Гербес уже не мог спокойно говорить. Он шипел и шипя брызжал слюной. Когда Гербес начинал говорить стихами, это был последний звоночек.

– Там окуляры надо покрутить…

– Без тебя знаю! – злобно огрызнулся Гербес и подкрутил кольца настройки.

А подкрутив, убедился, что их никто не преследует.

– Ты не заметил? – миролюбиво спросил Броккен, когда его утомило молча лицезреть степные красоты.

– Что? – настороженно спросил Гербес, всё ещё ожидающий от Броккена подвоха в отместку за отобранный бинокль. Хотя чего уж там от этого рохли ожидать? Не суди, как говорится, по себе. Очень, надо сказать, мудрая поговорка. Очень! Если чего и ожидать, то в первую очередь от себя.

– Последнее время все те, с кем сталкивает нас бесстрастная судьба, все они до единого вооружены пистолетами. Понимаешь, у них у всех есть оружие.

– И в придачу к пистолету нередко прилагается космический корабль…

– Ну да. Наверное, у парня, который пишет нашу историю, туговато с воображением. Одни корабли с пистолетами на уме.

– И коровы.

– И коровы.

– Может, где-то акция была? Покупаешь два пистолета и получаешь в подарок компактный космический корабль. Батарейки в комплект не входят. Надо срочно самим опистолетиться и окораблиться.

– Пистолет у нас есть. Один на двоих.

Броккен вытащил из кармана гравипушку, что вынужденно оставил им человек в жёлтой футболке, приспешник инопланетян, жаждущих войны с Новаскомом, прежде чем исчезнуть в портале, им же и сотворённом.

– И платформа на воздушной подушке. За корабль сойдёт. Мы понемногу достигаем общего уровня и вливаемся в некий общий процесс с неизвестным количеством участников, который приведёт всех нас к неизменному.

– Чё, бля?!

– Ничего, – отделался Броккен кратким ответом. Он предался тягостным измышлениям по поводу двух кнопок гравипистолета, синей и красной. Какая-то из них включала режим портала, а какая-то режим выноса довольно-таки крепких дверей. Синяя или красная? Красная или синяя? Так синяя или красная? – А зачем инопланетянам война с Новаскомом? Бол сказал, что война ради войны никому не нужна.

– Откуда мне знать, я же не Бол и не хочу объявлять войну Новаскому. Всё, что я хочу, так это избавиться от поползновений всех этих инопланетных злостных маньяков, залечь на дно в Брюкках…

– На какое дно ты собрался залегать в брюках?

– В Брюкках. Это один из облюбованных мною приличных райнов Новаскома. И вскоре выбиться в люди.

– Да ты и так человек, чего тебе выбиваться? А вот представь, если меня всё же схватят эти инопланетные воинствующие маньяки, не знающие жалости, и я, как честный человек, скажу больше, как честный гуманоид, буду вынужден свидетельствовать против Новаскома перед межгалактическим советом. К тому же у них есть видеозапись инцидента. Тогда судьба Новаскома окажется в руках бога из кустов.

– Из горящих?

– Из обычных.

– Да какой ещё бог из кустов, что ты такое мелешь?

– Есть два выражения, которые обозначают, что героев, оказавшихся в смертельной опасности, спасёт лишь чудо. Первое, камерное: бог из машины. Второе народное, господствующее в интернете: рояль в кустах. Я же смешал два выражения в одно. Получился бог из кустов, или кустарный бог. Рояль из машины я отверг, как идущее вразрез с моими эстетическими вкусами. Так вот, если в момент моей дачи показаний из кустов выскочит бог…

– ...из горящих, – мрачно вставил Гербес.

– ...или из зала Совета…

– ...из горящего, – мрачно вставил Гербес.

– Почему из горящего?

– А из горящего зала самое то выскакивать.

– Неважно, откуда он там выскочит, но, выскочив, совершит свои мистические два притопа - три прихлопа и спасёт положение. Война не случится, а я выйду сухим, не запятнав своей чести.

– Нет, ты не аутист! – воскликнул поражённый Гербес.

– Спасибо, я польщён.

– Ты клинический идиот, эталон мирового аутизма! Тебя надо срочно наградить кубком мастера-идиота!

– Меня? – недоуменно переспросил Брокк. – Но почему?

– Ты отказываешься от больших денег ради своих никому не нужных книжонок, а сейчас на голубом глазу ровным голосом утверждаешь, что тебе важнее не соврать, важнее твоя честь, чем избежать войны и сотен миллионов потенциальных жертв! Войны из-за кучки каких-то огомэошенных самодуров! Вот кто истинный маньяк, всё это время умело скрывающийся под личиной моего брата-аутиста, а не эти чёртовы пришельцы!

– Я просто рассуждаю вслух. Это всего лишь вольные абстрактные фантазии.

– Твои вольные абстракции, в которых ты добровольно погряз, до добра ещё никого не довели, помяни моё слово. А только до психушки. И это в лучшем случае.

– Фантазировать не запретишь. Есть же гипотетическая задачка, в которой предлагается убийство невинного ребёнка ради счастья всего человечества.

– Совсем кукуха от книжек поехала. Такого и в мыслях допускать нельзя!

– Проблема многих в том, что они подходят к теории с точки зрения практики.

– А как ещё надо подходить к этой чепухе, замешанной на убийстве ребёнка? Это какая-то провокация. Общее счастье недостижимо! Это всем известный факт.

– В том и дело, что теория на то и теория, что она кристально чиста. Никакого подвоха, иначе и смысла в задачках такого рода нет. Надо лишь поверить, что, убив ребёнка, все станут счастливы. Но убить должен ты. И ты должен посмотреть на ситуацию глазами невинного ребёнка.

Гербес со страхом воззрился на Броккена.

– Зачем?

– Чтобы поверить в условия задачи. Дети не отравлены моралью, религией, бытом, опытом, другими людьми и, самое главное, страхом, поэтому всё ещё могут считаться разумными существами. У них абстрактное мышление возведено в максимально достижимый абсолют.

– Это бесчеловечно.

– Бесчеловечное мышление тоже необходимо. Да нас окружают сплошные абстракции. Люди, которых ты не знаешь, места, где ты не был, для тебя не более чем абстракции. По сути, ничто. Где-нибудь в стране, в которой ты не бывал, землетрясение унесло жизни тысяч людей, которых ты не знаешь. Ты сокрушённо покачаешь головой, а через пять секунд уже забудешь об этой новости. Нелюбимые занятия, нелюбимая работа - абстракции для тебя, потому что ты по-настоящему не живёшь ими, а занимаешься по необходимости. Фильмы, музыка, любая развлекуха - это всё абстракции, уход от реальности. Да и сама реальность по-настоящему реальна лишь тем крохотным островком, на котором ты в данный момент находишься. И у каждого своя реальность, вернее, несколько реальностей, в которых он и перемещается. В общем, абстракции - это всё то, с чем ты на данный момент напрямую не связан и о чём недостаточно много думаешь. Даже жизнь наших родителей часто для нас абстракция. Математика сплошь абстракция, есть куча игр, в которых необходимо отстранённое мышление. Те же шахматы и го. Представь вместо фигурок и фишек живых людей. Чтобы управлять государством или командовать войском, необходимо решать задачки похлеще этого невинного убийства абстрактного ребёнка ради абстрактного счастья абстрактного человечества. Там такие задачи решаются уже на практике. По несколько штук за день ради конкретных целей. И для достижения максимального результата на практике ты должен воспринимать людей в виде фигурок на шахматной доске.

– Но не ради же счастья всего человечества!

– Кто знает. Да и без разницы, ради чего. Кому-то надо их решать.

– Зачем вообще кому-то понадобились эти абстрактные задачки?

– А чтоб уметь видеть суть, игнорируя предрассудки.

– Завязывай, Брокк, со своими фантазиями. Неужели ты не понимаешь, что так ты даёшь предустановки своему мозгу на определённые действия? Потом сам не заметишь, как начнёшь правду говорить. А там и война из-за твоей правды начнётся. Одним ребёнком не отделаешься.

– Ничего я себя не настраиваю. Я же отдаю себе отчёт о том, что это всего лишь фантазии. Я разделяю выдумку и реальность, я думаю о последствиях. Фантазия, как и творчество, не должна иметь границ. Хотя бы в мыслях люди должны быть свободны.

– Вот, Брокк, ты уже начал рассуждать, как типичный серийный убийца. Сначала внутренняя свобода, а потом пойдёшь по ночам людей в подворотнях резать, объявив себя сверхчеловеком каким-нибудь поганым. Порядок - это дисциплина, а дисциплина - это ограничения. Думаешь ты, как же… не жравши по суткам, язву желудка надумавши. Всё. Хватит! Со всеми этими передрягами, перестрелками и супергероями я вусмерть проголодался. Не помешает червячка заморить, совсем не помешает.

– Вежливо говорить не жрать, а кушать. Так говорят в приличном обществе.

– Койоты, шакалы и нормовцы, рыскающие вокруг нас, - вот на сегодня твоё приличное общество. Если тебе хочется кушать, то и говори себе кушать, сколько влезет, а я хочу жрать. Голодный как собака, собаку и сожрал бы без соли и перца, без горчицы и кетчупа. Живьём бы слопал мерзавку. Вилку бы ей прямиком в печень воткнул и ножиком вырезал. О, гляди, там не Брынцулы нарисовались, а? – Гербес сощурился в бинокль и передал его Броккену.

– По времени они и должны быть, – согласился Броккен.

– Итак, мы торжественно влетаем в Брынцулы. И тут же врываемся в закусочную. Я закажу себе самый огромный бургер с парой самых сочных говяжьих котлет, с самой огромной порцией жареной картошки. И целую бадью чёрного крепкого сладкого кофе. Ах!

Гербес зажмурил глаза от удовольствия. И на радостях допил воду из второй фляги.

– Повезёт, если у них хотя бы картошка будет. Это степной городок, с продуктами могут быть перебои, – вернул в реальность размечтавшегося брата Броккен. – Как в Шуршенке. На воду не налегай, брат.

Интуиция не обманула Броккена. Чем ближе становились Брынцулы, тем подозрительней выглядел городок, который встретил их неказистыми постройками с механизмами неведомых назначений, что нехотя переросли в кирпичные и деревянные здания двух и трёх этажей.